МЕЕР СМОЛКИН

ДНЕВНИК СОЛДАТА РУССКО-ЯПОНСКОЙ
ВОЙНЫ

Воспоминания о войне, которую Россия вела с Японией в
1904 - 1905-х годах, об осаде города Порт-Артур

5 марта 1903 года был издан приказ военного командира Вильнюсской области о том, чтобы к 1 августа 41-я дивизия, как и 25-я дивизия, т.е. 16-й корпус, были готовы к большим маневрам - от Витебска до Борисова.

Узнав о приказе, мы стали друг с другом обсуждать: чтобы это могло значить - ежегодно проводят большие маневры? Они проводились в 1902 году, и сейчас опять… Обычно они же проводятся один раз в 3 года.

На следующее утро пришел наш ротный командир, и некоторые солдаты спросили его о маневрах. Он ответил, что это будет практиковаться часто, так как на Россию хочет напасть враг с войной. Но кто этот враг он не сказал, добавив, что со временем мы сами будем знать об этом. Так продолжалось до Пейсах. Время прошло очень быстро. 1 мая мы начали перебираться в летний лагерь. После прибытия в лагерь начались тренировки. Мы в первый раз с такими трудными занятиями имели дело. Чаще проводились ночные маневры. Один полк наступал на второй, и это повторялось все лето. Когда мы спрашивали у командира, почему такое часто повторяется, он отвечал, что надо вести себя как во время войны. И газеты пишут, что скоро придется вести войну.

Так продолжалось до июля. В этом месяце нас всегда отпускали на вольную работу, но сейчас этого не случилось. До первого августа проводились частые ночные стрельбы. Из Борисова к нам прибыли два кавалерийских полка, и мы с ними практиковали как в военное время.

1 августа мы отправились на большие маневры, которые продолжались месяц. Мы копали окопы с укреплениями, так же как на войне. Когда мы дошли до городка Халпинец - это в двадцати верстах от Борисова - появился условный враг, 4-й корпус, и мы повели на него наступление до города Борисов - примерно 15 вёрст. Была сильная жара, солдаты несли на себе очень тяжелый груз, и некоторые приостанавливались.

Ротный командир говорил: "Если, шагая на маневрах, вы останавливаетесь, то как же будет на войне? На войне случается, что поход длится пять дней и негде раздобыть кусок хлеба". Он нам указал на 4-й корпус: "Вот перед вами "японцы", а мы должны на них напасть и разбить.

Мой взводный командир спросил у ротного, почему он приводит в качестве примера японцев. И тот ответил, что скоро нам придется встретиться именно с ними. Ответ очень не понравился взводному, так как у него шел десятый год, и после маневров этот год должны были освободить.

После трудных маневров мы в Борисове сели в поезд и поехали в Витебск. Спустя два дня отпустили десятый год, и нам стало немного веселее на сердце. Мы говорили между собой: "Если бы дело шло к войне, то десятый год не освободили бы". Но все же газеты очень настойчиво писали о войне.

Наступило 1-е сентября. Согласно приказу по полку солдат стали отпускать на вольную работу. Я отправился в город и устроился. Через две недели меня потянуло сходить в казарму узнать что нового. Идя по улице, я увидел несколько солдат, читающих газету, и я присоединился к ним. Газета писала, что Япония готовится к большой войне, она мобилизует армию и флот, уже cнарядила много военных судов и скоро объявит войну.

Я услышал эти "добрые новости" и пошел в казарму. От этой новости голова сильно затуманилась.

В казарме я застал фельдфебеля сидящим в карцере. Он меня попросил рассказать городские новости, так я ему их рассказал. Он же мне сказал, что в полковую канцелярию пришла телеграмма от главного военного командира, чтобы в нашей бригаде сформировали роту для отправки на Дальний Восток. Командиры обоих полков тянули жребий, и получилось, что из полка Либеранского должна ехать целая рота, а из нашего полка - по два человека из каждой роты.

Из казармы я пошел опять в город. В голове очень шумело. Идя по городу, встретил своих друзей, и мы обсудили с ними новость. Некоторые из моих товарищей уже вели разговор об отъезде в Америку, и меня они тоже звали с собой. Но в уме у меня не было мысли об отъезде в Америку. Я им сказал, что если, не дай Б-г, будет суждено умереть или стать калекой, это меня найдет везде, и во вторых, я не оставлю своего старого отца. Если мне суждено будет поехать на войну, то я поеду, и Б-г пожалеет мои юные годы и моего старого отца, и я останусь жив.

3-го октября уехала 7-я рота из полка Либеранского. Роту укомплектовали по военному укладу - около 400 человек. Наше начальство сказало, что рота отправляется прямо в Порт-Артур, чтобы сформировать там 28-й стрелковый полк. Из нашей роты также уехало два человека.

Со времени отъезда роты и до 9-го января военных больше не посылали, но газеты писали, что Япония ждет, чтобы со дня на день объявить войну.

Наступило время христианского нового года, и я отправился в караул. По дороге проходили мимо редакции, где продавались газеты. Мне захотелось купить газету, чтобы узнать новости. К редакции нельзя было протолкнуться, там была большая толпа, большей частью солдаты, а также женщины, чьи мужья были солдатами запаса, которым суждено было со дня на день расстаться со своими семьями и ехать на войну.

Я все же пробился и купил газету, и там таки были новости, имевшие к нам отношение. Мы пришли в караульное помещение и начали читать газету. В ней писалось, что Япония потопила наши российские корабли, а Англия передала Японии много военных кораблей. Из газеты я узнал, что Япония готовилась к этой войне 25 лет, ибо она знала, что для ведения войны с Россией надо обладать очень большими резервами и что по сравнению с Россией она что комар против льва. Сообщалось также, что Англия очень настраивает Японию на войну с Россией. Японцы, живущие в Порт-Артуре, уже покидают город, некоторые японские корабли несколько раз приближались к Порт-Артуру. Писалось, что из всех войн, которые вела Россия, предстоящая с Японией будет самой большой. Можно себе представить что творилось у нас на сердце, узнав такую новость.

Мы провели в карауле сутки. В 12 часов следующего дня нас сменили, и мы пошли в казарму. Идя по улице, увидели группы людей, обсуждавших предстоящие события.

В казарме мы застали ротного командира вместе с батальонным, вся рота была построена. Мы еще не успели снять подсумки с патронами, как нам приказали стать в строй.

Ко мне подошел ротный командир и спросил не хочу ли я поехать на Дальний Восток. Я не знал что ему ответить, сердце сильно начало стучать. Я подумал, что поездки на Дальний Восток мне не избежать, и ротному ответил, что добровольно ехать не хочу, но если мне прикажут, то обязательно это сделаю. Тут ротный обратился к батальонному командиру, что поскольку надо отобрать 5 человек из нашей роты ,а добровольно никто ехать не желает, то более правильно будет тащить жребий, и поедет тот, кому выпадет счастье. Батальонный согласился, что так будет вернее. Сразу же заготовили бумажки и стали испытывать свою счастливую судьбу.

Когда наступила моя очередь, я вытащил пустую бумажку, два слова "Дальний Восток" на ней не были написаны. Ротный командир сразу же сказал, что я могу выйти из строя. Невеселый удел выпал пяти христианам. Трое из них уже служили последний год, к выходу в запас им оставалось менее полугода, двое других были молодыми ребятами четвертого года, недавно начавшие военную службу. Они еще не прослужили и двух месяцев, и теперь они должны уже ехать в дальний край.

Этим пяти солдатам выдали первосортное обмундирование, всю амуницию и предупредили, чтобы они были готовы, ибо 9-го января уже должны будут уехать. Ротный командир ушел на свою квартиру, и я спросил у фельдфебеля что будет дальше. Он ответил, что от главного военного начальника пришла вторая телеграмма, чтобы от каждой роты отобрали по 5 человек, которые также должны быть готовы, так как 9-го января в Витебск приедут выделенные солдаты со всего Виленского округа и их отправят вместе с нашими. К ним придадут стрелковые полки, стоящие в Маньчжурии.

Наступило 8-е января. В Витебск съехались выделенные солдаты со всего округа. Их разместили на одни сутки в наши казармы и в течение этих суток они гуляли. Они говорили, что один только Б-г знает, доведется ли еще увидеться с родителями, так надо хоть самым немного повеселиться.

Назавтра, 9-го января, в десять утра состоялась их отправка. Съехалось все начальство, солдат с надетой на них тяжелой амуницией построили. Как только они тронулись с места, заиграли два военных оркестра. По пути к вокзалу нельзя было пройти по улице - так много было народа. А на вокзале теснота была еще большей.

Сразу же подали эшелон. В вагонах уже были сооружены нары, покрытые соломой. У изголовья стояли пирамиды для винтовок. Как только раздался первый звонок, по сигналу горнистов началась посадка в вагоны. Маршевые солдаты прощались с остающимися товарищами. Раздались последний звонок и последний сигнал, играла музыка, публика начала кричать ура, от шума невозможно было устоять на платформе. Паровоз подал свисток, и поезд тронулся с места.

Время шло быстро. 15-го января фельдфебель послал меня проводить солдата из нашей роты на гауптвахту. Ротный посадил его на двое суток так как он чрезмерно перебрал горькой.

Я отвел солдата и направился обратно в казарму. По дороге увидел большое скопление народа возле редакции. Подошел и я. Оказалось, получен манифест из Петербурга о том, что война уже объявлена.

На улице я встретил трех офицеров-артиллеристов. Они читали первую телеграмму из Порт-Артура: В 12 ночи подошло много японских кораблей и бомбардировали город. Когда я пришел в казарму, рота уже была построена, и командир роты читал солдатам добрую весть из Петербурга.

В четыре утра поступила экстренная телеграмма из округа с требованием выделить роту из нашего полка для отправки на Дальний Восток. Требовалось также выставить из нашего корпуса батальон для 16-го стрелкового полка.

Сразу же все ротные командиры собрались в дежурной комнате, чтобы тянуть жребий - какой роте выпадет ехать. Офицеры тянули бумажки, а их жены с детьми стояли за дверью в ожидании приговора.

Участь поехать выпала командиру 16-й роты, капитану лет 45-ти. 16-я рота отправляется в полном составе, а из других рот ей должны быть приданы по 8 человек. Из полка Либеранского взяли 100 человек.

Мне при розыгрыше досталась бумажка с двумя словами: "Дальний Восток". Нас сразу же увезли и принялись шить свадебные наряды. В полку так велась работа, будто предстоит-таки большая свадьба: нужно было все приготовить за 5 суток - с 29 го января по 4-е февраля. Мастерская работала днем и ночью. Ещё бы - сшить по два комплекта обмундирования для 400 человек: дорожное и фронтовое. Тем временем я телеграммой поставил в известность отца, чтобы он мог приехать попрощаться со мной.

.Удовольствие от общения с отцом длилось не более двух суток. 2-го и 3-го февраля прибыли две роты из Двинска, из 25-й дивизии, и рота из другой дивизии. В одной из двинских дивизий оказался мой знакомый.

4-го февраля, в десять утра, прибыл главный военный командир. Из Вильно - все генералы с офицерами, витебский губернатор с гражданским начальством. Нас одели в новое обмундирование и с тяжелой амуницией построили во дворе казармы.

К нам подошел главный военный командир, поприветствовал и назвал новым именем - "Военные защитники". Он дал нам наказ, чтобы мы не жалели свои жизни, бились бы до последней капли крови, отбросили бы японцев, чтобы они узнали с кем войну затеяли. После этого главный военный командир уехал, и нас отвели в полковую чайную. Застолье, которое для нас устроило город, обошлось в 600 рублей. Это было неплохое застолье. Я на нем не был, так как сразу после строя пошел бодрить старого отца. На застолье были различные вина, но от проведенного часа времени со своим отцом я получил больше удовольствия, чем от обеда с лучшими сортами вин.

В 8 вечера раздался сигнал горниста, игравшего сбор. Он собрал всех солдат, как это делает пастух, собирая стадо.

Я мгновенно отправился в казарму, оделся в новую одежду, захватил также ранец с походной палаткой, нацепил на себя железную лопатку и котелок.

Нас построили и подали команду идти. Как только мы двинулись с места, заиграл оркестр, публика, не переставая, кричала ура. Из-за большого скопления народа, пришедшего нас проводить, нельзя было пройти по улице. Погода была отменной, стояла прекрасная ночь. В далекий путь нас провожала луна со светлыми оттенками, перебегали одна к другой звезды, будто показывая на этих несчастных людей, которые шли на смерть, не зная за что и ради чего.

Мы стояли на станции с десяти вечера до двух ночи - четыре часа. В 12 подвели состав. Тем временем завершили оборудование нар в теплушках. Предстояло провести в пути 45 суток. Донесся первый звонок, и сразу же горнисты подали сигнал к сбору. Начался шум-гам, и оркестр заиграл громче. После первого звонка последовали второй, третий. Горнист снова подал сигнал, по которому началась посадка по вагонам.

Эшелон отъехал, публика прокричала последнее ура, бросали вверх белые платки, а мы им в ответ помахали своими черными папахами…

.В Сибири стояли сильнейшие холода, морозы достигали 40-ка градусов. Из-за холода в вагоне лежать было невозможно. Вот в таких условиях мы доехали до озера Байкал, а оттуда пошли пешком. Дорога показалась нам очень длинной, но шли бодро и, невзирая на морозы, мы обливались потом, все на нас было мокро. После того как мы прошли верст 20, некоторые люди приостанавливались, но продолжали двигаться из последних сил, потому что знали - через десять верст пути мы получим по фунту сухарей для поддержания души. Когда пришли на место и получили сухари, побежали искать воду, чтобы их размочить. Но хлопоты были напрасными: озеро замерзло.

Неожиданно нам приказали строиться. Мы снова надели тяжелые ранцы на плечи и опять отправились в поход. До станции оставалось 15 верст, но некоторые солдаты, обессилев, падали посреди пути. К ним подбежал ротный командир и очень сердито сказал, что время военное, будет еще хуже. Вот так мы в 9 вечера подошли к станции Шанхай.

Мы попадали, как мухи. До двенадцати ночи мы отдыхали, полпервого сели в поезд. Не доехав 50 верст до станции Маньчжурия, узнали, что японцы разрушили железную дорогу. Была объявлена тревога, и нам выдали по 300 патронов. Каждому прибавилась масса еще в 30 фунтов. Всю ночь мы бегали вокруг железной дороги, но, с божьей помощью, все прошло благополучно. В восемь утра нас отправили в Харбин.

В Харбине к нам пришел генерал. Он спросил, знаем ли мы, куда едем. Мы ответили, что едем бить японцев. Он нас поблагодарил за ответ и пояснил, что нас посылают в город Дальний, поближе к границе с Японией и определенно нам придется в скором времени встретиться с японцами.

Все произошло так, как нам сказал генерал. В четыре вечера мы поехали из Харбина в город Дальний. В Дальний мы прибыли в восемь утра. Нас сразу же отвели в город и разместили в китайских бараках. Это было как раз за три дня до Пейсах. Неожиданно мы получили приказ быть наготове, так как японцы намереваются высадить в Дальнем с кораблей 17.000 солдат.

В три ночи мы оделись в боевую амуницию и отправились в поход. Пройдя от Дальнего около 30-ти верст, мы оказались у большой воды, называемой "Тихий океан". Мы простояли там до часа ночи в ожидании гостей - японцев.

В два часа начали показываться японские корабли, и наш командир скомандовал, чтобы мы зарядили винтовки и были наготове. Японцы, увидев наши войска на берегу, отвернули и поплыли к Порт-Артуру. Мы вернулись опять в Дальний. Уже было три ночи, ночи первого сейдера. Возвращаясь из трудного путешествия, некоторые солдаты остановились посреди пути, измотавшись, лазая по горам в тяжелой амуниции.

С божьей помощью мы опять вернулись на свое место, нам выдали на каждого солдата по фунту хлеба, и если охота, можно было пойти вскипятить котелок чая. Мы были измучены трудным походом, во рту горело. Каждый солдат пошел со своим товарищем вскипятить котелок чая. Один из них отправлялся искать воду, так как соленую морскую воду пить невозможно. Воду он находил все же быстрее, чем его товарищ топливо. Выпрашивали у китайцев стебли от кукурузы вместо дров.

И вот мы уже сидим с куском сухого хлеба и кружкой чая с запахом дыма, вкус которого, казалось, не уступал чаю с вареньем. Вот таким был для нас первый день Пейсах. Именно в этот день нам сварили хороший обед с китайским борщом и выдали по фунту сухарей. Еврейские солдаты сели вместе, услаждая сердца кислым борщом и думой о горькой участи.

23-го апреля японцы перерезали железную дорогу, и для нас наступила мрачная пора осады, длившаяся восемь месяцев. С 1-го апреля до 13-го мая мы стояли в Дальнем. Все дни мы рыли окопы в прибрежных горах, устанавливали орудия и возили снаряды.

Ночами тоже не спали, так как надо было стоять в карауле у моря. За все время пришлось поспать, возможно, не более пяти раз без тревоги. Но когда мы спали с ранцем у изголовья и винтовкой с патронами под боком, то это было очень хорошо, ибо мы рассчитывали на худшее. Так оно и случилось. Наступил май, и мы познакомились с японцами. Это случилось примерно в 15-ти верстах от Дальнего. Ни к чему хорошему знакомство не привело, было пролито много крови. Произошло это так:

12-го мая ночью два наших полка стояли на позициях возле города Кирзаве. Позиции были расположены у самого моря. Мы рыли окопы. Ночь была очень темной, была сильная гроза, лил дождь. На нас не было ни единой сухой нитки, так как воды в окопах была по шею. Раскатывать шинели не разрешали из-за боевой готовности. Вот так мы трудились всю ночь, до четырех утра. С наступлением рассвета рассчитывали отдохнуть после тяжелой работы, но в это время поднялся страшный шум: караульная команда подала сигнал тревоги. Оказалось, очень большое число военных кораблей японского флота подошло к кирзавинским позициям. Они высадили 70.000 солдат и начали наступление на наши два полка.

Нам сразу дали команду в ружьё. Поле стало черным от японских солдат, пули свистели, снаряды рвались. Стало очень темно от дыма орудий и от кавалерии. Мы оказались внутри полыхающего огня. Один человек другого не видел. Слышны были только голоса, чтобы подали носилки как можно скорее, да крики фельдшеров и санитаров, чтобы не переставали делать бандажи, ибо солдаты умирают на носилках. Страшный огонь длился с четырех утра до десяти вечера.

В этом страшном пламени кровь лилась, как вода, ходили по трупам убитых, как в большом лесу во время бури по поваленным деревцам. Поле битвы было усыпано трупами - как нашими, так и японскими. Тот страшный бой длился шестнадцать часов. В девять вечера был дан приказ отступить. От наших двух полков осталось очень мало. Оставшиеся солдаты отошли верст на десять от противника и остановились подкрепиться сухарем с водой, смочить рот.

Вдруг мы услышали стрельбу японской кавалерии. Наши отступили и заняли позицию с названием "Зеленая гора", верстах в двадцати пяти от Порт-Артура. Там мы остановились.

Позиция с названием "Зеленая гора" протянулась от одного берега моря до другого верст на 25. На горы едва можно было забраться, почва была каменистой. Когда мы рыли окопы, из рук сочилась кровь. Тяжелыми ломами долбили камень.

На этих высоких горах мы стояли с 15-го мая до 21-го июня. Было не очень хорошо, так как весь день мы тяжело работали, жара стояла неимоверная. Негде было раздобыть глоток воды, ибо если слезть с горы, то потом очень трудно забраться на нее вновь. Если иногда и привозили теплую еду, то никто не хотел идти за ней, потому что были очень измождены. Когда наступала ночь, брали тяжелый ранец и заступали на пост - наблюдать не приближаются ли японцы.

21-го июня шли очень сильные дожди, в окопах лежали по горло в воде, зуб на зуб не попадал от холода. В семь вечера поступил приказ отступить на позиции у Порт-Артура.

Дождь лил не переставая. Мы прошли верст 15, до города Порт-Артур оставалось верст 10. Тем временем наступила ночь. Мы были очень измотаны, одежда была насквозь мокрой. Мы развернули свои промокшие походные палатки и стали искать кусочек сухого места, чтобы притулить головы. Командиры нам сказали, что в 12 ночи привезут хлеб из Порт-Артура.

Отдохнуть, однако, пришлось не более двух часов. Поступил новый приказ, чтобы мы вернулись на оставленные позиции и атаковали бы японцев. Сразу же были разобраны шалаши, которые соорудили два часа тому назад в открытом поле. Солдаты одели ранцы. Хлеба мы не дождались. Нам велено было держать хлеб в уме.

Ночь была темной, лил сильный дождь. Мы продвигались быстро от одной горы до другой. Пройдя верст 18, остановились у подножья большой горы, натянули свои палатки и расставили посты. Некоторые солдаты прилегли отдохнуть. Мы очень устали от трудного похода, к тому еще сутки ничего не ели. Лежали под мокрыми палатками и плавали в воде, ибо дождь не переставал лить.

Вдруг поднялся шум. Оказалось, наши и японские разведчики встретились лицом к лицу. Поднялась тревога. Не успели мы собрать палатки, как началась пальба из винтовок и пулеметов. Пули летели вокруг нас наподобие плотного града. Такой огонь продолжался до часа дня. Мы отогнали японцев. Многих из них убили, наших, с божьей помощью, пало мало. Мы опять отправились на позицию с названием "Зеленая гора". Там войска стояли от 13-го июня по 13-е июля. Все это время было тихо. Наши солдаты уже радовались, говоря, что война скоро кончится, так как у японцев уже нет войск.

13-го июля, аккурат после Тышебов, японцы высадили с судов 80-тысячное войско и начали наступать на наши позиции. 80 тысяч японцев против наших 20-ти тысяч.

Бой начался в 8 утра. Нельзя было отличить небо от земли из-за черного дыма от снарядов и мин, рвавших людей на части. Трое суток подряд было темно, горы словно горели ярким пламенем. Солдаты, стоявшие в окопах, уже живыми из них не вышли. Но позиции мы не отдали.

На третьи сутки подошел японский флот и начал бить по нашим позициям со стороны моря. Они прорвались, так как наши уже не могли устоять на горах. Люди падали без рук и без ног, разорванные минами. Купались в крови, как в воде.

На третьи сутки поступил приказ отойти. Наших погибло 11 тысяч, японцев - в три раза больше. Отступили мы на позицию с названием "Волчья гора", в пяти верстах от Порт-Артура. Это было в 10 вечера 16-го июля, в пятницу.

Невзирая на сильную усталость, мы должны были сразу приступить к рытью окопов. Работали всю ночь до утра. Не успели мы закончить работу, как японцы снова нас атаковали. Началась страшная стрельба из японских орудий, наши орудия отвечали тем же. И нам пришлось вести бой в открытом поле - окопы мы не успели выкопать, из-за чего у нас было много убитых. Из 11-й и нашей рот осталось 30 человек.

В тот день стояла сильная жара. Раненые лежали на носилках и просили немного воды, но ее не было.

Мы отошли к Порт-Артуру, и там мы были окружены нашими врагами, как в узкой западне: с одной стороны огонь, с другой стороны вода. До этой поры мы считали, что нам плохо, но еще худшее нам предстояло выдержать в Порт-Артуре начиная с 25 июля до 25 декабря.

В Порт-Артуре от страшного огня совершенно не было куда укрыться. Случается огонь, который можно гасить водой, но этот ничем нельзя было отвратить. С каждым днем он все усиливался. Первый штурм произошел на горе Дагушин. Это было 25 июля. Наша рота стояла у берега моря в окопах на передней линии. Нам придали команду егерей из 25-го полка - человек 100, так как в нашей роте после боя на "Волчьей горе" оставалось мало.

В 12 дня поступил приказ выделить 50 человек для рытья окопов на горе Дагушин, и я также попал в это число. Мы взяли винтовки и ломы и отправились на работу. Была неимоверная жара. Мы даже гимнастерки сняли с себя. После двух часов работы командир послал нескольких солдат к роднику. Однако мы глотка воды не дождались: японский cнаряд попал в посланцев, так что вода нам уже не потребовалась. Стоя на высокой горе, мы заметили, что японские корабли приближаются к Порт-Артуру. Они сразу же открыли огонь. Пало много наших. Мы бросили работу и уселись под большой камень в ожидании приближения японцев, чтобы их хорошо угостить. Одним словом, начался шквальный огонь. Гора расплавилась от снарядов. Наши орудия ответили тем же. Стало темно, не видно было ни неба, ни земли от дыма фугасных снарядов и от мин. Один из снарядов попал в наши винтовки. Они загорелись, и мы убежали с этого места. Многие были убиты.

Так продолжалось до вечера. Из 300 солдат, находившихся на горе, осталось 130.

В четыре утра показались колонны японцев. Мы непрерывно стреляли, и было видно, что они падают, как мухи. Тем временем наступила ночь, полил сильный дождь. Мы лежали на горе в одних гимнастерках и буквально тонули.
Наши орудия били все время, не останавливаясь ни на минуту. Едва успевали подавать снаряды. Шум стрельбы заглушал крики раненых, лежавших на камнях и тонувших в крови.

Чем дальше, тем сильнее становился огонь. Нашего офицера убило, японцы атаковали. Мы были посреди ада, окопов не было. Я с четырьмя солдатами выложили пол-аршина камней, устроили убежище и оттуда стреляли. Однако снаряд попал в камни и убил четырех моих товарищей. Землей мои глаза были засыпаны так, что я не видел, что творится вокруг.

Вот так продолжался бой часов до 12-ти ночи. Дождь лил не переставая. Ночь была очень темной, нельзя было отличить живого от мертвого, ступали на людей, как на камни. В ущельях крови текло больше, чем воды. Не успевали перевязывать раненых и уносить их в лазарет.

К часу после полуночи нам придали подкрепление. Японцы, видя, что огнем гору им взять не удается, так как вокруг лежали груды убитых, с криками ура закидали нас багнетами. Мы спустились с горы, и заварился бой с копьями. Ночная темень сгустилась, кроме отблесков острых багнетов ничего не было видно.

Мы им показали, что значит русский штык! Одних мы закололи, другие успели убежать.

Вот так мы бились, пока не наступил день. Горой они не завладели. На рассвете я отправился искать свою роту. Я нашел менее половины людей. Когда я отправился было копать окопы, то попрощался со своим верным другом Мойше Морозиным. Мы пожелали друг другу встретиться здоровыми, но нашим пожеланиям не суждено было сбыться. Рассказали, что осколок от японского снаряда попал Мойше в голову, и он был убит. Когда отступали из окопов, его тело оставалось, так как не было возможности забрать убитых. Можно себе представить, что было у меня на сердце от такой вести.

В десять утра начали показываться свежие японские колонны. Мы принялись заряжать винтовки. Начался такой бой, что невозможно было удержать винтовку в руке, потому что она обжигала пальцы. Было много убитых. Фельдшеры и санитары не справлялись с перевязыванием раненых.

Около меня стоял фельдфебель, его ранило в голову и в руку. Он просил скорее отвезти его в санпункт. Санитаров при этом не было, они только что отвезли раненых в город. Носилок рядом тоже не было, и я эту обязанность взял на себя - отвезти фельдфебеля в санпункт, до которого было версты две. Дорогу японцы забрасывали шрапнелью. Я положил фельдфебеля в долину и пошел искать помощника. Бог мне послал санитара из 9-й роты с носилками. Мы отнесли раненого в лазарет. Но до того как мы его туда принесли, он у нас на руках скончался. Я пошел опять в роту. Как только я взялся за винтовку, мне в руку угодила шрапнель, а винтовка разломалась на части. Санитаров не было, и ротный перевязал меня куском полотна и велел самому отправиться в санитарный пункт. Я пробежал около пятидесяти шагов и должен был спуститься с горы, но у меня закружилась голова, я скатился в долину и остался лежать в обмороке, гимнастерка моя была мокрой от крови. Два офицера и солдат подняли меня и отнесли в санитарный пункт. Оттуда меня отвезли в госпиталь. Здесь меня сразу же отвели в бандажную комнату, и врач сказал, что нужно сделать операцию. Я просил, чтобы ее как можно быстрее сделали и ампутировали бы руку.

До того как мне стали мыть руку, я лежал в обмороке. Врачи не хотели давать мне микстуру для засыпания из-за слабого сердца. Мне только дали что-то понюхать, и я заснул. Я чувствовал, как проходила операция.

Очнувшись, увидел сидящую возле койки медсестру. Я узнал, что мне удалили два пальца. Сестра начала меня успокаивать: мне суждено стать калекой, но это лучше, чем валяться в поле убитым.
На третий день после операции, когда меня взяли на перевязку, доктор осмотрел руку и сразу же стал советоваться с главврачом: так как рука стала много хуже, нужно собрать консилиум и решить, следует ли отнять руку полностью или подождать еще пару дней. Я попросил подождать.

Главврач прислушался к поему пожеланию и операцию отложил. Он наказал дважды в день делать мне массаж, после чего будет видно как поступить.

 

Продолжение

Журнал "Советиш геймланд", 1979, №2