Греческие и римские авторы о евреях и иудаизме: ТАЦИТ

=ГЛАВНАЯ =ИЗРАНЕТ =ШОА =ИСТОРИЯ =ИЕРУСАЛИМ =НОВОСТИ =ТРАДИЦИИ =МУЗЕЙ =ОГЛАВЛЕНИЕ=

`Греческие и римские авторы о евреях и иудаизме`

по материалам трехтомника М.Штерна, Москва-Иерусалим, 1997-2002

XLII. КОРНЕЛИЙ ТАЦИТ

Ок. 56н.э. - 120н.э.

И евреев, и Иудею Тацит упоминает в Истории и в Анналах неоднократно. Однако наиболее обстоятельное обсуждение соответствующих тем содержится в экскурсе в начале книги V Истории, разделы 2-13 (№ 281). Это самый подробный рассказ об истории и религии еврейского народа в сохранившихся памятниках классической римской литературы; поставить с ним рядом можно, пожалуй, только описание Помпея Трога, содержащееся в Эпитоме Юстина (№ 137). Повествование Тацита, созданное в первом десятилетии второго века н. э., отражает настроения влиятельных кругов римского общества в эпоху после разрушения Храма, когда еврейство, несмотря ни на что, по-прежнему сохраняло за собой значение серьезной военной угрозы в Средиземноморье. Описание, содержащееся в сочинении величайшего римского историка, особенно после возрождения интереса к Тациту в шестнадцатом столетии, оказало на последующую традицию влияние, непропорциональное его внутренним достоинствам.

Экскурс, или отступление, - традиционная форма в античной историографии, один из самых видных представителей которой, Саллюстий, был для Тацита образцом. Формальным поводом для включения экскурса Тациту служит ссылка на предстоящее описание последних дней Иерусалима (История, V, 2, 1). Отступление распадается на следующие части: происхождение еврейского народа, его религии и обычаев, географическое описание Иудеи и беглый исторический обзор.

Тацит дает шесть различных версий происхождения евреев. Первая из них, а именно версия критского происхождения, упоминается только у него. Другое объяснение, указывающее на ассирийских предков еврейского народа, на их последующее переселение в Египет и повторное обоснование на еврейских землях, знаменательным образом согласуется с библейской традицией. Третье объяснение, приводимое Тацитом, несомненно, прибавляет славы еврейскому народу, соотнося его с упоминаемыми в гомеровских поэмах солимами. Шестое и последнее объяснение происхождения еврейского народа связывает его с Египтом и представляет предков евреев людьми, обезображенными проказой и потому изгнанными из Египта. Постигшее их несчастье, по словам историка, объясняет многое в религиозных обычаях, учрежденных их предводителем Моисеем. Такое последовательно враждебное представление о предках евреев отражает старую греко-египетскую версию, проникшую в римскую литературу уже в эпоху Августа, что подтверждается включением ее в Историю Помпея Трога. Подровности, сообщаемые Тацитом, более всего напоминают таковые у Лисимаха (№ 158).

Формально Тацит воздерживается от решения в пользу какой-либо из шести версий, как это и принято в этнографическом жанре. В том же роде и сомнение в достоверности передаваемых им рассказов, выраженное во фразе, которой Тацит предваряет характеристику, иудейской религии своего времени (История, V, 5, 1): hiritus quoquo modo inducti [каково бы ни было происхождение этих обычаев]. Однако место, которое Тацит уделяет изложению этой последней версии (по своему объему она превосходит пять остальных, вместе взятых), вошедшие в нее яркие эпизоды, то, что она одна содержит этиологические толкования подлинных особенностей иудейской религии, наряду с общим тоном, отвечающим собственно Тацитовой манере повествования, - все эти немаловажные черты придают особый вес шестой версии и склоняют нас к отождествлению ее со взглядами самого историка. Это впечатление подчеркивается и переходом от oratio obliqua [косвенной речи] к oratio recta [прямой речи] в середине повествования. Следует отметить, что, в отличие от Помпея Трога, Тацит не прибегает к контаминации различных использованных им источников.

Однако Тацит не скрывает своего истинного отношения к иудаизму, обычаи которого он называет порочными и отвратительными. Ненависть и враждебность к другим людям - это оборотная сторона той тесной сплоченности, которую евреи проявляют по отношению друг к другу. Их прозелиты ведут себя точно так же и проникаются презрением к богам и безразличием к своей стране и к своим семьям. Тацит сообщает об иудейском монотеизме и о возражениях иудеев против материальных изображений Бога, но своих собственных взглядов при этом не высказывает. В сильных выражениях он отвергает и проводимое иногда сравнение иудейских обрядов с дионисийским культом (ibid., 5, 5): quippe Liberfestos laetosque ritusposuit, ludaeorum mos absurdus sordidusque [действительно, Либер ввел обряды торжественные и радостные, обычаи же иудеев нелепые и гнусные].

В географическом описании Иудеи Тацит мало оригинален. Как и многие его предшественники, он сосредоточивается на области Мертвого моря и на дарах Иудеи: бальзаме и асфальт.

Исторический обзор обходит молчанием библейский период еврейской независимости и изображает евреев как народ, обычно подчиненный какой-либо сильной иноземной власти. В согласии с этими представлениями, начало Парфянской войны помешало царю Антиоху истребить суеверие евреев, а благоприятная политическая ситуация предоставила им возможность создать собственное царство. Оно было жреческим по характеру, питало суеверие, усвоило себе дурные черты восточной монархии и в конце концов было покорено Помпеем.

В своем рассказе о римском правлении в Иудее Тацит нигде не бранит евреев за их мятежи и не возлагает на них ответственность за Иудейскую войну против Рима. Скорее он полагает, что хулы здесь заслуживают римские прокураторы. Хотя евреи и взялись за оружие в правление Калигулы, Тацит утверждает, что они сделали это лишь после того, как император приказал им поставить свою статую в Храме, и смерть Гая положила конец волнениям, вызванным таким распоряжением. В числе прокураторов был вольноотпущенник Феликс, отличавшийся жестокостью и похотливостью, но окончательно вывел евреев из терпения Гессий Флор.

Что же касается остальной части рассказа Тацита о восстании, то здесь напрашивается сравнение с Иудейской войной Иосифа Флавия. Известное сходство тут налицо, и наиболее заметное - в сообщении о знамениях, предвещающих великие события: видение войск, сражающихся в небесах, распахнувшаяся сама собою дверь Храма и покидающее его божество, но прежде всего - пророчество о том, что правитель мира придет из Иудеи. Однако нельзя не видеть и разительные разногласия между двумя повествованиями. Так, число осажденных, по Тациту, противоречит числу, приведенному у Иосифа. Кроме того, римский историк путает Иоанна из Гисхалы с Симоном бар Гиорой и упоминает кончину Цестия Галла, о которой Иосиф умалчивает. По-видимому, о непосредственном использовании Тацитом еврейского исторического труда не может быть речи, но косвенное влияние в принципе не исключается, хотя ничто не делает такое предположение необходимым?. Высказывались предположения и о других источниках: прежде всего о Плинии Старшем, Антонии Юлиане и Записках Веспасиана и Тита, которыми Иосиф также пользовался. Что же касается периода древности, то в качестве возможного источника указывали на Апиона*. Однако при отрывочности источников и множестве неведомых ныне авторов, писавших об Иудейской войне, все предположения носят гадательный характер .

Следующие замечания помогут внести в этот вопрос некоторую ясность:

а. Источник или источники Тацита по древнему периоду отнюдь не должны непременно совпадать с источниками об осаде Иерусалима.

б. Даже если бы мы могли быть уверены в совпадении ignotus [неизвестного источника], общего для Плутарховых жизнеописаний Галь-бы и Отона, с источником Тацита, это все равно не позволило бы делать выводы, определяющие источник его повествования об осаде, и еще менее того - о древностях*.

в. Нет никакого основания полагать, что различные мнения о происхождении еврейского народа, приводимые Тацитом, взяты им из од-ного-единственного источника". Возможно, он обращался к нескольким сочинениям, так же как при составлении экскурса, посвященного учреждению культа Сераписа (История, IV, 83 sq.). Но не следует впадать и в другую крайность и утверждать, что каждое из мнений, приводимых римским историком, можно возвести к особому источнику.

г. Тациту не пришлось обращаться непосредственно к греческим александрийским авторам, поскольку основные сведения были, по-видимому, доступны ему в латиноязычных сочинения.

Анналы были составлены позже Истории, и по крайней мере позднейшие их книги относятся к периоду, непосредственно следующему за сильными волнениями евреев в конце правления Траян. Однако эти события не оказали почти никакого влияния на те главы из дошедшей до нас части Анналов, где говорится о евреях. Смерть еврея оценивается в Анналах, //, 85 (№ 284), следующим образом: vile damnum [невелика потеря] - независимо от того, припишем ли мы это мнение самому историку или подстрекателям данного senatus consultum [постановления сената], настроения которых передает Тацит. Роль злодеев в Анналах играют главным образом римские прокураторы, а не евреи; о налоговом бремени, возложенном на провинцию Иудея, в Анналах упоминается вскользь: см. II, 42 (№ 283). В знаменитом пассаже из Анналов, XV, 44 (№ 294), утверждается, что Иудея была origo eius mali [источник этой пагубы] (т. е. христианства), но историк ничего не говорит в связи с этим об иудаизме.

Антипатия к иудейской религии, выказываемая Тацитом, стоит в одном ряду с отношением других великих представителей римской литературы, начиная с Сенеки, особенно отношением Квинтилиана и Ювенала. Тацит, как и Ювенал, порицает не только пороки, которые находит в иудаизме, но и другие вторгшиеся в Рим иноземные культы. Египтяне в глазах Тацита не менее суеверны; заметное недоброжелательство он проявляет и к эллинистическим культам. Для Тацита, как и для Сенеки и Ювенала, чрезвычайно значим успех иудейского прозелитского движения, в котором он видит угрозу строю римского общества". Отношение Тацита продиктовано скорее этой кроющейся в иудаизме опасностью для общества, нежели значением для Римской империи каких-либо политических или военных результатов других форм деятельности евреев.