Эллинистическая цивилизация и евреи Виктор Чериковер ссылки к главе

Часть I

ЭЛЛИНИСТИЧЕСКАЯ ЦИВИЛИЗАЦИЯ В ПАЛЕСТИНЕ

Глава 4

ЭЛЛИНИСТИЧЕСКАЯ РЕФОРМА

Мы подошли к рассказу о событиях, случившихся в Иерусалиме в 70-х гг. II в. до н. э. (180-167 гг.). В этот короткий промежуток времени стремление к эллинизации, скрыто развивавшееся в предшествующий период, проявилось открыто, однако это явление не нашло полного отражения в исторической литературе. Напрасно искать сообщения об этой эпохе у греческих авторов II в. до н. э. Различные отрывки их произведений дошли до нашего времени, но в них не содержится упоминаний, касающихся обсуждаемых нами вопросов, и сомнительно, что их авторы вообще останавливали свое внимание на этой главе еврейской истории. Важны свидетельства автора Книги Даниила, поскольку он являлся очевидцем этих событий. Однако он говорит о них очень кратко, и ученые не всегда достигали успеха в разрешении его загадок или в переводе его полного намеков изложения на язык точного научного исследования. Иосиф Флавий почти ничего не сообщает об этом времени, и это молчание показывает отсутствие у него интереса к событиям, предшествовавшим восстанию Хасмонеев. Когда же он их все-таки затрагивает в своем изложении, то часто допускает ошибки в именах, датах и порядке событий, и такие сообщения Иосифа не только не помогают историческому исследованию, но часто даже мешают ему.

Автор Первой книги Маккавеев своим сочинением создал величественный памятник началу династии Хасмонеев. Вместе с тем он не проявил большего интереса к событиям, предшествовавшим появлению Маттафии Хасмонея, чем автор Книги Даниила, посвятив им всего лишь главу, являющуюся вступлением в его главную тему, и рассматривая эти события весьма поверхностно. Только в главах 3 и 4 Второй книги Маккавеев мы находим более или менее подробный рассказ о лицах, возглавлявших партию эллинистов, о междоусобной борьбе, об их отношениях с народом, политическом курсе и тому подобном. Но из этих глав мы не узнаем ничего о продолжительном политическом брожении среди населения Иерусалима, а также о борьбе партий, что и привело в конечном счете к гражданской войне и гонениям Антиоха.

Историческая достоверность Второй книги Маккавеев часто ставилась под сомнение современными учеными, и мы на самом деле находим в ней факты, которые иногда противоречат сведениям, полученным из других источников. Поэтому исследователь обязан начать с критики источников, чтобы определить, какой из них может служить основой для изложения истории этого периода и как их можно согласовать, когда они противоречат один другому. Поскольку эти детальные изыскания не должны прерывать ход систематического исторического повествования, то они перенесены нами в Приложение I в конце этой книги, а здесь мы лишь посчитали достаточным указать, что последующее изложение основывается главным образом на Второй книге Маккавеев, которая, несмотря на многочисленные недостатки, все же представляет собой единственный труд, содержащий подробную, более или менее близкую к реальности историческую картину.

Период расцвета эллинизма в Иерусалиме связывается с политической деятельностью семьи Товиадов, постоянно находившейся в центре событий; поэтому можно полагать, что ее представители были главными инициаторами эллинистической реформы в Иерусалиме. Происхождение семьи описано выше, где мы подробно останавливались на богатстве, накопленном Иосифом, сыном Товии, в течение долгого периода его службы в качестве сборщика налогов. После смерти Иосифа его собственность была унаследована сыновьями, которых у него было восемь. Самый младший Гиркан проживал в Трансиордании, двое было убито в конфликте между Гирканом и другими братьями, а остальные пять проживали в Иерусалиме. Когда мы встречаем в источниках выражение "Товиады", то должны относить его к сыновьям Иосифа и их потомкам, число которых, несомненно, было велико[300].

Товиады упоминаются в источниках дважды: один раз в "Иудейских древностях" Иосифа Флавия (Ant. Jud., XII, 237 sqq.) и другой - в его "Иудейской войне" (Bel. Jud., I, 31 sqq)- Из этих двух отрывков, к которым мы еще вернемся, можно сделать два вывода. Во-первых, Товиады обладали большим влиянием и властью для проведения избранного ими курса и, во-вторых, они возглавляли эллинистическую партию. Этого, конечно, недостаточно для удовлетворения интереса историков, которые, не ограничиваясь столь краткой информацией, стремились причислить к Товиадам находившихся во главе политической жизни в Иудее трех человек, о которых подробно сообщают источники, а именно первосвященника в период правления Антиоха Эпифана Менелая, а также двух его братьев - Симона и Лисимаха.

По мнению Вельгаузена, Бюхлера и Эд. Мейера, нет никакого сомнения, что эти три брата принадлежали к семье Товиадов или, точнее, были сыновьями Иосифа. С другой стороны, Шюрер отрицает такую возможность и в этом с ним согласно большинство современных авторов: Бикерман, Бевено, Абель, Момильяно и другие[301]. Автор этой книги без колебаний присоединяется ко второй группе ученых, потому что доказательства, основывающиеся на сравнении выдержек из различных источников, каждое из которых вызывает серьезные сомнения, не может служить основой для далеко идущих заключений[302]. Иосиф Флавий сообщает (Ant. Jud., XII, 239), что Товиады приняли сторону Менелая, из чего можно заключить, что Товиады и Менелай принадлежали к одной партии, но не то, что Менелай был членом этой семьи. Однако если они не были буквально родственниками по крови, то являлись таковыми по родству взглядов. В этом отношении ученые правы, полагая Симона, Менелая и Лисимаха "представителями" этой важной семьи.

Что же было источником могущества Товиадов? Согласно всей сохранившейся информации об Иосифе Товиаде, можно сказать, что источником их власти было большое богатство. Возможно (хотя об этом нет сообщений в источниках), при Селевке IV (187-175 гг. до н. э.) сыновья Товии занимали ту же самую должность при сирийском дворе, что и Иосиф в свое время у египетских царей, т. е. они были сборщиками налогов и финансовыми чиновниками короны. Но из этого не следует, что они унаследовали пост простата. Мы уже видели выше, что первосвященник Симон Праведник возглавлял проселевкидскую партию при Антиохе III и контролировал всю внутреннюю жизнь, включая руководство работами по восстановлению разрушений в Иерусалиме. Следовательно, разумно предположить, что официальное представительство народа перед царем (что и определяло характер полномочий простата) вернулось в это время к первосвященнику.

По этой причине влияние Товиадов лежало не в политической сфере в узком смысле, а в социальной. Однако когда большое богатство попадает в руки одного человека или концентрируется в пределах узкого круга одной семьи, то эти люди неизбежно будут интересоваться политическими делами и стремиться к власти. Обладатели капиталов не могут оставаться безразличными к той или иной политической системе, но должны пытаться получить контроль над политическим курсом, стараясь придать ему желаемое им направление. Таким же образом обстояло дело и в случае с Товиадами, а их первым шагом в этом направлении был захват сильной позиции в руководстве Храма.

Храм был прежде всего главным центром иудаизма. Однако, помимо религиозного, важным было и его экономическое значение. У древних народов каждый храм был настолько же финансовым, насколько и религиозным центром. Так это было в Вавилонии и Египте, Греции и Риме[303].

Каждый храм имел постоянный доход, его сокровищницы были полны серебра и золота, и Иерусалимский Храм не был исключением[304]. В его хранилищах накапливалось большое богатство. Вероятно, общая сумма налога в полшекеля, который евреи платили каждый год на нужды культа, превосходила расходы на потребности ежедневных ритуалов. Так что в течение поколений эти накопления возрастали, достигая значительной суммы[305]. "Неудивительно, - сообщает Иосиф Флавий, - что в нашем Храме накопилось большое богатство, поскольку все евреи и боящиеся Бога всего мира, как в Азии, так и Европе с самых древних времен посылают ему свои пожертвования" (Ant. Jud., XIV, 110). Эти сокровища, помимо своей главной функции по обеспечению нужд культа, имели также и практическое применение. "У нас нет общественных запасов, помимо денежных средств святилища" (Jos. Ant., XIV, 113)[306]. Поэтому храмовые сокровища играли роль государственного казначейства, отсутствовавшего в Иудее. Поскольку же правительство страны было "теократическим" или "иерократическим", то возглавлявшие его священники также обладали и светской властью. Дополнительно к общественным деньгам в храмовой сокровищнице находились на хранении деньги частных лиц, поскольку она была самым безопасным местом в Иерусалиме и представляла собой, по современным понятиям, банк (Bel. Jud., VI, 282; II Масс, 3:10-12).

Этот факт сам по себе не вызывает подозрений в отношении порядка управления общественными фондами в Храме, но дает возможность предположить существование опасности смешивания общественных и частных денег. Опасность такого развития событий особенно велика, если большинство собственников вкладов принадлежат к тому же самому ограниченному кругу иерусалимской аристократии, членами которого было также и правящее жречество. Если владелец капитала мог поместить свои средства в храмовую сокровищницу, то почему он не мог получить из нее определенную сумму денег в форме займов? И кто мог бы точно отличить расходы Храма на общественные нужды от расходов, связанных с интересами частных лиц?

В персидский период, когда экономическая жизнь не была еще столь развита и отдельные лица не накапливали больших богатств, это вряд ли было возможно, однако в эллинистический период и особенно после деятельности Иосифа Товиада положение полностью изменилось и сокровищам Храма стала угрожать опасность превращения в частный фонд обладавших властью в городе высокородных семей.

Среди этих семей Товиады занимали самое выдающееся место. Иосиф, сын Товии, был сыном сестры Онии II, а Симон Праведник поддерживал сыновей Иосифа в течение их войны с Гирканом, "потому что он был им родственником" (Jos. Bel. Jud., XII, 229)[307]. Товиады сами могли быть священниками, как было указано выше. Во всяком случае, несомненно, что они были близки к Храму, подобно тому как Товия Аммонитянин был близок Неемии (Неемия 13:7 слл.). Если деньги Гиркана были размещены в Храме, когда Ония III был первосвященником, то само собой разумеется, что и деньги его старших братьев также хранились там, когда вершил делами Симон Праведник. Члены семьи Товии, вероятно, занимали самые важные посты в Храме, и при Симоне Праведнике Товиады продолжали беспрепятственно владеть своим богатством и влиять на общественные дела.

Затем Симон Праведник умер, и ему наследовал его сын Ония III. Каковы же были его характер и цели? Автор Второй книги Маккавеев описывает его как доброго, справедливого и заботившегося об общественном благе человека. Однако он не объясняет причин, побудивших Онию изменить направление своей внешней политики и курс, которым следовал его отец Симон Праведник. При Онии деньги Гиркана размещаются в Храме, а сам Ония отзывается о нем с большим уважением. Гиркан был известен как сторонник Птолемеев, поэтому можно предположить, что Ония сам перешел на сторону проптолемеевской партии. Конечно, время было не военное, и вследствие этого новая политика Онии не носила характера открытого восстания против правления Селевкидов. Однако если это не было восстанием, то все же налицо было явное изменение отношения не только к Селевкидам, но и к их сторонникам, Товиадам. Естественно, эти могущественные люди не могли позволить возвыситься своему противнику и тем самым получить преобладающее влияние на храмовую сокровищницу. По этой причине в городе разразился гражданский конфликт.

Первым перешел в наступление Симон. Он принадлежал к влиятельной семье[308] и был назван во Второй книге Маккавеев "попечителем Храма" (II Масс, 3:4:)[309]. Он потребовал от Онии в добавление к своему прежнему посту предоставить ему руководство агораномией города. Мы не знаем точно, в чем заключалась эта должность. Вообще, агораном мог ведать рынком (экономической жизнью города), а также полицией, и, возможно, это был очень важный юридический и административный пост[310]. Поскольку Ония отказался удовлетворить его требование, Симон обратился к внешней власти, правившей тогда Иудеей, - сирийскому правительству.

Автор Второй книги Маккавеев сообщает, что он предстал перед наместником Келесирии и Финикии Аполлонием и сообщил ему, что в храмовой сокровищнице находится много богатств. Эти богатства явно превышают расходы на нужды отправления культа, и было бы правильно передать богатства во владение царю Селевку (II Масс, 3:5; 3:6). Данное сообщение, как мы читаем в источнике, не столь ясно, как можно полагать, ибо мы, естественно, можем спросить: почему Симон проявил заинтересованность в передаче храмовых сокровищ царю?[311] Он, видимо, не имел в виду все храмовые деньги, но стремился подчеркнуть политическую ориентацию первосвященника, и в качестве примера проегипетских настроений Онии он указывал на тот факт, что в Храме размещены деньги Гиркана, которые необходимо конфисковать для предотвращения их использования против царя.

Ход событий, как это изложено в источнике, показывает, что вопрос о конфискации относился к деньгам, находившимся в Храме на хранении, а не к средствам самого Храма (ср.: II Масс, 3:15; 3:22)[312]. Когда Селевк узнал от Аполлония о богатствах Храма, то послал одного из своих главных министров Гелиодора[313] исследовать все дело и конфисковать деньги.

Вынужденный платить дань римлянам, Селевк постоянно нуждался в деньгах. Ония принял Гелиодора с должным уважением, но отказался передать ему сокровища Храма, сообщив, что деньги были положены на хранение вдовами и сиротами. Там же находились и деньги Гиркана Товиада, "человека важного и влиятельного", всего на сумму 400 талантов серебра и 200 талантов золота. Как он может передать их кому-либо? Что он скажет людям, которые, поверив святилищу, поместили здесь свои вклады?

Гелиодор, конечно, отказался слушать Онию и ворвался в Храм во главе своего отряда. Что произошло далее, неясно. Автор Второй книги Маккавеев сообщает, что перед ним предстал всадник, сопровождаемый двумя юношами, избившими Гелиодора до потери сознания. Это, конечно, легенда в типично эллинистическом духе, и все попытки отыскать здесь какое-либо историческое зерно мне представляются лишенными смысла[314]. Тем не менее, фактом является то, что Гелиодор прекратил требовать храмовые деньги. Трудно решить, что явилось причиной такой уступки. Возможно, он достиг соглашения с Онией, которое стало приемлемым для обеих сторон. Он возвратился к Селевку, а в Иерусалиме все осталось по-прежнему. Иначе говоря, первая попытка Симона свергнуть Онию оказалась безуспешной.

Однако Симон был энергичным человеком и не желал отступать. Он снова превращается в доносчика и посылает донос о том, что Ония недопустимым образом повел себя в отношении Гелиодора и замышляет заговор против властей. Второе обвинение было опасным, и Ония вынужден был признать, что его положение как главного правителя заколебалось. Гражданская война в городе могла вспыхнуть в любой момент, там уже начались столкновения и убийства. Наместник Келесирии и Финикии Аполлоний в это самое время уже готовился вмешаться в иудейские дела. Тогда Ония для укрепления своей позиции был вынужден лично явиться к Селевку. Автор Второй книги Маккавеев объясняет его путешествие такими словами: он "отправился к царю не как обвинитель сограждан, но имея в виду пользу каждого и всего народа. Ибо он видел, что без царской попечительности невозможно мирно устроить дела" (II Масс, 4:5-6).

В этих словах содержится намек на извинение. Но, очевидно, преобладало другое мнение относительно путешествия Онии. Противники Онии утверждали, что его целью было укрепление своего положения и возвращение в Иерусалим во главе сирийских войск, и уничтожение своих врагов. Трудно сказать, какой взгляд более правилен. Но даже если предположить наличие подобных намерений у Онии, то он не преуспел в их достижении. Возможно, причиной этого было то, что как раз тогда Селевк IV умер, а трон унаследовал его брат Антиох Эпифан.

Прежде чем продолжить изложение, рассмотрим главные факторы, определявшие еврейскую политическую жизнь в тот краткий период, который предшествовал эллинистической реформе. Из наших источников ясно видны два момента: во-первых, что движение началось как конфликт между двумя еврейскими аристократическими семьями за власть и влияние, а во-вторых, что конфликт приобрел международное политическое значение. Первый момент возник из внутренней структуры еврейского общества в период Второго Храма, потому что, как мы видели ранее, при возвращении из Вавилонского плена высшие классы народа, включая священников, были разделены на семьи. Каждая из них, естественно, занимала определенную позицию по политическим и социальным проблемам. Эта позиция, в свою очередь, налагала обязательства на каждого отдельного члена семьи в качестве передаваемой из поколения в поколение традиции[315].

Однако надо подчеркнуть, что эллинистический период был революционным периодом, который сломал по всему миру установленные рамки племени, полиса и семьи, ставя на их место волю сильной личности. Поэтому мы и в Иудее замечаем нарушение семейных традиций тем или другим членом семьи. Так, Гиркан порывает со своим отцом и братьями; как мы уже видели, подобная братоубийственная борьба разгоралась и в роде Онии. Политическая ориентация также перестала быть постоянной в каждой отдельно взятой семье. В то время как Товиады в целом были привержены Сирии, Гиркан сохранял верность Египту, и хотя Симон Праведник сотрудничал с Селевкидами, его сын Ония III придерживался проптолемеевской ориентации. Таким образом, семейные традиции заменились на противоречащие им личные амбиции, а персональный успех в жизни часто зависел не от поддержки родственников, но от талантов и свойств характера человека.

Это обобщение может быть равным образом применимо к культурным симпатиям и антипатиям. Хотя источники ничего нам не говорят об эллинистическом движении до 175 г. до н. э., все же ясно, что эллинистическая реформа не возникла внезапно и ей предшествовал более или менее долгий период, в течение которого греческая культура укоренялась среди населения Иудеи и Иерусалима. Мы уже наблюдали начало этого процесса в доме Товии и его сына Иосифа. Неудивительно, что эти двое, коснувшиеся большого мира за пределами Палестины, увлеклись греческой цивилизацией, поскольку это была цивилизация людей, управлявших миром. По причине своего богатства сыновья Иосифа часто общались с неевреями и продолжали благоприятствовать эллинистической традиции. Эта приверженность к греческой культуре хорошо соответствовала их проселевкидской ориентации, поскольку Селевкиды видели в греческом элементе своего царства сильнейшую опору господства перед туземным населением. Таким образом, тяга к власти и устойчивая культурная ориентация слились в одно у Товиадов и их сторонников, и это слияние наложило свою печать на весь ход событий в 70-х и начале 60-х гг. II в. до н. э. в Иудее и Иерусалиме.

Теперь мы можем вернуться к нашему рассказу об этих событиях. Отъезд Онии из Иерусалима был подобен отступлению с поля сражения. Власть автоматически перешла к его противникам, и настал их час воплотить в жизнь политическую программу, основные контуры которой, вероятно, были уже готовы. Но сперва было необходимо устранить опасность, идущую от Онии. Ведь пока он занимал с одобрения правительства пост первосвященника, ничего устойчивого нельзя было достигнуть, следовательно, необходимо было найти нового кандидата на этот пост. Революционеры действовали осмотрительно, поскольку, очевидно, трудно было сразу отменить устоявшуюся традицию, закреплявшую за Ониадами пост первосвященника, и замену пришлось искать в пределах самой семьи. Остановились на кандидатуре Иошуа, брате Онии, сменившем свое еврейское имя на греческое имя Ясон. Он, правда, не вполне устраивал Товиадов, и, как мы увидим далее, Ясон был устранен своими сообщниками. Однако на тот момент брат первосвященника был наиболее подходящей кандидатурой[316].

Для захвата поста Ясону необходимо было устранить Онию, но этого было невозможно добиться без разрешения царя, и Ясон отправился к Антиоху. Мы не знаем, каким образом он сумел скомпрометировать Онию - возможно, главную роль сыграли проегипетские взгляды последнего - нам же известны только результаты. Ясон обещал царю дополнительно к 300 талантам, очевидно, составлявшим обычную дань, еще 60, а далее и 80 талантов "некоторых" доходов (II Масс, 4:8). Такова была цена, заплатив которую, он получил от Антиоха пост первосвященника. Этим Ясон ввел важное новшество в сам характер поста первосвященника: до этого он был наследственным, а царь обыкновенно только утверждал или нет личность нового претендента. Теперь же кандидат платил царю определенную сумму за право занимать этот пост, превратившийся в обычную официальную должность. Первосвященник же, как и царский чиновник, стал полностью зависеть от царского благоволения.

Теперь путь для политической реформы был открыт для членов пришедшей к власти партии. Во Второй книге Маккавеев (4:9) сообщается, что Ясон обещал выплатить Антиоху еще 150 талантов, если он позволит построить в Иерусалиме гимнасий и эфебион и "писать иерусалимлян антиохийцами". Было высказано много толкований этого предложения. Одни думали, что Иосиф добивался для жителей Иерусалима привилегий Антиохии, столицы Сирии, другие видели в "антиохийцах" своего рода корпорацию, называемую так по имени царя, имеющую центр в гимнасии[317]. Однако ни одно из этих истолкований не может противостоять критике, и только одно, предлагаемое многими исследователями, надо считать правильным. Иосиф получил от Антиоха разрешение превратить Иерусалим в греческий полис, именуемый Антиохией. Это легло в основу всесторонней эллинистической реформы.

Источники предоставляют только немного намеков на характер реформы Ясона, и каждый должен быть интерпретирован, если мы желаем понять главные очертания задуманного. Начнем с рассмотрения процитированного выше пассажа из Второй книги Маккавеев, из которого явствует, что Ясон добивался от царя разрешения "писать иерусалимлян антиохийцами". Другими словами, он должен был составить перечень тех лиц, которых он полагал достойными быть гражданами города Антиохии. Не надо представлять себе дело так, что все жители Иерусалима становились автоматически антиохийцами. Каждый греческий полис проводил принципиальную разницу между его гражданами и просто жителями. Если даже в столь демократическом городе, как Афины, строго придерживались подобного разделения, то насколько же оно должно было быть большим в восточном городе, в незнакомом с природой демократии. Даже в античных греческих городах в эллинистический период многие предпочитали аристократическое правление демократическому, наглядным примером чего может служить богатый город Родос[318]. Поскольку реформа находилась в руках представителей правящей аристократии, не надо предполагать, что все "дровосеки и водоносы Иерусалима" вошли в число граждан.

В соответствии с основными чертами конституции полиса Ясон сформировал состав демоса, т. е. граждан города. Нельзя сомневаться в том, что он решил эту задачу посредством включения в эту категорию знатных и богатых людей Иерусалима. Учреждение гимнасия и эфебиона соответствовало аристократическому характеру правления. Гимнасий, действительно, был типичным образовательным институтом для каждого греческого города, но обучение в эфебионе было связано с немалыми расходами, и поэтому оно стало в эллинистический период до некоторой степени монополией сыновей богатых[319].

Тот факт, что совместно с открытием гимнасия Ясон основал эфебион, совершенно ясно показывает, каковы были классы населения нового полиса, которых он должен был обеспечить образованием. Естественно, у нас нет возможностей определить число новых граждан, но возможны обоснованные предположения. Вторая книга Маккавеев (4:40) сообщает, что в отсутствие первосвященника Менелая его брат Лисимах в Иерусалиме вооружил 3000 человек, чьей задачей была защита эллинистического режима от восставшего народа. Гражданами греческого полиса могли быть только мужчины, способные носить оружие (приблизительно от 18 лет и старше). В связи с этим разумно предположить, что в чрезвычайных обстоятельствах, когда городу Антиохии угрожала серьезная опасность, Лисимах мобилизовал всю имеющуюся в его распоряжении живую силу, а именно всех граждан полиса. Число 3000 примерно соответствует обычной численности граждан в аристократическом полисе Греции[320].

Буле и демос - совет и народ - были двумя главными столпами политической организации каждого греческого города. В то время как формирование демоса в Антиохии-Иерусалиме, видимо, было связано с некоторыми трудностями, установление совета было делом простым. Совет Иерусалима уже упоминался при Антиохе III под наименованием герусия, а именно "совета старейшин". Мы встречаем этот орган снова во времена правления Менелая (II Масс, 4:44), т. е. сразу же после прекращения правления Ясона. Отсюда следует, что герусия действовала как верховное правительство также в то время, когда Ясон был первосвященником. Это неудивительно, поскольку совет старейшин был всегда аристократическим учреждением и в восточном городе, и в греческом полисе. Поскольку эллинистическая реформа в Иерусалиме проводилась аристократией, то не было необходимости заменять существующий институт другим. Разумеется, возможно, что были заменены отдельные лица, которые по своим политическим и религиозным взглядам не подходили для управления греческим полисом, но в целом задачи самого учреждения остались без изменений[321].

Одновременно с учреждением полиса Ясон основал в Антиохии-Иерусалиме два института, которые были главными образовательными учреждениями каждого греческого города - гимнасий и эфебион. Из всех учреждений нового полиса только они привлекли особое внимание наших источников, и это легко понять, поскольку появление их в Иерусалиме реальным и видимым образом символизировало все те огромные изменения в жизни города, которые имели место вследствие эллинистической реформы. Автор Второй книги Маккавеев сообщает, что разрешение на строительство гимнасия и эфебиона было предоставлено Ясону Антиохом одновременно с разрешением основать город, как если бы установление этих институтов действительно было идентично самой реформе. Гимнасий был построен "под самой крепостью", на самой Храмовой горе, и юные наследники иерусалимской аристократии поспешили надеть петас, широкополую шляпу покровителя эфебов бога Гермеса, столь характерную для греческих юношей - учеников гимнасия (II Масс, 4:12).

В гимнасий устремились толпы молодых людей, среди которых было много жрецов, покинувших службу для участия в занятиях спортом (II Масс, 14). Вторая книга Маккавеев видит в занятиях греческим атлетизмом "склонность к эллинизму и сближение с иноплеменничеством" (II Масс, 13). Первая книга Маккавеев хотя и не выказывает особого интереса к истории эллинистической реформы, также сообщает об учреждении гимнасия и даже передает весьма характерную деталь, связанную с участием евреев в спортивных соревнованиях. Они настолько старались сразу стать греками, что, стыдясь открывавшегося при выступлении обнаженными в ходе игр следа обрезания, старались устранить его с помощью искусственных средств (I Масс, 1:15, ср.: Ant. Jud., XII, 241).

Однако учреждение гимнасия и эфебиона в Иерусалиме нельзя рассматривать только как событие в области культуры. Их строительство было расценено как политическое и юридическое предварительные условия эллинистического устройства города. Дело в том, что для каждого греческого города обучение в гимнасий, и особенно пребывание в эфебах было предварительным условием для получения молодым человеком статуса гражданина[322]. Поэтому Ясон, учреждая эти институты в одно и то же время с самим полисом, преследовал цель самому определить перечень первых граждан. Однако в будущем доступ к гражданству производился бы посредством гимнасия.

Реформа Ясона описана во Второй книге Маккавеев не как поверхностная попытка ввести небольшие изменения в привычное политическое и религиозное устройство Иерусалима, но как полная отмена существующего порядка и замену его новым. Мы уже говорили выше о манифесте Антиоха III от 198 г. до н. э., согласно которому он предоставил евреям Иерусалима устраивать свои общественные дела в соответствии с "законами предков". В силу этого разрешения традиционный теократический режим Иерусалима стал основным законом еврейского народа под покровительством правительства.

Вторая книга Маккавеев изображает эти предоставленные Антиохом привилегии евреям как "человеколюбиво предоставленные льготы" и упоминает имя некоего Иоханана, бывшего, очевидно, посредником между царем и евреями. Теперь пришел Ясон и "отверг человеколюбиво предоставленные иудеям царские льготы ...нарушая законные учреждения, он вводил противные закону обычаи" (II Масс, 4:11). Первая книга Маккавеев (1:13) также подчеркивает конституционную природу реформы Ясона без упоминания имени первосвященника: царь "дал им (т. е. эллинистам) право исполнять установления языческие". Ясно, что отмена прежнего режима, основывавшегося на Законе Моисея и традициях предков, и установление вместо него нового режима были двумя аспектами одного предприятия, осуществлявшегося единовременно и весьма энергично[323]. Ясон совершенно справедливо может считаться основателем греческого города Антиохии-в-Иерусалиме.

Теоретически основателем, однако, считался не Ясон, а Антиох, потому что город назывался его именем. В соответствии с эллинистической традицией город, названный по имени правителя, считался связанным с ним особыми узами. Поскольку этот властелин являлся и его "божественным" хранителем, то устанавливался особый культ в честь ктиста (основателя). Иногда в пределах границ города устраивалось даже место упокоения основателя[324].

Надо полагать, что в Иерусалиме, по крайней мере, частично, такие почести были отданы Антиоху Эпифану как царственному основателю. Во Второй книге Маккавеев (4:21) сообщается, что однажды (возможно, в 172 г. до н. э. или ранее)[325] Антиох неожиданно прибыл в Палестину по государственным делам и посетил Иерусалим. "Ясон и город" приветствовали его радостными восклицаниями и факелами.

Упоминание здесь "города" (греческого полиса Антиохия) не только не случайно, но исполнено глубокого значения. Возможно, визит Антиоха и празднества, связанные с ним, отмечают реальное юридическое основание полиса, поскольку в 175 г. до н. э. Ясону было только разрешено "писать иерусалимлян антиохийцами", т. е. были предприняты первые шаги для составления списка граждан. Вероятно, прошло некоторое время, прежде чем Ясон был в состоянии сообщить, что новый город организован в соответствии с законом и что созданы необходимые его институты. Нетрудно предположить также, что работа по "основанию" города заняла примерно два года, а посещение Иерусалима Антиохом предоставило подходящий повод для официального провозглашения с большой помпой основания греческого города "Антиохии-в-Иерусалиме".

Новый город представлял собой тот же Иерусалим. Он находился ни "вблизи" Иерусалима, ни "в его пределах", как думают некоторые ученые[326]. Это был тот же самый Иерусалим, формально принявший новый облик. Это следует из того факта, что основателями города были жрецы, возглавляемые первосвященником. Храм относился к новому полису, а не к старому городу, и без него Иерусалим лишался своей религиозной и экономической основы. Топографически новая Антиохия и Иерусалим находились на одном месте, поскольку гимнасий, главное учреждение нового города, находился непосредственно "под крепостью", т. е. на Храмовой горе, прямо в центре старого Иерусалима. Герусия также относилась к "Антиохии", поскольку это было аристократическое учреждение, и именно аристократия проводила эту реформу.

Тот факт, что масса жителей Иерусалима не обладала правами граждан нового города, не может быть использован против этого предположения. Эти жители, без сомнения, стали метеками или катэками, они сохранили свои дома и собственность, хотя такие экономические права не давали им гражданских прав в городе. С точки зрения сирийского правительства Иерусалима больше не существовало, поскольку он не был представлен ни одним общественным институтом. Само прежнее имя осталось только как обозначение местности, где была расположена новая Антиохия, и она тем самым посредством своего прежнего имени отличалась от многочисленных других Антиохий.

Теперь необходимо дать ответ на другой вопрос. В какой мере реформа Ясона нарушала традиционные религиозные обычаи?

Действительно ли превращение теократии в полис повлекло за собой отмену еврейской религии или, по крайней мере, далеко идущую модификацию культа? Источники дают отрицательный ответ на эти вопросы. Объективным фактом является то, что автор Второй книги Маккавеев, нашедший острые слова обличения Ясона как инициатора реформы и виновника введения языческих обычаев в Иерусалиме, не высказал ни малейшего упрека в его адрес за осквернение еврейской религии, а это ясно показывает, что основания для подобных упреков отсутствовали. Отмена прежнего порядка, основанного на Законе Моисея, не означала автоматической отмены самого Закона.

Реформа провозглашала только одно: теперь в полисе сообщество граждан, организованное как городской демос, стало таким же верховным арбитром и законодателем в религиозных делах, как и во всех других. Демос действительно обладал властью отменить Закон Моисея, однако новый порядок не обязывал поступить таким образом. Введение чужих обычаев, таких как атлетические игры и физические упражнения, были чужды народному духу. Тем не менее. они не носили характера религиозного осквернения в точном смысле слова, поскольку Законы Моисея никогда не запрещали их ясно и недвусмысленно[327].

Петас действительно являлся головным убором бога Гермеса, но весьма сомнительно, что статуя этого божества или статуя другого греческого бога находилась в здании гимнасия, как это было принято в Греции. Но даже в противном случае такое нарушение заповеди "не делай себе кумира и никакого изображения..." не было все же настоящим язычеством, поскольку статуи находились в гимнасии (т. е. не в месте, освященном местной религиозной традицией) и не имели специального культового значения.

Что же касается самого священного места, то не надо думать о каких-либо изменениях там. Даже греки уважали местных божеств и почитали их жертвами и подношениями, тем более это относится к эллинизированным людям Востока. Эллинизация восточных богов нигде не была причиной изменения местных культовых обычаев. Бог Израиля никогда не был идентифицирован с каким-либо другим божеством и не получил греческого имени. Сообщение о его отождествлении с Зевсом Олимпийским появляется только в связи с гонениями Антиоха. Напротив, сам рассказ, изображающий это как великое и ужасное изменение, представляет собой надежное свидетельство того, что при Ясоне ничего подобного не имело места.

Один намек, сохранившийся в наших источниках, подтверждает предположение того, что реформы Ясона не затронули традиционную религиозную жизнь. Уже в качестве греческого города Антиохия-в-Иерусалиме послала своих представителей на проводившиеся в Тире каждые пять лет в присутствии самого царя атлетические игры. Делегаты привезли с собой 300 драхм серебра и по обычаю должны были передать деньги на жертвы бога города (Мелькарта-Геркулеса). Однако вместо этого они попросили, чтобы деньги были пожертвованы на строительство гребных судов (II Масс, 4:18-20). Ученые усматривают в столь "странном" поведении антиохийцев противоречие с их новым статусом граждан греческого города. На самом деле тут нет никакого противоречия, поскольку реформа Ясона не носила религиозного характера и не существовало закона, обязывающего граждан Антиохии-в-Иерусалиме приносить жертвы языческим богам. Закон Моисея, прекративший свое действие в качестве одобренного правительством закона государства, не был отменен самими евреями, хотя их политическая организация приняла совершенно другую форму. Религиозная реформа все еще была делом будущего. Но если реформа Ясона не была религиозной, то каковы же тогда были движущие ее мотивы?

Автор Первой книги Маккавеев передает программу эллинистов следующими словами: "Пойдем и заключим союз с народами, окружающими нас, ибо с тех пор, как мы отделились от них, постигли нас многие бедствия" (1:11). Призыв покончить с традиционной в поколениях со времени Эзры самоизоляцией от неевреев был, следовательно, лозунгом авторов реформ. С прекращением изоляции были распахнуты ворота в широкий мир, мир, полный духа эллинистической цивилизации.

Согласно Иосифу Флавию (Ant. Jud., XII, 240), Менелай и Товиады бежали к Антиоху[328] и предложили ему следующую программу реформы: они не желают придерживаться законов своих отцов и прежнего режима, и, говорили они, было бы желательным, чтобы они жили в соответствии с законами царя, "и что они хотели бы иметь греческую форму правления" ().

Современные историки, находясь под влиянием теологии, видят в этой программе реформистов преимущественно стремление к религиозной реформе или, во всяком случае, к изменению традиционного образа жизни. Однако греческая полития ("образ правления") имела в своей основе не религиозную, а политическую концепцию, и слова Иосифа Флавия означают не больше, чем пожелание получить для Иерусалима статус греческого города. Для получения его должна была быть отменена прежняя конституция, базирующаяся на "законах предков". "Законы предков" на языке селевкидских царей - а евреи при переговорах с ними вынуждены были использовать их понятия, т. е. терминологию селевкидской бюрократии, - включали в себя не только подтверждение Закона Моисея (смысл которого был незнаком царю). Они подразумевали несколько политически очень важных условий, в частности, организацию еврейского народа как этноса.

Превращение Иерусалима в Антиохию означало прежде всего переход еврейского сообщества из одной политической категории в другую: от этноса к полису. Некоторые ученые[329] в удивлении задавались вопросом: почему необходимо было платить деньги греческому царю, и из всех царей Антиоху Эпифану для получения разрешения эллинизировать евреев и для строительства в Иерусалиме места для физических упражнений. Для этого, конечно, не было необходимости во взятках, однако речь шла о другом. Установление греческих институтов было ничем иным, как внешним аспектом превращения этноса в полис и это, будучи увязанным с изменением статуса еврейского народа по отношению к центральной власти в Антиохии, несомненно требовало одобрения правительства.

Привилегии, которые должны были выпасть на долю Иерусалима в результате реформ, являлись многообразными и различными. "Города" занимали особое положение в империи Селевкидов, резко отличавшееся от положения "народов", поскольку города-полисы служили опорой центральной власти в его противостоянии туземному населению. В качестве союзников этой власти они пользовались городским самоуправлением, имели право чеканить бронзовые монеты, что представляло собой очень важное преимущество для развития местной торговли[330].

Более того, благодаря своей общей эллинской основе, города любого государства и те, которые находились за его пределами, были связаны друг с другом узами дружбы, выражавшейся в участии в общекультурных мероприятиях, таких как атлетические празднества, а также в торговле, развивавшейся как между городами, так и между различными странами. Напротив, этнос представлял собой народ, отличный от других и живший своей традиционной жизнью по "законам предков", вдали от главной дороги мировой культуры и без всякой надежды добиться экономического процветания. Это составляло подлинную сущность лозунга "давайте заключим соглашение с неевреями", который надо понимать - войдем в сообщество эллинских народов в качестве равноправного члена для обладания всеми привилегиями, которые статус греческого полиса предоставлял всем обладающим им.

Все другие детали реформы, такие как создание греческих образовательных учреждений, введение греческих обычаев в повседневную жизнь Иерусалима и, возможно, также публичное понижение внимания к соблюдению еврейских религиозных обычаев, существовавших со времени Эзры, - все это было логическим результатом основной реформы. Изменения в сфере религии и культуры не были причиной, ради которой реформа проводилась, но были ее следствием, а реформа не затрагивала принципов организации внутренней жизни. Все же весьма вероятно, что такие перемены могли быть глубоко оскорбительны для людей старшего поколения, и, следовательно, они легко могли стать "паролями" реформ, возбуждая одновременно и сильное антиреформаторское движение.

Таким образом, иерусалимскую аристократию побуждали к реформам причины большого политического и экономического значения. С другой стороны, Антиох был готов оказать содействие любой попытке превратить восточный город в греческий полис. Ниже мы более подробно остановимся на принципах политики Антиоха. Здесь же достаточно подчеркнуть тот факт, что период создания настоящих греческих городов уже прошел, и если Антиох желал приобрести способных помочь ему в борьбе с туземцами друзей и верных союзников, то у него не было другого выбора как создавать греческие города искусственно, т. е. эллинизировать восточные города и привлекать их на свою сторону предоставлением многочисленных привилегий. Так же как "македоняне", служившие в армии Антиоха были не македонянами по происхождению, но сирийцами, получившими военное обучение по македонскому образцу, так и "греческие" города Антиоха были большей частью сирийскими городами, преобразованными в полисы.

Предоставляя права этим городам, Антиох углублял тем самым пропасть между богатым городским населением и жителями отсталой восточной сельской местности. Он рассчитывал, что в решительной борьбе, которая должна была начаться между селевкидским царством и пробудившимся Востоком, его опорой будет богатая буржуазия. Эллинизация такого города, как Иерусалим, расположенного в пределах южной границы его царства на пути в Египет, давало ему большие преимущества, особенно в случае войны с Птолемеями. Таким образом, интересы обеих сторон совпали. Стремление иерусалимской аристократии к экономическому и политическому росту соответствовало желанию царя приобрести опору в этой части царства, а эллинистическая реформа Ясона и была результатом такого совпадения интересов.

У нас отсутствуют подробные сведения о политических и социальных событиях в новой Антиохии в течение трех лет (175/4-172/1 гг. до н. э.), когда Ясон управлял городом. Участие молодых аристократов, включая священников в физических упражнениях гимнасия, направление в Тир на атлетические игры (II Масс, 4:19)[331], посещение Антиохом города - это все немногие известные нам в указанный период события и о них уже сообщалось. Между тем политическая жизнь развивалась именно так, как должна была в подобных случаях; как любая партия, которая приходит к власти в период политической нестабильности, не брезгуя никакими средствами, партия эллинизаторов включала в себя умеренные и экстремистские элементы, и последние постепенно начинали преобладать.

В начале революции идея выбора первосвященника не из дома Онии была еще чуждой и для самих эллинистов. Теперь же, когда "законы предков" были официально отменены, а сообществу граждан стало принадлежать решающее слово во всех внутренних делах, возобладала идея, что пост первосвященника не более чем муниципальная должность (подобно жрецам в греческих городах)[332], и она не должна принадлежать только одной семье. Ясон, игравший столь важную роль в проведении реформы, не мог быть persona grata для Товиадов. Он принадлежал к семье, в которой религия Моисея была наследственной традицией, и поэтому на него нельзя было полностью положиться. Решающим здесь был внешний фактор. Антиох постоянно нуждался в деньгах, поскольку после разгрома римлянами войск его отца в битве при Магнезии (190 г. до н. э) селевкидское царство находилось в постоянном финансовом кризисе. Как было уже упомянуто выше, в древние времена храмы играли роль банков, и Антиох III, отец Эпифана, уже мечтал об их сокровищах[333]. Антиох мог требовать свободного доступа к сокровищам храма, подобно тому как Селевк IV потребовал этого через Гелиодора. Однако Ясон не был способен выполнить этого требования, не утратив доверия тех слоев населения Иерусалима, которые поверили ему как первосвященнику. Ограбление Храма вызвало бы ярость народных масс.

Заинтересованные в поддержании любой ценой хороших отношений с царем, Товиады решили сместить Ясона с поста первосвященника и заменить его более преданным им человеком, а именно Менелаем, братом уже упомянутого Симона. Согласно Иосифу Флавию (Ant. Jud., XII, 239), Менелай, с одной стороны, был тесно связан с Товиадами, а с другой, имел отношение к Храму, поскольку его брат Симон занимал важный пост попечителя Храма. Исходя из этого, он был подходящим кандидатом на пост первосвященника. Однако Ясон не был готов уступить свое место без борьбы. Так в Иерусалиме начался гражданский конфликт. Нам недостаточно известны подробности происходившего: каждая сторона излагает свою собственную историю.

В "Иудейских древностях" (Ant. Jud., XII, 237 sqq.) Иосиф Флавий сообщает, что Антиох разгневался на Ясона и передал первосвященство Менелаю, но из-за нежелания Ясона уступать началась гражданская война. Менелай был поддержан Товиадами, Ясон большинством народа. Последний победил, а Менелай и Товиады были вынуждены бежать к Антиоху.

Иосиф Флавий ничего не сообщает о результатах этого конфликта[334], но, к счастью, во Второй книге Маккавеев мы находим ясное свидетельство о том, что Ясон послал Менелая к Антиоху для уплаты налогов, а Менелай использовал этот случай обрести власть, передав Антиоху сумму денег, превышающую на 300 талантов ту, что выплатил Ясон за пост первосвященника, приобретя тем самым пост для самого себя. Менелай вернулся в Иерусалим первосвященником, а Ясон был вынужден бежать в страну аммонитян (II Масс, 4:25-26)[335]. Из этих противоречивых сообщений мы можем заключить, что Ясон не уступил свой пост без борьбы, не предприняв попытки его отстоять. Гражданская война в Иерусалиме несомненно происходила дважды[336], и в этой борьбе Товиады, наиболее важные сторонники эллинистов, поддерживали Менелая.

Менелай одержал победу (возможно, при помощи сирийского гарнизона), однако эта победа принесла мало пользы эллинистической партии. Во время правления Ясона у власти находились умеренные эллинисты, и эллинизм начал укореняться в народе. Теперь же, после захвата власти крайними силами, он стал решительно отвергаться. Иосиф Флавий указывает, что большинство народа поддерживало Ясона. Менелай же достиг власти против воли населения Иерусалима и мог удержаться только при помощи грубой силы. Он характеризуется во Второй книге Маккавеев (4:25) как беспримерный тиран, проявляющий "ярость дикого зверя", использующий открытый террор для защиты самого себя и своей партии. Его положение было весьма трудным, поскольку народ его ненавидел, но при этом он не получал и достаточной поддержки от царя Сирии.

Последнему он обещал выплатить большие суммы денег в течение короткого времени. Это было трудно выполнить, но, тем не менее, ответственный за охрану цитадели греческий чиновник Сострат требовал погашения долга.

Менелай отправился в Сирию, чтобы оправдаться перед царем, которого не было тогда в Антиохии. Антиоха временно представлял чиновник высокого ранга Андроник. Менелай привлек его на свою сторону, подкупив взяткой в виде нескольких золотых сосудов из Храма. Этот факт ясно доказывает, что возможность смешения частных и общественных денег, всегда угрожавшая средствам Храма, теперь в полной мере оправдалась. Храмовая сокровищница стала частной казной могущественных лиц и правителей Иерусалима. Захват сосудов едва ли можно было скрыть от глаз окружающих, и это стало известно находившемуся тогда в Антиохии прежнему первосвященнику Онии. Ония стал упрекать Менелая и тем самым, несомненно, произвел сильное впечатление на еврейскую общину города. Таким образом Ония вовлек себя в политический конфликт и, спасая свою жизнь, бежал в Дафну, находившуюся вблизи Антиохии[337].

Пребывание Онии рядом с Антиохией могло быть весьма неблагоприятным для Менелая, подозревавшего, в чем заключались намерения законного первосвященника в отношении греков. Менелай полагал, что тот только ожидал подходящего случая, чтобы настроить царя против него. В случае успеха Ония мог вернуться в Иерусалим и захватить принадлежащую ему законно власть. Очевидно, сейчас был самый подходящий момент для такой попытки, поскольку Менелай не смог вовремя заплатить царю обещанную сумму. Такая опасность, несомненно, беспокоила Менелая, и он решил избавиться от своего опасного врага. В этом деле Менелай нашел нужного помощника в лице Андроника, который хитростью выманил Онию из убежища и убил его[338]. Убийство было явно не ко времени и стоило Андронику жизни (II Масс, 4:32- 38). Менелай, очевидно, бежал, однако практически сразу же произошли другие события, которые вновь привели к ухудшению его позиции.

Это были события абсолютно нового характера. До сих пор гражданская война представляла собой борьбу за власть между двумя могущественными семьями. Эллинизация евреев использовалась в качестве средства усиления политических позиций, а спор между Товиадами и сторонниками Онии не носил в сущности характера непримиримого противоречия. Сам Ония был верен традиции предков, но его семья открыто следовала путем эллинизации[339].

Широкие массы еврейского населения все еще не были в состоянии занять ясную позицию в этой смуте. Согласно свидетельству Иосифа Флавия, в конфликте между Ясоном и Менелаем народ находился на стороне Ясона, но, конечно, это произошло не по национальным или религиозным причинам: Ясон был также известен как лидер эллинистов в Иерусалиме, и религиозный вопрос в полном своем объеме не являлся в то время первостепенным.

Однако постепенно ситуация изменилась. Деятельность Менелая дала сильный толчок для пробуждения народных масс. Пока он находился в Сирии, в Иерусалиме обязанности первосвященника исполнял его брат Лисимах, и это он осуществил захват из храмовой сокровищницы сосудов для Менелая. Такое беззаконное дело возбудило всеобщий гнев населения Иерусалима. Храмовые сокровища, накапливаемые поколениями, были собственностью всего Израиля, и было несправедливо то, что маленькая группа людей распоряжается ими, как своим собственным имуществом. Более того, Храм, национальный и религиозный центр, находился теперь в руках людей, отбросивших все религиозные ограничения и следовавших странным обычаям других народов. Разграбление храмовых сосудов предоставило хороший материал для религиозной пропаганды среди масс, и народ открыто выступил против эллинистов. Лисимах вооружил 3000 человек, и на улицах Иерусалима произошла битва. Победа досталась народу, люди Лисимаха уступили поле сражения, а сам он был убит вблизи Храма (II Масс, 4:39-42).

Последующие события не совсем ясны. Вторая книга Маккавеев сразу после рассказа о смерти Лисимаха сообщает, что "об этом состоялся суд (царя) над Менелаем". Это особенно любопытно, поскольку за убийство Лисимаха было бы естественнее обвинить его убийц, а не Менелая. Как в Иудее, так и при царском дворе политическая позиция, очевидно, складывалась не в пользу крайних эллинистов. Такое изменение также продемонстрировано тем фактом, что перед царем предстали три мужа из Иерусалима, "посланные от собрания старейшин" для обвинения Менелая (II Масс, 4:44)[340]. Менелай был предан суду, и ему угрожал неблагоприятный вердикт. Снова взятка помогла выйти из трудного положения. Он подкупил одного из царских родственников, которому удалось склонить царя на сторону Менелая. Трое старейшин были признаны виновными и приговорены к смерти. Менелай остался первосвященником (II Масс, 4:50). Далее, несомненно, произошло успешное подавление народного восстания в Иерусалиме, сокрушительное поражение врагов Менелая и новое укрепление в городе власти как его самого, так и его партии.

Таким образом, две противостоящие одна другой силы были созданы естественным ходом еврейской истории. Это были, с одной стороны, организованная в партию эллинистов иерусалимская аристократия, а с другой стороны, народ, не нашедший еще своих лидеров и способный выражать свое ожесточение только в мятежах и безуспешных выступлениях. Невозможно было бы указать победителя в этом противостоянии или предсказать возможность компромисса между сторонами, если бы еврейская история продолжала развиваться только по законам собственной внутренней жизни. Однако такой ход естественного развития событий был прерван вмешательством Антиоха Эпифана.