5. 19 МАЯ 1948 ГОДА

На расстоянии в 270 ярдов к югу от кибуца был расположен самый укрепленный пункт обороны - долговременная огневая точка. Всю ночь, пока дети тряслись по полям, направляясь в Рухаму, мужчины, находившиеся на посту в доте, рыли траншею на западной стороне. Работа была тяжелая, трудно было справиться с сыпучими песками. Люди по очереди отдыхали на деревянных койках в бункере.

На рассвете погода переменилась. Ветер изменил направление, и налетел горячий хамсин, принесший с собой раскаленный воздух пустыни. Прекрасное весеннее утро вдруг превратилось в жаркое удушливое пекло, которое обычно длится три дня, а то и больше. Мужчины в траншее работали, обливаясь потом. Хотя они и стали выносливыми за годы труда под открытым небом в любую погоду, они все же страдали от этой жары. Никто не может привыкнуть к безжалостному горячему дыханию хамсина.

Примерно в 6 часов утра люди парами стали направляться в столовую. В 6.30 зазвонил полевой телефон, и штаб известил оставшихся, что танки и броневики вошли в Дир-Санид и занимают позиции у железнодорожной линии. Салек Бельский устроился на крыше двухэтажного здания, расположенного на северном холме, и стал следить за их перемещениями.

Один из группы защитников дота, Файвл, не вернулся на свой пост после завтрака. Он был трактористом, и Алекс приказал ему засыпать землей контейнер с горючим, который лишь наполовину успели зарыть днем раньше.

В то время, когда люди в траншее наблюдали за тем, как Файвл гоняет свой трактор взад и вперед, в небе, с юга, появились три точки.

"Самолеты! - крикнул кто-то. - Скорее в дот!"

Через считанные секунды самолеты уже были над Яд-Мордехаем - те же самолеты, что напугали детей в Рухаме. Дюжины маленьких черных бомб посыпались из их брюх, и каждая, коснувшись земли, вспыхивала пламенем.

"Зажигалки!" - раздался чей-то крик средь грохота взрывов. В поселении было много деревянных построек и пожары вспыхивали повсюду. Загорелся хлев. Бомбы падали на него одна за другой, пока он не потонул в пламени. Скот вырвался из стойл и загонов - кони, мулы, стадо овец, коровы, бычки - более сотни голов. Люди из дота смотрели на них, обезумевших, мечущихся по кибуцу, - некоторые были ранены, некоторые охвачены пламенем. Бомба попала в цистерну с топливом для кухонных плит, и огонь охватил столовую. Загорелись стога сена, сложенные во дворе новой молочной фермы. Бомбы упали на птичники; десятки уток и сотни белых леггорновских кур, которым удалось вырваться из пламени, запрудили все поселение.

Единственным человеком, оставшимся на открытом месте был Файвл, который торопливо вел свой трактор к эвкалиптовой роще. Люди в доте вздохнули с облегчением, когда он скрылся между деревьями; он вовремя успел - самолеты снизились над поселением, поливая его из пулеметов. Рев и блеяние разносились по кибуцу - самолеты расстреливали мечущийся скот. Наконец, они улетели на юг. За пятнадцать минут они разрушили почти все, что поселенцы строили годами.

Несколько мгновений стояла жуткая тишина. Мужчины смотрели на свои дома, надеясь увидеть хотя бы какой-нибудь признак жизни. Наконец, они заметили несколько человек, бегущих к сараю. "Хотят спасти комбайн", - догадался кто-то. "Все равно ничего хорошего не будет, если самолеты вернутся", - мрачно произнес Залман. Они увидели Файвла, бегущего по пшеничному полю между дотом и поселением. Юрек, пасечник, бежал рядом с ним. Мужчины прибежали, еле переводя дыхание. Лицо Файвла, обычно красное, было белым от страха; он рассказал, что ему пришлось пережить на тракторе в самом разгаре воздушного налета. "Они целились в меня - хотели попасть в трактор", - утверждал он. Ему и в голову не пришло покинуть машину и укрыться где-нибудь. Он спрятал ее в эвкалиптовой роще и только тогда бросился на землю, весь дрожа.

Юрек объяснил, что он послан сюда вместо Нафтали, который уехал с детьми прошлой ночью. Когда все понемногу успокоились, Гидеон, командир дота, стал объяснять Юреку его обязанности. Юрек был приятный, тихий человек, преданный своим пчелам и искусству фотографии. Хотя он, как и любой другой в кибуце, получил основные инструкции по обращению с оружием, он все же был далек от военного дела. Гидеон приставил его к одной из щелей и вручил заранее заготовленный план пристрелки, в котором были указаны зоны наиболее эффективного огня. Юрек ничего не понял, но, не желая никого огорчать, "сделал вид, что все понимает". Он не оценивал всей серьезности их положения в доте и чувствовал себя неловко от охватившего его напряжения. Чтобы утешить своих друзей, он стал говорить о пчелах. "Нынешний год - исключительный! - восторгался он. - У нас еще никогда не было столько меда!"

Менахем, ветеран кибуца, тоже заменил кого-то из отправленных с детьми. Он был шофером и не раз испытал на себе напряжение и опасность дорожных боев, однако военного опыта у него не было - только самые элементарные приемы, усвоенные в Хагане. Все остальные мужчины были ветеранами войны или прошли хорошую военную школу в Палестине. Залман был ветераном африканской и итальянской кампаний второй мировой войны. Гельман воевал против нацистов в рядах польской армии, был захвачен в плен, бежал, сидел в тюрьме у русских, снова бежал и, наконец, прибыл в Палестину с польской армией генерала Андерса, из которой он дезертировал. Макс и Ишая были среди новых беженцев, принятых в Яд-Мордехай после войны. Обоим было по двадцать пять лет; оба были членами еврейских партизанских групп, действовавших в лесах Польши. Гидеон, командир, прошел усиленное обучение в подпольной Хагане. Файвл был членом Пальмаха.

Минут через пятнадцать после того, как скрылись самолеты, начался артиллерийский обстрел кибуца. Он был страшен по своей интенсивности. Минометы стреляли из-за песчаных дюн, расположенных вблизи Дир-Санида; мужчины видели, как снаряды взрываются в поселении. Через несколько минут была пробита водонапорная башня, и оттуда хлынула вода. Наблюдательный пункт на северном холме был накрыт несколькими прямыми попаданиями; большие пробоины зияли на его втором этаже. Снаряды стали ложиться по всему поселению в методическом порядке; управление огнем велось с разведывательного самолета. Одна за другой по всему периметру были разрушены все огневые точки; крыши провалились, и густые облака коричневой пыли поднялись над окопами, где лежали защитники. Водонапорная башня была пробита еще в нескольких местах. Все больше деревянных построек охватывало пламя. То тут, то там взлетали в воздух белые цыплята - словно конфетти на темном огневом фоне. Мужчины не могли поднять глаза друг на друга, не могли слова выдавить. Их глотки пересохли от ужаса и страданий при виде того, как все рушится у них на глазах.

Гидеон попытался по полевому телефону связаться со штабом; ответа не было. Он предполагал, что провода разорваны взрывом снаряда, и все же одновременно и у него, и у всех остальных возникла другая мысль - "Неужели разбит штаб? Неужели все они погибли?" Единственными живыми существами в поселении был обезумевший скот и белые вспархивающие цыплята. Да еще доносились до них пронзительные крики раненных коров и лошадей.

Опять вернулись те три самолета. На этот раз они летели высоко, сбрасывая свои двухсотфунтовые бомбы. Столбы дыма и песка взметнулись в небо и стали медленно оседать. Казалось, сумерки спустились над поселением, и только дот был залит ярким солнцем. Менахем предложил по очереди отдыхать на койках - "так мы сможем лучше выдержать". Все согласились с ним, но ни один не лег. Они припали к огневым щелям и не могли оторваться от них, от этого жуткого зрелища, открывшегося взору.

Позиции в Яд-Мордехае

Вдруг появился "беженец" молодой доберман-пинчер, одна из породистых собак, которых в кибуце обучили охранять поля. Она все кружила и кружила вокруг дота, с лаем и визгом, просясь, чтобы ее впустили. Некоторым защитникам стало жаль обезумевшего животного, и они хотели впустить его. Но другие возражали; собака могла взбеситься от страха и всех перекусать. Гидеон решил, что ее надо пристрелить, и приказал Менахему сделать это. Хотя он и подчинился, как подобает хорошему солдату, но винтовка каждый раз сваливалась с его плеча, как только он начинал прицеливаться. Пробовали и другие, но ни один не смог убить собаку. Наконец, сам Гидеон застрелил ее. Даже издыхая, несчастное животное пыталось подобраться поближе к ним и подползло к одному из окон. Пришлось столкнуть труп со склона стволом винтовки. Этот инцидент оказал глубокое воздействие на всех. При виде того, что произошло в кибуце, их сердца окаменели; трагедия была слишком велика и слишком ужасна, чтобы полностью осознать случившееся. Смерть же собаки дала выход их горю и гневу. Все с пониманием отнеслись к Ишае, вдруг разрыдавшемуся вслух.

От деревни Дир-Санид шла песчаная дорога, ведущая к морю. Примерно через час, в течение которого не прекращался артиллерийский обстрел, мужчины увидели броневики, двигающиеся по этой дороге. Они остановились в аллее рожковых деревьев, приблизительно в 700 ярдах от дота. В бинокль Гидеон увидел, что на машинах установлены небольшие орудия; он также увидел, как их жерла повернулись в сторону дота. "Теперь наш черед!"- крикнул он и приказал всем занять свои места. Макс стоял наготове со своим пулеметом "брен", заряженным обоймой бронебойных патронов. Люди были возбуждены, но чувствовали себя уверенно. Они понимали всю важность своего наблюдательного пункта и верили в его неприступность. Они увидели первый выстрел оружия; снаряд упал в ста ярдах от них. Макс открыл ответный огонь из пулемета, но пули не долетали так далеко. Египтяне уточнили прицел; второй снаряд упал всего лишь в пятидесяти ярдах от дота. Макс опять открыл огонь. "Ха, ха! Ты попал в радиатор!"- закричал Гидеон, торжествуя, и добавил на идиш: "Вот ты и попался! Вот мы и придавили тебя к земле!" В этот момент третий снаряд поразил дот. Он врезался в промежуток между двумя огневыми щелями, у которых стояли Гидеон и Макс, и разорвал нижнюю стенку. Пыль и куски бетона заполнили все помещение. Лицо Гидеона залило кровью, а в другом конце дота раздался крик Файвла: "Я ослеп - я ничего не вижу!"

"В окопы! Взять все боеприпасы",-приказал Гидеон и пополз к выходу. Двое мужчин подняли его и вынесли наружу, а Юрек открыл первый санитарный пакет. Рана была большая, но не глубокая. Обломки бетона разодрали ему лицо. Юрек перевязал рану, и Гидеон пополз через пшеничное поле к поселению.

Файвла не ранило, он просто был в шоковом состоянии, а глаза его засыпало пылью. Вода в неприкрытой бочке была грязной, и нечем было даже промыть ему глаза. Не понимая, в каком он состоянии, друзья уговорили Файвла идти к доктору Геллеру. Веки его опухли настолько, что почти не было видно глаз, но Файвл вышел из укрытия. С гранатой в руке, с винтовкой на спине он пополз через пшеничное поле.

Примерно через полчаса после ухода Файвла с участка, где были посажены помидоры, примерно в тридцати ярдах от окопов, раздался крик. Залман высунул голову.

Между кустами лежал связной; видимо, он не хотел ползти ближе, к неприкрытой траншее. "У вас все в порядке?" -крикнул он.

"Двое раненых. Мы послали их в кибуц".

Стараясь перекричать звуки взрывов, Залман сообщил о повреждении дота. Он просил передать Алексу, что они нуждаются в дополнительном количестве гранат и в бутылках с горючей смесью, которые понадобятся, если египтяне пошлют против них танки. Он попросил также, чтобы прислали кого-нибудь взамен Гидеона. Несмотря на то, что большинство мужчин в траншее были опытными бойцами, ни один из них не чувствовал себя способным взять на себя ответственность за этот важный огневой пункт.

Связной уполз.

Файвл, между тем, потерял дорогу. Контуженый и почти слепой, он шел по кругу. Острый запах раздавленных растений подсказал ему, что он опять вернулся на участок, где росли помидоры. Вдруг он услышал шум,-кто-то приближался. Египтянин? ...бросить гранату? Но даже в полусознательном состоянии какая-то вспышка трезвого ума остановила его руку - он понял: если египтяне все еще стреляют из орудий, значит, они не начали атаку.

"Кто это?!"- крикнул он не своим голосом.

"Это я, Севек. Иду к доту".

"А здесь - я, Файвл. Я ничего не вижу. Не могу найти дорогу домой".

"Держи прямо и дойдешь до забора, - успокоил его Севек. - Там есть люди, они отведут тебя к доктору".

"Меня ранило в доте. Я ничего не вижу. Покажи мне дорогу".

"Не могу возвращаться, Файвл. Я должен заменить Гидеона. Иди вперед и никуда не сворачивай. И доберешься благополучно, не сомневайся".

Они расстались, при этом Севек машинально добавил:

"Передай привет дома", на что Файвл ответил: "Передай привет ребятам". И они уползли в разные стороны через кусты созревающих помидоров.

Когда Севек прибыл на свой новый пост, он нашел всех шестерых оставшихся защитников дота прижавшимися к стенкам глубокой траншеи, на равном расстоянии друг от друга. Они не были похожи на тех людей, которых он утром видел за завтраком. Их лица и руки были покрыты песком и потом, глаза облеплены пылью, вся одежда в грязи. Они заговорили все сразу, стараясь перекричать гул канонады. Они хотели знать, что делается дома. Севек рассказал о встрече с Файвлом на томатном поле. Он еще ничего не знал о других потерях.

Севек был учителем в Яд-Мордехае. В первые дни после рождения кибуца, будучи членом рыболовецкой бригады, он участвовал в опасном путешествии через Суэцкий канал в Красное море, куда они направились в поисках рыбы. Во время войны он служил в Пальмахе в чине командира. Именно поэтому Алекс и Тувия выбрали его для замены раненного Гидеона.

С присущей ему основательностью Севек приступил к изучению обстановки. Прежде всего он ловко забрался в разрушенный дот, в который угодило еще несколько снарядов. Деревянные койки были перевернуты, бочки разбиты, на полу блестели лужи. В воздухе стоял густой запах пороха. Он понимал, однако, что дот еще придется использовать в качестве наблюдательного пункта, так как не было никакой другой возможности следить за продвижением врага с востока. Он решил каждые десять минут посылать сюда кого-нибудь для осмотра местности.

Отсюда, из дота, Севеку открылась панорама всей местности. Слева был виден мост на шоссе, который саперам Пальмаха не удалось взорвать два дня тому назад. Под ним был глубокий вади, пролегавший в 250 ярдах от дота. Вади делал резкий изгиб в сторону песчаной дороги, расположенной вправо от Севека. Здесь через него был переброшен небольшой мостик. Еще правее, перед песчаной дорогой в 170 ярдах, находилась молодая банановая плантация, принадлежавшая Яд-Мордехаю. Севеку видны были войска, перемещавшиеся по этой плантации. Немного южнее плантации, на песчаной дороге, все еще стояли броневики, время от времени открывавшие огонь. Далее он заметил солдат, двигавшихся по вади, примерно полроты, крикнул он. Он уже не сомневался, что египтяне готовятся к пехотной атаке, которая могла быть нацелена на посты 1 и 2, обращенные к песчаной дороге или, что еще более вероятно, - на южный бастион кибуца, на дот. Необходимо было перегруппировать людей в соответствии с создавшейся ситуацией. Чтобы встретить атаку со стороны вади, он должен был остаться около дота вместе с Гельманом, Менахемом и Ишаей. Они были вооружены винтовками, а он - пулеметом "томми". Макс со своим ручным пулеметом, Залман и Юрек с винтовками должны были защищать траншеи от войск, приближавшихся со стороны банановой плантации. А одному человеку надо было следить за продвижением войск с этой стороны.

Кто-то полз к ним через пшеничное поле. Это был один из ребят Пальмаха; он тащил на себе рюкзак со специальными ручными гранатами и бутылками с горючей смесью, которые были присланы по просьбе Залмана. Люди из траншей со страхом следили за ним. Снаряды падали вокруг него; с таким грузом на спине он должен был добраться без единой царапины,-иначе ему было совсем не добраться. Он подползал все ближе и ближе и, наконец, задыхаясь, упал в траншею. Мужчины дали ему несколько глотков драгоценной воды и глоточек вина, а сами раскладывали принесенное оружие на песчаной насыпи перед траншеей. Он пополз обратно к поселению, а они уселись в траншее в ожидании грядущего.

За те критические часы в поселении произошло много событий. В 7.15, когда самолеты появились над Яд-Мордехаем, столовая была почти полной. Столы были щедро накрыты; было много хлеба, масла, мармелада, сыра, яиц, картофельного салата, кофе. Ничто теперь не шло на продажу, и женщины решили, что плотный завтрак частично заменит отдых, такой необходимый после напряжения этой ночи. При первом же сигнале тревоги люди выскочили из-за столов, и мужчины бросились к своим постам. В кибуце оставалось более пятидесяти женщин; они спрятались в убежищах.

Как только налет кончился, Алекс послал группу мужчин спасать комбайн из горящего сарая. Он руководил штабом, распределением людей и оружия, а Тувия в то время непосредственно занимался позициями и траншеями. Тувия провел последнюю проверку обороны. Он велел мужчинам рассредоточиться по зигзагообразным траншеям, подальше друг от друга, и оставить только одного наблюдателя на каждом посту. Пулемет "шпандау" с расчетом из трех человек и два миномета с расчетами по четыре человека были установлены в траншее за холмом, около водонапорной башни. Они были расположены здесь, поблизости от штаба; в случае надобности их могли перебросить в другое место. В одном из убежищ дежурил доктор Геллер, медсестра и команда с носилками.

Никто не был подготовлен к такому яростному артиллерийскому обстрелу. Женщины сидели в убежищах, прижав головы к коленям, стараясь не поддаться страху и удушливой жаре. Мужчинам в траншеях казалось, что этот адский, оглушающий грохот вот-вот вдавит их в землю. Они не в состоянии были поднять головы, чтобы посмотреть, что происходит с их домами, они лишь могли догадываться о разрушениях по звуку беспрерывных взрывов. В первые же минуты была прервана телефонная связь. Небольшое убежище, где находился штаб, получило прямое попадание, и пришлось уйти оттуда. Торопливо пробравшись по траншеям, Алекс, Шамай и две женщины-радистки, Фаня и Рахель, укрылись в бункере, где хранилось оружие.

На посту номер 6 наблюдателем был Саша Иври. Это был красивый мальчик с прямыми черными волосами, темными глазами и застенчивой улыбкой. Ничто в его внешности не выражало той трагедии, той горечи которую он пережил в юности; иногда лишь тревожно сдвинутые брови искажали его красивое лицо. Его родители были убиты в концентрационном лагере в Чехословакии; он и его младший брат жили в лесах с группой еврейских партизан до конца войны. Прибыв в Палестину в качестве нелегального иммигранта, он был принят в Яд-Мордехай в группу, проходящую там обучение. Благодаря энергии и знаниям его вскоре избрали секретарем группы. В девять часов утра снаряд, выпущенный из трехдюймового миномета, ударил в пост номер 6, и обезглавленное тело Саши свалилось в траншею. Он был первой жертвой этого боя; ему было двадцать лет, когда он погиб.

Примерно в то же время Иегуди Розен горько шутил с другими членами команды по поводу внешней системы электрического освещения, окружающей кибуц. Ранним утром он закончил эту работу, и теперь, когда снаряды со свистом пролетали над головами, он говорил: "Теперь им конец. Каждая из этих двухсот лампочек должна разлететься вдребезги". Было характерным для него в такой момент предложить тост. Он вынул из ниши бутылку с вином и зубами выдернул пробку. "За каждую лампочку - по одному египтянину, - выпьем за это!" - воскликнул он и сделал первый глоток прямо из бутылки. Затем он добавил классический еврейский тост: "Лэхаим - за жизнь!" Это были его последние слова. Огонь египтян уже достиг водонапорной башни; снаряды минометов пробили ее, перелетели через холм и попали в траншеи. Иегуди был убит. Шимек, смертельно раненный или мертвый уже, оказался погребенным под сыпучими песками. Остальные пятеро были ранены.

Раненые кое-как приползли к укрытию, где находился доктор Геллер. Однако бункер не был подготовлен для оказания полной медицинской помощи. Члены кибуца решили, что при необходимости доктор сможет пользоваться своей хорошо оборудованной амбулаторией. Здесь же не было даже стола. Раненых пришлось уложить на низких скамейках, а доктор Геллер, стоя на корточках, оказывал им помощь. У него было два помощника - медсестра Дора, обучавшаяся в Хагане, и Лейб Дорфман, санитар, в ведении которого находились люди с носилками.

У одного из этих первых раненых была тяжело повреждена голова; он мог выжить, но должен был остаться с одним глазом. Другой, Леон Блау, как показалось с первого взгляда, не был тяжело ранен, однако после того, как доктор Геллер перевязал небольшую рану на спине, тот не смог лечь. Осколок пробил легкое и застрял в одном из ребер; последовавшее кровоизлияние приносило ему невыносимую боль, когда он ложился. Так он простоял два дня и две ночи, до тех пор, пока боль в опухших ногах стала нестерпимой. Тогда доктор Геллер вспрыснул ему последнюю ампулу морфия и заставил лечь.

Система телефонной связи была выведена из строя в первые же минуты обстрела, и Алекс оказался перед проблемой восстановления связи с постами. Ему пришлось прибегнуть к помощи связных. Такая возможность была предусмотрена, и трое молодых женщин пошли на это добровольно. Все они были членами Гашомер Гацаир с ранней молодости. Рая была одной из первых пионерок в Натании; она знала азбуку Морзе и при необходимости могла быть использована для передачи световых сигналов. Лейка прибыла в Палестину в тот самый день, когда началась вторая мировая война. Шула всю войну пробыла в Сибири и приехала недавно. Все трое были незамужние.

Алекс подозвал их к себе. "Люди расходуют зря патроны, стреляя по самолетам, -сказал он. - Я приказываю прекратить это. Никто не получал разрешения стрелять по самолетам. Вы должны идти к постам и передать мой приказ".

Хотя его голос звучал спокойно и твердо, углубившаяся складка между бровями выдавала беспокойство, которое он чувствовал, посылая женщин в самое пекло. "В окопах вы можете чувствовать себя почти что безопасно, - сказал он им. - Если же вам придется пересечь открытую местность, бегите быстро и сразу бросайтесь на землю, как только вам покажется, что слышите приближающийся снаряд. Это все, что я могу подсказать вам, товарищи. Счастливо!"

Рае дали особое поручение. Алексу нужны были сведения о продвижении египтян от Салека, который вел наблюдение из бетонного здания. С бьющимся сердцем Рая побежала по траншеям к подножью холма. Здесь она остановилась, чтобы перевести дыхание. Она взглянула на траншею, ведущую к дому. Траншея шла прямо, без единого изгиба. Снаряды падали совсем рядом, так как египтяне сконцентрировали огонь на наблюдательный пункт. Она присела в укрытии; она не в состоянии была идти дальше. Ноги ее не держали, нехватало воздуха, и каждый вдох вызывал боль. Все самоотречение, воспитанное годами, неистовое желание приносить пользу, желание, которое толкнуло ее добровольно взяться за это опасное задание, казалось, покинули ее. "Я не могу, я не могу, - кричало взбунтовавшееся тело. - Я должна, я должна", - твердило сознание. "А что, если меня убьют здесь или ранят так далеко от всех?" - спрашивала она себя в минуту слабости. "Кто же принесет Алексу сведения, если ты не пойдешь?" - отвечала она себе. Наконец она встала. То ли наступило маленькое затишье, то ли она себя уговорила в этом. Она помчалась по траншеям вверх, не чуя ног.

Она почти добралась до вершины холма, когда увидела руку по запястье в крови, лежащую на насыпи. Рыдая, она побежала дальше и кинулась, наконец, в глубокую траншею на безопасной стороне наблюдательного пункта. У нее так захватило дыхание, что она не могла слова вымолвить.

"Не спеши, не спеши, - сказал Севек. -Глотни немного вина".

"Там рука! Я видела руку! - выдавила она наконец. -Кто-нибудь ранен? Убит?"

Он рассказал ей о смерти Саши Иври. "Мой дорогой мальчик", - горевала она. Она хорошо знала его, так как одно время была "мамой" группы молодых эмигрантов, которые обучались в кибуце. Она их обеспечивала всем необходимым, знакомила с жизнью в кибуце, выслушивала их беды, скрашивала их одиночество.

"Какое сообщение ты принесла?" - резко спросил ее Салек, стараясь этим скрыть свое смятение, вызванное гибелью этого молодого парня.

Рая объяснила, какие сведения нужны Алексу. Она хорошо запомнила все, что следовало передать, и повторила это Салеку. Прощаясь, она крепко пожала ему руку.

"Сейчас послушай, что я скажу, и это тебе немного поможет, - сказал Салек. - Сначала стрельба кажется одним сплошным гулом, но ты должна научиться слышать снаряды. Вот сейчас, слышишь этот звук? Это снаряд вылетел из дула орудия, они поставили орудия так близко, что мы слышим каждый выстрел. Когда ты слышишь этот звук, падай на землю. Потом раздается грохот взрыва - значит, снаряд упал. После этого вскакивай и беги. Теперь опять слушай. Слышишь?" Так он учил ее выдержке; и урок этот, еще будучи под впечатлением опасностей, с которыми пришлось столкнуться, она усвоила быстро.

Он с беспокойством следил за ней, пока она бежала вниз по открытой траншее, пользуясь его советами, падая, может быть, слишком часто, однако уже начиная понимать, как надо вести себя при артиллерийском обстреле. Благополучно добравшись до штаба, на этот раз менее запыхавшись, она передала Алексу рапорт и рассказала о смерти Саши Иври. И она, и другие связные вскоре научились передавать подробные сообщения о потерях Алексу и ни словом не обмолвиться на постах, о том страшном зрелище, которое они видели на своем пути.

Пост номер 1 был вырыт на вершине небольшого холма, обращенного к югу. Здесь находилось четверо мужчин и санитарка Поля; их командиром был Гершель Гринспан. В дни, предшествовавшие сражению, Гершель постоянно беспокоился о своем посте. Грунт здесь был очень твердый, и траншеи не были достаточно глубокими. Он просил Комитет обороны углубить их, но при том количестве срочных дел, которые надо было закончить, его просьба осталась невыполненной. Во время обстрела четверо лежали в траншеях, а пятый стоял в яме, которая была специально вырыта для бросания ручных гранат. Каждые полчаса наблюдатели по очереди менялись; Поля каждый раз занимала свое место наравне с другими. В одиннадцать часов наступала очередь Гершеля. Он еще лежал в траншее с винтовкой на ногах, когда снаряд разорвался прямо над ним. "Я ранен!" - крикнул он. Мотке, один из водителей грузовиков, за плечами которого был опыт дорожных битв, находился ближе всех к нему. Он сразу определил, что Гершель ранен тяжело. Сломанная винтовка врезалась в ноги как нож; кровь хлестала из ран. Он позвал Полю.

"Жгуты!" - крикнул он, когда она прибежала, согнувшись в три погибели, в угол, где они находились.

"У меня мало бинтов, - сказала она, стоя на коленях около раненого. - Дай свою рубашку".

Они быстро разорвали рубашку и перевязали кровоточащие раны, закрепляя обломками винтовки узлы на жгутах.

"Его ступни кровоточат тоже, - сказала Поля. - Помоги мне снять с него ботинки". Но вдруг она отступила назад. Когда она пыталась развязать окровавленные шнурки, его ступни стали отделяться от ног вместе с ботинками.

"Мотке, возьми на себя командование, - сказал Гершель. - Надо заменить Вольфа на наблюдательном пункте. Дай знать Алексу. И не беспокойтесь за меня, - добавил он, заметив, вероятно, их ошеломленные лица. - Со мной все будет в порядке. Только доставьте меня к доктору Геллеру".

Мотке послал Сему к наблюдательному пункту, а сам побежал вниз по траншее к зданию фабрики, где, как ему было известно, должны были находиться люди с носилками. Их там не оказалось; они унесли в укрытие раненного Гидеона. Не было другого выхода, приходилось бежать за помощью. Он помчался по траншеям, то и дело выскакивая наверх в тех местах, где траншеи еще не были закончены. Через двадцать минут он вернулся на свой пост с Лейбом Дорфманом и его помощником. Гершель еще был в сознании, но он едва мог говорить. Прошло еще пятнадцать минут, пока его доставили к доктору Геллеру. Его положили на узкую скамью и разрезали на нем одежду. Кроме ужасных ран на ногах, у него еще был ранен живот. После того, как доктор Геллер кончил перевязку, расслабил и опять затянул жгуты, он взял в руки большие ножницы. Гершель в полусознательном состоянии наблюдал за ним. "Зачем тебе надобились ножницы?"- пробормотал он. Доктор не ответил. Ступни держались всего лишь на тоненьком кусочке кожицы. Доктор Геллер перерезал эту кожицу ножницами, и Лейб поймал руками падающие ступни. Позже, когда огонь стал слабее, он вынес их наружу и похоронил.

Обстрел продолжался. Египтяне имели большой запас боеприпасов и щедро тратили их, целясь в одно и то же место вновь и вновь. Некоторые ветераны говорят, что в этот первый день в кибуце упало 2500 снарядов, другие утверждают, что 4000. Под конец сражения вся земля была усеяна железом; через двенадцать лет я поднимала осколки снарядов, где бы я ни ходила.

Мужчины по-разному реагировали на нависшую смертельную опасность, на ужасающий грохот обстрела, на свою беспомощность. Ветераны откровенно рассказали мне, что не все выдержали это испытание. Некоторые плакали, некоторые теряли сознание, некоторые вернулись к недержанию, которым страдали в детстве, и никак не могли взять себя в руки. Но другие находили в себе мужество шутить и смеяться. Они высмеивали египтян за напрасную трату снарядов на бесконечный обстрел водонапорной башни. На посту у Мирьям смеялись над одним мужчиной, который среди запасов еды нашел банку с джемом, открыл ее и с удовольствием стал вычерпывать содержимое грязными пальцами. Слова "Вот тебе немного джема" стали прибауткой поста. И когда снаряд ложился совсем рядом, защитники отмечали это событие словами "Вот тебе немного джема".

Пост номер 8 подвергался особо ожесточенному обстрелу, так как он находился на одной линии с бетонным зданием, которое египтяне решили снести во что бы то ни стало. "Даже в Сталинграде было не хуже", - сказал Адек Вайнфельд, стараясь воодушевить своих товарищей. Адек, член группы будущих создателей кибуца, не успевший выбраться из Польши, в начале войны бежал в Советский Союз и там был мобилизован в Советскую армию. Он был одним из защитников Сталинграда. После войны он вернулся в Польшу с намерением присоединиться к своим товарищам в Палестине. Но в Польше его задержали неотложные дела. Он был назначен заведующим детдома для еврейских сирот - "мои дети", всегда называл он их, так как других у него не было. В критические мартовские дни он, наконец, прибыл домой в Яд-Мордехай. "Я не смог остаться среди основателей кибуца, но я буду среди его защитников", - сказал он. Когда пришла его очередь идти в разрушенный наблюдательный пункт, он энергично вскочил на ноги. Снаряд, упавший рядом с бетонным зданием, сразил его на месте.

Два из четырех имеющихся убежищ были заполнены женщинами. Примерно пятнадцать из них выполняли важные задания во время сражения. Остальным же не оставалось ничего другого, как сидеть в нестерпимо душных, переполненных убежищах. Их физические страдания не шли ни в какое сравнение с их внутренним состоянием страха и неизвестности. Что там происходит снаружи? Кто погиб при обстреле? Как идет сражение? Чем все это кончится?

Убежище номер 2 было занято почти полностью молодыми женщинами и девушками, которые за два месяца до этого прибыли в Яд-Мордехай на обучение. Почти половину составляли девушки в возрасте между четырнадцатью и семнадцатью годами, которые вышли из немецких концентрационных лагерей. Большую часть этих девушек Габриель Рамати привез из Берген-Бельзена. Браха, одна из пионерок кибуца, опекала их. Она была беременна и могла уехать вместе с детьми, но решила остаться, так как считала, что может понадобиться для работы в хлеву.

Во время бомбардировки убежище получило прямое попадание. Вся конструкция так всколыхнулась, что, казалось, вот-вот рухнет. Деревянные скамейки затрещали, густой столб пыли и дыма заслонил выход. Поднялась паника. Не только молодые девушки, но и старшие женщины в ужасе кричали. "Дайте нам выйти отсюда! - кто-то пронзительно завизжал. - Сейчас все рухнет на нас".

Браха была перепугана не меньше других, однако она спокойно ходила по проходу между скамейками и повторяла: "Тише! Тише! Убежище выдержит. Мы здесь в безопасности. Ну тише же!" Она дала пощечину девочке, которая билась в истерике. Другую она успокоила, по-матерински обняв ее. Постепенно восстановилась тишина, но это была тишина ложная, полная напряжения. Детский дом, находившийся перед этим убежищем, подвергался систематическому обстрелу. При очередном взрыве снаряда каждая думала:

"Упадет следующий снаряд на нас или нет? Неужели после всех страданий в Берген-Бельзене мне суждено умереть здесь, в этой дыре?"

С наступлением полдня они почувствовали себя полностью изолированными, отрезанными от того, что происходит за пределами убежища. Во второе убежище, где находились женщины, принесли нескольких раненых, постоянно кто-то входил и выходил. Связной приводил доктора Геллера, если в нем нуждались, друзья приходили навестить раненых, когда наступало затишье. Но никто не заходил в убежище номер 2. Здесь нечего было делать - только сидеть в этой невыносимой жаре и ждать, ждать пока взорвется следующий снаряд, ждать чашки нормированной воды, ждать ночи, чтобы выйти по своей нужде, ждать новостей.

Обстрел, длившийся три часа подряд, вдруг прекратился так же внезапно, как и начался. Над кибуцем появился один-единственный самолет, который сбросил сотни листовок. Развеваясь, они медленно опускались в траншеи. На скудном иврите в них было сказано следующее:

"Во имя Моисея и во имя Аллаха и всех пророков его, да помилует он нас; Бог сказал, если твой враг хочет мира, будь с ним в мире. Бог слышит и Бог знает правду.

С этими святыми словами из Корана мы обращаемся к вам, жителям этого поселения. Мы хотим принести вам мир, с условием, что вы будете мирно относиться к нам. Так вы сможете спасти вашу жизнь, ваше имущество и ваших детей.

Не в нашем намерении было начать войну. Это ваше сопротивление заставило нас напасть на вас, но ваше сопротивление долго не продлится и будет оно напрасным.

Поэтому мы просим всех жителей мирно сложить оружие, сдать оружие, мины и все военное снаряжение, поднять белый флаг, не уничтожать имущества и собраться в одном месте, чтобы ждать нашего прихода. Вам приказано все это выполнить в течение одного часа после того, как эта листовка попадет в ваши руки.

После этого срока, если вы не подчинитесь нашим требованиям, мы вас будем считать агрессорами, и тем самым докажете, что желаете воевать.

Бог сказал: "Если на тебя напали, ответь тем же", и да будет вам известно, Бог всегда на стороне правых. Всемогущий Бог всегда говорит правду".

Очевидно, они намеревались направить это пропагандистское религиозное послание перед обстрелом, от которого так пострадал Яд-Мордехай. Сейчас же, после такого разрушительного огня, оно вызвало лишь горький смех. Люди принялись укреплять свои позиции. Алекс и Тувия посетили все посты. Всюду шла напряженная работа по восстановлению разбитых снарядами траншей. Несмотря на потрясение, вызванное столь ожесточенной атакой, они не пали духом. Когда-то они решили поселиться на границе; сейчас они чувствовали себя защитниками самой передовой линии нового государства. "Что бы ни случилось, мы должны выстоять", - таково было их мнение.

Каждый беспокоился о том, что делается на других постах. Командиры рассказали людям, что на кибуц падало по 40 снарядов в минуту; имея это в виду, потери не столь уж тяжелые. Из восьми человек команды, обслуживающей минометы, четверо вышли из строя, так что теперь у каждого миномета осталось по два человека. Четыре человека было убито и десять ранено. Жертв было бы меньше, если бы команда минометчиков не сбилась в одну кучу в траншее. Командиры просили запомнить этот урок, за который пришлось заплатить такой дорогой ценой.

Вернувшись в штаб, Алекс продиктовал донесение командующему Пальмахом в Нир-Аме.

12 часов пополудни. С утра мы подверглись тяжелым воздушным налетам и артобстрелу из 6 и 25 фунтовых орудий. В нескольких местах возникли пожары, нанесшие большой ущерб имуществу. Дот к югу от кибуца разбомбили. Водонапорная башня разбита, и вода прорвалась.

Рука у Шамая дрожала на ключе, когда он начал передавать это донесение. Левой рукой он крепко сжимал свою правую. Позже ему пришлось передать много других донесений с более горьким содержанием, но ни одна не поразила его так, как этот первый лаконичный отчет о разрушениях в кибуце.

Тувия и Алекс вместе обсуждали новые мероприятия, необходимые в новой ситуации. Нужно было срочно усилить систему связи. Дина, член Комитета обороны, добровольно вызвалась быть связной штаба. На каждом посту также нужны были вестовые. Командиры решили распустить группу "Охотников за танками" и использовать этих ребят для связи.

По планам подготовки к защите не было предусмотрено оборудование подземной кухни. Члены Комитета обороны были уверены, что в случае нападения женщины все же смогут пользоваться кухней, хотя бы ночью, но сейчас стало ясно, что это невозможно. И дело было не только в том, что кухня наполовину разрушена, а в том, что в любой момент она снова может подвергнуться бомбардировке; кроме того, командиры предполагали, что обстрел продлится всю ночь. Шеф-повар этого года Лея и несколько других женщин копались в развалинах в поисках хоть какой-нибудь утвари, чтобы оборудовать кухню в одном из убежищ. Они нашли два разбитых примуса, несколько кастрюль и сковородок, небольшой запас пищи и кофе, приготовленный для несостоявшегося завтрака. Из холодильника, что был на молочной ферме, они принесли вареное мясо, масло и молоко. Однако одного часа, о котором писали в листовке, было слишком мало, чтобы доставить еду в окопы; людям на постах пришлось довольствоваться пайками, запасенными заранее. Тем временем женщины готовили еду для раненых.

Тувия и Алекс посетили убежище, где находились раненые. После того, как они поговорили с каждым из них, доктор Геллер сказал: - "Мы должны вызвать Красный Крест, чтобы эвакуировать этих людей, - сказал он. - В таких условиях я не могу оказывать им необходимую помощь. Здесь даже нехватает места, чтобы уложить их".

"Мы окружены, - сказал ему Алекс. - Обстрел может начаться снова в любую минуту, кроме того, следует ожидать атаки пехоты. Может быть, лишь ночью удастся организовать это, и то я сомневаюсь".

"Но ведь в каждой войне они эвакуируют раненых! - воскликнул доктор, который служил в немецком госпитале во время первой мировой войны. - Гершеля необходимо оперировать сейчас же - это единственный шанс для него. Если вы не доставите его в госпиталь, я не отвечаю за его жизнь".

"Делайте все, что в ваших силах, доктор, - терпеливо ответил Алекс. - Мы попытаемся, попытаемся, но мы отрезаны".

Эти двое мужчин, вернувшись в штаб, обменялись мнениями. "Нам нужна не только помощь Красного Креста, а гораздо больше, если мы хотим выстоять здесь, - сказал Алекс. - Нам необходимо подкрепление и боеприпасы. Как ты думаешь, они смогут нам дать больше одного отряда? Пальмах ведь так рассеян, да еще и маленькими группами. Я не знаю, как мы сможем удержаться, если нам пришлют только тридцать человек".

"А я не так уж обеспокоен,- ответил Тувия.- Весь этот обстрел. . . Мне кажется, что их боевой дух не на высоте. Наши ребята отобьют их, вот увидишь".

Люди в траншеях у дота удачно использовали час спокойствия, обещанный арабской листовкой. Они почистили винтовки и смазали затворы; затем они составили оружие у стенки окопа, прикрыв дула тряпицами, чтобы туда не попал песок. Они закусили и разделили оставшуюся воду. Они чувствовали, что скоро наступит их черед. Их открытая со всех сторон позиция на южном фланге должна была стать приманкой для египтян, которые, по всей вероятности, попытаются прежде всего захватить дот и лишь после этого начнут пехотную атаку на само поселение. Мужчины были заняты Файвлом, который после встречи с Севеком опять заблудился и приполз обратно к ним.

"Слушай, Файвл, здесь скоро будет очень жарко. Ты слышишь, Файвл? Ты бы лучше еще раз попытался добраться домой. Сейчас тебе будет легче".

На этот раз Файвл благополучно добрался до кибуца.

Час передышки пришел к концу, и опять начался артиллерийский обстрел, еще более сильный, чем прежде. Земля возле дота дрожала от взрывов.

Вдруг раздался отчаянный крик наблюдателя. "Они идут! Они идут!"

Залман высунул голову из траншеи, чтобы самому убедиться. "Взгляните только на них! - воскликнул он. - Можно подумать, что они на параде".

То ли по неопытности, то ли из-за уверенности, что все защитники дота погибли, египтяне не принимали мер предосторожности, обычных для наступающих войск. Вместо того, чтобы ползти по-пластунски, они шли, вытянувшись во весь рост. В бинокль Севек увидел щеголевато одетых офицеров, вышагивающих позади своих солдат и размахивающих револьверами. "Алейхум! На них!" - кричали они.

Дот все еще подвергался сильному огню. Его защитники выжидали, пока египтяне подойдут на расстояние в триста ярдов - двести ярдов - сто ярдов. Наконец, прикрывающий огонь прекратился, маленькая команда дота разделилась и приступили к действию. Трое мужчин залегли на песчаной насыпи, обращенной в сторону банановой рощи, и открыли огонь. На другой стороне Севек и Менахем бросились в дот, чтобы вести огонь из щелей. Остальные двое выскочили из глубокой траншеи и легли на ее песчаном краю. Было скользко и сыро; им некуда было упереться ногами. Несмотря на это, огонь их был эффективным. Ряды наступающих смялись, раздались крики страха и боли. Египтяне побежали назад, под укрытие небольшого холмика, который находился между дотом и вади.

"Приготовиться! Они возвращаются", - кричал Севек. Гельман и Ишая стали искать лучшую позицию для стрельбы.

"Давайте используем крышу", - закричал Гельман. Крыша дота выступала над землей всего лишь на несколько футов и имела скат от центра. Как раз хватало места, чтобы двое могли улечься по краям, под прикрытием выступающей части крыши.

"Стреляй по офицерам. Солдаты побегут, если потеряют своих офицеров", - сказал Гельман Ишае.

В этот раз египтяне уже продвигались вперед согнувшись. Некоторые дошли до подножья склона, на котором находился дот. Севек дал по ним очередь из автомата. Некоторые упали, а другие повернули и побежали. На крыше дота Гельман и Ишая кричали в восторге.

"Я попал в одного! Я попал в того длинного офицера!" - кричал Ишая. "А-а-а!" орал Гельман, все больше возбуждаясь в разгаре боя. Внизу под ними ряды смялись, и вражеские солдаты в панике побежали назад, к вади.

Между тем, на другом конце траншеи защитники не открывали огня, пока египтяне не вошли в зону пулеметного обстрела. В то время, как двое с винтовками целились в офицеров. Макс посылал одну очередь за другой. Вдруг он закричал: "Пулемет! Он стреляет только одиночными выстрелами - одиночными выстрелами!"

"Пользуйся им как винтовкой, - кричал ему Залман. - Как бы там ни было, они отступают".

Земля перед банановыми деревьями была ровной и плоской; и не было где укрыться перепуганным египтянам.

Оставляя раненых позади, они пробегали мимо угрожающих своими пистолетами офицеров в глубину банановой плантации.

Теперь опять была пущена в ход артиллерия - как бы в отместку за тройное поражение пехоты. Казалось, что все орудия нацелены на дот. Снаряды ложились на него один за другим; вся земля вокруг траншеи дрожала от взрывов. Созревшая пшеница, еще не убранная с поля, загорелась, и весь участок между траншеей и поселением был охвачен огнем.

Мужчины отдыхали в траншее, потные, грязные от пыли, лихорадочно возбужденные. Нигде не было тени, полуденное солнце стояло в зените, и безжалостный хамсин иссушал глотки. Большинство бойцов ликовало, другие были подавлены - от страха и чувства вины. Впервые в жизни они убивали людей. Вид раненных, стонущих, умирающих людей мучил их. Они знали, что последует и вторая атака. Они понимали, что не обойтись без жертв; как же им радоваться? Они опять принялись чистить свои винтовки.

"Я ни о чем не думал, - сказал Юрек, пчеловод, рассказывая мне об этом эпизоде. - Мне было уже все равно. Я знал только одно, что мне не выбраться из этого окопа. Я был уверен в этом на сто процентов. Я даже не думал о своей семье. Я просто взялся чистить свое ружье, когда Севек велел мне этим заняться, и только".

"Ты заметил этих негров? - спросил Ишая, смазывая затвор. - Я в жизни не видел таких черных людей".

"Это, наверно, суданцы, (Эти чернокожие солдаты в действительности были не из Судана, а принадлежали к воинственному племени, обитавшему недалеко от суданской границы. Так как ветераны сражения называют их суданцами, я сделала то же самое.) - предположил Гельман. - Я попал в одного, но он продолжал идти вперед. Потом, должно быть, Севек убил его".

"Мне кажется, я исправил пулемет, - заявил Макс. - Он был полон песка. Могу я разок выстрелить для проверки, Севек?" Севек разрешил, и Макс с удовлетворением убедился, что пулемет опять в полном порядке.

Они пытались определить потери египтян. У каждого было свое мнение, но, наконец, все решили, что погибло около тридцати человек. Под прикрытием артиллерийского огня санитары вытащили с поля человека семь или восемь. "Должно быть, офицеры", - догадался Севек.

Все участники этого боя уверяли меня, что египтяне не делали никаких попыток спасти солдат, даже под прикрытием ночи. Раненые лежали там, где упали, страдая от жажды, и если все же им удавалось доползти к своим позициям, они умирали от недостатка медицинской помощи (Это классовое различие в отношении выноса с поля боя раненых могло объясниться неопытностью или неорганизованностью в египетской армии. В последующих боях, как сообщали наблюдатели, санитары собирали всех раненых.).

Наблюдатель доложил о большом оживлении на египетских позициях. Танки маневрировали около поврежденного моста, влево от дота. В большом вади солдаты начали выстраиваться в ряды. Напряжение в траншее стало возрастать. Какова будет новая тактика? В это время началась стрельба с поста номер 1. Это означало, что враг выступил против него. Через несколько минут и они оказались под натиском египтян. Войска наступали по двум направлениям, - из вади и из банановой рощи.

"По местам! - крикнул Севек. - Дайте им подойти ближе, ближе! Сначала бросайте гранаты! Выдерните предохранители и ждите приказа!"

Казалось, что египтяне на этот раз приближаются гораздо быстрее. Все семеро, распластавшись на земле, чувствовали себя беспомощными и легко уязвимыми. Тем не менее, они должны были ждать, пока враг подойдет вплотную, и лишь тогда приступить к делу. Дальность гранаты ограничена всего лишь тридцатью ярдами - длиной теннисной площадки. Нужна была выдержка и крепкие нервы, чтобы ждать и ждать, в то время как враг приближался. Наконец, Севек приказал: "Бросай!" Семь гранат одновременно были брошены в наступающие ряды, и сразу же был открыт огонь. Египетские ряды заколебались. Наступление приостановилось. Некоторые спрятались за своими мертвыми товарищами, другие повернули назад. Однако защитники были встревожены. Перед ними были танки, и они в любой момент могли выползти из вади. Позади и справа вдруг появились египетские солдаты: они обошли подножье холма, где находился пост 1 и стали резать проволоку. Защитники дота с трех сторон были окружены. А вдобавок к этому безнадежному положению они оказались без двух автоматических ружей. Пулемет "брен" опять стал стрелять одиночными выстрелами, а для "томми" не было больше боеприпасов. Все винтовки перегрелись, и осталось совсем мало гранат. Севек должен был принять молниеносное решение.

"Всем бежать! - закричал он. - Взять с собой все боеприпасы! И рассеяться! Бежать к ограде!"

Люди на дальнем конце насыпи не слышали приказа. Юрек подскочил к ним.

"Бежать! Мы отступаем!"

"Не было приказа".

"Да! Да! - вопил Юрек. - Севек дал приказ. Быстро!"

"Мы их отобьем! Я не пойду!" - крикнул Макс.

"Дурак! Идиот! - кричал Юрек, который никогда не поднимал голоса. - Тогда я вас оставляю".

"Остальные отступают - пошли и мы", - крикнул Залман. Согнувшись, они пустились бежать по горящей пшенице, через пылающее поле в 50 ярдов длиной. Пули свистели над головами. Они получили ожоги, но были надежно укрыты от взоров врага. Они пробежали мимо сгоревшего пакетировочного пресса и большой кипы спрессованного сена, горевшей большим ярким пламенем. Добежав до томатного поля, они бросились на землю и поползли. Наконец, они добрались до забора. И тут, всего лишь в 20 ярдах, они увидели группу египетских солдат, лежавших под холмом, где был расположен наблюдательный пункт 1. Неожиданное появление грязных, тяжело дышащих людей поразило египтян. Ни одна сторона не выстрелила. Некоторые из этих семерых перебрались через противотанковый ров, находящийся под самыми воротами, другие пролезли через кульверт, под проволокой. Все поспешили укрыться за стеной фабрики и упали на землю, чтобы перевести дух.

Между тем, египтяне, которые уже были у самого дота и его траншеи, вдруг повернули и побежали к банановой роще. Что заставило их отступить, когда они были так близки от своей цели? Залман изложил мне свою теорию - они боялись мин. Местным арабам было известно, что Пальмах уложил мины вокруг кибуца. Залман считал, что солдаты, увидев, как защитники дота поспешно отступают, решили, что вот-вот позиция взлетит в воздух, и стоило одному из них издать предостерегающий возглас, чтобы все в панике бросились назад.

Когда семеро мужчин пришли в себя, Севек послал Ишаю с донесением в штаб. Однако, не дожидаясь указаний, они заняли новые позиции. Залман и двое других остались около фабрики, укрылись за бетонными цистернами для воды и открыли огонь по египтянам, лежащим у ограды. Севек, Юрек и Гельман забрались в траншею, которая под углом спускалась с холма, где находился пост 1.

Между тем, Ишая направлялся к старому штабу. Когда он увидел снесенную крышу, он понял, что Алекс должен был перебраться в одно из убежищ. Пробираясь по окопам, соединяющим различные пункты внутри поселения, он встретил маленькую худенькую женщину.

"Лейка! Что ты здесь делаешь?"

"Я связная Алекса, - одним духом выпалила она. - Телефонная связь прервана".

"Мне надо передать донесение в штаб, но я не могу его найти. Мы вынуждены были отступить из дота - мы были почти окружены. Но все благополучно выбрались".

"Я как раз туда возвращаюсь, я передам донесение". Ишая знал, что ничто не остановит Лейку от выполнения данного ей поручения. Всем была известна ее безграничная преданность долгу. Очень хорошо, что командиры именно ей доверили столь ответственные обязанности связного штаба.

"Тогда бери это донесение, - сказал Ишая, - а я вернусь к своим. Скажи Алексу, что мы остались почти без боеприпасов. Скажи ему, что мы держались, сколько могли".

"Не беспокойся. Я все запомнила".

"Счастливо! Будь осторожна!" и они расстались.

Когда Ишая добрался до фабрики, он увидел Тувию, бегущего вместе с командой пулемета "браунинг". Ишая попытался изложить ему свои новости, однако Тувия уже знал об отходе от дота.

"Сейчас они снова начнут атаковать пост 1, - крикнул он. - Они сосредотачивают свои силы на Белой Горке".

Белая Горка - невысокий холм, расположенный вправо от банановой рощи и в сотне ярдов от постов 1 и 2. Он получил такое название из-за своей песчаной почвы, которая издалека казалась белой.

Тувия и Шимон установили пулемет около фабрики и открыли огонь по Белой Горке.

"Ишая, иди на пост 1, - приказал Тувия. - Скажи Севеку, чтобы он принял там командование - Гершель ранен. Опусти голову пониже, окопы недостаточно глубокие".

"Не беспокойся, со мной ничего не случится", - ответил Ишая с мальчишеской самоуверенностью. Когда он добрался до позиций, он увидел Мотке - тот протягивал измученным, томимым жаждой товарищам бутылку вина. "Но не пейте, смочите только губы", - настаивал он. В горлышке бутылки была аккуратная круглая дырка, и он опасался, что осколки стекла попали в вино. Ишая слишком долго страдал от жажды, чтобы обращать на это внимание. Он глотнул, как следует.

Теперь пост был хорошо укомплектован людьми. В начале первого наступления египтян здесь было всего лишь три защитника - двое с винтовками и один с гранатами. Подкрепление, в виде отделения Пальмаха под руководством капрала Зиги, пришло в тот момент, когда египтяне уже подходили к проволочным заграждениям. Огонь пальмахников принудил египтян повернуть - они побежали назад, под прикрытие Белой Горки. Теперь еще четверо из дота присоединились к небольшому отряду. А до того позиция была подкреплена двухдюймовыми минометами, установленными позади постов 1 и 2, обслуживаемыми уцелевшей половиной команды. Все было готово к отражению следующей атаки.

Египтяне начали наступление от Белой Горки, укрываясь в небольших извилистых вади, словно рубцами покрывших всю землю до самого подножья небольшого обрыва. Снова их было около шестидесяти атакующих, среди них - много темнокожих суданцев, позади - офицеры с револьверами в руках. Сильный прикрывающий артиллерийский огонь обрушился на посты 1 и 2. Пока люди в окопах ждали, когда наступит их черед открыть огонь, минометы обстреливали наступающих. Грохот боя все нарастал. С горки Тувия поливал атакующих огнем из "браунинга". Залман и другие, расположившись у цистерны с водой, повернули свои винтовки на наступающего врага. Заходящее солнце слепило их, однако каски египтян на этом фоне выделялись отчетливо.

"Цельтесь ниже касок!" - закричал Залман. У защитников Яд-Мордехая не было касок, у их врагов - были, и именно это преимущество подвело египтян. Солнце помогло защитникам Яд-Мордехая.

Когда египтяне приблизились к заграждениям из колючей проволоки перед постом 1, стали взрываться пехотные мины; многие погибли. Прикрывающий огонь египтян вдруг прекратился. Вскочив на ноги, защитники открыли огонь и стали бросать гранаты.

"Я попал в одного!- закричал Ишая. -Я попал в этого суданца!" И снова закричал, торжествуя: "Это у меня третий!" И в этот момент он откинул винтовку и упал на спину. Кто-то позвал санитара, и Поля приползла в окоп. Она пробиралась мимо ног сражающихся мужчин, которые продолжали кидать ручные гранаты вниз, в гущу египтян. "Такая маленькая дырка, - бормотала она про себя. - Как может человек умереть от такой маленькой дырки - вот так, сразу?" Однако пульса не было, сердце молчало, жизнь ушла. . .Она накрыла лицо Ишаи курткой. Когда она ползла обратно, слышны были торжествующие крики защитников:

"Они отступают! Они бегут! Они бегут!"

Командиры Яд-Мордехая никак не ждали атаки египтян на пост 1. Наиболее уязвимой они считали восточную часть кибуца, обращенную к дороге. Не было времени, чтобы заминировать этот участок, где расположились посты 7, 8, 9 и 10; вместо мин были установлены предупреждающие знаки с надписями "Осторожно - мины!" До сих пор они гадают, почему египтяне направили острия своих атак на посты 1 и 2. Оба они были сооружены на вершинах небольших холмов. Хотя они возвышались всего лишь на тридцать футов над заграждениями из колючей проволоки, это все же давало защитникам определенное преимущество. Более того, чтобы перерезать проволоку и взять штурмом посты, атакующие должны были приблизиться настолько, что оказывались в пределе досягаемости ручной гранаты. Яд-Мордехай начал сражение, имея 400 штук этого эффективного оружия.

После того, как египтяне были отбиты, люди сели в тень окопа, изнуренные яростным боем. Они почти не разговаривали. Они чистили и заряжали свои винтовки.

Прошло полчаса, и наблюдатель крикнул: "Новая атака!" Люди реагировали медленно. Они впали в такую апатию, что с трудом могли заставить себя подняться. Но затем ярость сражения захватила их.

"Гранаты! Гранаты! Бросайте в них гранаты!" - кричал Севек.

И опять усталые люди лихорадочно начали действовать; они стреляли, кидали гранаты, увертывались от снарядов, опять стреляли. Несколько египтян добрались до колючей проволоки и начали перерезать ее, прокладывая себе дорогу. Из окопа выскочили несколько человек, бросились на землю и стали тщательно прицеливаться. Один за другим египтяне повисали на проволоке. Те, которые шли за ними, бросили винтовки и побежали обратно к спасительным вади.

Солнце садилось. Были отбиты три атаки на дот и три - на пост 1. Наблюдатель доложил, что на египетской стороне видны признаки отступления. Орудия отводятся назад, войска отходят с позиций.

"На сегодня им хватит, - сказал хорошо осведомленный Зиги. - Если они такие же вояки, как арабы, с которыми мы воевали в Пальмахе, они не будут атаковать ночью. Пошлют несколько снарядов, - но атаковать не будут".

Напряжение начало спадать. "Мне кажется, я бы чего-нибудь поел, - сказал Мотке. - Давайте откроем банку гуавы".

"Эй! - позвал Зиги из угла окопа. - Здесь человек ранен!" Это был Аба Глинский, санитар Пальмаха. Никто не видел, как его ранило, и не слышал его вскрика. Сейчас он был без сознания.

"Отнесите его к доктору Геллеру, - приказал Севек. - Не ждите носилок - он чуть живой!" Двое завернули его в одеяло и понесли в убежище, где находился доктор, но он умер по дороге.

В штабе Алекс продиктовал и затем подписал последнее донесение этого дня.

"18.50. Врагу удалось перерезать проволоку, произошла рукопашная схватка. Враги были разбиты. Египтяне вступили в зону дота. Наши потери - шестеро убитых и много раненых. У египтян большое количество убитых. Заметны подкрепления, прибывающие в Дир-Санид".

Командиры собрались, чтобы обсудить ночные задачи. Было очень мало надежды на то, что люди смогут отдохнуть после всего этого дня, проведенного в окопах; убежища были переполнены женщинами и ранеными. Самое большее, что можно было сделать - позволить половине людей улечься тут же, в окопах, пока другая половина несет вахту. Еду и питье решили разделить между постами - этим должны были заняться женщины. Возникла острая необходимость исправить разрушенные обстрелом траншеи и углубить некоторые из них.

Были посланы связные с указаниями для саперных групп. Затем командиры занялись обсуждением наиболее важной проблемы - вопросом оружия. Они пригласили Натека для отчета. Он пришел со списком оружия и боеприпасов, выданных защитникам. Сейчас он уже не помнит точно, сколько боеприпасов осталось к концу того первого дня сражения, но тогда он был способен доложить командирам о наличии запаса до последнего патрона. Положение было неважным. Боеприпасов осталось совсем мало на все виды оружия. Он также доложил о нехватке винтовок. Несколько чешских снайперских винтовок вышли из строя в первый же день сражения. Он был в восторге, когда получил эти ружья, изготовленные на знаменитых шкодовских заводах, однако они оказались ненадежными - не были приспособлены к жаре пустыни. Теперь они вместе с плохонькими итальянскими ружьями, составляли треть всех имеющихся винтовок. Впредь ими можно было пользоваться только на относительно спокойных позициях.

"Это значит, что у нас осталось всего лишь сорок хороших винтовок, включая и те, что у Пальмаха", - подытожил Алекс упавшим голосом.

Тогда заговорил Салек Бельский, "галилейский воин". "Пусть египтяне снабдят нас оружием, - предложил он. - Вокруг поста 1 валяется много оружия. Почему не послать людей, чтобы собрать его? Я первым пойду".

"Прекрасная идея, - согласился Тувия. - Кто еще пойдет?"

"Попросим ребят из Пальмаха взять на себя это дело", - сказал Алекс.

"Согласны".

В кибуце осталось несколько противопехотных мин, которые отряду Пальмаха не удалось уложить в ту неистовую ночь перед нападением. Командиры обсуждали вопрос, в каком месте лучше всего их уложить теперь. Их было слишком мало, чтобы обезопасить участок, примыкающий к дороге. Приходилось надеяться, что предупредительные знаки и слухи, распространяющиеся среди местных арабов, убедят египетское командование в том, что неразумно приближаться к западной стороне. Они предполагали, что сейчас пост 3 под угрозой атаки пехоты, так как покинутый арабский дом, расположенный напротив, мог быть использован в качестве трамплина. Было решено сконцентрировать мины перед этим постом. Дани, спавший мертвым сном на полу штаба, должен был со своими пальмахниками выйти на это задание, как только скроется луна.

Все дело взял под свою ответственность Алекс, а Тувия отправился к фабрике, чтобы приготовить своих людей к предстоящей ночи. Он был очень озабочен покинутым дотом. Минометы и огонь из поста 10 удержали египтян на определенном расстоянии от дота до самого вечера; если же наступающим удастся забраться в дот ночью, они могут натворить много бед. Оттуда они могли открыть огонь непосредственно по центру поселения. Они также могли использовать его в качестве огневого прикрытия для войск, ведущих наступление на пост 1. Они могут вывести из строя пост 10 ... Тувия решил предотвратить это при помощи "браунинга". Он нашел Шимона Розена, залегшего с этим пулеметом около противотанковых рвов, у ворот кибуца. Он приказал людям принести лопаты и вырыть канаву для лучшего укрытия. Залмана он назначил вторым номером; тот должен был подавать ленту в пулемет и советовать Шимону, когда и куда вести огонь.

Шимон был хрупким мужчиной с громадным носом, а на его узком лице застыло выражение вечного смущения. Он не был членом раннего кибуца в Польше, и принял решение во время войны, при необычных обстоятельствах. Он служил рядовым в польской армии, когда нацисты захватили Польшу. После капитуляции он был взят в плен. По дороге в лагерь военнопленных над ним стал издеваться нацистский офицер - вероятно, его "еврейский нос" был тому причиной. То ли по наивности, то ли из-за злости, он решил, что может отплатить своему мучителю оскорблением. "Ты, гитлеровская свинья!" - закричал он, и в ответ офицер схватил штык и проколол ему бедро. Почти неделю Шимон шел с колонной пленных по двадцать миль в день и более. Некоторые падали, и на глазах у всех их пристреливали; ему оставалось только держаться или умереть. Товарищи по плену отрывали куски от своей одежды, чтобы перевязать его рану. Крестьянин бросил ему две палки, которые послужили костылями. Кое-как он добрался до лагеря. К концу восьмого месяца его отправили в рабочий батальон; он бежал из поезда. Его единственной мыслью было идти на восток и добраться до советской зоны Польши, где жила его семья. Пробираясь ночами, прячась от немцев, умирая с голода, он наконец дошел до русской зоны, где его арестовали по подозрению в шпионаже. Он был приговорен к трем годам принудительных работ.

Все-таки гораздо лучше было в русской тюрьме, чем в нацистском концентрационном лагере. Он получал больше еды, а охранники не издевались над заключенными. Его послали в Мурманск, в Сибирь, в никелевые копи. После того, как Советский Союз подвергся нападению, жизнь в трудовом лагере значительно ухудшилась. Шимона направили на строительство железной дороги в горах Урала. Еды становилось все меньше и меньше, теплая одежда не выдавалась, морозы крепчали. Заключенные гибли от холода и лишений. Шимон не верил, что ему удастся выжить; несмотря на это, он, как мог, честно трудился и выполнял все, что ему приказывали. В то время в лагере распространились слухи, что поляки будут освобождены, если они вступят в польскую армию, которая тогда формировалась генералом Андерсом. Однажды Шимона вызвали к начальству и спросили, согласен ли он завербоваться; он согласился. Армия проходила обучение в Иране, Ираке и Сирии. Но здесь были другие недостатки. Эта армия была гораздо более антисемитской, чем та польская армия, в которой он служил когда-то. Евреи подвергались бесконечным унижениям. Но, несмотря на все предрассудки, Шимон стал пулеметчиком и получил чин капрала. По пути на итальянский фронт войска генерала Андерса остановились в Палестине. Для Шимона и многих других еврейских солдат это было возможностью, ниспосланной самим небом. Они годами стремились избавиться от антисемитизма в Польше; и вот они прибыли на Землю Обетованную. Множество еврейских солдат дезертировало. Многие вступили в Еврейские Соединения британской армии, однако Шимон был сыт войной по горло. Некоторые его друзья в Польше принадлежали к Гашомер Гацаир. Ему удалось связаться с этой организацией, и его послали в кибуц Яд-Мордехай. Здесь он занялся утками.

Сейчас Шимон вновь стал солдатом. То ли из-за своего мягкого и деликатного характера, то ли из-за армейской выучки он всегда ждал приказа, прежде чем предпринять что-либо. Даже если враг обнаруживал его позицию, приходилось подсказывать ему, чтобы он переместился влево или вправо. Но он был хорошим пулеметчиком, обладал необыкновенной выносливостью и не расставался со своим "браунингом" три дня и три ночи.

После того, как пулемет, к удовольствию Тувия, был установлен, он обошел все посты. Минометный огонь все еще продолжался, но артиллерийский обстрел был не таким сильным, как днем. Люди все еще занимались углублением окопов. Несколько человек дремало. Некоторые пробовали есть, но кусок застревал в горле; напряжение дня и тяжелые переживания отбили у большинства людей аппетит. Истекавшие потом под горячими лучами солнца, они просили только воды. Разогретое утреннее кофе было принято с восторгом.

На посту 9 бойцы под командованием Мирьям, лежали не в траншеях, а около ограды. "Мы услышали какие-то звуки, исходящие из виноградников, - объяснила Мирьям. - Патруль ничего там не обнаружил, но следует быть начеку. Египтяне могут попытаться ночью пробраться в кибуц".

Зная, с какой неохотой египтяне воюют ночью, Тувия подумал, что такая предосторожность может оказаться излишней. Однако он ценил в Мирьям чувство ответственности и осторожность - качества, делавшие ее хорошим командиром, и он не отменил ее приказа.

Оба миномета остались на том же месте, позади передовых постов, и Тувия нашел обе команды, укрывшиеся вместе в тесной ложбинке между двумя холмами. Дина была с ними; она только что принесла им ужин - несколько бутербродов, апельсины, сметану и тепловатое кофе. "Что слышно дома? - спрашивали люди. - Как обстоят дела с ранеными? Как женщины все это выдерживают?" Хотя они были всего в нескольких стах ярдах от убежища, где находился штаб, они чувствовали себя полностью изолированными. Тувия выложил им все о событиях, происшедших на других постах, успокоил относительно женщин и раненых, рассказал о тяжелых потерях египтян. "Завтра они снова возьмутся за нас, но мы им опять покажем, где раки зимуют, - сказал он воинственно. - Не так-то им легко будет взять Яд-Мордехай". Куда бы он ни пришел этой ночью, всюду приносил он с собой чувство уверенности и боевой дух. Это подбодрило отрезанных от центра минометчиков и воодушевило смертельно усталых людей, копающих окопы.

В одиннадцать часов все в штабе бросили работу, чтобы послушать последние известия по радио. То, что они услышали, привело их в уныние. Во многих местах вдоль всей границы в Израиль вторглись арабские армии, а некоторые районы были под угрозой вторжения. За исключением узкой полоски побережья, почти повсюду шли бои. Положение Иерусалима было критическим. Два дня еврейские кварталы находились под обстрелом арабского легиона, а теперь положение усугубилось: захват предместья Шейх-Джерах открыл ворота к сердцу города. В Северной Галилее велись тяжелые бои. Иорданская долина почти перешла в руки сирийцев: занятый евреями полицейский форт в Цемахе, находящийся на пути к долине, после жестоких боев был захвачен арабами. В новостях говорилось лишь о победах врага; не было ни одного сообщения об успехах евреев.

Когда Шапта выключил радио, никто не произнес ни слова. О чем можно было говорить перед лицом такого безнадежного положения? Другие поселенцы и другие солдаты встретят врага на других фронтах. Яд-Мордехай занимал свое место в этой большой войне, должен был выстоять, вынести все, что выпадет на его долю. Люди молча вышли из штаба и отправились выполнять возложенные на них задачи.

Когда луна зашла, две группы Пальмаха пробрались за проволочные заграждения: одна - заложить мины; другая - собрать оружие. Салек Бельский и капрал Пальмаха Зиги руководили второй группой. Защитники поста 2 были готовы прикрыть группу, если она будет обнаружена египтянами. Зиги взял пятерых людей, но для пары требовался еще один человек, и Салек попросил Юрека, пчеловода, присоединиться к ним.

Еще раньше, при свете луны, пальмахники заметили жерло трехдюймового миномета, выглядывающее из банановой рощи. Они бы многое отдали, чтобы иметь такое тяжелое орудие! Пальмах имел только три таких орудия во всем Негеве. Им очень хотелось захватить его, но Зиги запретил поднимать шум. Он приказал своим людям искать винтовки и амуницию, не заниматься рискованными авантюрами и не реагировать на крики о помощи. Они вышли за пределы заграждения между постами 1 и 2 и подкрались к вади. Около сорока убитых и раненных египтян лежали в вади и еще больше - на Белой Горке. Группа начала собирать оружие и амуницию. Юрек нашел столько патронов, что ему пришлось снять рубашку и нести в ней добычу. Через некоторое время после их выхода за заграждение египтяне, должно быть, обнаружили их; они открыли огонь трассирующими пулями. Пост 2 ответил огнем. Люди побежали обратно, но одного нехватало. "Дов! Дов! - звал Зиги. - Куда он пропал? Что он делает?" Все волновались, все очень любили этого красивого, живого парня. Они знали, что ему всего лишь шестнадцать лет; он уверял, что ему больше, чтобы вступить в Пальмах. Несмотря на молодость, он был хорошим пулеметчиком и одним из лучших бойцов взвода. Неужели раненный египтянин застрелил его? Они не могли ждать - стрельба египтян становилась с каждой минутой все сильнее. Кто-то стал насвистывать "Хатикву", служившую им сигналом, и они стали пробираться через проволочное заграждение. В последний момент появился Дов. Его объяснения по поводу опоздания были поспешными и туманными. Но когда они благополучно вернулись в окоп, он взволнованно сказал Юреку: "Я нашел то, что искал", - и показал находку - револьвер, который он взял у убитого офицера. К этому револьверу не было подходящих патронов, кроме тех нескольких, которые в нем оставались; Дов хотел его оставить себе как сувенир.

"Давай с тобой договоримся, Юрек, - сказал он. - Если я останусь в живых, револьвер будет моим, если я погибну, ты возьмешь его".

Меньше всего на свете Юреку нужен был револьвер, но Дов рисковал жизнью, чтобы добыть его, и Юрек не стал его бранить. Они договорились о потайном месте для этого сокровища, и в честь сделки торжественно пожали друг другу руку. Если бы Дов был старше, Юрек прижал бы его к себе, но он побоялся обидеть солдатское достоинство этого парнишки такой лаской.

Этой и следующей ночью группа Зиги обогатила запас оружия в кибуце 12 британскими винтовками и большим количеством боеприпасов, противотанковым орудием "пиат" с двенадцатью снарядами и двумя пулеметами "брен" с 24 магазинами, полными патронов.

Весь этот ужасный день Батия, жена Шимека, была ответственной за одно из убежищ. Легко раненых приводили сюда, чтобы по очереди укладывать их на двух скамейках. Она старалась занять женщин заботой о раненых - смачивать им губы, подавать пить, пытаться кормить их. Она ввела свои правила в убежище - столько-то женщин могли сидеть, столько-то должны были стоять. Однако, самым важным правилом из всех было - не напоминать о детях.

С наступлением ночи, не получив никакой весточки о своем муже, Батия постаралась подавить все растущую тревогу. Другие мужчины пришли в убежище после сражения, но Шимека все не было. И никто не видел его. Наконец, она сама пошла искать его - не лежит ли он где-нибудь раненый. При каждом выстреле она вжималась в окоп. Она слышала стоны раненных животных. Она шла и думала о своих двух детях: о малыше и шестилетнем сыне Аврааме. Какая нежная любовь была между мужем и Авраамом! Как будто он старался дать сыну все то, чего он сам был лишен в той суровой семье, где он вырос. Перед глазами у нее стояло его веселое, смеющееся лицо - таким оно было всегда, когда он возился с мальчиком.

Шимек поздно пришел в кибуц; война настигла его в Польше. Как и Шимон, он проделал тот же путь в советскую зону. Он тоже был арестован, но по менее тяжелому обвинению - за нелегальный переход границы. После недолгого пребывания в тюрьме его отправили на завод. О трудностях и лишениях тех дней Шимек всегда рассказывал с улыбкой. "В военное время Советы вправе были не доверять любому, - говорил он. - Когда меня отправили на военный завод, ко мне приставили конвоира. Меня это, однако, мало трогало. Я сваривал пушки, чтобы бить Гитлера. Чем мне мешал этот старый человек с винтовкой?" И тут он заливался заразительным смехом. Он тоже пришел в Палестину с армией генерала Андерса, из которой дезертировал вместе с Шимоном и таким образом попал в Яд-Мордехай.

Среди тех, у кого Батия во время этой ночной одинокой прогулки спрашивала о своем муже, были люди, знавшие, что случилось с ним, когда его извлекли из-под толстого слоя песка; но ни у одного из них не хватало смелости рассказать ей об этом. Наконец, она вернулась в свое убежище и легла, не решаясь больше кого-либо распрашивать. В убежище пришло несколько ребят из отряда "Охотников за танками", и один сказал другому: "Помнишь того товарища, который так хорошо пел и всегда смеялся? Он погиб сегодня утром, и взрывом засыпало его".

Теперь, наконец, она узнала. Она даже не вскрикнула. Только сжалась в комочек и затосковала по мужу, по его сильному и живому телу, которое больше не приласкает ее, по его неунывающей улыбке, с которой он встречал любую невзгоду. На следующее утро она упрекнула Алекса: "Ты бы мог мне сказать. Не пришлось бы полночи бродить по окопам". В ее голосе было больше печали, чем горечи. Она знала, какая огромная тяжесть взвалена на Алекса, и понимала, как трудно ему было сообщить ей, первой вдове в кибуце, о ее потере.

В атаках на кибуц участвовали первый и второй батальоны Седьмой дивизии египетской армии. Другими словами, две тысячи людей было сконцентрировано в Дир-Саниде и его окрестностях с единственной целью - захватить Яд-Мордехай. Войска были обучены и вооружены англичанами. Их вооружение составляли 24 тяжелых и 8 среднекалиберных орудий, батарея 4,2 дюймовых минометов, 18 трехдюймовых минометов и 12 среднекалиберных пулеметов. В любой момент они могли рассчитывать на поддержку самолетов "спитфайер".

К началу боя защитники кибуца насчитывали 113 мужчин и ребят и одну женщину, из числа которых лишь 66 человек имели оружие. К концу дня число сражавшихся уменьшилось на 15 человек, но так как людей было больше, чем оружия, другие были готовы занять их места. Египтяне потеряли около ста человек убитыми и ранеными.

Люди кибуца все еще верили в свои силы. Они надеялись, что смогут держаться до тех пор, пока подоспеет помощь. Они не сомневались, что Хагана, понимающая стратегическое значение этого места, пришлет подкрепление и оружие или ударит по египтянам с фланга. Шамай принял сообщение о том, что предвидится бомбардировка вражеских позиций. Все только говорили об "ударе извне", который снизит давление на кибуц. И в то же время каждого мучил один и тот же вопрос - кто из товарищей, мужей, добрых друзей погибнет с наступлением нового дня?