Когда я ищу истоки новой еврейской ментальности, ярче всего выраженной в мировоззрении Бейтара, я прихожу к идее «королевского достоинства» в человеке. В том смысле, поскольку эта идея относится к еврейскому пароду, я передал в гимне Бейтара:

  Еврей даже в бедности принц,

  Будь он рабом иль бродягой,

  Он создан был принцем,

  Увенчанным короной Давида.

  И в свете, и в мраке

  Помни о короне,

  Символе гениальности

  Когда я писал эти строки, я имел в виду всех людей: и греков, и банту, и северянина, и эскимоса. Ибо все они были созданы по образу Божию, о чем мы узнаем из первой главы Библии. Но Библия не ограничивается этим сообщением, она намекает на то, что люди почти Боги, или дети Бога. Но эти высокие понятия неуместны в нашей дискуссии, и я ограничусь понятием «королевского достоинства». Во всяком случае, привилегия высшего аристократизма, дана человеку в соответствии с еврейской традицией с рождением первого человека. Наша еврейская традиция солидаризуется в этом вопросе с принципом человеческого достоинства, выражающего дух Бейтара. Пусть унижен, покорен, подавлен, я король и требую полагающихся мне королевских прав. Суть этого королевского права: я никому не подвластен.

  Теперь давайте разберемся по мере возможности, как идея королевского достоинства, которая коренится в нашей древней традиции и в современной ментальности, ведет к логической концепции государства, общества; наметим общий теоретический аспект, а затем перейдем к его практическому применению по отношению к будущему еврейского государства и его социальной системе.

  Первый вывод из утверждения «каждый человек – король» – всеобщее равенство: смысл твоего или моего королевского достоинства в том, что никто не может быть выше тебя ни по своему достоинству, ни по своему положению. Второй вывод: свобода личности, ибо король никому не подчиняется. Евреям присуща естественная ненависть к подчинению, нежелание получать от кого-либо указания. Жалобы на эти черты характера известны и в наши дни, и в древние времена, в Библии евреев называют «жетоковыйным народом». В священных текстах мы находим поразительные нападки на самый принцип государственности, на идею централизованной власти, власти подавления.

Ссылки на это мы находим в книге Шмуэля 1, глава 5. В ответе посланца племени, пришедшего к Шмуэлю с предложением создать государство во главе с Королем: «…И будет у вас суд королевский, который будет управлять вами, ваши сыновья будут бежать перед его колесницами И собирать его урожай, а ваши дочери будут его стряпухами, он ограбит вас и обложит вас налогами, и будете вы его слугами, и придет день, и заплачете вы из-за своего короля, которого избрали себе сегодня». Это, очевидно, первое в истории письменное свидетельство о столкновении стремления к свободе с необходимостью установления власти закона. И что особенно интересно в этом библейском рассказе – сам Бог склонит Шмуэля защитить свободу личности от власти. И сказал Бог Шмуэлю: «Это не тебя не отвергли, а меня они не хотят, чтобы я больше не властвовал над ними».

  Так представляется нам в принципе отношение наших праотцов к рабству. Они вынуждены склониться перед необходимостыо коллективной защиты перед внешним вторжением, установлением порядка в их среде, что подразумевает образование государства и монархии, но они ненавидели власть и считали «что сам Господь Бог ненавидит ее, и они предпочитают подчинение только к Богу, что означало бы, по крайней мере теоретически, подчинение собственной совести.

  Самое яркое выражение того, какое значение Библия придает Свободе, мы видим в том, какое место в ней отведено пророкам. В наше время пробным камнем демократии является пресса: самое либеральное законодательство может оказаться бессильным, если пресса ограничена; но там, где пресса свободна, есть надежда на ее сохранение, несмотря на все дефекты законодательства. В те древние времена не было прессы – были только пророки, публичные ораторы на торговых площадях, публичные ораторы, но не «пропагандисты». Было бы неправильно видеть в пророках служителей храма, провозглашающих проповеди с амвона, – они были просто гражданами, обращающимися к другим гражданам по вопросам государственным и международным, затрагивающим мировые события и социальные проблемы. Большая часть их речей звучала как оппозиционные выступления в современном смысле слова: они обличали королей, судей, правительство, религиозных деятелей и богачей. Их речи были настолько резкими, что никакой цензор не пропустил бы их, если бы они были нашими современниками, проживающими в одной из стран, в которых существует цензура. В свое время их преследовали власти, богачи, толпа, но их речи были очно записаны и сохранены. Наши священные писания – монументальный памятник святости свободы и революционным речам.

  И отсюда два принципиальных критерия, определяющих особенности каждого государственною режима, демократии или диктатуры. Если вы хотите знать, является ли та или другая страна подлинной демократией, не ищите тому доказательств в ее законодательстве. Великобритания с ее наследственной палатой лордов, как бы отрицает демократию, Франция, половина населения которой составляют женщины, лишает их избирательного права, что еще хуже; в Соединенных Штатах вся исполнительная власть находится в руках президента, и конгресс не может лишить его власти, что могло бы вызвать критику со стороны европейцев, предпочитающих кабинет, который может быть смещен в любой день голосованием в парламенте. Но все это не существенно. Решают два критерия. Первый: или перед вами государство, в котором индивидуум – суверен, и его свобода обеспечена законом, который ограничивает только в крайних случаях, или это государство, в котором индивидуум прежде всего вассал, и государство берет на себя право направлять его жизнь и деятельность. Второй: или это государство, в котором каждый гражданин может публично критиковать существующий режим, или это запрещено. Оба эти критерия дают полную возможность различия между демократическим государством и диктатурой, независимо от того, что записано в его конституции.

  Эти два критерия дают возможность определить основную и истинную тенденцию нашей древней традиции по отношению к государственной власти. Наша традиция осуждает идею государственной власти, она признает ее в той мере, в какой она является неизбежной и необходимой. Жизнь и деятельность каждого человека – его личное дело, они должны оставаться в известной степени вне сферы вмешательства государства; самое лучшее правило: пока один «король» не нарушает «суверенитет» соседа нельзя его беспокоить, но если это невозможно, ибо, к сожалению, существует опасность извне, требуются коллективные усилия, приходится смириться с минимальной властью, без которой невозможно обойтись. И это вкратце суть мировоззрения, для которого тоталитарное государство – анафема, ее подлинный идеал – нечто похожее на умеренную анархию, но так как это невозможно, то по крайней мере (простите за неуклюжее выражение) на минимилитаристское государство.