РАЗДЕЛ VI. ЦИВИЛИЗАЦИЯ МАНИПУЛЯЦИЙ

ГЛАВА 41. "АЛЬТАЛЕНА"

В памяти Израиля "Альталена" осталась навсегда. Для одних как национальная трагедия, для других как спасение от "фашистского переворота". Но мало кто в Израиле осознал, что расстрел "Альталены" на много лет вперед определил политическую историю страны.
А также и личную карьеру Ицхака Рабина.

1. Оружие из Франции
2. Кфар Виткин
3. Тель Авив
4. Конец "Альталены"
5. Конец ЭЦЕЛя
6. Мятеж или провокация?
7. Бен Гурион распускает ПАЛЬМАХ
8. ПАЛЬМАХ и ЦАХАЛ
9. "Альталена" трамплин для карьеры

1. Оружие из Франции.

Эта трагическая глава посвящена двум кровавым дням в истории Израиля и личной роли Ицхака Рабина в этих событиях. В кругах каббалистов Иерусалима говорят, что дух одного из убитых "Альталены" вернулся в этот мир, чтобы отомстить ему. Но мистика не является специализацией автора. Он излагает здесь выводы своего исследования, основанные на фактах, зафиксированных в документах или в памяти участников событий.

Начало событий и их общий фон связаны с оружием, которое привез ЭЦЕЛЬ. После 29 ноября 1947 г. отношения между ЭЦЕЛем и Хаганой начали меняться. По мере эвакуации англичан военные организации ишува выходили из подполья, официально были заключены определенные соглашения, и старый конфликт должен был найти свое решение на ближайших выборах в Кнессет. Но это на бумаге. На практике уже действовало Национальное управление (затем: Временное правительство) во главе с Бен Гурионом, и он, в лучших традициях большевизма, не собирался пускать дело выборов "на самотек". Как мы увидим ниже он немало преуспел в своих планах.

После окончания мандата (15 мая 1948 г.) была создана единая национальная армия. Но на практике она не была вполне единой. В ней в качестве отдельной административной единицы существовал ПАЛЬМАХ, тесно связанный с партией МАПАМ. Существовали отдельные "роты ЛЕХИ". Силы ЭЦЕЛя должны были влиться в ЦАХАЛ в качестве отдельных батальонов со своими командирами. Временно сохранялся и штаб ЭЦЕЛя, который, впрочем, не осуществлял военного командования, занимаясь вопросами врастания ЭЦЕЛя в ЦАХАЛ, передачей правительству военного имущества и т.п. Тем не менее, определенная самостоятельная организационная структура сохранялась, и это очень не нравилось Бен Гуриону. Во всяком случае, ЭЦЕЛЬ более не осуществлял независимой военной политики, поэтому боевые успехи его батальонов лишь в малой степени могли быть "переведены на язык избирательных бюллетеней". Но оставалась еще одна область, где была возможна "свободная конкуренция" Хаганы и ЭЦЕЛя закупка оружия.

Оружие было ахиллесовой пятой ишува. По численности ЦАХАЛ почти не уступал арабам (впоследствии и превосходил их), но ни коим образом не мог равняться с ними по огневой мощи. Не хватало не только минометов и пулеметов, но и личного оружия для солдат прежде всего, винтовок. Батальоны ЭЦЕЛя страдали не меньше, чем весь ЦАХАЛ, а, скорее всего, много больше. Особенно остро стоял вопрос в Иерусалиме, который получал свое скудное снабжение только по "бирманской дороге".

ЭЦЕЛЬ организовал собственную систему закупки оружия. Как и Хагана, он искал оружие и внутри страны и за рубежом. Но внутри страны возможности были весьма ограничены, реальный источник мог быть только в Европе. Хагана нашла себе хорошего поставщика Чехословакию. Чешское оружие, в конечном итоге, позволило выиграть войну. ЭЦЕЛЬ нашел альтернативный источник.

С декабря 1947г. в Европе действовал "Заграничный штаб" ЭЦЕЛя, который занимался мобилизацией добровольцев и закупкой вооружения. Достать значительные партии оружия было нелегко для полуподпольной организации, крайне стесненной в деньгах, но еще труднее было доставить купленное по назначению. В январе феврале послали две посылки 120 стэнов, 8 томиганов (американский автомат) и 9200 патронов. Третья посылка пришла только в конце марта. С 6 февраля по 15 марта ЭЦЕЛЬ получил 43 продуктовых посылки из США, в них запрятали 86 пистолетов и 8600 патронов. Эфраим Елин (знакомый нам по гл.20) послал оружие в пяти контейнерах с личными вещами эмигрантов (контейнеры пришла только после 15 мая). Из Индии посылали винтовки в рулонах каучука, но все это было не более чем каплей в море.

Агенты ЭЦЕЛя побывали и в Чехословакии. Чехи были согласны продать оружие по рыночным ценами при условии, что Хагана не наложит вето. Хагана тоже была согласна, но при условии, что ЭЦЕЛЬ возьмет доставку на себя. ЭЦЕЛЬ искал более дешевые источники. Дешевизна влекла за собой политические сделки. Польская разведка предложила свои "услуги", но "Заграничный штаб" отклонил предложение. Испанские подпольщики тоже предлагали оружие в обмен на помощь в борьбе с Франко, но и это обращение было отвергнуто. Все же штаб добился успеха в совсем неожиданном месте в министерстве иностранных дел Французской республики. Д р Шмуэль Ариэли, бейтаровец из Румынии, использовал свои связи с чиновниками министерства. Он "объяснил" им, что арабская победа в Палестине, грозит Франции осложнениями в ее арабских колониях в Северной Африке. С другой стороны, если евреи победят, они "помогут своим друзьям в регионе, который был ими потерян в последние годы". Имелись в виду Сирия и Ливан. 25 марта Ариэли составил проект соглашения. ЭЦЕЛЬ обязался "отнестись с пониманием" к интересам Франции и выражал твердую уверенность, что будет достигнут эффективный союз между Французской республикой и "Еврейской Палестиной".

Д р Ариэли действовал не один. Ему помогала еврейка Клер Вайде, одна их самых отважных подпольщиц французского Сопротивления. Вместе они убедили советников министра иностранных дел, и министр утвердил фантастическую сделку. В обмен на обещания и патетику Франция разрешала создать на своей территории лагеря, где будут собраны добровольцы. Она организует их военное обучение и бесплатно поставит вооружения для двух пехотных дивизий согласно штатному расписанию. Со своей стороны ЭЦЕЛЬ предоставит корабль. Его купили в США за 131 тыс. долларов. Это было десантное судно времен второй мировой войны. Его зарегистрировали в Панаме и назвали "Альталена".

Предполагалось, что "Альталена" перевезет оружие за пять рейсов. Она была расстреляна 22 июня на набережной Тель Авива из орудия ЦАХАЛа, по приказу Бен Гуриона.

11 июня корабль вышел в море, имея на борту 5000 английских винтовок (+4млн. патронов), 300 брэнов, 150 пулеметов "Шпандау" , 5 легких бронетранспортеров, 100 тонн динамита и другое оружие. "Альталена", кроме того, везла 862 добровольцев, по большей части, переживших нацистские лагеря, экипаж состоял из людей ЭЦЕЛя и нескольких добровольцев неевреев. Об отплытии "Альталены" немедленно доложила радиостанция Би би си. Как раз 11 июня вступило в силу первое перемирие, по условиям которого было запрещено привозить в "горячий район" Ближнего Востока оружие и солдат. Разумеется, обе стороны нарушали это условие, но они делали это более или менее в тайне. "Альталена" вышла открыто, впрочем, как оказалось, это не имело никакого значения для дальнейшего развития событий.

2. Кфар Виткин.

Соглашение между ЭЦЕЛем и Францией не было тайной для Бен Гуриона. За два дня до отмены мандата Бегин пригласил в штаб ЭЦЕЛя официальных представителей Национального правления. Пришли Исраэль Галили и Леви Эшколь. Согласно их версии, ЭЦЕЛЬ предложил им купить "Альталену", но они отказались, потому что англичане, наверняка, уже следили за ней. По версии Бегина, он предложил, чтобы Хагана использовала рейсы "Альталены" для перевозки оружия и эмигрантов, выплачивая за это определенные суммы денег.

Об отплытии "Альталены" Бегин узнал из передачи Би би си. Он хотел задержать корабль, чтобы не нарушать условия перемирия. Но "Заграничный штаб" решил, что остановить корабль уже невозможно, и капитан получил приказ вести судно к берегам Палестины с максимальной скоростью. 16 июня представителям правительства передали точный список грузов, Бегин просил утвердить прибытие и разгрузку корабля. Дневник Бен Гуриона: "Галили и Эшколь встретились вчера с Бегиным. Завтра послезавтра прибудет их корабль, привезет 800 900 человек, 5000 винтовок, 250 бренов, 5 млн. патронов, 50 противотанковых базук (пиат), 10 бронетранспортеров. Зифштейн (директор тель авивского порта) полагает, что можно разгрузить за одну ночь. Я считаю, что нельзя подвергать опасности Тель Авив. Не следует возвращать корабль. Надо привести его к неизвестному берегу". Бен Гурион имел в виду использовать опыт нелегальной эмиграции. Галили сообщил Бегину, что решено привести корабль с "максимальной быстротой" к причалу поселения Кфар Виткин. Это и был "неизвестный берег" Бен Гуриона.

Обе стороны продолжали спорить, кому и как достанется оружие "Альталены". Бегин предложил отдать 20% ЭЦЕЛю в Иерусалиме, а остальное батальонам ЭЦЕЛя в составе ЦАХАЛа. Галили и Эшколь требовали, чтобы оружие было передано ЦАХАЛу, который распределит его по своему усмотрению. Бегин согласился при условии, что оружие сначала будет помещено на складах ЭЦЕЛя, затем он согласился на склады ЦАХАЛа, охраняемые ЦАХАЛем и ЭЦЕЛем совместно, потом он был готов ограничиться символическим участием одного часового ЭЦЕЛя. В конце концов, он снял и это условие, но просил, чтобы на церемонии передачи оружия ЭЦЕЛю в Иерусалиме выступил представитель штаба организации.

Может показаться, что борьба велась за "престиж". На самом деле, речь шла о том, чтобы получить официальное признание усилий, вклада и успехов ЭЦЕЛя, которые все время замалчивались правительством. Это признание было необходимо в преддверии будущих выборов. Галили прекрасно понимал, что он делает. 19 июня он доложил Бен Гуриону, что ЭЦЕЛЬ хитрит и стремится "сохранить отдельную военную организацию в рамках государства". Однако конечный результат переговоров не вполне соответствовал этому выводу. ЭЦЕЛЬ должен был сам, без помощи правительства, разгрузить свой корабль. Это была тонко обдуманная ловушка, Бегин не заметил ее (или поверил в честность намерений правительства).

В ночь с 19 на 20 июня "Альталена" подошла к причалу, но, опасаясь "визита" наблюдателей ООН, тут же вернулась в открытое море. Вечером 20 июня она пришвартовалась вновь, и началась разгрузка. Галили знал об этом, но сообщил Бен Гуриону, что ЭЦЕЛЬ обманул его. На заседании правительства, где обсуждался вопрос "Альталены" царила атмосфера нервозности. Моше Шарет предложил арестовать всех приехавших на корабле и конфисковать оружие. Бен Гурион сказал: "Надо приказать Бегину, чтобы он прекратил незаконные действия, иначе мы будем стрелять!" Тем временем ЭЦЕЛЬ разгружал корабль, полагая, что именно это предполагало соглашение с правительством. Менахем Бегин приехал в Кфар Виткин. Весть о прибытии "Альталены" дошла до батальонов ЭЦЕЛя, и солдаты устремились к кораблю. Они поддерживали порядок на берегу, который по условиям соглашения был предоставлен в полное распоряжение ЭЦЕЛя. Большинство добровольцев и около 20% грузов уже были на берегу, когда положение резко изменилось.

Галили и министры от партии МАПАМ убедили Бен Гуриона, что ЭЦЕЛЬ концентрирует силы для организации "путча" и захвата власти. Убедить Бен Гуриона было не очень трудно, потому что он и так ждал повода, чтобы расправиться со своим старым политическим и организационным противником, а идея стрелять в евреев (если они члены ЭЦЕЛя) уже сидела в его голове. К Кфар Виткин перебросили ударный отряд под командованием Моше Даяна. ЭЦЕЛю предъявили точно рассчитанный ультиматум: в течение 10 минут сдать корабль. Началась перестрелка, в ходе которой были убитые и раненые с обеих сторон. Одновременно с моря подошли два "корвета" ЦАХАЛа (переделанные их грузовых пароходов) и открыли пулеметный огонь по "Альталене". "Альталена" ушла в море, Бегин находился на ней. Около 300 бойцов ЭЦЕЛя остались на берегу, они сдались и были арестованы. "Пассажиры", также обезоруженные, были посланы в лагеря новых эмигрантов. Одновременно был разоружен и заперт в военном лагере батальон ЭЦЕЛя из бригады "Александрони" (35 й батальон). Оружие, сгруженное с "Альталены" было конфисковано.

Событиям в Кфар Виткин посвящены две записи в дневнике Бен Гуриона. Из них видно, что не было ни прямых, ни косвенных доказательств "мятежа" или "путча", были только слухи, намеки и общие идеологические соображения. (23 июня): "В среду корабль ЭЦЕЛя находился в 100 метрах от берега. На палубе было около 400 человек с тяжелыми зенитными пулеметами "Виккерс". На мостике был Менахем Бегин в гражданском платье и в черных очках. В трюме работали порядка 20 человек. Арье Каплан обогнул корабль и говорил с ними. Видел небольшие ящики. Разгружали на двух гребных лодках и одной моторке. На берегу около 100 вооруженных людей ЭЦЕЛя, не в состоянии боевой готовности. У них было около 25 грузовиков. Не были готовы к обороне. Работали медленно, без жара. Сгружали ружья и патроны в ящиках. Не грузили на машины, все лежало на берегу. Люди ЭЦЕЛя приняли нашу лодку хорошо.

После 4 часов пополудни отношение изменилось. Видимо, что то случилось на берегу уже прибыли наши батальоны и блокировали берег. 89 й спецбатальон Моше Даяна, 33 й батальон, части 32 го и 34 го батальонов "Александрони" и подразделение 7 й бронемеханизированной бригады". (Таким образом, причина "изменения атмосферы" была вполне очевидна!)

(24 июня 1948г.): "В Кфар Виткин наши люди взяли 2.080.000 патронов, 1433 английских винтовки, 30 40 пулеметов брен, 5 английских пиатов и 3300 снарядов к ним, 60 ящиков (видимо, с винтовками или бренами). Наши броневики ушли, нагруженные оружием, и надо полагать, что солдаты тоже утащили оружие (винтовки и пиаты), а также киббуцы и мошавы. Вполне вероятно, что люди ЭЦЕЛя успели зарыть оружие в землю (намек на "бунт"?) ищем теперь".

3.Тель Авив

История "Альталены" не кончилась у причала Кфар Виткин. Капитан повел ее на юг, в Тель Авив, игнорируя приказы кораблей ЦАХАЛа. "Альталена" имела низкую осадку и проскользнула у берега, куда не решились подойти "корветы". В полночь с 21 на 22 июня капитан вышел к Тель Авиву. Чтобы доказать "отсутствие черных замыслов" решили посадить "Альталену" на мель, но мели не подвернулось, и ее насадили на остатки корабля нелегальной эмиграции, затопленного англичанами. Все это происходило напротив отеля "Риц" по улице Яркон #109, где находился штаб ПАЛЬМАХа.

Штаб ВМС доложил Бен Гуриону в 2 часа ночи, что произошел морской бой, и что "Альталена" сдалась. Этот доклад, высосанный из пальца, обманул Бен Гуриона и успокоил его, тем временем нарастала лавина событий.

В штабе ПАЛЬМАХа в это время было около 40 человек, в основном из административных и пропагандистских служб, а также раненые. Часовой обнаружил приближающееся судно и вызвал дежурного офицера Натанэля Хитрона. Хитрон немедленно предал сообщение Игаэлю Ядину в генеральный штаб. Ядин не известил Бен Гуриона, вместо этого он связался с Исраэлем Галили после "бунта генералов" (гл.33) между ними до поры до времени установилось тесное сотрудничество. Галили посоветовал занять "жесткую линию" вплоть до открытия огня. В 12:30 Ядин по телефону отдал приказ Хитрону: " В случае попытки массовой высадки с корабля открыть огонь. Если будет спущена лодка, запретить ей приближаться к берегу. Если они не послушаются стрелять". В столь сложной и чреватой роковыми последствиями обстановке можно было бы ожидать, что Ядин возьмет командование в свои руки или хотя бы пошлет в штаб ПАЛЬМАХа своего полномочного представителя. Вместо этого право открыть огонь было передано низовому офицеру ПАЛЬМАХа, хотя ненависть к ЭЦЕЛю были почти нормой в ПАЛЬМАХе, что ни для кого не было тайной.

Тем временем на берегу все было спокойно, и Ядин имел время для организации операции, которая получила название "Ахдут" ("Единство"). Для блокады "Альталены" был выделен батальон ополчения бригады "Кирьяти" под командованием Цви Орбаха. Батальон не отличался высокими боевыми качествами, не говоря уже о том, что ополченцы, не прошедшие идеологическую школу ПАЛЬМАХа, отказывались применить оружие против евреев. Таким образом, выбор Ядина был крайне неудачен, и он значительно усилил общую нервозность. В 1:15 "Альталена" послала на берег десантную моторку. Хитрон прокричал в мегафон приказ вернуться. Реакции не последовало, и пальмахники дали несколько выстрелов.

Тем временем в штабе ЭЦЕЛя стало известно о прибытии "Альталены". Начальник штаба Хаим Ландау поспешил на берег, с ним были Эйтан Ливни (который командовал батальоном ЭЦЕЛя в составе бригады "Гивати") и ветеран ЭЦЕЛя Бен Цион Кешет. Патруль Орбаха задержал их и доставил в штаб на улице Яркон #101. Сам Орбах по политическим убеждениям был "правым", он поручился задержанным, что они находятся в безопасности, и что он не выдаст их Галили или его подручным. Он сказал, что будет готов идти под суд. Трое просили позволить им подняться на борт, чтобы закончить "инцидент" мирным путем. Орбах доложил Ядину, который вместе с Галили поспешил в его штаб. Теперь в штабе состоялись переговоры, трое сидели в одной комнате, двое в другой и Орбах сновал между ними, как какой нибудь представитель Госдепартамента. Однако Ландау и его товарищи не знали, с кем они ведут переговоры. В конце концов, Галили приказал Орбаху арестовать людей ЭЦЕЛя. Орбах сдержал слово и отпустил их вопреки приказу. Галили и Ядин еще раз сорвали возможность уладить "инцидент" без пролития крови. ("У.М.")

Тем временем наступило утро, и Бен Гуриону уже стало известно о происходящем. Информацию он получил от Галили, который, как нетрудно догадаться, развивал "линию путча". Бен Гурион созвал "военный совет". Рассказывает Шмуэль Янай, оперативный офицер ВМС: "Бен Гурион не сидел на месте. Он ходил из угла в угол, лицо его было мрачно. Он требовал от офицеров предложений". Янай предложил забросать корабль дымовыми шашками, другие предлагали добраться вплавь и овладеть "Альталеной". Бен Гурион отверг все предложения. "Он злился на всех. Тогда я понял: у него была только одна цель уничтожить оружие на "Альталене". "Только тогда" утверждал он "удастся предотвратить гражданскую войну".

Эта идея выглядит бессмысленной, поскольку, в конечном счете, оружие должно было достаться ЦАХАЛу. Но в ней была политическая логика, целью Бен Гуриона было уничтожить Бегина как политического противника. Более радикальные лица не стеснялись говорить и о физическом уничтожении. Бен Гурион сознательно пошел на обострение конфликта, что ясно видно из применяемой им терминологии. Ранним утром он дал указание Ядину: "Навязать врагу на корабле около Тель Авива безусловную капитуляцию, используя все средства и методы". Командир бригады "Кирьяти" получил указание "сосредоточить силы и быть готовым к открытию огня в соответствии с приказом правительства Израиля". Ему было приказано лично командовать войсками, приготовиться к атаке, открыть "предупредительную бомбардировку" и затем потребовать "безоговорочной капитуляции". "Если капитуляции не будет продолжать акцию до конца". Ядин предоставил в распоряжение Бен Галя батарею из четырех орудий калибром 68 мм. Бен Галь должен был "очистить" весь район от журналистов и "без предупреждения открывать огонь по всем, кто так или иначе попытается помочь противнику".

Итак, "Альталена", ЭЦЕЛЬ и Бегин были определены как враги, от которых требовали "безусловной капитуляции". Такое отношение могло быть реакцией на бунт, но факт бунта никогда не был доказан. Впрочем, Бен Гуриона не интересовали ни факты, ни историческая правда. Его целью было внедрить в сознание массы впечатление и превратить его затем в факт общественной памяти. Это ему вполне удалось, и до сих пор немало граждан Израиля искренне верит, что расстрел "Альталены" предотвратил "фашистский путч" и "спас демократию". Это "знание" до сих пор играет важную роль в политической жизни Израиля.

С рассвета на берегу моря происходил "диалог глухих". Командиры Хаганы (в том числе и Цви Орбах) обращались через мегафон к "Альталене". Оттуда отвечали (тоже через мегафон) угрозами применить оружие и призывали продолжать сопротивление. Не вполне понятно, чего именно хотели на "Альталене", и какое развитие событий там предполагали. Пока что сторонники ЭЦЕЛя из Тель Авива и из действующей армии стекались к набережной.

В 10 часов утра от "Альталены" отошла моторная лодка. В ней было 11 человек, включая двух раненных (прошлой ночью), лодка везла 30 винтовок и один пиат. На берегу была рассыпана транспортная рота под командованием Моше Керена. Орбах приказал ему открыть пулеметный огонь по лодке. Расчеты отказались выполнить приказ. Орбах приказал Керену расстрелять "мятежников". Керен ответил: "Ни за что!" Орбах пригрозил ему военным судом и лично отдал приказ пулеметчикам. И снова они отказались стрелять в евреев. Орбах по телефону доложил обстановку Бен Галю. Командир "Кирьяти" сказал, что он сам должен был залечь за пулемет. Пока что лодка причалила к берегу, и девять человек заняли позиции на берегу. Амнон Дрор вспоминает: "Они устроились за бетонной стенкой набережной за киоском и в разрушенном доме. Они окружили штаб, в основном справа".

Поначалу отношения между ЭЦЕЛем и Хаганой были нормальными. Журналист, свидетель событий, писал: "Можно было слышать крики из позиций Хаганы: "Эй! Приятель с бреном! Полегче с курком!" Они угощали друг друга холодным лимонадом". Моторка вернулась к "Альталене", и еще одна вооруженная группа спустилась в лодку, которая вновь направилась к берегу. Шломо Хевлин, командир сил ПАЛЬМАХа, связался с Ядином и сказал ему, что ЭЦЕЛЬ наращивает силы. "Они окружают штаб ПАЛЬМАХа и устанавливают пулеметы и пиаты. Пытались блокировать нас, но мы действовали решительно и сохранили свободу передвижения с оружием в руках". Хевлин продолжает: "Ядин сказал, что мой доклад правильно отражает положение, и что отделения "Кирьяти" отказались действовать против ЭЦЕЛя". Ядин приказал Хевлину не допустить разгрузки оружия даже ценой применения оружия. Хевлин: "Я имею право открыть огонь?" Ядин: "Да!" Хевлин дал приказ обстрелять лодку так начался бой.

Вскоре после этого в штаб ПАЛЬМАХа пришел Ицхак Рабин и, будучи старшим по чину, автоматически вступил в командование. Рассказывает Рабин ("Послужной список"): "Корабль находился напротив штаба. Я вижу, как десантная лодка доставляет на берег людей в хаки и стальных касках. Мне объясняют, что это "Альталена", и что эти люди принадлежат к ЭЦЕЛю. Мне объясняют, что ЭЦЕЛЬ вопреки указаниям правительства пытался выгрузить оружие в Кфар Виткин. Когда им этого не позволили, корабль ушел в Тель Авив, и сейчас ЭЦЕЛЬ пытается овладеть набережной и снять с корабля оружие. Слух обгоняет слух. Новая версия: ЭЦЕЛЬ собирается овладеть всем Тель Авивом! Нет! Он хочет захватить власть в молодом государстве. Я встречаю в штабе Амоса Хорева и Шломо Хевлина. Вокруг штаба ПАЛЬМАХа царит неразбериха. Мы наполняем мешки с песком и баррикадируем окна. Бойцы "Кирьяти" оставляют оружие и уходят, они не в состоянии выполнить тяжелую, но жизненно важную миссию: предотвратить действия ЭЦЕЛя. Подкрепления стекаются к ЭЦЕЛю с корабля и из Тель Авива. После 10 они открыли огонь по штабу, мы отвечаем огнем. В соседнем доме укрепилось подразделение ЭЦЕЛя. Мы заключаем с ними соглашение: мы не стреляем по ним, они не стреляют по нам. Своего рода перемирие".

"Здание штаба вздрогнуло от взрыва: ЭЦЕЛЬ послал противотанковую гранату из пиата. Снаряд не причинил ущерба и не попал в стену здания. Наше положение заметно ухудшилось. Я прихожу к выводу, что нет иного выхода, как удалить ЭЦЕЛЬ от штаба. Амос Хорев и я поднимаемся на крышу и бросаем гранаты в расчеты ЭЦЕЛя на берегу. Они просят перемирия для эвакуации раненых. Мы вызвали санитарные машины, которые забрали раненых. После этого перестрелки продолжались с перерывами до полудня".

Рассказ Амоса Орена из штаба ПАЛЬМАХа существенно отличается от версии Рабина. По словам Орена, он сказал Рабину, что "есть опасение, что они откроют огонь, и наше положение станет очень тяжелым". Рабин ответил: "Возьми гранаты и уничтожь их". Офицер ПАЛЬМАХа Пинхас Ваза дополняет рассказ: "Рабин взял несколько гранат и бросил их вниз. Это было омерзительное зрелище, жуткая драма. Брат пошел на брата, убивают друг друга". Амнон Дрор уточняет, что Рабин бросил гранату на расчет пиата. Решительность Рабина произвела сильное впечатление на Дрора.

"Несколько часов продолжался бой с применением станковых пулеметов, винтовок и гранат" ("Послужной список"). Технический работник отдела пропаганды Песах Влодингер был ранен в голову и потерял сознание на руках у Леи Рабин. Через несколько дней он скончался в больнице Белинсон. В 1976 г. Рабин скажет: "Это был самый черный день в моей жизни. Я верил, что выполняю свою миссию, и я получил приказ от Бен Гуриона. Приказы надо выполнять, кроме того, у меня не было выбора".

Рабин намекает на тяжелое положение осажденного отряда, атакуемого силами противника. Таково ли было положение в действительности? Игаль Алон, например, приехал к штабу ПАЛЬМАХа, несмотря на "окружение и обстрел". Из штаба ПАЛЬМАХа он снова беспрепятственно поехал в Рамат Ган, в Генеральный штаб. Дважды по дороге ему встречались патрули ЭЦЕЛя, они узнавали его и приветствовали, отдавая честь. В Рамат Гане состоялось совещание. Ядин доложил, что ЭЦЕЛЬ завладел большой частью набережной. Подкрепления стекаются к нему из батальонов ЭЦЕЛя в ЦАХАЛе. В Тель Авиве ходят слухи, что Хагана собирается физически уничтожить Бегина и бойцов ЭЦЕЛя. Тут же Алон был назначен командующим "сектором набережной", а затем и всем Тель Авивом. "Игаль!" обратился Бен Гурион к командиру ПАЛЬМАХа "Это открытый бунт. Не только Тель Авив может попасть в руки бунтовщиков. На чаше весов будущее государства. Поймай Бегина! Поймай Бегина!" Ядин сказал Алону: "Твое новое задание может оказаться тяжелее, чем все, что было прежде. На этот раз вполне вероятно, что тебе придется убивать евреев. Я верю, что ты сделаешь все, что нужно ради государства". Так официально был оформлен миф о том, как ЦАХАЛ подавил "мятеж ЭЦЕЛя". ("У.М.")

Алон предложил стянуть силы из бригад "Ифтах" и "hа Негев" (ПАЛЬМАХ), а также из бригады "Кармели" (Хагана), которая считалась верной Бен Гуриону (и те, и другие этот день находились на отдыхе в Тель Авиве). Кроме того, Алон предложил выставить орудие и угрожать ЭЦЕЛю обстрелом "Альталены". Если угроза не подействует, орудие откроет огонь и потопит судно. Бен Гурион и Ядин одобрили предложение Алона; они не рассказали ему, что уже приказали установить батарею на севере Тель Авива, в военном лагере "Йона" (ныне Парк Aцмаут, т..е. Парк Независимости).

Алон удостоился сомнительной славы подавить мятеж, которого не было. Но не Алон, а Рабин командовал на линии огня, не от Алона, а от Рабина зависело сейчас будущее Бен Гуриона. Что касается Рабина, то это был второй (и последний) случай, когда он командовал войсками в бою.

4. Конец "Альталены"

До полудня 22 июня положение еще было до некоторой степени неопределенным. На борту "Альталены" были убитые и раненные, в том числе и тяжело. Перестрелки прекращались и вновь возобновлялись. По всей стране распространилось известие, что "евреи стреляют в евреев". Для бойцов ЭЦЕЛя это звучало несколько иначе: "Убивают наших товарищей и хотят убить Бегина". Бойцы устремились в Тель Авив. Бен_Гурион записал в дневнике (23 июня): "Не весь ЭЦЕЛЬ в армии дезертировал в Кфар Виткин и в Тель Авив. В "Гивати" осталось 250 эцельников (их обезоружили). В "Александрони" есть 550 эцельников. ЦАХАЛ отобрал у них оружие и хранит его". Шмуэль Риканати из батальона ЭЦЕЛя в "Гивати" был на курсах офицеров воспитателей: "Я хотел выйти на набережную у корабля, но вооруженные патрули блокировали все подходы. Сказали, что застрелят меня, если я покажусь во второй раз. Звуки выстрелов и взрывов были слышны неподалеку, и хриплый голос вещал что то в мегафон". Риканати пошел в школу "Альянс", которая служила базой ЭЦЕЛя. "Никто не знал, почему корабль пришел к берегу, почему блокированы дороги и кто в него стреляет. Я чувствовал, что приближается нечто ужасное. Кое кто уже сделал свои выводы. Говорили: "Надо напасть на Хагану и занять набережную". Никто ничего не делал. Ничего нельзя было сделать. Не было оружия, и не было командиров. Все были в армии".

В полдень пришел заместитель командира 57 го батальона Давид Грозберг. Он навел кое какой порядок и начал посылать отделение за отделением, почти без оружия и без плана действия. "Вы должны добраться до корабля" вот и все. Риканати: "Извне не могли понять нас. Годами мы тренировались на каком нибудь старом маузере, на задание мы шли с наганом и тремя патронами. В бою за Яффо было уже лучше, но, в конце концов, у нас было там 150 винтовок, несколько бренов и два 3 дюймовых миномета. А тут мы привезли на нашем корабле 8000 винтовок, броневики, пулеметы, пушки, пиаты и миллионы патронов. В Яффо у нас не было патронов. Мы экономили, взвешивали каждый выстрел. А тут миллионы патронов. Ты представляешь, что они чувствовали? Они шли на задание, получали раны, погибали или оставались калеками, чтобы добыть пару задрипанных пистолетов. И месяц за месяцем бедняки из квартала ha Тиквы или кыартала Шапира давали нам деньги у них самих порой не было крыши над головой, но они давали деньги на покупку оружия. А тут целый корабль оружие и патроны без числа. Они шли теперь к морю, не понимая, что это глупость, что нет надежды".

"Простые тель авивцы" тоже шли к морю. Моше Ривин, один из высших командиров Службы информации в Тель Авиве: "Толпы начали собираться у заслонов около улицы Яркон. Большинство сочувствовало ЭЦЕЛю. Все время предпринимались попытки прорваться к кораблю. Кое где сумели прорваться, кое где нет. Но не было организации. Люди пришли из Црифина и присоединились к толпе. У них не было места для встречи, и они не знали, что им делать".

Таким образом, было ясно, что "правительственные силы" в целом контролируют положение. "Опасность" была в реакции граждан нового государства на сам факт начала междоусобной войны в течение тысяч лет это считалось "табу" еврейской цивилизации, и далеко не все готовы были отказаться от него ради идей классовой борьбы. Обе тенденции нашли свое отражение на заседании правительства. Ревизионисты и религиозные министры искали мирного выхода из сложившегося положения, министры МАПАМ и МАПАЙ настаивали на применении силы. Министр внутренних дел Ицхак Гринбойм (партия "Общие сионисты") привел свою версию решений правительства на предыдущих заседаниях: "Мы не говорили, что решить дело нужно непременно силой. Наоборот, мы решили мобилизовать значительные силы именно для того, чтобы предотвратить столкновения". Он обвинил Галили в представлении лживых докладов. По его мнению, правительство не располагало достоверной информацией, поэтому "необходимо вступить в переговоры. Восемьсот эмигрантов с "Альталены" сошли на берег. Оставшихся так мало, что они не могут сопротивляться, у них не будет выбора". Министр иммиграции Шапира ("Поалей Мизрахи") сказал: "Почему мы предъявляем претензии к ЭЦЕЛю, когда наши славные парни вредят нам? В один прекрасный день они без приказа забрали оружие из Иерусалима, и мы ничего не могли поделать. Если таково положение в ПАЛЬМАХе, как мы могли надеяться влить ЭЦЕЛЬ в ЦАХАЛ в один день и притом силой?!" Министр сельского хозяйства Бентов (МАПАМ) ответил: "Господин Гринбойм предлагает джентльменское обращение. Я еще не видел государства, которое после такого мятежа не нашло бы ответственных. Я могу понять призыв к великодушию, если предлагается осудить их на 10 лет и помиловать через полгода".

Бен Гурион подвел итог: "Инцидент подвергает опасности наше военное усилие, и это главное, не говоря уже, что он опасен для государства. Это попытка разрушить армию. Это попытка уничтожить государство. Поэтому я считаю, что невозможен компромисс. Они должны обязаться сдать корабль и выполнять решения правительства. Тогда мы будем "а идише бандитен" никого не повесим. Может быть, кое кого арестуем. Мы все хотим избежать кровопролития. Но никаких переговоров". Шестью голосами против четырех правительство отвергло предложение создать комиссию для переговоров, и семью против двух утвердило решение потребовать сдачи "Альталены". Это решение Бен Гурион трактовал как законную основу для применения силы, последующего разгрома структуры ЭЦЕЛя и отмены соглашений с ним, принятых 9 апреля на Исполнительном сионистском комитете (см. гл.22,5).

Бен Гурион понимал, что он должен действовать решительно и быстро; ему было необходимо шоковым ударом поразить граждан своей страны, поставить их перед свершившимся фактом и не дать им времени на размышления и эмоции. Длительная осада не соответствовала этой цели, штурмовать корабль, имея только личное оружие, было рискованно. Мы уже знаем, что Ядин получил приказ установить артиллерийскую батарею, но сначала обратились к ВВС.

Собственно говоря, первый зондаж в этом направлении был сделан еще ночью, когда "Альталена" шла от Кфар Виткин в Тель Авив. Хейман Шамир, один из высших офицеров ВВС, обратился к пилоту Вильяму Лихтману, добровольцу из США: "Нельзя допустить, чтобы корабль бросил якорь. ЭЦЕЛЬ задумал "спектакль", чтобы доказать свою силу". "Я не могу участвовать в вашей политике", ответил Лихтман. "Я приехал сюда, чтобы драться с арабами. Это то, что я знаю, и это то, что меня интересует". "Это приказ! Солдат должен выполнять приказ и не интересоваться политикой". "Есть ли евреи на корабле?" "Разумеется! Это важно для тебя?" "Есть маленькая разница. По случайности я сам еврей. Я знаю, что для вас здесь это не очень важно. Может, вы сами вообще не евреи! Вы можете забрать ваши сраные приказы и проглотить их! Сволочи! Вы думаете, что я приехал сюда убивать евреев?!" Лихтман командовал эскадрильей, и он сказал, что если один из его летчиков согласится, он "всадит ему пулю в глотку. Это будет лучшее, что я сделаю в своей жизни".

Потерпев неудачу у Лихтмана, обратились к Рыбакову. Он тоже был американским летчиком добровольцем, но он "работал" не на боевых самолетах, а на транспортных "Дакотах" (С 46), которые доставляли оружие из Чехословакии (разумеется, в нарушение условий перемирия). Рыбакова спросили, можно ли сбросить бомбы с "Дакоты". "Думаю, что можно", ответил Рыбаков, "Что, перемирие кончилось?" "Нет, речь идет о корабле" "Ага! Понял! Египтяне везут оружие!" "Нет, это не Египет, это ЭЦЕЛЬ, иргун" "Иргун? Ко всем чертям, Иргун это евреи!!!" "Да, но они вне закона. Это не займет более получаса. О кей?" "Поцелуйте меня в ... Я прилетел за десять тысяч миль и потерял четырех товарищей не для того, чтобы бросать бомбы на евреев".

Теперь Шамир обратился к третьему летчику. Это снова был американец доброволец, и снова Шамир получил отказ: "Я отказываюсь быть палачом" "Люди на корабле это иргунисты!" "Мне все равно, кто они. Мне важно, что они евреи". В итоге Шамир сказал: "Ну ладно! Наверное, было не вполне честно требовать этого от тебя. В конце концов, это не твоя страна". Итак, "воздушная опция" отпала. Оставалось использовать пушки.

В лагерь "Йона" на севере Тель Авива была послана половина батареи два орудия калибра 68 мм. Командовать операцией должен был Иосиф Аксен, в прошлом офицер Советской Армии, а ныне один из немногих специалистов в молодой артиллерии ЦАХАЛа. Аксен получил приказ: "Установить орудия в Тель Авиве, для боевой операции". "Какой операции?" "Обстрелять корабль". "Какой корабль?" "Корабль ЭЦЕЛя с оружием". "На этом корабле мои братья. Я не буду стрелять, я готов идти под суд". "Это отказ выполнить приказ!" "Я не буду стрелять по братьям". "Ты пожалеешь об этом. Это будет стоить тебе жизни". "Я беру на себя ответственность. Я знаю, что такое военно полевой суд и что такое отказ выполнить приказ. Я не выполню этот приказ, даже если я заплачу за это жизнью. Суд не состоялся, потому что армии нужны были его знания и опыт. Но затем он не получал повышения и вскоре уволился из армии.

Только в три часа пополудни установили орудие одно вместо двух. Командовал им Гилель Дальский, доброволец из Южной Африки. Он тоже пытался протестовать ("единство еврейского народа превыше всего"), но, в конце концов, согласился выполнить приказ. Сначала хотели установить орудие на холме и стрелять прямой наводкой, но опасались ответного огня с "Альталены" и отвели орудие на закрытую позицию. На холме остался артиллерийский наблюдатель Айзек Вайнштейн, в прошлом офицер Красной Армии. В четыре часа поступил приказ открыть огонь.

Рассказывает Игаэль Ядин: "Бен Гурион вызвал меня и приказал открыть артиллерийский огонь, потому что это единственный путь заставить их сдаться. Я попросил приказ в письменном виде". Еще до того, как Бен Гурион отдал приказ, состоялось совещание с участием Игаля Алона и политических деятелей. На совещании прямо говорили, что "в четыре часа придет разрешение, и тогда мы разнесем корабль".

В пять часов началась бомбардировка. Орудие посылало снаряд, и Вайнштейн корректировал огонь. Йона Фаргер вплавь добрался до берега. Он нашел там Ицхака Садэ и обратился к нему от имени Бегина: "Мы просим перемирия". Садэ ответил: "Я не отвечаю за то, что здесь происходит. У меня нет связи. Я лично отдал приказ прекратить огонь". Фаргер: "Это тоже была ложь. Я сам видел, как из блиндированных окон штаба ПАЛЬМАХа стреляли по кораблю".

Вскоре после этого снаряд попал в "Альталену". Через несколько минут начался пожар; корабль, начиненный боеприпасами, был обречен. Запись в боевом журнале штаба ПАЛЬМАХа: "(17:13) Корабль горит. Люди прыгают в море. Эцельники идут спасать их. Мы потребовали от них сдаться. Они открыли огонь. Наши люди ответили на огонь огнем. (17:28) Корабль взорвался". Рабин написал в своей книге: "Меня известили, что решено обстрелять корабль из орудия. Первый снаряд упал недалеко от корабля. Второй или третий попал в корабль. Старая пушка, без прицела, почти нулевые шансы попасть в корабль и такое точное попадание! Даже современная артиллерия ЦАХАЛа (1979 г.) могла бы не стыдиться такого успеха. Это была бомбардировка с целью поражения, а не для запугивания, как пытались изобразить дело потом".

Рабин продолжал командовать силами ПАЛЬМАХа на берегу. Рабин: "Корабль горит. Звуки взрывов слышатся из трюма. Люди прыгают с палубы в море. Эцельники на берегу впали в истерику, вопят: "Бегин на борту! Бегин на борту! Спасайте Бегина!" Пальмахники поверили. Адский огонь невероятной интенсивности из всех стволов обрушился на корабль. Старая ненависть, которую несли в себе люди ПАЛЬМАХа и Хаганы по отношению к организациям (ЭЦЕЛю и ЛЕХИ) и их руководителям, нашли выход в силе огня".

Йона Фаргер вспоминает: "Они охотились за людьми, которые были уже в воде. Вмешательство было бесполезно. Я собрал добровольцев и хотел спуститься на берег помочь раненым, но ПАЛЬМАХ не дал. Стреляли по нам. Тогда появился командир ПАЛЬМАХа, пожилой человек, и он попросил принять его помощь. Он не хотел, чтобы все пальмахники считались убийцами. Он спустился вместе с нами на берег. Прикрыл нас своим телом". Д р Шалом Вайс, судовой врач корвета "Веджвуд", писал, что он видел белый флаг на "Альталене" и людей, прыгающих в воду. "И все же огонь не прекратился, ружейный и пулеметный огонь по живым целям". Эли Варшавский, моряк корвета "Эйлат", рассказал, что он видел, как "люди, которые прыгали в море, получали ранения в воде или на берегу".

Бойцы ЭЦЕЛя и жители Тель Авива прорвались на берег, они окружили штаб ВМС (ул. hа Ярден). Эзриэль Эйнав: "Был отдан приказ: если они ворвутся в штаб, следует атаковать их огнем и гранатами". Толпа не ворвалась в штаб, но перевернула и сожгла несколько машин вокруг. В ходе этих событий были обезоружены некоторые подразделения "Гивати". Анархия, царившая на берегу, может объяснить, каким образом скрылись командиры ЭЦЕЛя, спасшиеся с "Альталены", в том числе и Менахем Бегин.

Пока на берегу разворачивалась драма, "в верхах" разыгрывалось нечто более похожее на фарс. В кабинете Бен Гуриона собрались мэры четырех городов: Тель Авива, Рамат Гана, Натании и Петах Тиквы. Они считались "гражданскими кругами", и было известно, что они не разделяют "старой ненависти к ЭЦЕЛю". Мэры выразили тревогу в связи с возможной реакцией населения народ надеялся на упрочение национального единства, а видит перед собой начало гражданской войны. Мэры предложили свое посредничество на основе сохранения престижа государства. Но сначала они просили: "Дай приказ прекратить огонь. В конце концов, они же наши дети. Вчера они проливали кровь в Яффо и в Иерусалиме. И завтра они снова будут проливать кровь, чтобы мы могли жить". "Я понимаю ваши чувства, но не могу дать приказ без разрешения правительства", ответил Бен Гурион.

Все время входили и выходили ответственные лица. Бен Гурион беседовал с ними в присутствии гостей. Акива Гуврин заметил, что Бен Гурион "тянет время". В комнату вошел военный секретарь Бен Гуриона Йехемия Аргов. Криницы (мэр Рамат Гана) вспоминает: "Его взгляд говорил: "Я принес ответ". Затем Бен Гурион пригласил мэров на балкон и указал им на хвост дыма, тянущийся от моря к Тель Авиву: "Господа! Слишком поздно. Нечего делать. Мне сообщили, что снаряд попал в корабль". Криницы подводит итог: "Теперь мы поняли, что когда Бен Гурион беседовал с нами и обещал дать ответ, он уже знал, что будет происходить на берегу. Потрясенные, мы ушли от Бен Гуриона. С этим оружием границы государства были бы другими, и Иерусалим, настоящий, внутри стен, стал бы нашим", писал Криницы спустя много лет.

Леви Эшколь доложил итоги дня секретариату МАПАЙ. "У меня было ощущение праздника. Мы раздавили голову этой гадюке. Когда дым начал подниматься над кораблем, я почему то увидел перед собой развалины Бастилии". Бен Гурион записал в дневнике: "День ЭЦЕЛя. То, что должно было случиться, случилось в конце концов".

22 июня 1948 г. "Альталена" горит у набережной Тель-Авива

Фото: 22 июня, закат. "Альталена" горит напротив штаба ПАЛЬМАХа.

5. Конец ЭЦЕЛя

Гибель "Альталены" резко изменила положение. Исчез естественный центр, концентрировавший усилия и дававший определенную цель действиям. Командиры были обессилены физически и морально. Бегин предусмотрительно скрылся, но Тель Авив еще был полон возбужденными группами бойцов ЭЦЕЛя и их сторонников. ПАЛЬМАХ начал систематическую чистку города. Исход операции был заранее предопределен преимуществом организации и атмосферой победы. ПАЛЬМАХ использовал бойцов бригады "Ифтах", которые находились на отдыхе в Тель Авиве. Командовал ими Моше Кельман (гл.17). Алон объяснил ему обстановку: "Это вооруженный мятеж, и ты должен овладеть положением. Прежде всего, необходимо "захватить" Тель Авив”. Пальмахники приступили к работе. Используя броневики, "заимствованные" у роты ЛЕХИ, они патрулировали по улицам, рассеивая, обезоруживая и арестовывая "иргунистов”. Серьезного сопротивления не было.

Пытались мобилизовать и театральную труппу ЦАХАЛа. Но артисты заявили: "В этом спектакле мы не играем". В 20:15 радиостанция ЭЦЕЛя сообщила, что через полчаса будет передана речь Бегина. ПАЛЬМАХ получил указание обнаружить радиостанцию и задержать Бегина во время передачи. "Мы бегали, как затравленные мыши, в поисках Бегина", вспоминает Кельман.

Речь Бегина длилась ровно два часа. Он изложил ход событий: прибытие корабля, переговоры, ультиматум и, наконец, артиллерийский обстрел, который он определил как "преступление, глупость и слепоту". Он призвал бойцов ЭЦЕЛя не открывать огня. "Не будет гражданской войны, когда враг стоит у ворот!". Голос Бегина неоднократно срывался от волнения, и передача впоследствии стала известна как "Слёзная речь". Идеолог ЛЕХИ Исраэль Эльдад вспоминает: "Женщины и мужчины, девушки и юноши плакали вместе с ним". Сам он был недоволен речью. "Бойцы ЭЦЕЛя, его сторонники и "просто евреи" ждали сообщения короткого и твердого, как сталь, а получили плач”.

Бен Гурион тоже слушал речь. Шимон Перес вспоминает: "Когда Бегин начал описывать ход событий, мы сидели вокруг радиоприемника. Мы расхохотались, несмотря на нелепое и тяжелое положение. По правде говоря, это было неподходящее время для смеха”. Со своей точки зрения Бен Гурион имел основания быть довольным. Речь Бегина, при всем ее трагизме и моральной силе, была признанием поражения. Бен Гурион был полон решимости до конца использовать успех.

Один за другим окружались и уничтожались организационные центры ЭЦЕЛя. Алон разослал телеграмму "верным частям": "Следует арестовать "сектантов" и поместить их в соответствующие лагеря. Если нет иного выхода, применять оружие без колебаний. Арестовать ЭЦЕЛЬ". В лагере Црифин оставались две роты ЭЦЕЛя. Узи Наркисс арестовал их. Наркисс: "Солдаты не были слишком рады этому заданию. Но никто не отказался”. Один солдат сказал: "У меня брат в ЭЦЕЛе. Если мы встретим его, я попрошу тебя стрелять”.

Тем временем разразился правительственный кризис. Гринбойм и религиозные министры потребовали докладов и разъяснений. Информация, передаваемая Бен Гурионом, не удовлетворила их (судя по протоколам, она действительно была неполной). Религиозные министры (Бар Элан и Маймон) ушли в отставку. Гринбойм остался в правительстве. По его просьбе Бен Гурион написал записку Ядину: "Игаэль, прошу прекратить атаки”. Но это относилось к Тель Авиву. На периферии "охота” продолжалась.

В 18:30 Игаэль Ядин получил сообщение, что ЭЦЕЛЬ якобы собирается атаковать лагерь Црифин и освободить арестованных. Было решено арестовать командный пункт ЭЦЕЛя в мошаве Беэр Яаков. Были сведения, что там находится Бегин. Командовать операцией должен был Симха Шилони, приказ ему передал лично Ицхак Рабин. Шилони: "Среди нас были люди ЭЦЕЛя и ЛЕХИ. Вся атмосфера была единый народ, единый в борьбе. Зачем начинать гражданскую войну? Все это дело мне не нравится", сказал он Рабину. "Я не понимаю, как ты можешь колебаться", ответил ему Рабин, "Ядин и Алон утвердили план операции: залп из пиатов и 2 дюймовых минометов, затем ультиматум сдаться". В 23 часа появился Галили и отменил операцию, "потому что правительство заключило какое то соглашение с ЭЦЕЛем. Люди вернулись на базу довольные и радостные".

Командир бригады "Александрони" Дан Эвен приказал разоружить 37 й батальон, в котором было много людей ЭЦЕЛя. Эли Кац, командир батальона: "Наш лагерь окружили. Мы сидели внутри и ничего не делали. Все равно, я и раньше запретил людям идти в Кфар Виткин, а те, кто ушел вернулись". Эвен объяснил им, что он выполняет приказ: "Я сказал им, что все это дело мне омерзительно. Но нечего делать нам остается только быстро покончить с этим эпизодом и перейти к войне с нашими врагами”. Он послал офицера забрать оружие у батальона. Кац ответил: "Я в армии и не отдам оружия". Я предложил, чтобы офицеры сохранили оружие, а оружие рядовых хранилось на складе под охраной офицеров. Он согласился и сказал: "Мне этого достаточно, потому что ты джентльмен".

Одновременно кампания продолжалась и на политической арене. На заседании Временного государственного совета (временный парламент) ряд депутатов резко критиковал Бен Гуриона. Тот упрямо отстаивал "версию путча". Ответы Бен Гуриона были полны риторики, но не точны в важных деталях. "Ко мне пришел представитель штаба и сообщил, что должен прибыть корабль с оружием, и что они просят помочь в разгрузке. Им сказали: "Корабль должен быть передан правительству". ЭЦЕЛЬ отказался. Нельзя не задать себе вопрос: "Зачем им нужны 5000 винтовок?" Эти винтовки привезли не для народа, не для армии и не для государства. Зачем же тогда их привезли?" На том же заседании Бен Гурион начал искать "формулировку" для орудия, поразившего "Альталены". "Благословенно будет орудие, которое взорвало этот корабль". И затем "Если будет построен Третий храм, орудие будет достойно занять почетное место рядом с ним". Эти выражения отсутствуют в протоколе, но их приводят отчеты журналистов, присутствовавших на заседании. Впоследствии Бен Гурион употреблял "отстоявшуюся" формулу: "святое орудие".

Тем не менее, "гонения" на ЭЦЕЛЬ были ослаблены. Судья Шломо Лувенберг должен был начать расследование дел арестованных эцельников. По сути дела, предполагалось, что он найдет причины освободить всех, кроме пяти командиров, действовавших на самой "Альталене", в Тель Авиве и в Кфар Виткин. ЦАХАЛ обещал полное содействие Лувенбергу, но, как и можно было предвидеть, на "местах" все зависело от конкретных командиров. Здесь мы снова “встретим” Ицхака Рабина, которому, видимо, была отведена достаточно важная роль в “операции”.

Ицхак Мазак описывает посещение одного из лагерей заключенных: "Рабин вошел в барак и начал спорить с Лувенбергом. Судья не соглашался с требованиями Рабина. Рабин достал пистолет и резко сказал ему: "Это военная территория! Если ты не выполнишь мои указания, я применяю оружие". Лувенберг ответил, что он действует от имени министра обороны. Рабин: "А я не получал никаких указаний от Бен Гуриона". Сам Лувенберг не подтверждает и не отрицает этого эпизода, но замечает: "Все это предприятие не было легким делом. Командиры ЦАХАЛа и ПАЛЬМАХа, которые были связаны с операцией "Альталены", хотели продолжать аресты людей, которых они в чем то подозревали".

Однажды Лувенберг пришел в лагерь “Йона", чтобы освободить некоего водителя и вернуть ему конфискованную машину; с ним были юрист Хаим Цадок и еще одно гражданское лицо. Вдруг навстречу им вышел Рабин и спросил, что они здесь делают. Цадок объяснил цель "визита", но Рабин предложил ему удалиться. Цадок настаивал на своем, и тогда Рабин приставил ему к груди пистолет. "Не двигаться!" приказал он. Цадок решил, что оперативный офицер ПАЛЬМАХа шутит. "Ты собираешься стрелять в меня?" спросил он. Через 26 лет Хаим Цадок стал министром юстиции в первом правительстве Рабина. Цадок вспоминает: "Я не помню этого инцидента. Но я не могу с уверенностью сказать, что его не было".

Лувенберг: "Вся история продолжалась 3 4 дня, потому что мне было поручено быстро освободить арестованных. Я хотел побывать во всех местах, где содержались заключенные ЭЦЕЛя. У меня были трудности. Я должен был бороться, чтобы мне позволили исполнять мой долг. Служба Информации (разведки и контрразведки) была против”. Насколько известно, арестованные в здании полицейской станции Каркур не удостоились визита судьи. Их отпустили только спустя три недели. Ярив Аран: "Наша охрана в основном состояла из новых иммигрантов, которые не вполне владели оружием и того меньше ивритом". Отношения между заключенными и охраной были хорошими. Однажды Аран убедил коменданта послать заключенных в Натанию в кино чтобы проветриться. Они поехали на грузовиках в сопровождении двух охранников. У здания кинотеатра бравая охрана передала винтовки заключенным и отбыла в самоволку. По окончании сеанса они не вернулись. "Зеки" потеряли немало времени в поисках своей "вохры". Пока Аран чинил брены ЦАХАЛа, он также разработал план обороны полицейской станции на случай арабской атаки. Разумеется, арестованные получили боевые задания в рамках плана. Тем временем, уже шли бои, и совесть коменданта была неспокойна. Он предложил Арану: "Если ты мне дашь честное слово, я оставлю здесь двух охранников, а остальные пусть пойдут на фронт". Аран: "Я объяснил ему, что если мы захотим, мы уйдем отсюда куда угодно, хотя бы домой. “Мы убегали и из более далеких мест", сказал я ему. Он ответил: "Посмотрим!" Я сказал: "Как ты думаешь, сколько у тебя заключенных?" Он назвал число. Я спросил: "Ты в этом уверен?" Он побледнел".

Но эта "пастораль" подчеркивает, может быть, как и что думал "простой солдат", но она ничего не меняет по сути дела. Бен Гурион разгромил организационную структуру ЭЦЕЛя. ЭЦЕЛЬ как военная организация прекратил свое существование, он породил партию “Херут”, но она пришла на выборы в атмосфере абсолютной гегемонии Бен Гуриона и без официально зарегистрированных военных успехов. Шмуэль Кац говорит: "У меня нет сомнения, что они заранее приготовили нам ловушку. Они нашли удобную минуту "свести счеты", и с помощью обмана и лжи нанесли нам очень тяжелый удар. И организационно, и в смысле престижа".

Действия правительства были предельно последовательны. ЭЦЕЛЬ предложил бесплатно передать ЦАХАЛу склады оружия на юге Франции. ЦАХАЛ отказался оружие, якобы, не соответствует условиям страны. Оружие вернули Франции, одежду и медикаменты послали в страну, 2 самолета (один из них бомбардировщик) передали ЦАХАЛу. Были еще склады оружия в Австрии. Их просто забросили, и потом время от времени австрийские власти обнаруживали еще один тайный бункер ЭЦЕЛя, объявляя, что напали на след очередного неонацистского подполья.

Только в Иерусалиме сохранились части ЭЦЕЛя. Это было связано с тем, что даже летом 1948 г. правительство Бен Гуриона продолжало официально признавать "интернационализацию” Иерусалима. Суверенитет государства на него как бы не распространялся, и поэтому там продолжали существовать все три организации: Хагана, ЭЦЕЛЬ и ЛЕХИ. Между ними уже давно было достигнуто оперативное сотрудничество, но правительство снабжало только "своих". В осажденном городе все было проблемой, между тем бойцы ЭЦЕЛя даже продовольственный паек получали по нормам "гражданского населения", а не боевых частей. Партия "Херут" из своего скудного бюджета финансировала ЭЦЕЛЬ в Иерусалиме.

Бои в Иерусалиме возобновились 9 июля. Основное усилие было направлено на завоевание Старого города. Шалтиэль осуществлял общее командование, он обещал командиру ЭЦЕЛя (Раанан Коhен), что наступление начнется 13 июля. Но оно не началось и 15 го. В этот день Бен Гурион писал: "ЭЦЕЛЬ планирует сейчас самостоятельный захват Иерусалима или, по меньшей мере, самостоятельные операции в Иерусалиме. Положение в Иерусалиме облегчает задачу ЭЦЕЛя, и я опасаюсь, что мы можем оказаться в ситуации более серьезной, чем в случае с "Альталеной". Пока Бен Гурион опасался угрозы со стороны ЭЦЕЛя, Совет Безопасности ООН решил (15 июля) объявить второе перемирие с 17 июля в 5:45 утра. Итак, у Шалтиэля формально оставалось всего два дня. Однако согласие Израиля было обусловлено согласием арабов, а они не утвердили решение Совета Безопасности. Предполагали, что это дает дополнительный день, но все равно, времени было в обрез. И все же Шалтиэль отодвинул операцию еще на один день.

Силы трех организаций атаковали одновременно в ночь с 16 на 17 июля. ЦАХАЛ и ЛЕХИ взорвали специальные заряды ("конус"), которые, однако, не прорвали городских стен. ЭЦЕЛЬ использовал взрывчатку обычным способом, пробил брешь в стене ("Новые ворота") и ворвался в Старый город. Шалтиэль обещал, что если еврейские силы будут "внутри", он игнорирует перемирие, но теперь он не послал ЭЦЕЛю подкреплений для развития успеха. Более того, он потребовал отступления: "Если вы не отступите, мы будем считать вас мятежниками. Мы атакуем вас как врагов и блокируем вам снабжение", вспоминает Шмуэль Кац слова Шалтиэля. Ясно, что в таких условиях ЭЦЕЛЬ был вынужден отступить. Старый город остался в арабских руках до 1967 г., и весь мир (а также и "левые" Израиля) считают Восточный Иерусалим “оккупированной территорией”.

6. Мятеж или провокация?

После первых выборов Кнессет Бен Гурион сформулировал свой известный лозунг: "Любая коалиция, кроме МАКИ (коммунисты) и Херута". Партнерство с партией МАКИ Бен Гурион отвергал из за ее антисионистской идеологии. Но в сионизме партии “Херут” нельзя было сомневаться и все же она была неприемлема для Бен Гуриона. “Противоречие” разрешается весьма просто, если признать следующий достаточно очевидный факт. С точки зрения Бен Гуриона высшая историческая цель сионизма состояла в утверждении абсолютной гегемонии социалистов в Эрец Исраэль.

Альтернативные идеологии (например, религиозный сионизм) Бен Гурион был готов терпеть, только если они не оспаривали эту гегемонию. ЭЦЕЛЬ (под командованием Бегина) предлагал альтернативную политику в самом чувствительной точке вопросе безопасности. Именно поэтому Бен Гурион считал его самым опасным для себя врагом.

До “Альталены” в ишуве не было еще “культа Бен Гуриона”, а ЭЦЕЛЬ еще не стал символом “фашизма” для израильской интеллигенции. Наоборот, в городах (за исключением “Красной Хайфы”) положительное отношение к ЭЦЕЛю и к ревизионизму были обычным явлением. Разумеется, “диктаторские замашки” Бен Гуриона были хорошо известны, но Бен Гурион был достаточно сложной фигурой, и не было до конца понятно, на что он будет готов пойти (тем более, в условиях войны). “Альталена” показала, что он готов идти на все вплоть до убийства евреев. Бен Гурион предложил своим потенциальным партнерам опцию “мягкой диктатуры”, постоянно держа “под полой” угрозу “жестких действий”. Своих союзников Бен Гурион более или менее щедро вознаграждал. Противников он посылал в пустыню политического бездействия без реальных шансов на обозримое будущее. В Израиле не расстреливали и не сажали инакомыслящих в тюрьмы. Преемственность власти осуществлялась через систему развитой мифологии. Исторические обстоятельства способствовали системе: волны алии вскоре утроили население страны, а новые иммигранты знали только “суммарные мифы” Израиль победил в войне, войну вел ПАЛЬМАХ, руководил войной Бен Гурион. Мифологическое сознание производило экстраполяцию и доказывало правоту военного и политического руководства во всех спорных вопросах.

Оказалось, что в Израиле самогипноз и невежество стали базисом власти. Орвелл теоретически предсказал такую возможность, Бен Гурион сознательно притворил ее в жизнь. Известен его афоризм: “Целью войны является победа, и только она сохранится в коллективной памяти. Ход войны и неудачи станут, в самом лучшем случае, историческим материалом. Ему суждено пылиться на забытых полках библиотек”. Бен Гурион и его партия действовали в соответствии с этим афоризмом, старательно заботясь, чтобы “книги оставались на полках”. Тем не менее, три последовательных события существенным образом изменили общественную атмосферу и привели к смене власти. Прежде всего, в 1967 г. арабская угроза вынудила создать правительство национального единства. Этим была разрушена магическая формула “ревизионизм=фашизм”. Затем победа в войне поставила все интеллектуальные течения Израиля перед экзаменом отношения к вновь приобретенным частям исторической родины. “Новое поселенчество” выдвинуло вперед религиозный сионизм. И, наконец, ход и итоги войны Судного дня определили падение социалистических партий. В 1977 г. Бегин сформировал правительство.

Однако весьма скоро выяснилось, что это была чисто политическая победа, почти не затронувшая глубинных слоев общественного сознания. Книги по прежнему “пылились на полках”, и общественность Израиля по прежнему купалась в лучах призрачного солнца “всесильного ЦАХАЛа”, по детски радуясь вечному празднику литургии “религии армии”. Мифология, солнце и литургия создают весьма комфортный микроклимат, но одновременно исключают из поля зрения отрицательные тенденции, которые тем временем развиваются в армии. Слабость армии и ее недостатки открываются руководителям внезапно, в критические минуты принятия ответственных решений, когда им приходится оценивать, на что реально способна (или не способна) наша система безопасности. Тогда вдруг происходят те непредвиденные “политические отступления”, “обманы избирателей”, “переоценки ценностей” и прочие сюрпризы, которые вновь и вновь удивляют граждан Израиля. Никакое правительство и никакой лидер не могут проводить твердого курса во внешней политике, если они не могут опереться на сильную и решительную армию, уверенную в своих силах. Поскольку ЦАХАЛ ныне такой армией уже не является, это положение будет продолжаться, пока в армии не будет произведена решительная реформа. А реформа не будет произведена, пока общественность не осознает ее необходимости. Это произойдет стихийно в результате неудач и поражений или осознанно. Вторая опция кажется предпочтительнее, но для нее есть почти необходимое условие “снять книги с полок библиотек и сдуть с них пыль”. В этом одна их главных целей настоящего исследования.

Но вернемся к “Альталене”. Коллективная интуиция безошибочно определяет ее как кардинальную точку истории страны. Обе стороны вели борьбу за голоса за политическое влияние, реализуемое на первых и во многом определяющих выборах. Разница была в методах борьбы. ЭЦЕЛЬ хотел поднять свой авторитет, привезя оружие для ЦАХАЛа. Бен Гурион охранял свой авторитет, уничтожая оружие привезенное ЭЦЕЛем. “Левые” обвиняют “правых” в попытке мятежа, “правые” обвиняют “левых” в готовности поставить партийные интересы выше интересов государства, даже если речь идет о войне.

Начнем с “мятежа”. "Левые" исследователи пытались найти документальные или интеллектуальные доказательства его существования. Самым солидным "левым" исследованием истории "Альталены" является книга Ури Бренера ("Альталена", 1978). Тем интереснее его конечный вывод: "События "Альталены" постепенно превратились в мятеж постфактум". Чем отличается "мятеж постфактум" от беспорядков, спровоцированных действиями правительства предоставим судить читателю.

Что касается военных аспектов, то, прежде всего, необходимо понять, нужно ли было вообще оружие, привезенное на “Альталене”? Ури Бренер приводит сводную цифру оружия, провезенного Хаганой с декабря по мая, намекая, что оружие “Альталены”, в сущности, было излишним. Во первых, важно не столько общее количество оружия, сколько дефицит, во вторых, он не упоминает, что “Альталена” везла специфические виды оружия, которые Чехословакия не поставляла (противотанковые пиаты, пулеметы “Шпандау”, транспортеры бренов). Вообще кардинальный факт нехватки оружия в Войне за Независимость признается и даже подчеркивается всеми историками и всеми воспоминаниями. Конкретно известно, что оружие, выгруженное в Кфар Виткин, было немедленно использовано в операции "Дани", но бронетранспортеры, например, сгорели на борту “Альталены”.

Не менее остро, чем дефицит оружия, ощущался дефицит командного состава. Бен Гурион писал (16 июня): "Наши потери в командном составе 251. И не прибавился не один командир". И, тем не менее, после "Альталены" немало командиров потеряли должности только из за того, что они были членами ЭЦЕЛя. Среди них были офицеры, имевшие ценный военный опыт.

В Войне за Независимость пали 17 человек из числа прибывших на "Альталене", и многие были ранены. Один взвод в составе 72 го батальона полностью состоял из людей "Альталены". На параде в честь первого Дня Независимости этот взвод был выбран представлять батальон. Разразилась буря в самых высоких кругах, предлагали послать вместо него взвод из "наших людей". Командир батальона настоял на своем: "Взвод "Альталены" будет участвовать в параде".

Таким образом, нет сомнения, что расстрел “Альталены” нанес вред военному усилию страны. Понимал ли это Бен Гурион в процессе кризиса? Трудно дать однозначный ответ. Бен Гурион не обладал серьезным базисом для понимания проблем войны. Представляется возможным, что именно в тот момент он считал, что “большая победа” ему уже обеспечена. Важно отметить, что на начальной фазе инициатива раздувания конфликта принадлежала Галили и Ядину. Они поставляли Бен Гуриону ложную информацию, которую, тот, однако, был склонен принимать, поскольку она отвечала его идеологии и его политическим планам. Лишь на более позднем этапе Бен Гурион начал “дирижировать” событиям, и последствия уже известны нам.

Бен Гурион добился своего, но цена победы была ужасна. Речь идет даже не об упущенных победах и не о территориях, которые можно было бы присоединить, (хотя и это имеет первостепенное значение). Мягкая диктатура Бен Гуриона была прежде всего диктатурой интеллектуальной, и она привела к деградации интеллектуальной жизни страны. В Израиле не было ни Прокопия, ни Сыма Цяня, “Тайные истории” не угрожали нарушить покой официоза. В атмосфере интеллектуального застоя и устойчивой мифологии все идеологические школы были обречены на вырождение. Таков был неизбежный политический результат “Альталены”.

7. Бен Гурион распускает ПАЛЬМАХ

Итак ЭЦЕЛЬ был уничтожен морально (ценой уничтожения оружия, нужного армии), “умеренная” правая альтернатива запугана, власть социалистическим партиям обеспечена на весь обозримый период времени... И все же Бен Гурион не был вполне доволен создавшимся положением. Приглядевшись повнимательнее к описанным выше событиям, мы заметим, что Бен Гурион не столько вел их, сколько был ведом. Развитие кризиса, особенно, в первой, решающей фазе определялось решениями и действиями Ядина, Галили и ПАЛЬМАХа. Ядин вел свою отдельную игру, но за Галили и за ПАЛЬМАХом стояла одна политическая сила партия МАПАМ, “левая альтернатива” Бен Гуриону. Кризис “Альталены”, безусловно, усилил их: левые политики (якобы) первыми разглядели начатки мятежа, а ПАЛЬМАХ успешно его подавил. Это давало им слишком большую силу и, разумеется, за счет Бен Гуриона и его партии. Бен Гурион позволил “обмануть себя” в начале операции, но он не пошел до конца: разгромив только “правую оппозицию”, он разрушил бы политический баланс и автоматически оказался бы “в плену” у своих “левых союзников”. В планы Бен Гурион такой “плен” не входил. Поэтому мы не удивимся, узнав, что в самом скором времени Бен Гурион нанес мощный удар “влево”. Используя свою власть в качестве министра обороны, Бен Гурион распустил ПАЛЬМАХ (точнее говоря штаб ПАЛЬМАХа). Он снова доказал, кто именно является “хозяином” в молодом государстве. Без своей “частной армии” левая группировка уже не представляла серьезной опасности для Бен Гуриона.

Как всегда, первой ласточкой стали новые назначения. Бои мая июня доказали неэффективность существующей системы командования. Теперь впервые были созданы отдельные организационные рамки (“командования”) для Северного, Центрального и Южного направлений. Ядин предложил своих кандидатов на командные должности все как на подбор были пальмахники и члены МАПАМ. Бен Гурион “разбавил” их кандидатурой Мордехая Маклефа, который в прошлом был командиром в Еврейской бригаде. Бен Гурион задумал и более глубокую “революцию” в генеральном штабе, который, по его мнению, был “юденрайн”. Немедленно последовало “второе издание” бунта генералов (гл.33). Снова четыре ведущих командира заявили об отставке (в письме к Бен Гуриону от 1 июля). Лидер МАПАМ Ицхак Бен Аhарон заявил на заседании политической комиссии партии: “Бен Гуриону видится штаб из одних мапайников. Он выводит из штаба всех товарищей, забирает ПАЛЬМАХ из наших рук. Мы хотим, чтобы наши товарищи в правительстве потребовали отставки Бен Гуриона” Столь категорическое требование не было принято. 2 июля на заседании правительства Бен Гурион назвал выступление генералов “политическим мятежом" и сам пригрозил отставкой. Условием Бен Гуриона было окончательное отстранение Галили от армии. Кризис был улажен только в сентябре, и Галили окончательно оставил армию. Теперь Бен Гурион стал готовить роспуск ПАЛЬМАХа.

14 сентября Бен Гурион встретился с командирами ПАЛЬМАХа в киббуце Наан. Пришли 64 человека, из них 60 были членами МАПАМ. Бен Гурион изложил свой взгляд на “исключительное положение ПАЛЬМАХа”, его речь была выдержана в традициях политической риторики. “У артиллерийских частей, скажем, есть определенные технические особенности. Но особенность ПАЛЬМАХа не в этом. Может оказаться, что определенное задание может выполнить только специальное диверсионное подразделение. Это тоже особенность военно технического свойства. В этом ли особенность ПАЛЬМАХа. Мне говорят, что особенность ПАЛЬМАХа политического или идеологического свойства. Приводят мне пример исключительности поведения ПАЛЬМАХа в дни “Альталены”. Действительно ли вы полагаете, что именно в этом особая роль ПАЛЬМАХа? Мне говорят: “Нужны верные бригады!” А я немедленно спрашиваю: “Верные кому?” Наша армия подчиняется правительству. Может быть, особенность ПАЛЬМАХа в том, что он не подчиняется правительству? Если бы существование особого штаба ПАЛЬМАХа было всего лишь административной аномалией, я, быть может, не стал бы им заниматься. Но когда строят отдельную организацию и тем более отдельную в смысле политическом и идеологическом я вижу серьезную опасность для единства армии и государства”. Но Бен Гурион не был до конца последователен. В продолжение своей речи он предположил, что в стране существуют силы, которые хотели бы иметь “вооруженный кулак”, направленный против рабочего движения. “В этом смысле нельзя положиться на всю армию. Будет трудно приказать члену ЭЦЕЛя или ЛЕХИ стрелять в Бегина. Требуются верные батальоны. Они должны быть верны правительству”. И снова, возвращаясь к главной теме: Кто определит, какой партии будут верны батальоны?”

Отвечая Бен Гуриону, пальмахники не выдвинули новых аргументов, но постоянно подчеркивали “правую опасность”, которую может остановить только ПАЛЬМАХ. Шалом Хевлин: “У нас есть и еврейский фашизм, и еврейские реакционеры. Вся наша армия была верна еврейско социалистическому государству”. Йеhуда Декслер: “Я еще хочу посмотреть, что будет на выборах. Надо сохранить ПАЛЬМАХ до окончания выборов. Они (т.е. “правые”) просочились в армию. Если оставить дверь открытой, они будут повсюду. Среди них есть весьма способные люди. Мы знаем, как фашисты обращаются со своими противниками”. Игаль Алон рассказал о своей беседе с израильским дипломатом, который сказал: “Сегодня я служу Бен Гуриону, завтра, может быть, буду служить Гринбойму”. “А если Бегин будет главой правительства?” Если он захватит власть силой нет, если будет избран это все меняет”. “Я ответил ему” продолжил Алон, “что, если Бегин станет премьером, я не сдамся ему живым”.

Два дня спустя Бен Гурион в беседе с начальником генерального штаба подвел итог дискуссии. Он сказал, что командиры ПАЛЬМАХа растеряны и сами не знают, чего хотят. 9 сентября Бен Гурион сообщил начальнику генерального штаба, что он окончательно решил распустить штаб ПАЛЬМАХа. Снова разразилась политическая буря, на страницах газеты “аль hа Мишмар” и на собраниях МАПАМ метались громы и молнии. Но 7 ноября штаб ПАЛЬМАХа провел свое последнее заседание. Было решено выпустить “Книгу ПАЛЬМАХа”.

8. ПАЛЬМАХ и ЦАХАЛ

В январе 1949 г. кончились бои Войны за Независимость. Начались переговоры на Родосе, которые установили линии перемирия. Уже в январе Исраэль Галили резко критиковал правительство и Бен Гуриона за покорность воле Америки и за пренебрежение интересами безопасности государства. “Правительство Израиля должно было отклонить вмешательство и стоять на своем. Отступление из окрестностей Эль Ариша (на Синайском полуострове), Абу Агилы и позиций к юго западу от города Рафиах является грубой военно политической ошибкой”. В апреле он снова резко критиковал “новые веяния” в ЦАХАЛе: “Дисциплина упала настолько, что солдаты интересуются только тем, чтобы их “не поймали”. Их отношение к имуществу, оружию и обязанностям вызывает ужас у старых членов Хаганы”. Довод всегда один: “Теперь это армия, а армия это не Хагана”.

Нет сомнения, что разница между ЦАХАЛем и Хаганой была огромна. Хагана была добровольной подпольной милицией со всеми свойственными ей преимуществами и недостатками. ЦАХАЛ должен был стать регулярной армией со своими недостатками и преимуществами. Галили не видел этой диалектики. Для него привычная Хагана оставалась идеалом, продиктованным к тому же военными теориями Фридриха Энгельса.

В мае 1949 г. были расформированы бригады ПАЛЬМАХа, и офицеры, приближенные к МАПАМ, начали один за другим оставлять ЦАХАЛ. Тех, кто не уходил сам, увольняли. Алон утверждал, что давление исходило "из узкого круга функционеров во главе с Бен Гурионом. Истинную причину следует искать в личных качествах и политических тенденциях человека и близких ему людей". Он же объясняет и "корень" этой политики: "Неверие в собственные силы и опора на внешние силы". Последний заместитель командира ПАЛЬМАХа Ури Бренер: "Бен Гурион не терпит соперников. Ему должно принадлежать последнее слово. Те, кто не принимают его мнения в принципиальных вопросах, обязаны уйти".

Скорее всего, Алон видел глубже, чем Бренер. У Бен Гуриона были достаточно глубокие причины и помимо личных диктаторских тенденций. Еще в 30 е годы левые сионистские партии были известны слепой преданностью Сталину и Советской России. Теперь эти чувства дошли до степени прямого (и добровольного!) идеологического рабства. Яаков Хазан объявил с трибуны Кнессета, что он видит в Советской России свою "вторую Родину". Сталина в партии называли не иначе как "солнцем народов". Меир Яари видел в СССР "надежду народов на национальную социалистическую свободу". Съезд МАПАМ объявил, что "партия считает себя частью мирового лагеря, во главе которого стоит Советский Союз". Соответственно Ицхак Садэ объявил Соединенные Штаты "тюрьмой всего мира".

Израильская служба безопасности следила за развитием событий и мнений во всех партиях, в том числе и в МАПАМ (в письменный стол Меира Яари был вмонтирован микрофон). В своем дневнике Бен Гурион тщательно отмечал конфликты внутри МАПАМ: "Ахдут hа Авода считает себя партией еврейской, а не еврейско арабской. Они против армии без оружия. hа Шомер hа Цаир знает, что в России нельзя достать оружие и не хотят американского оружия. Галили хочет оружия, пусть даже из Америки". Эта запись относится к началу 1951 г., но тенденция была ясна Бен Гуриону и раньше. Абсурдность позиции МАПАМ усиливалась поворотом к антисемитизму в политике Сталина. Первым сигналом было прекращение поставок чешского оружия. Затем начались преследования еврейской культуры в СССР и знаменитые пражские процессы (1952).

Возможно, Бен Гурион был не прав, но он по прежнему опасался влияния МАПАМ в армии. В октябре 1949 г. ушел из ЦАХАЛа Игаль Алон. Вот что он рассказал автору за полгода до своей смерти (1979): "В последний период Войны за Независимость я создал Южный Фронт, а после войны я, естественным образом, продолжал командовать Южным округом. Спустя несколько месяцев я был гостем французской армии в Алжире (тогда еще французская колония). Бен Гурион воспользовался случаем и назначил Моше Даяна на пост командующего Южным округом. Когда я вернулся из Алжира в Париж, во французском генеральном штабе мне сказали, что я уже не командую округом. Я не думаю, что я заслужил такое обращение, хотя я оставался членом МАПАМ и критиковал Бен Гуриона. Вернувшись, я немедленно подал в отставку".

И здесь мы снова вернемся к герою нашей книги Ицхаку Рабину. Ицхак Рабин, заместитель Алона, остался в ЦАХАЛе, более того, он был единственным значительным офицером ПАЛЬМАХа, оставшимся в ЦАХАЛе. Меир Яари писал о нем: "Я не могу сказать о нем ни хорошего, ни плохого. Он докладывал нам о том, что происходит в армии не блеф и не сплетни, а подлинные факты". Но не следует видеть в нем "тайного шпиона партии". Рабин открыто написал начальнику генерального штаба Яакову Дори: "Я командир ПАЛЬМАХа, и я хочу служить в ЦАХАЛе, но мне трудно освободиться от впечатления, что ведущая тенденция в армии состоит в том, чтобы освободиться от всего, что связанно с ПАЛЬМАХом". "Особое положение" Рабина явно требует объяснения.

Следующий интересный эпизод еще больше заострит нашу проблему. В октябре 1949 г. МАПАМ организовала съезд бывших пальмахников. Съезд должен был сплотить ряды и стать демонстрацией политической и общественной силы партии. По указанию Бен Гуриона военнослужащим запретили участвовать в съезде. В день открытия съезда Ицхак Рабин приехал из Беэр Шевы в генеральный штаб с докладом о вооруженном инциденте в районе Бейт Джубрин. Начальник генерального штаба Дори приказал Рабину повторить доклад лично Бен Гуриону. Бен Гурион принял Рабина у себя дома. Он выслушал доклад и начал личную беседу с молодым полковником. Разговор шел о командирах ЦАХАЛа. Об Алоне Бен Гурион сказал: "Отличный боевой командир, но слишком замешан в политике. Он не достаточно понимает политические аспекты, ему не хватает общего взгляда, и он не может определить основные цели на каждом этапе". Разумеется, Бен Гурион прекрасно знал об отношениях между Рабиным и Алоном. Можно было понять, что Бен Гурион обещает Рабину продолжение военной карьеры в обмен на личную верность и политическую нейтральность. Тем временем подходило время открытия съезда. Рабин "сидел на иголках", потому что он уже твердо решил нарушить запрет. Он обратился к министру обороны: "Бен Гурион! Позволь мне задать тебе прямой и честный вопрос. Почему начальник генерального штаба без сомнения, с твоего ведома запретил участие в съезде ПАЛЬМАХа? Зачем нужно было поставить меня и моих товарищей, которые остались в армии, в затруднительное положение, заставить нас выбирать между долгом дисциплины и долгом товарищества?" Вместо ответа Бен Гурион пригласил Рабина отужинать с ним. Рабин отказался. Он поспешил домой, переоделся в гражданское и вместе с Леей поехал на съезд.

Рабин очень точно определил непосредственную цель Бен Гуриона, но его вопрос был абсолютно бессмысленным. Именно этого и хотел Бен Гурион поставить ветеранов ПАЛЬМАХа перед необходимостью выбора. Часть "капитулирует", а против остальных будет готов "компромат" неповиновение приказу. Моральная сторона дела его не смущала. В представлении Бен Гуриона государство было всесильным и абсолютным диктатором, имеющим право отдавать любые приказы. В принципе приблизительно так и обстоит дело согласно букве закона. Принимая во внимание потенциальное многообразие политических условий и невозможность предвидеть все возможные ситуации, нереально думать о создании системы правил (законов), которые точно регламентировали бы деятельность правительства, прежде всего, в таких вопросах, как внешняя политика, безопасность армии и т.п. Ограничения могут иметь только неформальный характер, по сути дела это могут быть только самоограничения, диктуемые благородством, глубоким внутренним демократизмом, осознанным историческим опытом и т.д. Бен Гуриону подобные соображения были чужды. Запрет участвовать в съезде был проявлением того же хода мысли политическая верность представлялась важнее благородных чувств в армии, равно, как влияние ЭЦЕЛя было для Бен Гуриона опаснее нехватки оружия.

"Товарищество" было гордостью и официальной идеологией ПАЛЬМАХа, с точки зрения Рабина оно стояло над требованиями государства. Формальная сторона вопроса не играла решающей роли. Ситуация в известном смысле "перевернулась" в дни второго правительства Рабина (1992 95). Став премьером, Рабин нарушил собственные предвыборные обещания и почти все без исключения базисные положения политики безопасности Израиля, которые считались до этого общенациональным концезусом, как в Израиле, так и среди евреев Америки. Газета "hа Арец" следующим образом определила их позицию: "Задачей государства Израиль является осуществление исторических чаяний евреев на Землю Израиля. Поэтому государство Израиль имеет право расширять свою территорию в результате войн, но не имеет права сокращать ее в качестве платы за мир". Радикальный поворот в политике, естественно, вызвал гневную реакцию у значительной части еврейского населения страны. На все выражения протеста Рабин реагировал вызывающе грубо или даже просто оскорбительно. "Технически" он опирался на парламентское большинство в один голос, к которому он добавил затем "купленные" голоса. Формально он имел на это право. Не формально радикальные изменения требуют широкой поддержки. Такова суть демократии, если она не сводится к игре в выборы.

Рабин мог надеяться, что его политический курс получит поддержку постфактум. Такая "схема" несколько проблематична с точки зрения демократии, но в принципе возможна. Но в Израиле произошло нечто обратное: после первого всплеска эйфории авторитет Рабина начал падать не быстро, но неизменно. Однако Рабин продолжал "прятаться" за формальным большинством и фактически поставил своих оппонентов перед дилеммой: подчиниться фактическому диктату или начать эскалацию парламентской и внепарламентской борьбы. Элементарное знание психологии и истории должны были предсказать, что подобная атмосфера рождает революционный террор. "Первым звонком" стал теракт в Хевроне, который явился полной неожиданностью для правительства и для ЦАХАЛа. Прежде всего, никто в правительстве не знал ни уроков истории, ни реального положения в Хевроне. Кроме того, реализация теракта была возможна только в результате головотяпства и разгильдяйства, которые считались невозможными в ЦАХАЛе, руководимым "самим Рабиным". Элементарное знакомство с историей революционной мысли должно было подсказать, что в скором будущем предстоит переход к террору индивидуальному. Были и прямые предупреждения, но головотяпство и безалаберность уже настолько прочно укоренились в системе безопасности, руководимой Рабиным, что первый же акт "центрального террора" оказался "успешным". Игаль Амир убил Ицхака Рабина вечером 4 ноября на площади Царей Израиля.

Но сейчас мы вернемся в 1949 г., и к нашей "загадке" почему Бен Гурион не выставил Рабина из ЦАХАЛа? Ответ не может быть абсолютно прост и однозначен. Бен Гуриону с одной стороны было выгодно оставить Рабина (разумеется, "приручив" его), а с другой стороны (сколь это ни парадоксально) он чувствовал себя в чем то обязанным Рабину.

Прежде всего, сравним судьбы ЭЦЕЛя и ПАЛЬМАХа. Оба были разгромлены организационно. Но на этом сходство кончается. Бен Гурион прилагал не мало энергии, чтобы вытравить всякую положительную память об ЭЦЕЛе, но мифическая слава ПАЛЬМАХа была нужна Бен Гуриону как один их важнейших столпов его личного мифа и мифа всего социалистического сионизма. Славу ПАЛЬМАХа следовало сохранить и умножить (пропагандистскими манипуляциями), но служить она должна Бен Гуриону, а не его "левым конкурентам". Трудно было найти фигуру, более удобную для этой цели, чем "прирученный" Рабин в прошлом второй человек в ПАЛЬМАХе и "протеже" самого Алона.

Обратимся к проблемам идеологии. Ревизионисты для Бен Гуриона были принципиальными противниками, и он прилагал все усилия, чтобы возложить на них все возможные и невозможные обвинения и вытолкнуть их в политическую пустыню. Отношение к "левой оппозиции" было иным, от них требовали только отказаться от претензии на власть, которой надлежало оставаться в руках МАПАЙ. Более того, чем дальше тем больше сказывалось интеллектуальная бесплодность "центристского социализма". Наследникам Бен Гуриона "левые идеологи" были уже необходимы как единственный возможный интеллектуальный противовес идеологическим альтернативам. Результаты этого процесса открылись в полной мере после выборов 1992 г., когда оказалось, что партия "Авода" находится в полном идеологическом плену у движения МЕРЕЦ. Еще раньше тот же процесс наметился в области безопасности страны, когда Голда Меир, не располагая военными знаниями, полностью положилась на мнения своих "тайных советников" Галили и Алона.

9. "Альталена" трамплин для карьеры

После того как Игаль Алон ушел из ЦАХАЛа, Рабин на некоторое время занял его пост. Но вскоре он был отстранен от командования Южным округом и "остался без работы". Летом 1949 г. Хаим Ласков взял его к себе на должность начальника курсов командиров батальона. Ласков был известен как адепт английской военной школы в области тактики и организации, а также как один из самых упорных и принципиальных противников ПАЛЬМАХа в ЦАХАЛе, и поэтому Рабин имел все основания отнестись к его предложению с опаской. Но Ласков пошел еще дальше: оказывается, он хотел, чтобы Рабин привел с собой своих старых товарищей по ПАЛЬМАХу. "Приведи их, и я позабочусь, чтобы они не потеряли чинов и положения. Вместе мы выработаем новую боевую школу ЦАХАЛа". Я не поверил, но Ласков сдержал свое слово. Он превратил курс командиров батальона в "убежище для пальмахников". ("Послужной список", стр. 83). Среди них мы встретим немало "старых знакомых" Хаим Бар Лев, Узи Наркисс, Цви Замир, Итиэль Амихай, Ури Банер и Давид Эльазар. Все они были преподавателями, и только один преподаватель был из числа ветеранов Бригады Аhарон Ярив.

Слайтер (стр. 82) отмечает, что Рабин оставался "пальмахником в душе", он предпочитал маленькое подразделение с узким кругом товарищей современной и хорошо организованной армии. Слайтер приводит также слова одного из коллег Рабина, сказанные в начале 50 х гг. (!): "Рабин считал, что командование бригадой в принципе не отличается от командования ротой. В его голове твердо сидели концепции ПАЛЬМАХа, они были частью его мировоззрения". Позволив Рабину "произвести революцию", Ласков, несомненно, в какой то мере поступился своими профессиональными принципами. Объяснение позволит пролить свет на атмосферу внутри молодого ЦАХАЛа.

Командиры группировались вокруг трех "партий" ПАЛЬМАХ, офицеры Хаганы и ветераны Бригады. С осени 1948 г. последние две "партии" установили негласный блок против ПАЛЬМАХа. Но Ласков находился на особом положении. По определению одного из коллег, знавших его еще по Бригаде, он был "прям как линейка". Поэтому Ласков не мог найти своего места в политической кухне армейской верхушки. Ласков не скрывал своего мнения о концепциях и тактических приемах, принятых в ПАЛЬМАХе и в Хагане. В итоге он безнадежно рассорился с аппаратом генерального штаба. Бен Гурион ценил Ласкова, но явно предпочитал Маклефа. Ласков остался вне "партий" и его потихоньку "спихнули" на должность командира офицерских курсов, где можно было использовать его профессиональные знания, держа вдали от силовых центров влияния.

Вполне реально предположить, что Ласков искал "поддержки". "Ссыльный" Рабин был для него удачно подвернувшимся шансом, через него Ласков мог получить поддержку как бывших командиров ПАЛЬМАХа, так и партии МАПАМ. Не следует судить его слишком строго, виноваты были те, кто перенес в ЦАХАЛ правила политической борьбы и создал атмосферу, в которой партийная идентификация была необходимостью.

Такова была техническая сторона "обновления" армейской карьеры Рабина. Но она не решает принципиального вопроса, поставленного нами раньше: почему Рабин "уцелел" там, где были уволены в отставку более способные и известные командиры? Все данные говорят за то, что ключевым моментом была "Альталена". Бен Гурион позволил Галили и Ядину втянуть себя в чрезвычайно опасную игру. Бен Гурион очень хотел бы раздавить ЭЦЕЛЬ, но не менее того он хотел избежать "большой крови". Он должен был оставаться (по крайней мере, в мифологическом плане) общенациональном лидером. События на набережной Тель Авива показали, что гражданская война по прежнему является "табу" для большинства евреев, и Бен Гурион принял это к сведению. Только левые партии и ПАЛЬМАХ были готовы проливать еврейскую кровь (вести "классовую борьбу"), готовы не только теоретически, но и практически. Они разгромили ЭЦЕЛЬ и притом относительно "малой кровью", благодаря чему Бен Гурион вышел из этой истории более или менее "чистым". За все это полагалось платить, но плата должна была усилить "левых" и создать новую угрозу. Интуитивно Бен Гурион принял типичное "политическое решение" он выбрал одного "представителя" и дал ему "премию", причем обусловленную "политической верностью".

"Премию" получил Рабин, который волею случая командовал боем на пляже Тель Авива, второй человек в ПАЛЬМАХе и слишком слабый, чтобы представлять угрозу для Бен Гуриона. Основу логически необъяснимой карьеры Ицхака Рабина нужно искать в крови "Альталены" и в партийных расчетах Бен Гуриона.