Израиль в шаге от создания государства. Альталена.

Во-первых, они дрались всего лишь за победу, а для евреев ставкой была жизнь, - и это сознавали все, от мала до велика. Тем более, что уходившие прямо с транспортов на фронт прибывали из Европы, а этих, выживших, уже трудно было чем-то напугать. К тому же, арабские ополчения, в отличие от еврейских, для которых военная подготовка была нормой жизни, мало понимали, что такое дисциплина, не знали элементарных премудростей, а их лидеры, мягко говоря, не понимали друг друга. А то и хуже. Мало что, как выяснилось, меняла и поддержка извне: качество арабских армий оставляло желать лучшего.

Ливанские части ничем не отличались от тех же ополчений, сирийские выглядели более прилично, но коррупция была такая, что первые несколько месяцев солдатикам приходилось воевать без патронов, а по итогам войны офицерскому корпусу пришлось делать переворот и разбираться со снабженцами.

Египет, по большому счету, не понимал, ради чего воюет - "священная война" велась, в основном, в угоду национальной интеллигенции и муллам, так что особого героизма потомки фараонов не являли, хотя быстрее лани тоже бегали редко. Единственной серьезной, реальной силой, как и предполагалось до событий, проявил себя трансиорданской "Арабский Легион", но братья по оружию не очень доверяли старому Абдалле. И как показала жизнь, были правы. Не без труда, но все-таки вытеснив еврейские формирования из Святого Города (центра Иерусалима) и с большей части земель, ныне именуемых Палестинской Автономией, мудрый потомок Пророка забил на все и затормозил войска.

Позже командующий легиона, Джон Глабб, признал в мемуарах, что реальной целью короля была исключительно "оккупация как можно большей части Палестины, отведённой для арабов планом ООН 1947 года". То есть, человек забрал свое, свое, кровное (Трансиорданию-то отрезали от Большой Палестины всего за 30 лет до того, силком), а что касается евреев, так, собственно, ничего против существования Израиля, если тот сумеет отбиться, Его Хашимитское Величество не имел.

На евреев, в общем, играл и "международный концерт". Лондон, понятно, сочувствовал арабам, но тихо, чтобы не сердить Америку, Америка подыгрывала в обе стороны, Европа, на какое-то время пристыженная известными кадрами из Дахау, помогала Израилю, чем могла. А что особенно важно, сходную, даже еще более ясно выраженную позицию занимал Сталин, уважение к которому выросло почти до уровня уважения к Марксу (позже разного рода силам придется очень постараться, чтобы науськать Москву на Тель-Авив, а Тель-Авив на Москву). Ну и, понятно, изо всех сил старались сами евреи. Первым законодательным актом новенькой страны стал изданный 26 мая указ о создании Армии Обороны Израиля (ЦАХАЛ).

Отныне именно она стала единственной законной вооружённой силой в стране. Партийные формирования обязаны были войти в ее состав (остаться самим собой им позволили только в тогда "автономном" Иерусалиме). Не возразил никто. И Бегин, и Шамир вполне соглашались с тем, что армия у государства может быть только одна. Правда, учитывая лютую, годами культивируемую ненависть социал-сионистов к "фашистам Жаботинского", а так же и вполне взаимные чувства правых после операции "Сезон", на первых порах "ревизионистам" позволили формировать в ЦАХАЛе отдельные части. Так сказать, во избежание. Ну и воевали, понемногу учась взаимопониманию. Но получалось не очень хорошо. Требовалось оружие. Много оружия, хорошего и разного, и чем больше, тем лучше. А тут, как назло, через несколько недель после старта случилось перемирие, на время которого поставки оружия были запрещены ООН, и у ЦАХАЛа возникла проблема. Запрет, конечно, распространялся на всех, но арабам железо шло через границу от братьев, и хрен проследишь, а вот Израиль мог рассчитывать только на поставки морем, которое контролировали всегда готовые услужить англичане и их канадцы.

Вот в такой ситуации и двинулся из Франции к берегам Святой земли десантно-транспортный корабль "Альталена", списанный по старости из Royal Navy, купленный по случаю "Иргуном" и под завязку загруженный оружием. Все это было куплено еще в мае, так что никаких нарушений не было, и Бегин тогда же сообщил властям, что "игрушки закуплены для всех". А "игрушек" было весьма солидно: 5000 винтовок, 4 млн патронов, 300 автоматов, 150 минометов, 5 БТР, тысячи авиабомб, да еще и более девяти сотен волонтеров "Иргуна" на борту. Правда, по ряду причин судно отплыло позже, в связи с чем выглядело уже как контрабанда, но кому надо, были в курсе и Бен-Гурион даже отдал подробные распоряжения о встрече и разгрузке.

Везти прямо в Тель-Авив было нельзя (перемирие же!), поэтому власти приказали разгружать в безлюдном месте, а вот по поводу дележа возникли разногласия. Власти не возражали против передачи 20 % груза "иерусалимским" батальонам "Иргуна", но в вопрос о распределении обновок в ЦАХАЛе требовали не вмешиваться. Типа, армия - это дело государства, а не общественной организации. Что, в общем, не вызывало бы сомнений, не знай Бегин из писем свох бойцов, что на фронте части, сформированные "иргуновцами", снабжаются по остаточному принципу даже питанием.

Власть, пусть уже сто раз государственная, продолжала ощущать себя, в первую очередь, партией, а потому прежде всего снабжала всем, что Господь пошлет, свои "ударные роты". На взгляд любого нормального человека, это ни в какие ворота не лезло. Как писал в своем дневнике Бегин, вопрос об оружии стал для него вопросом чести: он не мог допустить, чтобы "его храбрые мальчики" шли в бой с голыми руками или всяким старьем, прокладывая дорогу "правильно ориентированным" товарищам. По этому поводу переговоры шли несколько дней подряд, и в конце концов, более или менее устраивающий всех вариант был найден. Правда, в свете всего, случившегося вскоре, возникла официальная версия, согласно которой власти разгрузку оружия запретили.

На этом тупо стояли десятилетиями, пока, спустя много лет, когда уже все стало историей, не начали просачиваться сведения о том, что все таки было согласовано, причем Бегин пошел на все условия властей. "Мы пришли к пониманию и соглашению, - вспоминал руководитель операции , а позже известный историк Шмуэль Кац, - но я, правда, не уверен, что оно вообще было подписано". В общем, по понятиям ишува, в подписаниях и не было нужды: все всех знали, а дело все равно было неофициальное. При этом разгрузка судна, по предложению представителя правительства, поручалась самим же "иргуновцам", и это, по мнению Ури Мильштейна, было ловушкой, подготовленной некоторыми министрами-социалистами.

Сразу после переговоров Бен-Гуриону был представлен доклад о том, что Бегин собирается создать "армию в армии" и устроить "фашистский переворот". Ничего абсурднее представить было невозможно. "Они просто обманули Бегина, а затем еще и утверждали, что никакого соглашения не было, - пишет тот же Шмуэль Кац. - Они придумали и распространили фантастическую версию о том, что ЭЦЕЛ намеревался привезти в Израиль бойцов и оружие для захвата власти". Так оно, судя по всем дальнейшему, и было, но Бен-Гурион, подозрительный и нетерпимый к инакомыслящим, охотно поверил, поскольку ему очень не нравился факт пополнения "Иргуна" тысячью новых бойцов, а раз повод растоптать опасных оппонентов был налицо, правда не была приоритетом. Тем более, что доказательств наличия договоренности не было (многие исследователи считают поведение Бегина в этом случае "преступным идеализмом", что, в общем, верно - ему, по идее, следовало бы, как минимум, переговорить с самим Бен-Гурионом). В результате, правительство официально заявило, что "Иргун" незаконно везет в страну оружие и нарушает мораторий. Это была дикая подстава, и власти сами себя заводили: по мнению Бернарда Авишаи, страх перед путчем был "истеричным", учитывая несоразмерность сил отрядов "экстремистов" и правительства.

Теперь согласованная выгрузка выглядела, как "дезертирство". Люди работали, ни о чем не подозревая, а инициаторы интриги уже вовсю накручивали Бен-Гуриона, требуя срочно арестовать Бегина и распустить "Иргун". Знал ли сам премьер, что его держат за болвана, неведомо по сей день, но что он был в истерике, очевидно, и все его речи в этот день были выдержаны строго в тоне "Или мы, или они". Для конфискации оружия был срочно вызван с фронта батальон майора Даяна, укомплектованной молодежью из самых левых кибуцев, и как только он прибыл на место, командующий зоны, в которой происходила разгрузка, объявил "ревизионистам" ультиматум: сдать оружие "в течение 10 минут".

Срок явно нереальный, - по признанию самого автора приказа, он был дан специально, чтобы "не дать командующему Иргун времени для долгих размышлений и получить преимущество внезапности", - и в итоге был таки открыт огонь. Шесть "иргуновцев" были убиты мгновенно, остальные залегли и, отстреливаясь, убили двух бойцов Даяна (сам он доказывал, что его бойцы огня не открывали, но свидетелей обратного было слишком много).

Позже стало известно, что в это же время в разных местах страны прошли стычки между "иргуновцами", устремившимися на помощь Бегину, и отрядами, имевшими задачу не пропускать. Огонь по "дезертирам" открывали без предупреждения, несколько "иргуновцев" были убиты. Тем временем, у места выгрузки появился канадский эсминец (как бы случайно) и обстрелял "нарушителей моратория". На борту появились убитые, и Бегин, - он уже поднялся на борт, - приказал идти в Тель-Авив, надеясь, что на виду у множества людей власти постесняются продолжать в том же духе. Одновременно он выпустил собственный манифест, выражавший полную лояльность правительству и полное же непонимание происходящего, прося о диалоге. Его, однако, никто не собирался слушать.

Глубокой ночью корабль подошел к Тель-Авиву и был посажен на мель, - по мнению Ури Мильштейна, "специально, в знак отсутствия черных замыслов". По большому счету, теперь, когда свидетелями стали все желающие, груз, согласно условиям перемирия, выгружать вообще было нельзя, однако Бегина это мало интересовало. Он привез оружие, он обязался сдать его правительству, правительство учинило беспредел, и теперь оставалось или уводить "Альталену" (что было уже технически невозможно), или высаживаться на берег. И в этот самый момент, как официально считается, Бен-Гурион лег спать, получив заверения ближнего круга, что все в порядке и "Альталена" уже сдалась. А когда проснулся, узнал, что все совсем не так: "иргуновцы" ночью все же начали переправлять на берег, занимая позиции у штаба ударных рот "Хаганы".

Началась очередная истерика на грани инфаркта. Премьера уже не надо было даже накручивать, он убедил себя, что Бегин пришел по его социалистическую душу и был готов на все. Ни о каких переговорах речи не было, пытавшимся возражать, затыкали рты. Был отдан приказ изымать все оружие без каких-либо условий, а при малейшем неподчинении открывать огонь, причем премьер отверг любые варианты "мирного" или "бескровного" захвата судна. По его мнению, "только полное уничтожение груза" могло "предотвратить гражданскую войну". Судя по всему, - во всяком случае, так полагает Ури Мильштейн, логика которого мне кажется убедительной, Бен Гурион сознательно шёл на обострение, стремясь "политически растоптать Бегина" и ради столь святой цели жертвуя даже позарез необходимым армии оружием.

А тем временем, на набережной собралась огромная толпа и далеко не все хорошо отзывались о правительстве, и очень многие сочувствовали попавшему, как кур в ощип главе "Иргуна". В этот момент, последуй с "Альталены" приказ, "ревизионисты", которых в столице было немало, могли легко устроить переворот и смести правительство: как вспоминал Амихай Паглин, глава оперативного штаба "Иргун", ему несколько раз предлагали "если потребуется, изничтожить (wipe out) Бен-Гуриона, и его кабинет". Однако дисциплина в организации была железная, и хотя в какой-то момент сил у "ревизионистов" было больше, чем у правительства, действовать без прямого разрешения никто не смел, а с "Альталены" указаний не поступало: позже Бегин заявил, что ему было бы достаточно "лишь пошевелить пальцем", чтобы уничтожить Бен Гуриона, который "был так смел, поскольку знал, что я не пошевелю". Вероятно, так оно и есть, - во всяком случае, по мнению Джеральда Сапира, "имей они дело не с Бегином, а с Шамиром или даже Елин-Мором, приказ атаковать вряд ли мог бы иметь место".

В целом, ситуация сложилась сюрреалистическая. Правительство требовало "максимальной суровости". Причем предельно категорично. Некоторые исследователи, типа того же Шмуэля Каца, уверены что "вся история с затоплением "Альталены" была попыткой убийства Бегина, до конца не верившего в интригу и опрометчиво поднявшегося на борт". Однако охотников быть максимально суровыми не очень-то наблюдалось даже среди идеологически подкованных ребят из "Хаганы". Генералы колебались, "плохо слышали" по телефону, их отстраняли, присылали других, более решительных. План разбомбить судно нафиг с воздуха пришлось отменить в связи с отказом летчиков, причем на очередную просьбу (уже не приказ) начальства, один из самых лихих асов Израиля капитан Уильям Лихтман (доброволец из США) ответил:"Я приехал сюда, чтобы драться с арабами. Это то, что я знаю, и это то, что меня интересует", пообещав своим подчиненным, что каждому, кто посмеет согласиться, лично "всадит ему пулю в глотку. Это будет лучшее, что я сделаю в своей жизни".

Примерно также повели себя и артиллеристы - с огромным трудом удалось уговорить только двоих, добровольца из Кейптауна и бывшего советского офицера. На одно орудие хватило. Учитывая, что на "Альталене" пушек, причем, более современных, было куда больше и снарядов хватало, подавить эту недобатарею Бегину не составляло никакого труда, но это был Бегин, и потому стрельба прошла безнаказанно. На судне начался пожар, и капитан, вопреки приказу лидера "Иргун", намеревавшегося умереть, но не сдаться, приказал оставить корабль, - и берега начали стрелять по спасавшимся вплавь. Естественно, впоследствии и Бен Гурион, и военные это отрицали. Но неубедительно. Факт же расстрела и сразу, и позже подтвердили слишком многие. И Монро Файн, капитан "Альталены", американский гражданин, никак не заинтересованный в политике. И бойцы отряда, стрелявшего по судну. И очевидцы, два добровольца из Англии. И даже один из руководителей обстрела, будущий премьер Ицхак Рабин, объяснявший спустя годы, что "Старая ненависть к этим людям, которую несли в себе наши люди, нашла выход в силе огня". Впрочем, есть мнение, что именно он и отдал приказ стрелять по плывущим.

В гавани царила анархия. Вообще, ситуация висела на волоске. Несмотря на то, что в город уже стягивались армейские подразделения (а если точнее, части, сформированные из бывших партийных отрядов социал-сионистов), получившие приказ "восстановить порядок и разоружить мятежников". Однако исход противостояния, получившего кодовое название "Операция Техор", мало кто мог прогнозировать: "фашистов" (Бен-Гурион иначе их уже не называл) было меньше, но качество бойцов было очень высоким и командование "Иргуна" заявило, что готово сражаться. Начались перестрелки, далеко не всегда завершавшиеся удачно для правительственных сил, трупы уже исчислялись десятками. И вновь, уже второй раз (первый, как мы помним, был во время операции "Сезон") гражданскую войну предотвратил Бегин.

Его выступление по радио вошло в историю, как "речь слез", - обычно сдержанный и спокойный, на сей раз он был на пределе. Правительство ведет себя, как последние подлецы и двурушники, - заявил он. - Бен-Гурион совершил "не только преступление, но и глупость", пытаясь физически устранить политического оппонента и приписывая оппоненту то, что болен сам. "Этот дурак, этот слепой идиот" не понимает, что у бойцов "Иргуна" тоже есть предел терпения, а мертвый Бегин не сможет помешать им "разобраться с интриганами". Однако, пока он, Бегин, жив, "Иргун" "ни при каких обстоятельствах" не откроет огонь. "Не будет гражданской войны, когда враг стоит у ворот. Да здравствует Израиль!".

Через несколько минут после завершения речи, штаб "Иргуна" отдал всем подразделениям приказ складывать оружие. Починились все. Около 300 человек было задержано, пятеро из них официально арестованы за "мятеж", однако вскоре, в связи с полным отсутствием доказательств, освобождены. Социалисты бились в оргазме. Сам Бен-Гурион пытался сохранять сдержанность, удовлетворенно отмечая, что "предотвратил большое несчастье, спас демократию и уберег сионистскую мечту от погружения в фашизм", но инициаторы интриги эмоций не скрывали. "У меня было ощущение праздника, - докладывал партийному активу будущий премьер Леви Эшколь. - Мы раздавили голову этой гадюке. Когда дым начал подниматься над кораблем, я почему-то увидел перед собой развалины Бастилии". Следует отметить, повод ликовать у социал-сионистов имелся: не мытьем, так катаньем, опаснейшего оппонента, наконец, поставили на колени. Разоруженный "Иргун" был распущен, его отряды в составе ЦАХАЛа - расформированы, а бойцы рассеяны по "идеологически правильным частям". Заодно то же самое сделали и с ЛЕХИ. Боевые части обеих "ревизионистских" организаций, как самостоятельные подразделения остались только в "автономном" Иерусалиме.

А между тем, удивительную активность и прыть проявлял челночащий по территории граф Фольке Бернадот, активно спасавший евреев в эпоху нацизма, а теперь назначенный ООН специальным уполномоченным по достижению мира. Приняв назначение сразу после начала войны, граф взялся за дело, засучив рукава, и достиг многого, добившись согласия сторон заключить с 11 июня перемирие на месяц (того самого, из-за которого была формально невозможна разгрузка Альталены") и пытаясь добиться мира.

Это, правда, не получилось, поскольку его предложения подразумевали запрет на въезд в страну людей призывного возраста, а любые ограничения иммиграции были для правительства Израиля "красной чертой", однако на основе предложений был разработан компромиссный план. Идея сводилась, фактически, к разделу территории "арабской Палестины" между Израилем и Трансиорданией, и была хороша тем, что решала вопрос о беженцах, которых умный швед считал "потенциальной проблемой на десятилетия вперед". На взгляд Бернадота, беженцев мог бы принять король Абдалла, а Израиль взамен должен был поступиться частью своих "законных" территорий, а главное, отказаться от претензий на Иерусалим, который, по мысли посредника, должен был отойти арабам (то есть, по большому счету, тому же Абдалле).

Доволен предложениями, однако, остался только старый король, да еще в какой-то мере англичане. Арабскую сторону в целом это не устраивало (она вообще не собиралась мириться с тем, что евреи получат хоть что-то), а для евреев вопрос об Иерусалиме обсуждению не подлежал. А когда проект резко раскритиковал представитель Украины в ООН, от имени СССР заявивший, что "такие уступки со стороны Израиля подразумевают его уничтожение", вопрос был вообще закрыт, и Бернадот взялся за его улучшение с учетом замечаний, с которым и выступил 16 сентября.

Вопрос о территориях теперь был слегка скорректирован, но еврейские поселения Негева все-таки предлагалось упразднить, а Иерусалим, как "общий" город, отдать под контроль ООН. Этот проект встретил полное одобрение со стороны Штатов (по мнению практически всех исследователей, именно их интересы были учтены графом при доработке), вызвал интерес у арабских монархов, но, - тотчас же, - и полное неприятие израильской стороны, сознававшей, что на сей раз идея графа не может быть принята (как сказано в мемуарах Бен-Гуриона и Моше Даяна, этот план "сводил на нет все уже достигнутые военные успехи".

Действительно, такая вероятность была. Но вероятностью и осталась. На следующий день, 17 сентября, посредника экстерминировали. Прямо в автомобиле, во время проверки документов. Словно в боевике: израильский военный джип перекрыл путь колонне, трое солдат занялись аусвайсами, а четвертый, появившись, как указывали потом свидетели, "словно ниоткуда", просунув в окно автомобиля ручной пулемет, изрешетил графа вместе с секретарем так, что надежд на медицину не оставалось. После чего "патруль" скрылся с места преступления так быстро, что даже описать "великолепную четверку" никто из очевидцев потом толком не смог. Однако, похоже, надобности и не было.

Еще даже не началось расследование (с этим почему-то задержались на целые сутки), но уже через час в Тель-Авиве заявили, что "подлое преступление" - дело рук некоего "Отечественного Фронта", организации, о которой ни до того, ни после того никто ничего не слышал. В унисон, по всей территории Израиля (включая Иерусалим, где работала не армия, а "Хагана") пошли разгромы явок ЛЕХИ и аресты всех, имеющих хоть какое-то отношение к организации. Одновременно приказ самораспуститься и, - под угрозой объявления "бандой террористов", - в течении 24 часов сдать оружие получил иерусалимский отряд "Иргун". Вариантов не было. Уже 20 сентября "ревизионистское" подполье прекратило существование. Естественно, поползли слухи. Их никто не опровергал, но формальных обвинений так никому и не предъявили.

Всех задержанных, в том числе и "обер-кинжальщика" Натана Елин-Мора, отпустили с миром "в связи с отсутствием улик", и дело ушло в классический "висяк", каковым по сей день и благополучно остается. Хотя в нынешнем Израиле по умолчанию полагается считать, что грохнули опасно настырного шведа все-таки парни из ЛЕХИ, а обсуждать шероховатости, которых в теме полным-полно, по такому же умолчанию считается неприличным. Впрочем, кто бы ни стоял за стрелком, своего он добился. Скандал был жуткий, ООН поставила вопрос ребром, от Израиля ультимативно потребовали согласиться на план покойного графа, Израиль намекнул, что готов, но только в случае, если согласятся арабы, лидеры арабов уперлись рогом, - и все ушло в пар. Война продолжалась.

Но тут уже завершается рассказ об идее. Идея, собственно говоря, кончилась и началось государство, - обычное государство, со своими взлетами, падениями, мифами, легендами и скелетами в шкафу, - о котором тоже можно многое рассказать. Но это уже совсем другая история…