ВАРШАВСКОЕ ГЕТТО

Массовая депортация

«В отношении евреев я исхожу только из надежды на их исчезновение, — говорил Франк 16 декабря 1941 г. — Но что же должно с ними произойти? Вы думаете, что их расселят по деревням в Остланде? Нам в Бер-лине сказали: чего тут церемониться — нам в Остланде и Рейхскомиссариате тоже нечего с ними делать, ликвидируйте их сами. Господа, я должен просить вас вооружиться против какой бы то ни было жалостливости. Нам нужно уничтожать евреев повсюду, где бы мы их ни встретили и где только возможно, чтобы сохранить все здание империи... Нельзя со старыми взглядами подходить к таким гигантским неповторимым событиям».

Последние месяцы жизни гетто, предшествовавшие массовой депортации, характе-ризовались все возраставшим напряжением: все больше доходило сведений и распространялось слухов о высылках из других гетто и из населенных пунктов в оккупированной Польше. Относительное улучшение положения произошло благодаря тому, что многие люди нашли работу, а также тому, что с фронта поступали обнадеживающие известия, вселявшие оптимизм и веру в освобождение.

Рахель Ойербах. «На улицах Варшавы» Варшава, 29 мая 1942 года.

Сегодня я целый час просидела в одном из «скверов». Впечатление глубокое. Впервые мне приходится видеть этой весной цветущие кусты, я даже заметила ростки, только что пробившиеся наружу из земли. На деревьях молодые побеги. Листья, поблескивая на солнце, тихо шелестят на ветру... Я видела детей, носившихся между деревьев. Кто-то на днях мне рассказывал о том, как, идя по улице позади двух маленьких девочек, он услыхал их разговор. Девятилетняя девочка рассказывала пятилетней о парке Лазеньки в Варшаве. Рассказ звучал наподобие сказки: «Такой большущий, большущий, большущий парк, и в него входили бесплатно». (Младшая девочка, с изумлением: «Правда, что совсем без денег?»). «Там были дорожки и клумбы с цветами («Что такое клумбы с цветами?») и пруд с лебедями» («А что такое пруд? Что такое лебеди?»).

В гетто начались ночные налеты немецкой полиции, сеявшие тяжелое недоумение и панику: полицейские являлись за конкретными людьми, выводили их из домов и расстреливали неподалеку. Гестапо присматривалось к оживлению подпольной деятельности в Варшавском гетто. Весной—летом 1942 г. по гетто прокатилась волна арестов и убийств по заранее подготовленным нацистами спискам. В ночь на 18 апреля были убиты 52 человека, принимавших то или иное участие в выпуске нелегальной прессы, а также ряд контрабандистов, работников подпольных пекарен и даже ставших по тем или иным причинам ненужными еврейских гестаповцев. Их трупы были выбро-шены на улицу. В мае немецкие органы безопасности уничтожили в Варшавском гетто еще 189 человек. На крышах и в подворотнях кара-улили переодетые под евреев немецкие жандармы. Немало людей арестовала и выдала немцам еврейская полиция. При попытке вынести из гетто типографское оборудование в руки нацистов попали Пинкус Картин и Самуэль Меретик.. 3 июля было объявлено о расстреле еще 110 евреев, в том числе десяти полицейских. Утверждалось, что они были убиты в во-оруженной схватке между еврейскими рабочими и польской полицией на Восточном вокзале.

Адам Черняков встретился с активистами подполья и предложил воздержаться от издания подпольной прессы, так как немцы утверждали, что именно подпольная пресса является причиной казней. На совещании, которое провели лидеры подполья, было решено, что утверждение немцев ложно; выпуск подпольных газет не только не прекратился, но стал еще более интенсивным. Подпольщики исходили из того факта, что и в других местах, где не было подпольных изданий или обширной подпольной деятельности, немцы тоже уничтожили большое число людей.

Отрывки из дневника и записок И. Рингельблюма (1942 года) «Онег Шабат»

Кажется, что все дозволено. Даже подпольные польские публикации были отпечатаны и распространены в гетто. Населению казалось, что немцам почти все равно, что думают и как поступают евреи. Люди считали, что немцев интересует только слежка за еврейскими товарами, деньгами и валютой. Духовная сторона еврейской жизни вроде бы их не касалась. Выяснилось, что это мнение было ошибочным. Кровавая пятница, когда расстреляли издателей и распрост-ранителей подпольных газет, послужила доказательством тому, что немцам не безразлично, что происходит у евреев. В особенности все, что связано с поляками. Деятели общины пытались воспользоваться этим кровавым днем для того, чтобы совершенно подавить общественно-политическую жизнь в гетто. Во-первых, был распространен слух о том, что «пятница» была возмездием за распростра-нение подпольной прессы и что от немцев поступило предуп-реждение о том, что если подобные издания будут выпущены вновь, то с Варшавой будет то же, что и с Люблином, - а именно, все еврейское население будет депортировано. Но здесь возникает вопрос: почему же, в таком случае, в Радоме и в других городах были осуществлены точно такие же убийства - то есть путем расстрела во дворах домов?

Подобные карательные акции повсюду предшествовали депортациям. За первыми акциями по уничтожению евреев последовали и другие, меньшего масштаба; убийства эти, как считали подпольщики, имели целью устранить из гетто людей, способных, по мнению немцев, стать инициаторами восстания. Сведения о депортациях публиковались в подпольных газетах и отражались в дневниках. Адам Черняков также записывал в своем дневнике вновь повторявшиеся слухи и опасения.

Из дневника Адама Чернякова

Судя по распространяющимся слухам, эвакуация должна начаться сегодня в 19:30.За неимением иного выхода я обратился к заместителю начальника 3-го отряда. Он выразил удивление по поводу этих слухов и заявил, что ему ничего не известно об этом. Под конец я спросил: могу ли я сообщить населению, что для страха нет причин? Он ответил, что могу, что все, что рассказывают, это ерунда и абсолютная чепуха. Я отдал приказ Лейкину оповестить об этом через районные станции...

22 июля 1942 года Утро в общине, время 7:30 ч.

Границы маленького гетто охраняются особой дивизией -вдобавок к той, которая несет обычную его охрану... В 10 часов появился штурмбанфюрер Эфпе со своими друзь-ями. Мы отключили телефонную связь. Из соседнего сквера увели детей.

Нам объявили, что все евреи, независимо от пола и возраста, за исключением некоторых особых случаев, эвакуируются на восток - сегодня, до 4 часов надлежит поставить 6 тыс. человек. И так (как минимум) будет каждый день... Штурмбанфюрер Эфпе (бауфтрагтер по эвакуации) вызвал меня в кабинет и заявил, что пока что моя жена еще на свободе, но если эвакуация провалится, то она, в качестве заложницы, будет умерщвлена первой.

Черняков не согласился заниматься выдачей евреев немцам и предпочел покончить с собой 23 июля 1942 года. Смерть Чернякова, которую тяжело переживали в гетто, положила конец влиянию и дееспособности юденрата. Каковы бы ни были личные намерения Чернякова, нель-зя отрицать, что в течение многих месяцев он проводил политику оккупантов и покрывал деятельность различных мошенников внут-ри самого гетто. Какой порядочный человек возьмется хлопотать о чем-нибудь у немцев, говорил Черняков упрекавшим его в том, что он пользуется услугами всякого рода мерзавцев, обещавших за боль-шие деньги «улаживать дела» гетто в гитлеровских учреждениях.

Вслед за Черняковым покончили с собой восемь еврейских поли-цейских. Остальные, во главе с начальником полиции Юзефом Шеринским, продолжали выполнять распоряжения немцев, надеясь, что их и их семей «операция Рейнхард» не коснется. Место Черня-кова занял грубый реакционер и спекулянт Марк Лихтенбаум, который совершенно сознательно помогал гитлеровцам истреблять евреев. Его сыновья сотрудничали с гестапо, бражничали с нациста-ми, издевались над жителями гетто.

Еврейским органом, с помощью которого немцы осу-ществляли депортацию, стала еврейская полиция. Командующий полицией адвокат Яков Лейкин взял на себя выполнение этой задачи, имея в своем распоряжении около 2-2,5 тыс. полицейских. Он действовал со всей возможной пунктуальностью и строгостью, требуя того же и от своих подчиненных. Лейкин объяснял свои действия тем, что лучше, чтобы депортации проводили сами евреи, так как если высылками будут заниматься немцы и их пособники - украинцы и латыши, то депортация будет осуществляться жестокими мерами и высылать будут всех без разбора - как подлежащих депортации, так и имеющих бронь.

Юденрат цинично призвал население гетто «во избежание жертв» помочь еврейской полиции отправить установленное число людей, так как это-де спасет от репрессий остальных. Юденрат предложил создать группы добровольцев для помощи полиции «в деле выселе-ния». Еврейская полиция пообещала выдать добровольно явившим-ся на сборный пункт по три килограмма хлеба и по килограмму мармелада. Изголодавшиеся люди поддались на приманку. Почти никто не сомневался, что гитлеровцы так или иначе избавятся от больных, стариков, инвалидов и прочих нетрудоспособных, однако здоровым людям хотелось верить, что остро нуждающиеся в рабочей силе немцы действительно вывезут их куда-нибудь в трудовые ла-геря.

В первые дни «операции» немцы расстреливали нетрудоспособ-ных на кладбище возле гетто, чтобы убедить евреев в том, что остальные останутся жить. Увидев, что поток на сборный пункт добровольцев — людей, не имеющих ни имущества, ни крыши над головой, потерявших зачастую родных и близких, — оказался велик, полиция сократила премию до одного килограмма хлеба и одного килограмма мармелада.

В первые же дни депортации, начавшейся 22 июля 1942 года, жители гетто устремились на немецкие заводы, на «шопы» и фабрики, принадлежавшие немцам, так как работавшие на них евреи считали себя в безопасности. Евреи оплачивали из своих последних сбережений места в «шопе»; самый большой спрос был на ремесленные инструменты, в особенности на швейные машины, имея которые можно было попасть в «шоп».

Рахель Ойербах. «На улицах Варшавы» Варшава, 29 мая 1942 года

С того момента, как стало известно о том, что в ходе «лик-видационной акции» в живых оставляют только трудоустроенные элементы, началась погоня за трудовыми сертификатами.

Как обычно в таких случаях, за наличные можно изготовить любую фальшивку; таким образом количество трудовых сертификатов неизмеримо возросло (25 категорий): среди еврейского населения вдруг вырос процент всевозможных «ремесленников» - электриков, неэлектриков, механиков и слесарей, в жизни не державших в руках молот или сверло, булочников, никогда в жизни не месивших тесто, строителей и даже «земледельцев». И действительно, пророчество моего знакомого сбылось: настоящие ремесленники попрятались, а новоявленные умельцы сидели по домам, и если еврейской полиции удавалось выловить кого-нибудь одного, то вслед за ним ловили 80% «специалистов» того же класса. Кто не видал в дни депортации стареющих женщин, которые вдруг принимались красить волосы? Или мужчин, ежедневно брившихся до синевы и в некоторых случаях не брезговавших даже косметикой?.. Эти стареющие люди, как женщины, так и мужчины, прибегали к самым странным уловкам косметологии для того, чтобы выглядеть более молодыми... Детей гримировали, чтобы сделать их старше на вид, а стариков - чтобы сделать моложе. Те, кто были в трауре по своим близким, должны были наряжаться. Те, кому предстояло готовиться в путь навстречу смерти, должны были украшать себя... Страх - вот то, что управляло в те дни всеми поступками каждого из евреев. Обманные действия немцев доводили людей до глупости, превращали их в посмешище. Солидные, уважаемые женщины, матери семейств, превра-щались, обычно по требованию своих детей, в франтих и щеголих. Наверное, никогда раньше, даже тогда, когда они в молодости ожидали прихода своих мужей или возлюбленных, они не смотрелись так подолгу в зеркало, как теперь, когда им необходимо было понравиться какому-нибудь немцу, который соизволил бы провести их через селекцию... Мужчины и женщины терли кожу, накладывая различные косметические средства и румяна на свои пепельно-серые, бледно-зеленые от ужаса лица...

Действительно, во время первых высылок немцы обращали внимание на возраст, состояние своих жертв, считались с удостоверениями, ограждавшими их владельцев от депортации. Немцы были не слишком придирчивы и ставили свои штампы на трудовых сертификатах, которые им приносили для заверения.

Ежедневно в 16—17 часов собранных в здании еврейской больни-цы «Чисте» на улице Ставки людей выгоняли ударами дубинок и прикладов на расположенный рядом так называемый умшлагплац — погрузочную платформу возле ветки железной дороги. Здесь проис-ходил отбор — «селекция». Поток людей проходил мимо эсэсовцев; более крепких с виду мужчин отделяли для работы в трудовых лагерях, владельцев не утративших силу документов освобождали — по большей части только после энергичного вмешательства дирек-ции соответствующих предприятий, остальных же (не менее 90%) загоняли в вагоны для скота, в среднем по 100 человек в каждый вагон, и наглухо запирали. Конвоиры на тормозных площадках были готовы стрелять из автоматов в любого, кто попытался бы бежать. Наиболее усердные из охраны стояли на ступеньках или располага-лись на крышах вагонов.

Ежедневно отправляли четыре состава по 100-110 вагонов, всего 5000-6000 человек. В вагонах, пол которых во избежание инфекций был посыпан негашеной известью, люди должны были провести 20 часов. Из-за невыносимой жары раздевались до пояса, до белья, в том числе и женщины; за литр воды платили железнодорожникам и охране по тысяче злотых. Естественную нужду справляли тут же, во всех четырех углах. Значительная часть «переселенцев» умирала по дороге. Отказывающихся идти в вагон немцы убивали на месте. Так была застрелена певица Марыся Айзенштадт, «соловей гетто», не пожелавшая расстаться с отцом. Рахиль Штайн, многолетний член городского совета Варшавы, отравилась перед погрузкой.

На второй день взяли 7300 человек, на третий - 7400, а на четвертый день - 7350. Колонны депортируемых тянулись в направлении «умшлагплаца», где их грузили в битком набитые товарные вагоны - по 100 человек в каждый: на следующий день поезд прибывал назад порожняком, готовый к погрузке нового эшелона. В первые десять дней депортации из гетто были вывезены 65 тыс. евреев. Уже на этом первом этапе, длившемся до 30 июля, не раз случалось так, что, когда не достигалась квота, установленная немцами на какой-то определенный день, то эсэсовцы, полицейские-немцы и их пособники - украинцы и латыши появлялись на улочках гетто и хватали людей прямо на улице или вытаскивали их из домов, не обращая внимания на сертификаты и не считаясь с документами, дававшими бронь.

О том, что поезда из Варшавского гетто направляются в только что организованный в Треблинке лагерь уничтожения, знали лишь в юденрате и в еврейской полиции. Вскоре, однако, по гетто пополз-ли неясные пока, но ужасающие слухи о судьбе депортированных. Юденрат официальным объяснением опроверг «лживые измышле-ния». Заместитель начальника еврейской полиции Лейкин громо-гласно назвал эти слухи провокацией, два эсэсовца дали в юденрате офицерское слово чести, что евреев отправляют действительно на работу и что никто из них не будет умерщвлен, а гестаповские агенты распространили письма, якобы полученные в гетто от вы-ехавших.

На втором этапе, с 31 июля по 14 августа, немцы вместе со своими прислужниками сами взялись за проведение «акций», а еврейская полиция выполняла вспомога-тельную роль. К 30 июля, девятому дню «акции», было вывезено уже 60.000 человек. 6 августа эвакуировали детский дом, где директором был Януш Корчак