Умшлагплац — особый перевалочный пункт в гетто. Часто это была городская площадь или другое открытое место, где и решалось, кого отправить на смерть, а кто еще годен для работы. В крупных гетто умшлагплац нередко располагался рядом с железной дорогой. В Варшаве для облегчения депортации даже провели специальную железнодорожную ветку, соединяющую «перевалку» с основной железной дорогой.
Массовые депортации из Варшавы в Треблинку начались 23 июля 1942 г. День за днем, педеля за неделей в гетто собирали тысячи евреев. Ежедневная «квота» — шесть-семь тысяч человек. Аресты проводили эсэсовцы, а также латышские, литовские и украинские наемники. В задержаниях вынуждены были участвовать и еврейские «полицейские». Многих заманивали на умшлагплац обещанием выдать буханку хлеба.
5 или 8 августа в Треблинку были депортированы двести детей-сирот, воспитанников детского дома. Вместе с ними был известный врач и педагог Януш Корчак, отказавшийся перебраться в «арийскую» часть Варшавы для спасения своей жизни. Последний раз Корчака видели, когда он, держа одного ребенка на руках, а другого за руку, вел через гетто колонну сирот к поездам смерти. На умшлагплац людям иногда приходилось просиживать целые дни, пока не придут свободные товарные вагоны. Есть много свидетельств о том, в каких страшных условиях находились люди в этих «залах ожидания смерти». К середине сентября 1942 г. более двухсот шестидесяти тысяч мужчин, женщин и детей были отправлены с варшавской «перевалки» в Треблинку и другие лагеря. Последние депортации прошли в январе и апреле — мае 1943 г. в связи с восстаниями в Варшавском гетто. После подавления второго восстания в Варшаве не осталось ни одного еврея.
Женщины и дети на Варшавском умшлагплаце в ожидании депортации в Треблинку. Январь 1943 г. |
Галина Биренбаум — одна из тех, кому удалось пережить Холокост. Она оставила нам живое свидетельство происходившего на yмшлагплаце.
«Нас привели на Умшлаг, на этот тысячу раз проклятый Умшлаг, залитый кровью и слезами, где воздух дрожит от свистков и скрежета поездов, увозящих coтни тысяч евреев на последнюю в их жизни станцию.
Большая площадь перед зданием бывшей школы запружена отчаявшимися, запуганными людьми. В основном здесь те, кто работал на фабриках и в мастерских арийских районов, обладатели специальных пропусков — «аусвайсов». Еще недавно они имели «право на жизнью. Сегодня, когда охраняю-щие их штурмовики, как обычно, отконвоировали их после работы домой, их всех арестовали. Их семьи были схвачены еще днем, все их имущество конфисковано.
Теперь от гетто, где еще можно было найти укрытие, нас отделяла стена и живая цепь вооруженных до зубов полицейских (среди которых, кстати, было не так уж много немцев). Мой старший брат с тетей и ее дочерью все еще в гетто. Они не вышли с нами на улицу, и их не схватили.
Мы в напряженном молчании ждали, что произойдет дальше, время от времени озираясь по сторонам в поисках какого-нибудь выхода. Отец прижимал нас к себе, целовал мать, брата и меня. Он крепко держал нас за руки и не позволял нам отходить от себя ни на шаг. Особенно он волновался за мать — она порывалась вытащить нас из толпы, чтобы как-нибудь проникнуть в школьное здание, где размещались пункт первой медицинской помощи и еврейский полицейский пост. Она хотела спрятать пас там — уберечь от погрузки в вагоны.
Отец был подавлен и испуган настолько, что не мог даже думать о побеге; единственное, на что он был способен, так это показывать свой «аусвайс», до последнего момента надеясь, что это нас спасет. Ему казалось, что неповиновение штурмовикам только ускорит нашу гибель.
Мать была совсем другим человеком, Поэтому, когда было трудно, я всегда цеплялась за нее, уверенная, что она сможет найти выход из любой ситуации... В присутствии отца я чувствовала себя совсем иначе.
То же самое происходило и теперь на Умшлаге.
Товарные поезда обычно не прибывали в это время суток. Значит, нам придется ждать поезда до утра и у нас еще целая ночь впереди. Может быть, еще удастся бежать, возвратиться в гетто и спрятаться на чердаке.
Потом мы увидели, что немцы устанавливают посреди площади пулемет. В толпе стали испуганно перешептываться. И хотя все понимали, что происходит, никто не осмеливался закричать или заплакать в голос. Стояла жуткая, давящая тишина. Мы обнялись: мать, отец, Гилек и я. Мы посмотрели друг другу в глаза — как смотрят перед вечной разлукой., чтобы сохранить в памяти образ любимых, пока наг всех не поглотит темнота.
Все, чем мы жили, все, о чем мы думали и мечтали, потеряло значение.
Отец был в полувменяемом состоянии, мать, как всегда, спокойна. Она даже улыбнулась мне. Потом наклонилась и прошептала мне на ухо: «Нe бойся, от смерти все равно не уйти, умирают только раз... И мы умрем вместе, так что не бойся, это не так уж страшно...»