Холокост — не только физическое уничтожение людей, по сути дела, это был самый крупный и изощренный грабеж во всей мировой истории. В 30-е годы нацистское государство отобрало у евреев все, что можно отобрать: квартиры, дома, произведения искусства, предметы быта и даже фамильные ценности. Банки и предприятия, которыми владели евреи, также были конфискованы. Пытаясь спасти свое имущество, люди переводили средства — наличные деньги, страховые полисы, драгоценности — за границу, преимущественно в Швейцарию.
Нацисты до нитки грабили и тех, кого депортировали в концентрационные лагеря. Все личные вещи — одежда, обувь, очки, кольца, детские коляски — конфисковывались немедленно по прибытии. Многое из награбленного отправляли в Германию для раздачи немецкому населению.
Они грабили даже трупы своих жертв. Женские волосы, срезанные до или после газовых камер, шли на изготовление теплых носков и одеял для экипажей подводных лодок. Вырванные золотые зубы переплавляли. Золу от сожженных тел применяли в качестве сельско-хозяйственного удобрения.
Масштаб этого грабежа осознан совсем недавно. Во многих европейских странах, включая Швецию, созданы комиссии для рассмотрения компенсаций пережившим Холокост и их семьям. Бывшая Западная Германия уже выплатила компенсацию живущим на Западе евреям, однако в Восточной Европе, где два поколения прожили при коммунистических режимах, выжившие жертвы Холокоста до недавнего времени так ничего и не получили.
Всего два месяца спустя после прихода к власти нацисты начали терроризировать еврейских предпринимателей. В апреле 1933 г. нацистская партия предприняла первые шаги для экономического подавления евреев. Члены гитлерюгенда расклеивали на витринах еврейских магазинов предупреждения — не покупать у "чужих". Подобные меры предпринимались и против еврейских врачей и адвокатов. В апреле 1933 г. доктор Герта Натхорф записала в дневнике:
Таблички на дверях приемных вымазывают грязью или разбивают, а люди смотрят и молча проходят мимо. Наверное, о моей табличке просто забыли. Боюсь, я бы не сдержалась.
Вчера ко мне зашел один из этих парней и спросил: "Это еврейское предприятие?" — «Это кабинет врача, — ответила я. — Вы больны?» Вечером мы с друзьями, три супружеские пары, все врачи, ужинали на Гогенцоллерндамм. Все были очень подавлены. Эмиль, один из нашей компании, оптимист, пытался нас убедить, что через несколько дней эти безобразия закончатся.
Никто не понимает моего возмущения, когда я говорю: "Лучше бы они просто нас убили. Это гуманнее, чем медленное психологическое уничтожение". Впрочем, моя интуиция редко меня подводит".