Книжная полка
Как решали "еврейский вопрос" советские партизаны
Один из трагических парадоксов Великой Отечественной войны состоял в том, что жертвы гитлеровского "окончательного решения еврейского вопроса", даже когда им удавалось вырваться из гетто или лагерей смерти, чаще всего встречали у партизан и подпольщиков далеко не ласковый прием. Вот что рассказал в своем отчете в апреле 1943 года руководитель могилевского подполья и бывший сексот НКВД Казимир Мэттэ:
"В первые месяцы оккупации немцы физически уничтожили всех евреев. Этот факт вызвал много различных рассуждений. Самая реакционная часть населения, сравнительно небольшая, полностью оправдывала это зверство и содействовала им в этом. Основная обывательская часть не соглашалась с такой жестокой расправой, но утверждала, что евреи сами виноваты в том, что их все ненавидят, однако было бы достаточно их ограничить экономически и политически, а расстрелять только некоторых, занимавших ответственные должности. Остальная часть населения, советски настроенная, сочувствовала и помогала евреям во многом, но очень возмущалась пассивностью евреев, так как они отдавали себя на убой, ни сделав ни одной хотя бы стихийной попытки выступления против немцев в городе или массового ухода в партизаны. Кроме того, и просоветски настроенные люди отмечали, что очень многие евреи до войны старались устроиться на более доходные и хорошие служебные места (будто русские или белорусы не стремились к тому же самому! - Б.С.), установили круговую поруку между собой, часто позволяли себе нетактичное отношение к русским, запугивая привлечением к ответственности за малейшее выступление против еврея, и т.д. "И вот теперь евреи тоже ожидают помощи от русских Иванов, а сами ничего не делают", - говорили они.
Общий же вывод у населения получился таков: как бы немец не рассчитался со всеми так, как с евреями. Это заставило многих призадуматься, внесло недоверие к немцам...
Учитывая настроение населения, невозможно было в агитационной работе открыто и прямо защищать евреев (см. о евреях выше), так как это безусловно могло вызвать отрицательное отношение к нашим листовкам даже со стороны наших, советски настроенных людей или людей, близких нам. Приходилось затрагивать этот вопрос косвенно, указывая на зверскую ненависть фашизма к другим нациям и стремление к уничтожению этих наций, на натравливание фашистами одной нации на другую, на то, что под лозунгом борьбы с евреями и коммунистами хотят уничтожить нашу Родину и т. д." (РГАСПИ, ф. 625, оп. 1, д. 25, л. 401-418).
Не лучше относились к несчастным и партизаны. Герой Советского Союза подполковник госбезопасности Кирилл Орловский, командовавший партизанским отрядом имени Берия в Белоруссии, в сентябре 1943 года рассказывал сотрудникам Института истории Белорусской компартии: "Организовал я отряд имени Кирова исключительно из евреев, убежавших от гитлеровского расстрела. Я знал, что передо мной стоят невероятные трудности, но я не боялся этих трудностей, пошел на это лишь только потому, что все окружающие нас партизанские отряды и партизанские соединения Барановичской и Пинской областей отказывались от этих людей. Были случаи убийства их. Например, "партизаны"-антисемиты отряда Цыганкова убили 11 человек евреев, крестьяне деревни Раджаловичи Пинской области убили 17 человек евреев, "партизаны" отряда им. Щорса убили 7 человек евреев.
Когда я впервые прибыл к этим людям, то застал их невооруженными, босыми и голодными. Они заявили мне: "Мы хотим мстить Гитлеру, но не имеем возможности".
После этого я не жалел ни своих сил, ни времени для того, чтобы научить этих людей тактике партизанской борьбы с нашим общим заклятым врагом. И я должен сказать, что затраченная мною энергия не пропала даром. Казалось бы, совершенно неспособные к вооруженной борьбе бывшие спекулянты, мелкие торговцы, ремесленники и др. - эти люди, желая мстить немецким извергам за пролитую народную кровь, под моим руководством за 2,5 месяца провели не менее 15 боевых операций, повседневно уничтожали телеграфно-телефонную связь противника, убивали гитлеровцев, полицейских и предателей нашей родины. Постепенно они стали не только дисциплинированными, но и смелыми, как в проведении диверсий, так и при ночных переходах из одного района в другой" (РГАСПИ, ф. 625, оп. 1, д. 22, л. 1186-1187).
Антисемитизм породил среди партизан совершенно бредовую теорию, согласно которой гестапо специально засылали в партизанские отряды лазутчиков-евреев, поскольку на еврея уж точно никто не подумает, что он немецкий шпион. 10 августа 1943 года командир Осиповичского партизанского соединения Королев докладывал в Москву: "В последнее время гестапо использует евреев в целях шпионажа. Так, при Минском и Борисовском гестапо были открыты 9-месячные курсы для евреев. Шпионы рассылались по квартирам в городе и засылались в партизанские отряды, последние снабжались отравляющими веществами для отравления партизан и командиров. В Минской зоне был разоблачен целый ряд таких шпионов" (РГАСПИ, ф. 625, оп. 1, д. 20, л. 578об).
У особых отделов была какая-то мания в каждом еврее-перебежчике видеть немецкого шпиона. А если это был польский еврей, да еще служивший у немцев, его положение становилось почти безнадежным.
18 марта 1943 года к партизанам бригады Донукалова, действовавшей в районе Минска перешел Генрих Максимилианович Чаплинский, 1890 года рождения. Польский еврей, он был профессором Краковской и Львовской консерваторий. Чаплинский много гастролировал по миру, жил в Лондоне, Париже, Антверпене, посещал Бразилию, Канаду и США. В 1940 году НКВД арестовало его "за нелегальный переход границы в районе Малкина". Чаплинский 7 месяцев провел в тюрьме города Белостока. С началом советско-германской войны во время бомбардировки бежал из колонны эвакуируемых заключенных. Сам он на допросе в партизанском отряде утверждал, что в районе Червень был отпущен конвоем. В дальнейшем Чаплинский служил переводчиком в немецких авиационных частях и штабах в Минске, Витебске, Могилеве и других белорусских городах. Выручило знание языков - Чаплинский владел польским, русским, немецким, английским, французским, испанским и чешским. Но с точки зрения советских органов безопасности "безродный космополит" Чаплинский, объездивший чуть ли не весь мир, выглядел матерым шпионом. Начальник Центрального штаба партизанского движения Пантелеймон Пономаренко и нарком госбезопасности Белоруссии Лаврентий Цанава 15 мая 1943 года сообщили Сталину основные этапы биографии профессора и сделали неутешительный для него вывод: "Предварительный опрос Чаплинского дает полное основание полагать, что он является агентом немецкой разведки, специально подосланным в партизанский отряд Донукалова для проникновения в советский тыл. Причем есть основания полагать, что он является старым агентом немецкой разведки, работавшим в ряде стран по ее заданию. Чаплинский передан в Главное Управление "Смерш" т. Абакумову". До этого Пономаренко без каких-либо доказательств утверждал, что Чаплинский "немцами использовался в качестве переводчика по серьезным делам". (РГАСПИ, ф. 69, оп. 1, д. 21, л. 58-59). Что это были за серьезные дела, Пантелеймон Кондратьевич не уточнил. Может быть, намекал на какие-то допросы советских агентов? Но люфтваффе ведь никакими полицейскими функциями не обладали, и вряд ли Генрих Максимилианович использовался чем-либо иным, чем переговорами с местными властями насчет расквартирования и снабжения авиационных частей всем необходимым.
А вот еще одно явно сфабрикованное дело - о немецких агентах, будто бы засланных в партизанскую бригаду "дяди Васи" в Белоруссии для проведения диверсионной и террористической деятельности. Начальник состоявшей при бригаде спецгруппы НКВД Бэр и начальник особого отдела бригады Иванов в докладной записке в Центральный штаб партизанского движения утверждали: "14 марта 1943 года партизан отряда им. Суворова Лисогор Иван Максимович (прибыл в партизанский отряд 6.3.43 из 46 украинского батальона), будучи в деревне Янушковичи, Логойского района Минской области в доме крестьянина Богушевича в присутствии партизанки Левиной и семьи Богушевича в пьяном виде проболтался о своей враждебности к Советской власти, высказывая контрреволюционную клевету по адресу вождей партии и избил партизанку из соединения "Дяди Димы" за то, что она пыталась прекратить его контрреволюционные выпады.
29 марта 1943 года Особым отделом Лисогор был арестован, признался в своих контрреволюционных выпадах и клевете по адресу вождей партии и Советской власти в силу своей враждебности к ним. Следствие было направлено на то, чтобы выяснить, не является ли Лисогор агентом гестапо, засланным со специальным заданием германской разведкой в партизанский отряд. Следствием это было установлено".
Интересно, а каким образом следователи установили, что Иван Лисогор был германским шпионом? Только на основе его собственных признательных показаний. Несомненно, беднягу сильно били, и ему пришлось не только на себя возвести напраслину, но и оговорить своих товарищей по 46-му украинскому батальону - Брейтмана-Петренко, Климова, Токмана и некоторых других, вместе с ним бежавших к партизанам. Вся пикантность ситуации заключалась в том, что бывший политрук Михаил Иосифович Брейтман, в батальоне служивший под фамилией Петренко, был самым настоящим евреем. Чекистам пришлось придумать, что, будучи разоблачен во время медосмотра как еврей, Брейтман под угрозой расстрела был завербован в качестве агента командиром батальона. Затем он будто бы был направлен в концлагерь для евреев в местечке Малый Тростенец под видом рабочего, но фактически являлся курсантом специальной "школы гестапо" для агентов-евреев. Михаил Иосифович подробно рассказал (или подписал то, что ему продиктовали следователи) о многочисленных ядах, которые ему демонстрировали инструкторы-немцы, упомянул, в частности, какую-то розовую ядовитую жидкость. Но вот беда: при аресте у Брейтмана не оказалось никаких ядов, взрывчатки или иных орудий "диверсионно-террористической деятельности". Также и товарищи, которых он оговорил, в качестве вербовщика указали на командира батальона, но больше никого из сотрудников немецкой разведки назвать не смогли. Когда же речь зашла об их сослуживце Балакине, будто бы засланным со шпионским заданием в другой партизанский отряд, то арестованные стали говорить о вещах и вовсе фантастических. Будто бы начальник штаба батальона офицер-эстонец Мельдерс неоднократно собирал их вместе и, вопреки всем правилам конспирации, ставил в пример Балакина, якобы добывающего ценную информацию.
В докладной записке Бэр и Иванов вынуждены были констатировать, что "практической деятельности все эти агенты гестапо в широких размерах осуществить не смогли, за исключением доносов гестаповцам за время пребывания в украинском батальоне на солдат". (РГАСПИ, ф. 625, оп. 1, д. 28, л. 445-458). Не придумывать же, в самом деле, несостоявшиеся диверсии и убийства.
О том, что немцы никогда не рискнут выпустить за линию фронта или к партизанам агента, которому они не полностью верят, чекисты предпочитали не задумываться. А еврею Брейтману они никогда бы не поверили из-за одной только расовой принадлежности, делавшей для агента не только бессмысленным, но и заведомо опасным возвращение на германскую сторону.
Лисогор, Брейтман-Петренко, Климов и Токман были расстреляны. Вот чем закончилась пьяная ссора бойца-украинца с партизанкой Левиной. Вероятно, из ревности или просто спьяну Иван Михайлович действительно ударил Левину. Может, заодно прошелся и по кому-то из партийных вождей. Но не исключено, что его "контрреволюционные разговоры" целиком и полностью выдумала Левина, чтобы придать доносу большую весомость. А дальше - арест, побои, продиктованные следователями признания и скорый расстрел. Невозможно допустить, что в ситуации, когда против них не было никаких улик, несчастные вдруг в одночасье одумались и признались, что являются германскими агентами, подписав тем самым себе смертный приговор.
Несчастному Брейтману вместе с другими бойцами украинского батальона довелось охранять лагерь смерти Тростянец под Минском, где уничтожали евреев. 13 апреля 1943 года он написал под диктовку особиста Иванова вымышленные признания о своей вербовке и обучении в школе гестапо. Ее Брейтман тоже поместил в Тростянце, так как других местечек в районе Минска не знал. И в тот же день Брейтман-Петренко оставил нам собственноручное показание о тех ужасах, которые ему довелось видеть в Тростянце. В искренности этого свидетельства трудно усомниться: "Я хочу в этих строках рассказать "всю правду" о "немецкой справедливости", о тех, кто во всеуслышанье кричит о цивилизации и культуре на словах, а на деле совсем противоположно. Я хочу рассказать всю правду, как очевидец, о так называемых "строителях Новой Европы". Если меня кто-либо спрашивает, что такое цивилизация, я всегда переспрашиваю, какую цивилизацию думаете - немецкую или человеческую, ибо разница между ними очень большая...
Это было при первом массовом расстреле евреев в ноябре 1941 года, 7-го числа, когда выводили евреев за город, где было вырыто 14 ям. Загоняли людей в ямы и стреляли их, а на трупы этих людей заставляли других становиться и которым последовала участь первых. При таком массовом расстреле, когда раздаются предсмертные крики, когда кровь льется рекой, эти кровожадные убийцы преспокойно объявляют перерыв и около ямы кушают и пьют, мучения недобитых представляют им удовольствие.
Одна женщина подошла со своим ребенком к одному украинцу, который стоял на посту, и обратилась со следующими словами: "Слушайте, я вас прошу, спасите моего ребенка, он у меня русский". Ребенок же уцепился за шею матери и говорит сквозь слезы: "Нет, мама, никуда я не пойду, я хочу быть с тобой вместе". Ребенку этому не больше 4-5 лет. Стоявший поблизости немец из СС спросил - о чем она говорит. Ему перевели, что говорил ребенок и что говорила она.
Тогда он велел этой женщине рыть яму, потом положил туда ребенка и велел матери засыпать его. Мать не могла этого делать, тогда он облил ребенка бензином и живым запалил его. Мать там же сошла с ума, голой она бегала по всему полю, и немцы смеялись и стреляли из винтовок и автоматов - кто первый попадет.
Надо отметить, что эти кровожадные звери перед расстрелом раздевали всех и увозили себе. Это отдавали им в подарок от вождя, от обер-убийцы Адольфа Гитлера..." (РГАСПИ, ф. 625, оп. 1, д. 44, л. 103-113).
В составленной в 1942 году начальником Разведывательного управления Центрального штаба партизанского движения Аргуновым "Справке о провокационных методах борьбы с партизанами", в частности, говорилось: "Для забрасывания в партизанские отряды в качестве разведчиков немцы используют евреев, надеясь на то, что партизаны, зная, что немцы евреев жестоко преследуют, будут оказывать им больше доверия... (РГАСПИ, ф. 625, оп. 1, д. 37, л. 13)
15 января 1943 года начальник отделения пропаганды политотдела Объединенных бригад юго-западных районов Орловской области, где существовала своя партизанская республика, Иван Гуторов писал в штаб партизанского движения: "Работники НКВД очень усердно разбирают биографии Покровских, Левок и других командиров и бойцов партизанских отрядов, но мало (судя по результатам) занимаются агентурной разведкой среди населения и особенно войск противника. Совершенно не умеют по молодости и опыту работать с двойными шпионами и обычно очень скороспешно их расстреливают, как, например, еврейских девушек Иру и Еву Черняк, последняя будто бы даже окончила школу гестапо в Брянске. Плохо также и то, что работающие в нашем крае особотдельцы и резиденты не знают немецкого языка и не могут поэтому должно использовать немецкие документы". (РГАСПИ, ф. 625, оп. 1, д. 10, л. 30).
Насчет того, что в случае с несчастными сестрами Черняк проявилось неумение чекистов работать с двойными агентами, Гуторов добросовестно заблуждался. Никакими немецкими агентами бедные еврейки не были и быть не могли. Тут одно из двух. Либо сестры сумели скрыть свое еврейство и согласились стать немецкими агентами только затем, чтобы попасть в партизанский отряд. В этом случае они наверняка бы рассказали о своих контактах с противником командованию отряда. Невероятно, чтобы немцы стали бы вербовать к себе в качестве агентов сестер Черняк, если бы точно знали, что они еврейки. Ведь агент должен пользоваться доверием своих хозяев, а к евреям у немцев никакого доверия не было. Наоборот, была почти полная уверенность, что люди, чудом избежавшие "окончательного решения", немедленно раскроются перед партизанами и не подумают работать на своих палачей. Но скорее всего сестры ничьими агентами не были, а просто стали жертвой провокации особистов, решивших поймать парочку немецких шпионов. И историю о несуществующей "школе гестапо" придумали работники НКВД. Ведь в действительности агентов у немцев готовили школы абвера. Разумеется, чекисты не собирались использовать в качестве "двойных агентов" придуманных ими же "шпионок-евреек". Сестер Черняк просто побыстрее расстреляли, чтобы они не успели отречься от выбитых из них признаний.
Борис Соколов
2/8/2001
