ЛЕОН ПОЛЯКОВ ИСТОРИЯ АНТИСЕМИТИЗМА ЭПОХА ЗНАНИЙ

Восстание

Волна погромов, и особенно выводы, которые извлек из них режим, болезненно воспринятые всеми еврейскими подданными царя, вызвали немедленный крутой поворот в позиции русифицированной или вступившей на путь русификации их части.

Летом 1881 года крупные еврейские общины стали направлять властям петиции, в которых можно обнаружить многочисленные горькие замечания. Киевские евреи иронически сравнивали иудаизм с неизлечимой болезнью, против которой имелось только одно средство волшебного свойства - крещение. С более тонкой иронией одесские евреи просили:

"если невозможно найти никакого другого решения, сделать легальной эмиграцию";

на это новый министр внутренних дел граф Игнатьев заметил, что западная граница широко открыта для них. Даже до введения первых временных правил еврейская пресса стала получать письма и публиковать волнующие статьи:

"Когда я думаю, как с нами обошлись, как нас научили любить Россию и русскую литературу, как старались ввести русский язык в наши дома, так что наши дети уже не говорят ни на каком другом языке, и как теперь начали на нас охоту, как нас преследуют - мое сердце переполняется самым горьким отчаянием..."

Но самобытность, проявляемая таким образом и стремящаяся выдать себя за вновь обретенную прежнюю самобытность, не могла удовлетвориться утешениями и обещаниями, которыми вот уже на протяжении двух тысяч лет раввины щедро потчевали сыновей Израиля.

Еще один раз в истории рассеяния ассимилированные евреи, раскаявшиеся неомарраны, рассматривали свои проблемы, подражая христианам и пользуясь категориями западной политической мысли; иначе говоря, понятие народа, даже вечного, казалось им неотделимым от географической основы, т.е. от государства.

В 1882 году врач Лев Пинскер, дав описание трагического положения "народа-призрака", народа "вернувшихся на землю", которых боятся и ненавидят во всех странах современного мира, завершал свою "Автоэмансипацию" следующим восклицанием;

"Мы должны наконец обрести свою собственную страну, если не собственную родину!"

В то же время новое понятие и слово "палестинофилия", которое Теодор Герцль переименовал в "сионизм", воспламенило многие молодые сердца. Возникли десятки "палестанофилъских" обществ, таких как "Билу" или "Возлюбленные Сиона" ("Ховевей Цион"), самые решительные члены которых отправлялись в путь, чтобы сделать процветающей Землю обетованную, "чтобы жить там, а не умирать".

В то время насчитывалось лишь несколько сотен таких идеалистов, но десятки тысяч более спокойных и осторожных одобряли их и восхищались ими, не решаясь тем не менее последовать за ними в полупустынную нездоровую местность. Но тем более энергичную деятельность развивали они на месте, публикуя бюллетени и книги, устраивая публичные выступления, собирая фонды. В то время была популярна шутка: "Сионист - это еврей, который на средства другого еврея посылает третьего в Палестину".

Параллельно этой диалектике погромов и сионизма установилась более элементарная связь между административными преследованиями и активной эмиграцией, влекущая еще более тяжелые последствия, по крайней мере с чисто человеческой точки зрения.

На фоне начинающейся индустриализации, которая сама по себе вытесняла ремесленное производство и некоторые виды мелкой еврейской торговли, "временные правила", всевозможные ограничения и запреты, высылка и паника, значительная дань деньгами или товарами, собираемая полицией и чиновниками, вели к обнищанию еврейских масс и, следовательно, к резкому увеличению эмиграции.

Ее основные потоки направлялись в Соединенные Штаты. Выступавшие XIX веке в роли гостеприимных хозяев американские власти начали задаваться вопросом о причинах этого впечатляющего потока.

В рамках общего исследования проблем иммиграции двум высокопоставленным чиновникам было поручено изучить проблему евреев в Российской империи. Их приезд совпал с великим изгнанием евреев из Москвы в 1891 году, так что они стали практически непосредственными свидетелями охоты на людей, не укладывающейся в западное сознание того времени: облавы и ночные аресты целых семей, поиски убежища на кладбищах и в публичных домах, массовые депортации в черту оседлости. Занимавшиеся расследованием американские чиновники констатировали, что вопреки опровержениям имперских властей евреев депортировали в конвоях преступников вместе с обычными уголовниками и также заковывали их в цепи.

В заключение своего доклада они предложили своему правительству выступить с дипломатическим протестом, "поскольку невозможно рассматривать как дружественную по отношению к Соединенным Штатам политику, в результате которой такое количество людей оказывается лишенным средств к существованию и вынужденным прибывать в нашу страну разоренными и павшими духом".

Но несмотря на международные протесты, несмотря на отказ Ротшильдов подписаться на заем, несмотря на падение русских ценных бумаг в Германии, преследования продолжали ужесточаться. В результате эмиграция только в Соединенные Штаты возрастала по экспоненте, увеличившись в сто раз между 1860-1870 и 1900- 1910 годами и достигнув общей цифры в полтора миллиона человек. (Однако естественный прирост еврейского населения в целом компенсировал эту демографическую убыль.)

Другой способ улучшения положения евреев в России - обращение (в благонамеренную религию, к каковым не относились ни ислам, ни раскольнические русские секты), что обеспечивало "мгновенное чудесное исцеление", никогда не получал распространения. Это были индивидуальные случаи; не было массового обращения в христианство, причем причина заключалась в осуждении этого не только евреями, но и всеми слоями русского общества, в том числе и интеллигенцией. Общее число обращений в христианство в течение XIX века оценивается в 85 000.

Напротив, в царствование двух последних русских императоров все возраставшее количество юношей и девушек решали вместо обращения в христианство или эмиграции вступать в непосредственную борьбу против ненавистного режима. В этой связи историк Шимон Дубнов не без восторженности писал, что в 1905 году "евреи ответили на погромы усилением революционной борьбы; евреи проявляли активность во всех отрядах армии освобождения: конституционных демократов, социал-демократов, социал-революционеров".

Здесь следует упомянуть еврейскую рабочую партию "Бунд", созданную в 1897 году (в том же году, что и сионистская организация Герцля).

В следующем году она послужила зародышевой клеткой для русской социал-демократической партии, возникшей под ее влиянием, однако марксистские идеологи Бунда были студентами, двигавшимися в противоположном направлении, т.е. путем, который вел русских интеллектуалов к еврейским рабочим массам, а самый влиятельный из них Владимир Медем даже заставлял себя изучать идиш для целей революционной агитации.

К тому же под давлением масс Бунд постепенно увеличивал акцент на еврейском характере партии, дополнив свою программу требованием национальной еврейской автономии; это нарушало принципы марксизма и уже тогда вызвало молнии со стороны Ленина, а затем и Сталина.

Короче говоря, несмотря на разнообразную и иногда уходящую далеко в прошлое враждебность между бедными и богатыми евреями, между верующими и атеистами, между хасидами и миснагедами, между сионистами и бундовцами, укреплялся своеобразный единый еврейский фронт противостояния ненавистному режиму, и крайне малочисленными были евреи, которые бы сомневались в том, что радикальные политические изменения, какова бы ни была их природа, окажутся благодетельными для них, как и всей России.

"Чего вы хотите? По сути, все мы бундовцы", - говорил в 1904 году Максим Винавер, еврей, бывший заместителем председателя умеренной (конституционной) фракции первой Думы, бундовцу Абрамовичу.

Так складывалось самое боевое поколение, а брожение еще более усиливалось тысячами молодых людей, лишенных доступа в российские университеты и уезжавших учиться за границу, где они легко попадали под влияние политических эмигрантов. К тому же во все времена пребывание на Западе имело для царских подданных, каково бы ни было их происхождение, взрывоопасные в политическом отношении последствия.

Очень быстро евреи превратились в Российской империи в народность, по преимуществу склонную к ниспровергательной деятельности, оставившую далеко позади даже непримиримых поляков; их пропорция среди политических заключенных удваивалась каждое десятилетие и достигла 29% в 1902- 1904 годах, а редактор "Нового времени", напоминая о татарском иге, предсказывал в 1904 году гораздо худшую национальную катастрофу.

Эта пропорция возрастала еще больше в центральных комитетах и на других руководящих постах антиправительственных организаций, где молодые евреи являлись основной движущей и даже инициативной силой, что в целом признавали современники. Проницательный монархист Шульгин обрушивался с критикой на позвоночный столб или офицерский корпус революции, в то время как "отец русского марксизма" Плеханов приветствовал авангард армии рабочих, России, а Ленин говорил о великих прогрессивных чертах еврейской культуры.

Итак, различными способами, в качестве действующих лиц, но также и в роли яблок раздора, евреи оказались в самом очаге пожара, огонь которого уже начал тлеть. В результате в царствование Николая II правящие круги и сам царь стали полностью отождествлять их с революцией. Более того, эти круги разработали русскую версию "теории заговора", приписывая руководство революцией недоступному еврейскому центру и пытаясь найти и уничтожить его, хотя и не достигнув согласия по вопросу о тактике, которой следовало придерживаться.

Царь всегда выступал за самые жесткие меры. Так оказался ускоренным в исключительных масштабах классический механизм обратной политической реакции, "самореализующегося пророчества". В конечном итоге в этом заключены причины того, что поколение евреев, выросшее при двух последних Романовых, столь глубоко повлияло на наш современный мир благодаря еврейским революционным деятелям и создателям государства Израиль от Льва Троцкого до Хаима Вейцмана и от Розы Люксембург до Голды Меир.