ХАДАССА БЕН-ИТТО ЛОЖЬ, КОТОРАЯ НЕ ХОЧЕТ УМИРАТЬ "ПРОТОКОЛЫ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ": СТОЛЕТНЯЯ ИСТОРИЯ

ГЛАВА 9: ФАЛЬСИФИКАТОРЫ

МАНАСЕВИЧ-МАНУЙЛОВ

21 мая 1916 года Иван Федорович Манасевич-Мануйлов нанес визит послу Франции в Санкт-Петербурге Морису Палеологу. Послу этот человек нисколько не нравился, но у него имелись

269причины для того, чтобы без промедления принять посетителя. За несколько месяцев до этого, 3 февраля 1916 года, Палеолог записал в дневнике: "Горемыкин, глава Государственного совета, отправлен в отставку, а Хвостов, министр внутренних дел, уволен. Обе должности занял Штюрмер. Он и начальник департамента полиции близкие друзья Распутина. Во главе своего секретариата он поставил Манасевича-Мануйлова - выбор, который считают скандальным".

Все хорошо знали, что Мануйлов получил этот высокий пост благодаря Распутину - факт, который автоматически делал его в глазах петербургского высшего общества человеком подозрительным. Впрочем, для того, чтобы сделать это назначение скандальным, хватало и собственной его репутации.

Палеолог полностью разделял мнение петербургского света о Мануйлове. Под конец того дня он так отозвался в дневнике об их встрече:

"Со мной приходил повидаться отвратительный Манасевич-Мануйлов, "представитель" Штюрмера, человек, вполне пригодный для осуществления его низких планов".

Палеолог, последний французский посол в царской России, старательно заносил в дневник не только происходившие в русской столице события бурных военных лет - 1914-1917-го, но и результаты своих наблюдений над людьми, игравшими заметные роли в русской политике и петербургском обществе.

Популярность Палеолога в столице открывала перед ним все двери, делая его желанным гостем не только на общественных собраниях, но и на обедах и чаепитиях в том или ином узком кругу. Многие поверяли ему свои тайны, он был близким другом множества дам, доверявшихся ему и приглашавших в свои салоны. Изысканные обеды, которые он давал в своем доме на берегу Невы, посещались сливками петербургского общества и были предметом зависти многих дипломатов, ибо славились не только французской кухней, но и тщательным подбором гостей. Представители власти нередко посещали Палеолога ради доверительных бесед, не сомневаясь в его осмотрительности и способности дать хороший совет.

Поскольку Палеолог уже задумал переделать свой дневник в мемуары, он заносил в него сведения не только о текущих событиях, но и о разного рода людях, которые могли впоследствии выветриться из памяти.

Манасевич-Мануйлов был хорошим источником информации и слухов, так что посол принял его, не колеблясь, хоть и держался о нем невысокого мнения.

Вечером 21 мая 1916 года он записал в дневнике:

"Я познакомился с Манасевичем-Мануйловым в Париже около 1900 года, когда он был сотрудником охранки и состоял в подчинении у Рачковского, знаменитого главы русской полиции во Франции. Человек он крайне занятный. Еврей по происхождению, с живым, но бесчестным умом, вкусом к светской жизни, удовольствиям и "Произведениям искусства", но решительно без каких-либо принципов - агент-провокатор, шпион, плут, мошенник, жулик, фальсификатор и распутник в одном лице... В недавние годы он поучаствовал в нескольких "подвигах" охранки, поскольку этот нравственный прокаженный страсть как любит авантюры и не лишен храбрости... он приложил руку к подготовке погромов, опустошивших еврейские кварталы Киева, Александровска и Одессы... в последнее же время ему удалось попасть в милость к императрице - в награду за массу услуг, оказанных им Распутину".

Во время их встречи Мануйлов описал сложившуюся в России ситуацию в самых мрачных тонах; с войной дело не ладится, в армии распространяются революционные настроения. Поговорив об ужасных тяготах, которые переносят солдаты, он прибавил: "Армия разваливается. Не забывайте, в ней состоят представители всех народов империи, всех национальностей, вероисповеданий и сект, даже евреи! Можете мне поверить, это превосходный рассадник революционных идей". Мануйлов никогда не делал тайны из своих антиеврейских настроений, своей убежденности в том, что вина за революцию лежит на евреях. Почему это, удивлялся Георг, евреи-выкресты, как правило, становятся наихудшими гонителями своих соплеменников? Не из чувства ли вины перед покинутым ими меньшинством?

Реальных доказательств того, что Манасевич-Мануйлов действительно был одним из фальсификаторов, не имелось. Во всяком случае, таких, какие можно предъявить суду, думал Георг. Однако слухи, как и предположения, присутствовавшие в различных источниках, выглядели весьма убедительно. Просмотрев содержавшиеся в папке документы, Георг уверился в том, что Манасевич-Мануйлов, по меньшей мере, принял в этой затее некоторое участие. Во многих частных разговорах он признавал, что "Протоколы" поддельны. Это было не просто домыслом, считал Георг, а констатацией факта.

Такой человек, в отличие от Головинского, никаких следов оставлять не стал бы, как не стал бы и хвастаться за чаем своей ролью в изготовлении подделки. Мануйлов был слишком хитер, чтобы выставляться напоказ, однако он принимал основательное участие в парижских предприятиях Рачковского, и невозможно было представить, что его не подключили к такого рода операции. Подделки и жульничество были в арсенале его приемов с юности.

Он родился в Ковно в 1869 году от православного отца и матери-еврейки. По неизвестным причинам в возрасте пяти лет его усыновил богатый купец Ф. С. Манасевич-Мануйлов, некогда сосланный в Сибирь за подделку денежных документов, а по возвращении из ссылки составивший большое состояние на торговле золотом.

Манасевич-Мануйлов-старший и сам был евреем по происхождению, перешедшим, впрочем, в христианскую веру. Поскольку приемный сын считался, по матери, евреем, его положенным образом окрестили.

В 1888 году Мануйлов познакомился со своим единокровным братом, ходили слухи, что они стали любовниками. Утверждений о том, что он гомосексуалист, Мануйлов никогда не отрицал. Брат, человек с хорошими связями, и в дальнейшем не раз пользовался ими, чтобы выручать молодого Ивана из трудного положения. Именно он отрекомендовал Ивана петербургскому департаменту полиции, где молодому человеку поручили сбор сведений для охранки - преимущественно о том, что происходит в литературных кругах.

Иван Манасевич-Мануйлов большую часть своей жизни поддерживал связи с Министерством внутренних дел и тайной полицией и со временем стал весьма ценным агентом, однако, помимо своих тайных занятий, он приобрел определенную известность и как журналист, писатель и критик, публиковавший статьи, театральные рецензии и даже издавший несколько книг на разные темы - экономика, театр, жизнь в Петербурге. Он свободно говорил по-французски и с начала девяностых годов работал агентом полиции в Париже, где также публиковал под разными псевдонимами статьи во французской прессе.

Журнал, печатавший его статьи, характеризовал его как "знатока женщин, сигар, лошадей и международной политики", а в тех кругах, где он вращался, его называли "журналистом по профессии и авантюристом по призванию".

Не обладая какими-либо твердыми убеждениями, Мануйлов готов был выслушивать любые предложения и продавать свои услуги тому, кто больше заплатит. Рачковский, использовавший его для особых поручений, никогда не доверял ему полностью, называя на людях "грязным евреем".

В 1905 году Мануйлова отправили назад в Россию, где он немедля ввязался в разного рода интриги. Близкие отношения со знаменитым Григорием Распутиным позволили ему занять в 1916 году пост начальника секретариата министра внутренних дел Штюрмера - должность, дававшая в то время большую власть в русской столице. Впрочем, долго он на ней не продержался.

2 сентября Палеолог записывает в дневнике:

"Только что арестован Мануйлов, полицейский и преступник, которого Штюрмер поставил во главе своего секретариата; говорят, что он повинен в шантаже банка: факт, и не вызывающий сомнений, поскольку мошенничество - привычный способ, которым он наживает деньги, самое рядовое и мелкое из его преступлений".

Хотя следствие несколько раз приостанавливалось по приказу сверху, Мануйлова в конце концов приговорили к восемнадцати месяцам заключения, однако урок не пошел ему впрок, и после освобождения он совершил последнюю свою ошибку, вновь использовав для шантажа фальшивый документ, изготовленный им для политической полиции. Когда за ним пришли, он попытался бежать, но был изловлен и приговорен к смерти. На сей раз спасти его от расстрела оказалось некому.

Помощников Рачковского с меня хватит, решил Георг, пришло время заняться им самим, человеком, имя которого возникает постоянно, что бы ты ни изучал - интриги и подрывную деятельность, шпионаж и тайных агентов, фальшивые документы и измены, ограбления и аресты по ложным обвинениям, даже убийства.

Имя Рачковского всплывало в любом разговоре о "Протоколах сионских мудрецов". Нилус, беседуя с дю Шайла, упомянул его как человека, приславшего рукопись "Протоколов" в Россию.

Согласно показаниям княгини Радзивилл и миссис Херблетт, Головинский хвастался, что готовит подложный документ по распоряжению Рачковского. Бинт сказал Сватикову, что за подделкой стоит Рачковский, а это уже сведения, полученные из первых рук. Одних лишь подробных показаний Бинта было бы довольно, чтобы убедить любого непредвзятого судью. Правда, это не прямое свидетельство, но суд, конечно, поймет, насколько Сватиков беспристрастен и насколько он заслуживает доверия. Очень удачно, думал Георг, что Сватиков согласился дать показания.

Георг уже немало узнал от него о делах Рачковского в Париже, однако этот человек был, похоже, центральной фигурой всей драмы, а значит, необходимо изучить его биографию целиком. К началу суда Георг должен знать о Рачковском все, что только возможно.

После нескольких часов совершенно необходимого ему сна он прямо с утра углубился в папку с бумагами.