ХАДАССА БЕН-ИТТО ЛОЖЬ, КОТОРАЯ НЕ ХОЧЕТ УМИРАТЬ "ПРОТОКОЛЫ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ": СТОЛЕТНЯЯ ИСТОРИЯ

ПРОЛАГАЯ ДОРОГУ НИЛУСУ

Прогуливаясь по паркам Царского Села, нетрудно представить, как по этим же тропинкам гулял Сергей Нилус с фрейлиной царицы Еленой Озеровой. Быть может, и предложение ей он сделал в тени одной из великолепных скульптур, на которые теперь смотрели мы с Борисом. Казалось невероятным, что судьба книги, вышедшей, в конце концов, на всех языках, ее распространение по миру - не меньшее, чем у Библии, - могли зависеть от цепочки событий, не имевших решительно никакого отношения к ее содержанию. Это Борис настоял на том, чтобы мы посетили Россию.

"Место важно не меньше, чем книга, - часто повторял он. - Чтобы воссоздать прошлое, необходимо своими глазами увидеть обстановку, в которой все происходило".

Будь его воля, мы приехали бы в Россию зимой.

"Летом настоящей России не увидишь, - снова и снова твердил он. - Нужно пройтись по снегу, вглядеться в покрытые белым настом равнины, нужно дуть на руки, чтобы они не замерзли, увидеть людей в тяжелых теплых пальто и меховых шапках. А летом Россия мало чем отличается от других стран".

Однако я еще помнила морозные зимы в польском городке, где родилась, помнила свой онемевший нос, ноги, скользящие по льду по дороге в школу. Сорок градусов ниже нуля меня как-то не привлекали, так что мы отправились в Россию летом. Даже в городе, вмещающем несколько самых красивых дворцов мира, наиболее сильное впечатление производит Екатерининский дворец Царского Села. Построенный в середине восемнадцатого века для императрицы Елизаветы прославленным итальянским архитектором графом Бартоломео Франческа Растрелли, он был назван в честь ее матери, Екатерины I, супруги Петра Великого. Его сине-белый фасад, ряды побуревших скульптур, сверкающее в лучах яркого солнца оливковое с золотом убранство являются истинным пиршеством для глаз. Богато изукрашенные комнаты, длинные залы, внушительная галерея и увенчанная золотыми куполами церковь таковы, что человеку, впервые увидевшему этот дворец, трудно оторвать взгляд. Здесь, думала я, среди этого великолепия жили русские цари, члены их семей и придворные.

"Только не Николай с Александрой, - напомнил мне Борис, - они предпочли соседний Александровский дворец, куда более простой и скромный".

На самом-то деле, пояснил Борис, указывая на стоящее неподалеку почти ничем не украшенное здание, именно императрица настояла, чтобы ее семья жила в простых покоях этого дворца. Когда она не болела, а болела она большую часть времени, Александра проводила часы за молитвой в семейной церкви.

Роскошная царственная обстановка, в которой жили придворные ее предшественников, была почти полностью сведена на нет, что стало постоянным источником горьких жалоб и недовольства.

Мы бродили по величавым царским паркам, среди идеально ухоженных лужаек и кустарников, среди горделиво поблескивающих на солнце белых изваяний.

"Как стало возможным, - спросила я у Бориса, - что судьба великой Российской империи более двух десятков лет определялась больной фанатичкой, околдованной шарлатанами-мистиками и изуверами? Как эти пустые женщины, которых она выбирала себе в подруги, смогли пролезть на самую авансцену российской политики ?"

Мы с Борисом говорили о том, что, если бы две "черногорских княгини" не познакомили с царской четой мага, называвшего себя Филиппом, вероятно, и у Елизаветы Федоровны не появилось бы причины сводить Сергея Нилуса с племянницей Степанова, Еленой Александровной Озеровой, и "Протоколы сионских мудрецов" канули бы в забвение вместе с другими политическими фальшивками вроде завещания Петра Великого и меморандума генерала Танака. Знаменитое завещание русского царя имело целью предупредить мир о замысле Наполеона овладеть Россией и всей Азией; японский меморандум якобы содержал план захвата Европы Японией. Будучи разоблаченными, обе эти подделки сошли с мировой арены, как и "Моnitа Sесгеtа", еще одна фальсификация, направленная против иезуитов. И эта тоже содержала так называемые протокольные записи секретных поучений, якобы сочиненных главами ордена иезуитов для наставления их подчиненных по части использования "постыдных, макиавеллиевских методов иезуитского общества". То, что "Monita" является бесстыдной подделкой, было признано даже противниками иезуитов.

"Протоколы сионских мудрецов", самую грубую фальшивку из всех упомянутых, обрекла на бессмертие череда событий, в которых главную роль сыграл чудаковатый религиозный фанатик, пользовавшийся поддержкой русской великой княгини, пытавшейся опорочить иностранного лжецелителя, который гипнотизировал царицу на ночных спиритических сеансах и тем буквально околдовал могущественного монарха.

Я намеревалась разобраться в истории, связанной с книгой, но пока я занималась этой историей, в нее начали целой процессией проникать, навязывая мне свое присутствие, самые разные люди. Все они - и мужчины, и удивительно большое число женщин - играли в открывавшейся мне эпопее свои роли. История книги, как я скоро обнаружила, становилась историей людей, которые вдохновили, создали, распространили и использовали ее, равно как и историей тех, кто, в конце концов, ее разоблачил.

В первый раз прочитав "Протоколы", царь Николай II был ими очарован. Как это у него водилось, он делал на полях представленного ему экземпляра восторженные пометки, дивясь великой точности программы, убеждаясь, что "всюду видна направляющая и разрушающая рука еврейства". Этот документ, восклицал он, станет его политическим справочником. Передумать царя заставил Столыпин, министр внутренних дел. "Союз русского народа" обратился к нему за разрешением развернуть масштабную антисемитскую кампанию, в которой должны были использоваться мотивы "Протоколов", и Столыпин, питавший определенные сомнения на их счет, поручил двум офицерам жандармского корпуса провести секретное расследование. Вскоре он получил возможность доложить царю, что они имеют дело с подделкой. Царь сделал редкий для него жест, приказав в еще одной пометке на полях книги: "Протоколы изъять, нельзя чистое дело защищать грязными способами".

Тем, вероятно, все бы и кончилось, если бы не Озерова, которая с помощью великой княгини Елизаветы добилась от цензурного комитета разрешения на печатание книги Нилуса, содержавшей полный текст "Протоколов сионских мудрецов". Эта-то книга и стала прообразом всех последующих изданий "Протоколов" на всех языках.

Великая княгиня была крайне озабочена состоянием сестры. Со времени коронации Александры отношения их становились все более прохладными. Подобно многим из тех, кто принадлежал к российским правящим кругам, Елизавета все с большей озабоченностью наблюдала, как императрица окружает себя фанатичками, исключая всех прочих представителей петербургского общества, как она подпадает под влияние бессовестных фокусников, которые используют ее для того, чтобы приобрести влияние в царском дворце. А после трагической истории, произошедшей 1 сентября 1902 года, Елизавета решила, что настала пора действовать.

Весной 1902 года царь и его окружение с восторгом узнали, что императрица вновь беременна. Все надеялись, что на сей раз она разрешится сыном, будущим российским царем. Молились они и о том, чтобы появление мальчика оказало целительное влияние на бедную царицу, окончательно впавшую в религиозный мистицизм. Она уже родила четырех дочерей, но Россия нуждалась в наследнике престола, и, пока царица им не разрешится, она так и будет чувствовать себя не отвечающей своему положению, по сути дела, неудачницей. На этот раз она родит сына, пообещал ее советник-француз, Филипп, которого Александра поселила в смежной со своими покоями комнате. Она искренне верила ему и даже рассказала мужу о том, что Филипп дал ей иконку с колокольчиком, "который предупреждает меня, если рядом оказываются злые люди, и не позволяет им подойти ко мне ближе".

В начале лета двор с радостью заметил, что императрица сильно пополнела и стала носить платья свободного покроя. Двор даже перестал осуждать ее за то, что она больше не появляется на торжественных дворцовых церемониях. Теперь уже в любой день пушки Петропавловской крепости могли, в соответствии с давним обычаем, известить народ о рождении императорского сына. Россия затаила дыхание. Готовясь к великому событию, придворный акушер профессор Отт и его ассистенты перебрались на жительство в Петергофский дворец. Императрица тем временем не покидала своих покоев, объявив, что вызовет доктора, когда придет время. Дни шли, всеобщее нервное напряжение нарастало. В конце концов, профессор Отт счел дальнейшее ожидание безрассудным. Он попросил у ее величества разрешения произвести осмотр, и на этот раз царица не смогла ему отказать. Профессор вышел от нее с выражением ужаса на лице, не понимая, как доложить царю о том, что он установил. Никакого наследника не предвидится. Александра даже не была беременна. Имел место классический случай ложной беременности.

Международная печать сообщила, что это удивительное явление было вызвано гипнотизером Филиппом во время продолжительных ночных сеансов, в которых участвовала Александра. Русская императрица стала посмешищем всей Европы, однако очарованный ею царь не допускал никакой критики в адрес любимой жены, недвусмысленно дав понять: Филиппа не трогать! Поэтому царское окружение продолжало помалкивать, однако втайне, за сценой, искало способы, которые позволили бы избавить царскую чету от одурманивших ее чар.

Тогда-то Елизавете и пришла в голову мысль приблизить ко двору Нилуса, сделав его официальным религиозным наставником и исповедником царя. Она только что прочитала его изданную годом раньше книгу "Великое в малом". Книга эта отвечала глубоко укоренившимся в ней религиозным убеждениям. Нилус мог оказаться именно тем человеком, который породит недоверие к Филиппу и заместит его в царском дворце. Взяв на себя роль свахи, она представила Нилуса Озеровой, которой помогла когда-то получить место фрейлины. Елизавета сожалела, что прождала слишком долго, - следовало начать действовать, едва она осознала опасность, исходящую от неестественной близости между сестрой и двумя "черногорками"; теперь же оставалось только надеяться, что время не окончательно упущено