ХАДАССА БЕН-ИТТОЛОЖЬ, КОТОРАЯ НЕ ХОЧЕТ УМИРАТЬ"ПРОТОКОЛЫ СИОНСКИХ МУДРЕЦОВ":СТОЛЕТНЯЯ ИСТОРИЯ |
ЙОХАННЕСБУРГ - 1990 ГОД
Я промокла до нитки, мне хотелось поскорее уединиться в своем номере, и долгое ожидание лифта все сильнее меня раздражало. Проведение разного рода съездов часто парализует работу лифтов даже в крупных отелях, каким был и отель "Карлтон" в Йоханнесбурге. В отеле проходил съезд сионистских организаций Южной Африки, и я была на открытии основным докладчиком.
Из Цюриха я прилетела ночным рейсом и все еще ощущала последствия долгого перелета. Если лифт не спустится как можно скорее, мне останется только рухнуть в одно из кресел вестибюля и закрыть глаза. Когда над дверью лифта загорелись, извещая о его приближении, цифры, ко мне обратилась молодая женщина, и я едва не взмолилась, чтобы она оставила меня в покое, - но было уже поздно. Женщина, оказавшаяся журналисткой из Дурбана, пригласила меня составить компанию людям, сидевшим за одним из столиков. Она понимает, как я устала, сказала женщина, но речь идет лишь о нескольких минутах - я выпью чашку чая, а она сделает две-три фотографии. Отказаться от чашки чая не сложно, но фотографирование - дело святое. Это ритуал, уклониться от которого, не нагрубив, невозможно, так что я, смирившись, последовала за моей решительной проводницей, а та бодро повела меня в дальний конец вестибюля. Когда она остановилась, чтобы представить меня супружеской чете, сидевшей за одним из столиков, я чуть было не запротестовала, однако, следуя инстинкту и по привычке, поклонилась и заставила себя улыбнуться. Так я познакомилась с доктором Янкеловичем из Порт-Элизабет, и это знакомство стало еще одним совпадением в цепочке событий, которые постепенно обращали "Протоколы сионских мудрецов" в часть моей жизни.
Доктор слышал, что я интересуюсь "Протоколами", и спросил, известно ли мне о процессе, который более пятидесяти лет тому назад состоялся здесь, в Южной Африке. Я заверила его, что известно, и уже собралась отойти от его столика, но он оказался человеком настойчивым: "А вам не нужны материалы этого процесса?" Я ответила, что сегодня утром один из судей отвел меня в библиотеку и помог ознакомиться со всеми доступными документами. К сожалению, прибавила я, процесс прошел так давно, что его протоколы теперь уже недоступны. "Так они вам нужны? - невинно осведомился он. - У меня в конторе лежат копии всех стенограмм суда. Валяются там больше пятидесяти лет, их оставил один из прежних партнеров".
Перемена в моем поведении удивила журналистку. Я была теперь готова не только пить чай и позировать для дюжины фотографий, но, если бы это оказалось возможным, я этой же ночью полетела бы в Порт-Элизабет. Вместо этого я на следующее утро улетела домой, где меня ждало дело о крупном мошенничестве. Три недели спустя в мой кабинет доставили тяжелый пакет. Бумага восьмисотстраничного документа была столь хрупкой, что некоторые листы просто рассыпались в руках. Фотокопировать их было слишком рискованно, поэтому доктор Янкелович прислал мне оригинал, надеясь, что я найду ему достойное применение. Я почувствовала, что на мои плечи нелегким грузом легло еще одно обязательство.
За два месяца до того я узнала, что Георг Бруншвиг завещал весь свой личный архив, содержавший и протоколы Бернского процесса, близкому другу, доктору Вилли Гуггенхейму, который все эти годы хранил архив в своем кабинете. Восемь тысяч страниц архива были микрофильмированы. После прибытия протоколов суда из Южной Африки и катушек с микрофильмами из Цюриха я почувствовала, что меня, даже без моего сознательного решения, словно бы назначили "предпринять нечто" в связи с "Протоколами".
И вот, 31 октября 1991 года я прервала судейскую карьеру, чтобы заняться частным расследованием, касающимся "Протоколов сионских мудрецов". Кто сочинил их и когда? С какой целью? Каким образом одной-единственной книжице, называемой некоторыми "величайшей мистификацией столетия", удалось прожить так долго, почему она все еще способна возбуждать в людях подобную ненависть? В истории было немало подделок, но все они, будучи разоблаченными, сходили с исторической сцены и забывались. Какое же присущее этой книге качество позволяет ей снова и снова всплывать на поверхность, расцветать полным цветом, почти исчезать, но лишь затем, чтобы появляться снова, в новом хамелеоновском обличии, переходя от поколения к поколению, от народа к народу, от одного общественного или политического строя к другому? Как зародился этот миф? Кто заварил всю эту кашу? Что наделило бессмертием именно этот документ, сделало его невосприимчивым к повторяющимся раз за разом разоблачениям?
С чего все началось?
Меня подмывало начать с Бернского процесса и пройти по следам Георга Бруншвига, однако доктор Борис Морозов, специалист по истории России, с которым я консультировалась, был более чем категоричен. "Вы никогда не разберетесь в истории "Протоколов", - сказал он, - если не начнете с России, в которой они появились на свет".