IV. Вильгельм Кейтель и Альфред Иодль

Мастер военных провокаций

Кейтель видел, как трудно приходилось Герингу и Риббентропу, когда речь шла об агрессии против ряда стран. И он сделал для себя практические выводы. Пусть Геринг и Риббентроп ссылаются на всякие там пакты и договоры, вспоминают Мюнхен. Ему, Кейтелю, об этом рассуждать не пристало. Он не политик, а военный человек, и ему, пусть поверят судьи, вообще непонятно слово "агрессия".

- Как солдат, господа судьи, я должен сказать, что понятие "агрессивная война" для меня ничего не говорит. Мы употребляли другие термины: "наступательная операция", "оборонительная операция", "отступление", "отход". Согласно моим личным солдатским представлениям термин "агрессивная война" является чисто политическим понятием, а не военно-солдатским.

А раз так, то как вообще можно военному человеку предъявлять обвинение в агрессии?

Эта линия защиты вызвала интерес на скамье подсудимых: что ни говори, свежая мысль. И Дениц и Редер переговариваются с Иодлем - не принять ли это на вооружение. Но не успели они прийти к определенному решению, как адвокат Кейтеля доктор Нельте задал своему подзащитному вопрос, из которого и его подзащитный и другие подсудимые поняли, что "свежая мысль" не возымела действия не только на суд, но и на адвоката:

- Фельдмаршал Кейтель, вы ведь, в конце концов, не только солдат, но также и личность, которая вела собственную жизнь. В этом смысле вы разве не думали над тем, что планировавшиеся операции являлись несправедливыми?

По форме такой вопрос был к лицу скорее прокурору, нежели адвокату. Но нет, доктор Нельте защищал своего клиента очень энергично и, я бы сказал, более солидно, чем многие другие адвокаты. Просто Нельте сразу же сообразил: версия Кейтеля способна убедить судей лишь в том, что тот хочет надеть на себя маску крайней политической наивности. Кто же поверит, будто старый волк германского милитаризма никак не разберется, что такое агрессия?

Увы, Кейтель не понял предостережения и, к явному раздражению адвоката, ответил ему так:

- Мне кажется, господин адвокат, что во время моей военной карьеры я придерживался лишь традиционных воззрений, в область которых не входил этот вопрос. Конечно, у меня были мои собственные мнения, моя собственная жизнь, однако что касается моих профессиональных обязанностей как солдата и офицера, то собственная жизнь, в сущности, забывается благодаря функциям солдата и офицера.

Но довольно скоро Кейтелю пришлось убедиться, что его "свежая мысль" действительно не подействовала на судей. Они почему-то остались в глубоком убеждении, что "функции солдата и офицера" никак не мешали Кейтелю разбираться, что такое агрессор и что такое жертва агрессии. Уразумев это, Кейтель счел за благо прибегнуть к самому банальному плагиату. В ход пошли уже обветшалые аргументы Геринга и Риббентропа. Фельдмаршал вдруг ухватился за Версальский договор. Он считал, что об этом договоре наиболее уместно говорить с советским обвинителем: как-никак именно страна, которую представляет Руденко, в свое время квалифицировала Версальский договор как грабительский. Так вот Кейтель хочет сообщить советскому обвинителю, что цель германской внешней политики, которую почему-то называют агрессивной, как раз и заключалась в том, чтобы устранить несправедливость сего договора в отношении Германии. Но Руденко одним вопросом отбивает у Кейтеля интерес к версальской теме:

- Вы здесь, подсудимый, говорили о Версальском договоре. Я вас спрашиваю: разве Вена, Прага, Белград, Крым до Версальского договора принадлежали Германии?

После этого Кейтель забыл о Версале. Но у советского обвинителя мертвая хватка. От него так просто не вырвешься.

Вот он допрашивает Иодля. Предъявляется весьма любопытный документ, свидетельствующий, что после победы над Советским Союзом, в которой ни Кейтель, ни Иодль не сомневались, германское верховное командование намеревалось направить экспедиционный корпус через Закавказье в направлении Персидского залива, Ирака, Сирии. Иодль разводит руками: помилуй бог, это ведь только "офицеры генерального штаба, будучи оптимистически настроенными под влиянием первых побед… выражали подобные мысли". А что касается подлинных решений, то их "принимали старшие, более спокойные люди". Не станут же обвинители принимать всерьез теоретические упражнения желторотых юнцов из генштаба. "Старшие, более спокойные люди", такие, как Кейтель и Иодль, не могли замышлять подобных авантюр.

К величайшему огорчению этих господ, обвинение, однако, решило доказать, что как раз самыми опасными для мира были именно те, кто называл себя "старшими, более спокойными людьми". И начали обвинители с того, что раскрыли деятельность Кейтеля как мастера военных провокаций.

Собственно говоря, Кейтель и начальником штаба ОКВ стал в результате провокации. Но это была провокация не против какой-нибудь страны, а против собственного шефа военного министра Бломберга. В свое время Кейтель, стремясь породниться с Бломбергом, женил сына на его дочери. Но времена меняются, соответственно должны меняться и люди. Кейтель был совсем не прочь занять место своего родственника. Радетельный свояк, немало сделавший для того, чтобы продвигать Кейтеля по служебной лестнице, ни сном ни духом не ведал, что тот услужливо передал Герингу материалы, компрометирующие "дорогого шефа" в истории с Эрикой Грун.

Вскоре после назначения на пост начальника штаба ОКВ Кейтелю представился случай еще раз обратить на себя благосклонное внимание фюрера. Кейтель понимал, что Гитлеру не нужно, чтобы он ночами корпел над составлением стратегических планов. Всякому свое. Кейтель не стратег, Кейтель умелый организатор того, что скрывается под таким неприятным теперь для него словом "агрессия".

Кейтеля спрашивают, приходилось ли ему участвовать в ведении дипломатических переговоров с иностранными государственными деятелями. И он скромно отвечает:

- Во время визитов государственных деятелей я присутствовал на приемах.

Что же это за "приемы"?

12 февраля 1938 года. Оберзальцберг. На приеме у Гитлера австрийский канцлер Шушнинг. Цель встречи - заставить Шушнинга подписать смертный приговор Австрии. Гитлер требует от собеседника предоставить важнейшие посты в австрийском правительственном аппарате нацистам, допустить в Австрии полную свободу нацистской пропаганды и террора. Шушнинг понимает, что это смертный приговор лишь с самой незначительной отсрочкой исполнения. Австрийский канцлер делает попытку сопротивляться:

- Я не могу подписать такое соглашение.

Гитлер повышает голос:

- Вы должны!..

Шушнинг повторяет свое. Гитлер в ярости:

- Мне достаточно издать один приказ - и в течение одной ночи с границей будет покончено…

С этими словами Гитлер встает, большими шагами идет к двери и распахивает ее.

- Кейтель!

На пороге появляется запыхавшийся начальник штаба ОКВ в сопровождении генералов Рейхенау и Шперля.

Зачем потребовался Гитлеру такой великолепный эскорт? Когда Кейтеля спрашивают об этом в Нюрнберге, он пытается убедить суд в том, что до сих пор никак не может понять, зачем фюрер "пригласил" его. Но еще несколько вопросов обвинителей, оглашение показаний участников этой встречи, и фельдмаршал сникает:

- В течение дня мне стало ясно, что присутствие трех представителей армии являлось по крайней мере военной демонстрацией.

Кейтель признает, что его появление в кабинете Гитлера произвело "уничтожающее впечатление" на Шушнинга, который тут же подписал "соглашение".

Но это еще не был захват Австрии. Требовалось произвести некоторые действия, чтобы окончательно сломить австрийское правительство и заставить его принять аншлюс. И Кейтель старается. По его указанию распускаются ложные слухи, будто германское командование отменило отпуска для военнослужащих 7-й армии и концентрирует на германо-австрийской границе подвижной железнодорожный состав. Для распространения этих слухов широко используются вся агентурная сеть в Австрии и таможенные чиновники.

12 марта 1938 года Австрия капитулировала.

Наступают чехословацкие события. В генеральном штабе уже разработан "план Грюн". Но Гитлер, пользуясь поддержкой мюнхенцев, решил захватить страну без единого выстрела. С чехословацким правительством поступают на австрийский манер. Гитлер вызывает президента Гаху в Берлин. Здесь ему подготовлена достойная встреча. Регламент разработан до деталей. Начальник штаба ОКВ убедил фюрера, что если Шушнинга пугали только вторжением германских войск, то Гахе надо кое-что продемонстрировать наглядно. Спланирован захват вооруженными силами двух чехословацких городов.

14 марта 1938 года престарелый Гаха едет в Берлин. И в тот же день Кейтель отдает приказ о захвате Моравской Остравы и Витковице.

- Да, но ведь президент Гаха ехал в Берлин, чтобы вести переговоры с Гитлером? - спрашивает Руденко.

Кейтель молчит.

- Это ведь вероломство! - точно квалифицирует советский обвинитель поведение Кейтеля.

Кейтель опять угрюмо отмалчивается.

Его заставляют вспомнить еще об одном эпизоде, связанном с Чехословакией. Читателю уже известно, что нацисты, создавая повод для вторжения, решили убить своего посла в Праге. Кейтеля спрашивают об этом. Он не может оспаривать самого факта, но прикидывается плохо осведомленным.

- Говорили только, что может иметь место убийство какого-то посланника или что-то вроде этого. Мне кажется, Гитлер ответил на это, что в тысяча девятьсот четырнадцатом году война так же была вызвана убийством посла в Сараево. Такие случаи ведь могут произойти…

Экая наивность! Кейтель, в руках которого концентрировалась вся подготовка агрессии против Чехословакии, никак не может разобраться, о каком убийстве шла тогда речь.

К лету 1939 года Австрия и Чехословакия перестали существовать как независимые государства и германский генеральный штаб разработал уже "план Вейс" - нападение на Польшу. Кейтель делает все, чтобы обеспечить успешное осуществление и этой акции. Он озабочен подготовкой новой провокации. Начальник штаба ОКВ выступает в качестве одного из режиссеров гнусной инсценировки "нападения" поляков на германскую радиостанцию в немецком городе Глейвиц. Читатель уже знает, что "нападение" это осуществлялось несколькими заключенными из немецких концлагерей, переодетыми в польскую форму. Произошло оно 31 августа 1939 года. А 1 сентября германские войска вторглись в Польшу. И в тот же день во всех немецких газетах появилось сенсационное сообщение:

"Германское информационное бюро. Бреславль. 31 августа. Сегодня, около 8 часов вечера, поляки напали и захватили радиостанцию в Глейвице. Силой ворвавшись внутрь здания, поляки успели прочитать на польском и частично на немецком языках воззвание, обращенное к населению. Полиция была вынуждена применить оружие. Со стороны захватчиков есть убитые".

Дальше все пошло как по нотам. Нацисты зашумели на весь мир, что одновременно с нападением на радиостанцию польские войска в ряде мест перешли германскую границу, ввиду чего вермахт должен был предпринять ответные меры.

И вот в Нюрнберге Кейтеля спрашивают о глейвицкой провокации. Он прикидывается, будто ничего не знал о ней. Тогда вызывается на допрос один из сотрудников штаба ОКВ - заместитель начальника германской военной разведки генерал Лахузен.

- То дело, - говорит Лахузен, - по которому я сейчас даю свидетельские показания, является одним из наиболее таинственных дел. Это было в середине августа. Как отдел контрразведки номер один, так и мой отдел контрразведки номер два получили распоряжение доставить польские мундиры и снаряжение, а также удостоверения личности и тому подобное для операции "Гиммлер"… Канарис поставил нас в известность о том, что эти мундиры были выданы людям из концентрационных лагерей…

Слово за слово, и Кейтель, без указания которого ни один немецкий солдат не мог двинуться на Польшу, человек, который вместе с Гитлером утвердил "план Вейс", уже не может отрицать своей причастности к глейвицкой провокации.

- Адмирал Канарис сказал мне тогда, что ему нужно несколько польских мундиров… Мы решили, что эти мундиры предназначались для какой-то секретной операции…