ХРИСТИАНСКО-ИУДЕЙСКИЙ ДИАЛОГ:
В БОРЬБЕ С БОГОМ
Для многих евреев Библия служит неисчерпаемым источником, размышлений, Постоянная библейская тема - это страдания израильского народа; замечательный образ Иова - удивительный пример того, как невинному человеку приходится испытывать невы- разимые муки. Среди еврейских писателей наибольше внимание уделил Иову Элиезер Берковиц, ведущий еврейский философ и специалист по Талмуду. Сравнение с Иовом может стать одним из возможных объяснений, почему праведные люди испытывают незаслуженные страдания. Ответом Иова на страдания стала его борьба с Богом; по мнению Элиезера Берковица, еврейский народ точно также сегодня должен бороться с Богом, задаваясь самыми трудными и острыми вопросами. Таков императив религиозной веры. Тем не менее, Берковиц признает, что между ситуацией Иова и Шоа имеется глубокое различие: в лагерях смерти Бог бездействует и хранит абсолютное молчание.
Нет никаких сомнений, что для нашего поколения Освенцим олицетворяет крайнюю степень кризиса веры — и будь это не так, мы оказались бы перед лицом настоящей духовной тра- гедии. После Холокоста первейшей религиозной обязанностью Израиля является "спор" с Богом, — а в случае необходимости, и борьба с Богом.
"Спора" с Богом требует от нас вера; в этом состоит сама суть веры. Когда в "Ночи" Эли Визеля, при виде мальчика на виселице, кто-то спрашивает: "Где же Бог?", то именно такой вопрос и следовало задать. Не задать его было бы равнозначно богохульству. Вера не может оставаться безмолвной, когда происходит ужасное. Вера, поскольку она есть доверие к Богу, требует Божьей справедливости; она не может допустить того, что Бог жесток и несправедлив. И, вместе с тем. Бог участвует во всем, что происходит на земле. Задача веры — если не полностью понять, то хотя бы получить малейшее представление о смысле Божественных действий. Подобное вопрошание Бога, являющее всю силу веру, ознаменовало начало исторического пути евреев. Речь идет об Аврааме, отстаивающем перед Богом Содом и Гоморру: благочестивый и смиренный человек, который видит себя не более как "прах и пепел", находит мужество бросить вызов Богу: "Судия всей земли поступит ли неправосудно?" И здесь нет никакого противоречия. Человек веры вопрошает Бога именно в силу своей веры. Вера Авраама в Бога не может перенести несправедливости со стороны Бога. В этом же и суть проблемы Иова. Горькие несмолкаемые стенания Иова вызваны не его печальным положением, а его страстной верой. Не слабость веры, а наоборот, сила веры Иова побуждает его бросать обвинения Богу. Все происшедшее с Иовом — это несправедливость. Это страшная несправедливость, ибо мерой ее является тот идеал справедливости, которым руководствуется Иов, всем сердцем верующий в Бога. То, что Иов не принял аргументы своих друзей, вставших на защиту Божьего Провидения, не есть проявление упрямого самодовольства или же излишнего самомнения. Друзья Нова пытались оправдать причиненное ему зло, полагая такое зло справедливым. В результате, сами того не осознавая, они извратили представления Иова о Боге. В силу своей веры, Иов не приемлет оправдания Бога, если при этом умаляется достоинство Бога.
Вопрос о Божьем Промысле применительно к лагерям смерти не выходит за рамки иудейской традиции. К несчастью, на этот раз, в отличие от истории с Иовом, Бог пребывал в безмолвии на протяжении всей трагедии: миллионы людей в концентрационных лагерях, охваченные бесконечным отчаянием, оказались оставленными наедине с самими собой. По сегодняшний день теологи спорят относительно смысла ответа Бога Иову. Но каким бы ни был ответ Бога, ясно одно: в конечном итоге Бог является Иову, открывается ему. Таким образом, Иов обретает возможность примириться с Богом: "Я слышал о Тебе слухом уха; теперь же мои глаза видят Тебя. Поэтому я отрекаюсь и раскаиваюсь в прахе и пепле". Но иным стал исход драмы в лагерях смерти. До самого конца Бога не было видно и слышно. Миллионы взывали к Нему — но напрасно. Они слышали о Нем "слухом уха", но взору их представал только "прах и пепел", — в который превращались они, и все, что им было дорого. По сути дела, в Освенциме оказалось два Иова: один, который запоздало принял совет жены Иова и отвернулся от Бога, и другой, который хранил веру до самого конца, который свидетельствовал о ней уже у входа в газовую камеру, и который смог пойти навстречу смерти с пением "Ани маамин - я верю". Были такие, чья вера рухнула в лагерях смерти, но нашлись и те, кто оказался несокрушим. Для многих Он отсутствовал, но для еще большего количества людей Он не был потерян. Те, кто отверг Бога, проявили тем самым подлинный протест. Державшиеся своей веры и свидетельствовавшие о ней до конца, проявили тем самым подлинную веру. Брату же Иова недоступны ни подлинность протеста, ни подлинность веры. Человек со стороны, брат мучеников, вступает в двойное наследство — он наследует как протест, так и свидетельство мучеников о вере. Протест, который не умиротворен свидетельством, и свидетельство, которое не озвучено протестом. Человек нашего поколения, брат Иова,
если он хочет остаться верным Божьему наследию, "спорит" с Богом, являя свою протестующую веру и верующий протест. На что ему при этом остается надеяться? Он не стремится постичь, в рамках своей веры, смысл происшедшего с его народом. Он не пытается подсмотреть за "рукой Божьей", с тем, чтобы понять — какое же значение в Плане Божьем придавалось бессмысленному уничтожению европейского Израиля. Понять — это значит оправдать, принять. Он не сделает этого. Он вглядывается в свое религиозное наследие. Он хочет свидетельствовать о своей вере, но не делая при этом вида, что Холокоста никогда не было. Он знает, что нынешнее поколение должно жить и верить, находясь в тени Холокоста. Он должен этому научиться. Если его вера претендует на осмысленность, то в ней должно найтись место для непроницаемой тьмы лагерей смерти. Тьма останется, но в ее "свете" он будет провозглашать свою веру — которую тьма лишь оттенит. Мы не объясним того, что объяснить невозможно, — однако мы окажемся способны сформулировать то, что для нас крайне необходимо. Печаль останется, но она будет освящена обетованием грядущего дня, когда Израиль продолжит свой вечный путь, с новым достоинством и новым самосознанием. Так, в ужасной беде человека, нам, наверное, откроется страшная тайна Бога. Но когда это произойдет, кто усомнится, — что именно мы, искавшие утешения у Него, не обретем покоя, утешая Его?
[Eliezer Berkovits, Faith after the Holocaust, Ktav, 1973, pp.68- 70]
