ХРИСТИАНСКО-ИУДЕЙСКИЙ ДИАЛОГ:
НА ПУТИ К ХРИСТИАНСКОЙ ТЕОЛОГИИ ИУДАИЗМАВ продолжение полемики с концепцией. Р.Рютер, ниже приводится фрагмент неопубликованного доклада, прочитанного мной на конференции в Бристалъскам университете (Англия) в 1994 г. Признавая решающую роль труда Розмари Рютер в дискуссии относительно корней антисемитизма, я все-таки полагаю, что центральное значе- ние в зтой связи имеет проблема сотериологии, а не христологии. Всякой новой христианской теологии иудаизма надлежит пересмотреть традиционную концепцию исключительного права на спасение:
Своей книгой "Вера и братоубийство" Р.Рютер привела в волнение христианский мир, заявив, что обратной стороной христологии является антисемитизм. Я же полагаю, что именно сотериология (учение о спасении), а не абсолютистская христология, породила антииудаизм в христианской теологии. Р.Рютер утверждает (см. вышеприведенную выдержку из ее книги "Вера и братоубийство"), что несогласие иудаизма и христианства в вопросе о мессианстве Иисуса нашло свое выражение в очернении иудаизма: христиане верили, что иудеи сознательно отвергли и убили своего Мессию. Отсюда делался вывод, что иудеи лишились всех дарованных им Божьих обетовании, а истинными наследниками обетовании, таким образом, объявлялись христиане, признавшие мессианство Иисуса. Далее Рютер доказывает, что христианский антисемитизм с самого начала делал упор на отвержение иудеями Христа, и именно поэтому Церковь стала сочинять различные мифы о богоубийстве, порочности и слепоте иудеев, Каиновой печати, ритуальных убийствах. Христология и антииудаизм столь тесно переплелись, что "уже кажется невозможным прополоть сорняки, без того чтобы не вырвать росток христианской веры" (Ruether 1974, р.226). Тем не менее, связь между христологией и антииудаизмом, которую усматривает Р.Рютер, вызывает ряд вопросов. Во-первых, многие из тех, кто придерживается онтологической, абсолютистской христологии, одновременно стараются не умалять иудаизм. Существовали, да и существуют сейчас, альтернативные концепции Церкви: двухзаветная, инклюзивистская, плюралистская теологические концепции. Во-вторых, довольно странной представляется сама мысль о том, что, будучи отличной от иудейской, точка зрения христиан на мессианство Иисуса есть очернение иудаизма. Почему несогласие с другой традицией должно восприниматься столь болезненно? Если я не согласен с кем-то, это отнюдь не значит, что я клевещу на него. В качестве главного примера здесь можно сослаться на ислам, который не разделяет христианскую концепцию об Иисусе, но при этом не чернит христианства. Расхождения между различными религиозными традициями не должны истолковываться в духе очернительства.
Я полагаю, что трудность состоит не в разногласиях по поводу Иисуса, а в традиционной концепции спасения. Церковь на протяжении многих веков защищала идею о том, что спасение невозможно без сознательного принятия Христа. Эта идея вызвала наиболее резкие разногласия между иудеями и христианами. Согласно христианской концепции, иудеи, отвергнув Христа, лишились права быть избранным народом Божьим и права на спасение. Соответственно, все обетования Божьи, данные некогда иудеям, стали относиться к Церкви; иудаизм потерял всякое значение и стал ненужным. В итоге разногласия по вопросу спасения привели к нападкам на иудаизм: если спасение уготовано только мне а не кому-то другому, значит, этот другой лишается самостоятельной ценности и заведомо занимает низшее в сравнении со мной положение. В рамках подобных теологических воззрений Церкви было трудно с должным уважением относиться к иудаизму.
В первое время нападки на иудаизм вовсе не основывались на положениях абсолютистской христологии; уже позже христология наложилась на сотерологию. Отцы Церкви стали развивать христологию "исполнения обетовании", ориентированную исключительно на обращение иудеев в христианство. Такого рода эксклюзивистская позиция неизбежно порождала активную миссионерскую деятельность среди иудеев. Чтобы идея христианского миссионерства оказалась жизнеспособной, иудаизм следовало рассматривать как греховную религию, до предела ее демонизировать. Когда же иудеи отказывались креститься, а иудейская вера по-прежнему привлекала значительное число язычников, враждебность христиан только усиливалась. В историческом плане, опора миссионерства на сотериологическую христианскую доктрину имела для иудаизма самые тяжелые последствия: она прямо вела к политике насильственного крещения, появлению антииудейского законодательства, рождению мифов о порочной природе еврейства, к повсеместным притеснениям и гонениям.
Связь между учением о спасении и притеснениями иудеев особенно четко прослеживается в учении Лютера. На первых порах Лютеру казалось понятным, почему евреи до сих пор не обратились в христианство: этому мешала папистская интерпретация Евангелия. Молодой Лютер очень надеялся, что достаточно лишь будет очистить христианское благовестие от римско-католического влияния, как евреи увидят истину протестантизма и обратятся к подлинной вере. Но уже сама эта надежда содержала в себе ростки будущего разочарования. Посвятить жизнь учению об оправдании верой, и обнаружить в итоге, что евреи так и не обратились! За двадцать лет отношение Лютера к евреям решительно изменилось, став откровенно враждебным. В своей работе "О евреях и их лжи" он обвинил их в упрямой слепоте, опять вытащил на свет обвинения в богоубийстве и ритуальных убийствах. Отстаивая эксклюзивистскую концепцию спасения, Лютер клеветал на евреев, приписывая им дьявольские черты; в конце концов, он обратился к светским властям с требованием сжигать еврейские дома и синагоги, лишить евреев дорожных привилегий, изгнать их из Германии. На примере Лютера мы видим, какие последствия для иудаизма имеет христианская теология, опирающаяся на эксклюзивистскую сотериологию.
Может последовать возражение: если несогласие по какому-то вопросу вовсе не равнозначно очернению другого, то почему несогласие в сотериологии обязательно приводит к такому очернению? Почему индуист не имеет права объяснять, что сущность кармы лучше всего постигается через медитацию? Я пыталась показать, что сотериологические разногласия неизбежно заставляют видеть в другом греховные либо сатанинские черты, а порой те и другие вместе. В этом случае мы сталкиваемся с явным очернением другого, следовательно, традиция, рассматривающая себя как единственный путь к спасению, тяготеет к очернению любой другой традиции. Возможно и другое возражение: если христианское благовестие на самом деле истинно, то просвещение других вовсе не является очернением. Ведь если человек тонет, то спасти его — вовсе не значит его очернить! Но как раз эта аналогия хорошо поясняет мою мысль. Исключительные права на спасение подразумевают, что другие религиозные традиции, во всей их полноте, никак не помогают своим тонущим последователям (иначе говоря, оставляют их без спасения). Это все равно, как если бы человек, находящийся на одиноком островке посреди моря, убеждал бы людей с соседних островков, что они тонут, и призывал бы их перебраться к нему, иначе говоря, речь идет о необходимости "спасения" от их собственной веры. Очевидно, в этом случае налицо умаление чужой веры, что заведомо не соответствует действительному положению вещей. Как справедливо указал Хик в своей книге "Безответные вопросы и интерпретация религии", — если христианские притязания на спасение истинны, то нам следовало бы ожидать от христиан больше проявлений святости, чем в других религиях. Однако у нас нет никаких оснований считать христианство опережающим в этом плане другие религиозные традиции.
Таким образом, вместо весьма упрощенной концепции, увязывающей гонения на иудаизм с христологией, я предлагаю искать причину таких гонений в эксклюзивистских концепциях спасения. Последние в значительной мере имеют место и в сегодняшнем христианском подходе к иудаизму, — что, я боюсь, может опять спровоцировать крайние формы очернения и демонизации евреев. Если христиане намерены победить антииудаизм, то, думается, они обязаны пересмотреть свою сотериологию.
[Helen Fry, "Towards A Christian Theology of Judaism", paper delivered to the Second Annual Postgraduate Conference on Religious Pluralism, 1 March, 1994, Dept of Theology and Religious Studies, University of Bristol.]
