Николаус фон Белов Я был адъютантом Гитлера

Глава IV. Июнь 1941 г. - сентябрь 1943 г.

22 июня 1941 г. начался поход Гитлера на Россию. Его план был таков: примерно за три месяца повергнуть Россию наземь, чтобы затем вновь повернуть против Запада. Так, считал он, ему удастся избежать войны на два фронта. Это была война Гитлера. Он пользовался величайшим благорасположением народа, и за ним стояла сила партии и ее формирований. Вот уже два года фюрер не проигрывал ни одной кампании и чувствовал себя уверенным в том, что выиграет и эту. Он даже говорил, что США еще подумают, вступать ли им в европейскую войну или нет.

Гитлер долго готовился к этой схватке, выбирал районы сосредоточения и развертывания войск по картам, изучал структуру русской армии и предполагаемые резервы ее вооружения. Ему была известна численность русских соединений, и он отдавал себе ясный отчет в том, что борьба будет очень суровой. Ожидая этой суровости от противника, он хотел навязать ее и собственным войскам. С той же жестокостью, с какой установили свою власть в России Ленин и Сталин, власть эта, на его взгляд, должна быть теперь сокрушена(227) . [348]

"Волчье логово"

Эти и подобные мысли владели Гитлером, когда он в понедельник 23 июня в полдень зашел в вагон своего спецпоезда, чтобы отправиться в Восточную Пруссию. Прибыл он туда поздно вечером. Своей Ставке фюрер дал имя "Волчье логово". Построенная за зиму, она располагалась в небольшом лесу восточнее Растенбурга и была надежно замаскирована от авиации. Ядром всего сооружения служили десять бетонных бункеров, тыльная часть которых была покрыта бетонными плитами 2-метровой толщины и имела отсеки для сна. Передняя часть обеспечивала защиту только от осколков, и здесь находились помещения для работы. В бункере Кейтеля такое помещение несколько большего размера предназначалось для ежедневного обсуждения обстановки. В таком же по образцу бункере фюрера имелось специальное помещение размером поменьше для совещаний в более узком кругу. В центре лагеря находился бункер столовой с обеденным столом на 20 человек и небольшим приставным столом на 6 лиц. Вот здесь мы и обосновались на неопределенное время, здесь в первые дни огромной схватки с напряжением ожидали поступающие донесения.

Штаб оперативного руководства вермахта во главе с заместителем его начальника полковником Варлимонтом располагался на том же лесном участке несколько в стороне. Там стояли нормальные бараки и имелось несколько бункеров. Здесь размещался и комендант Ставки со своим штабом. ОКХ имело собственные блиндажи - в нескольких километрах к северо-востоку около железнодорожной линии, протянутой от Растенбурга до Ангермунда. Геринг же и ОКЛ оставались в своих поездах, постоянные стоянки которых находились около Гольдапа и Иоганнесбургской пустоши. [349]

Одним из первых сообщений, опубликованных прессой насчет начала Восточной кампании, было заявление Черчилля. Он, всю свою жизнь являвшийся противником большевизма, теперь полностью встал на сторону России против Германии. "Мы никогда не вступим в переговоры с Гитлером и его отродьем", - сказал он. Ничего другого фюрер от него и не ожидал.

Порядок дня в заградзоне I - так называлась та часть "Волчьего логова", где размещался фюрер, - осуществлялся в обычном ритме. Ежедневно в 12 часов начиналось Большое обсуждение обстановки, на которое Гитлер отправлялся в бункер Кейтеля или Йодля, находясь там, как правило, от полутора до двух часов. На это обсуждение раз или два в неделю являлись Браухич, Гальдер и полковник генерального штаба Хойзингер. После обеда фюрер вел беседы или переговоры с гражданскими лицами по внутригерманским вопросам ведения войны. В 18 часов происходило послеобеденное обсуждение обстановки, которую докладывал Йодль.

Пищу фюрер почти всегда принимал точно в 14.00 и 19.30. Трапезы, если только он не ожидал важных визитов, растягивались часа на два. На застольных беседах в 1941-1942 гг. присутствовали обычно сопровождавшие рейхсляйтера Бормана мини-стериальный советник Генрих Хайм и д-р Генри Пиккер, которые стенографировали или записывали эти разговоры(228) . Все эти два года фюрер бывал за столом весьма раскованным и открытым. Случалось, сам поднимал какую-то тему, чтобы "посадить в лужу" кого-нибудь из присутствующих, касалось ли то страсти к охоте, верховой езды или актуального вопроса.

Пища на таких застольях подавалась в соответствии с действовавшими в вермахте продовольственными нормами; обед, к примеру, состоял из супа, мясного блюда и десерта. Гитлер питался по своему собственному, вегетарианскому, меню, блюда он выбирал утром за завтраком. Порой весьма затягивавшиеся трапезы заставляли нас, участников помоложе, выходить из-за стола пораньше остальных, чтобы заняться неотложной работой. Фюрер ничего неприличного в этом не видел. Рассаживались за столом всегда в одном и том же порядке. В центре, спиной к окнам, сидел Гитлер. Справа от него - имперский шеф печати д-р Дитрих, слева - Йодль, напротив - Кейтель. Справа от фельдмаршала - Борман, а слева - Боденшатц. Гости занимали места между Гитлером и Дитрихом, а также между Кейтелем и Боденшатцем. [350] Застолье проходило зачастую в свободной и непринужденной атмосфере. Разговор велся открыто и без всякого принуждения. Если возникали представляющие общий интерес темы и мнение по ним высказывал сам фюрер, все замолкали. Бывало и так, что он говорил на какую-то тему полчаса, а то и целый час. Но это было исключением.

Первые успехи

В первые дни нашего пребывания в "Волчьем логове" Гитлер сводок вермахта еще не публиковал. Операции на Восточном фронте шли по плану. То тут, то там противник оказывал сильное сопротивление, которое вынуждены были сломить танки и артиллерия. Очень скоро выяснилось, что это упорное сопротивление объяснялось действиями особенно толковых русских офицеров или унтер-офицеров, а также комиссаров, которые держали своих людей в руках и в случае необходимости силой заставляли их сражаться, внушая при этом, что в. случае пленения те будут уничтожены немцами(229) .

Но картина боев первых дней, как и следовало ожидать, была различной. Под этим впечатлением я 28 июня подробно писал своему дяде:

"Сообщения о ходе нашего продвижения и операциях до сих пор не предаются гласности для того, чтобы не дать таким образом самому русскому представления о его собственном положении. [351] Предположительно, их первая публикация начнется завтра.

Бои первых дней рисуют картину такую: Россия подготовилась к этой войне сильнее, чем мы предполагали.

Но только русский, видно, все-таки помышлял о годе 1943-м, чтобы к этому сроку полностью осуществить формирование и оснащение своих вооруженных сил.

Русская армия расположила свои наступательные группировки, состоящие из танковых и моторизованных соединений, сначала в районе Львова, потом - Белостока и, наконец, - у Ковно(230) . Оборонительные сооружения находились в состоянии строительства. Лишь северо-западнее Лемберга(231) в районе Рава-Русская и севернее Гродно были обнаружены долговременные укрепления, построенные по образцу нашего Западного вала, причем их первая линия была уже готова. Вторая же и третья линии обороны еще только оборудовались. Огромным успехом первых дней явилась внезапность. Она удалась по всему фронту - как сухопутным войскам, так и люфтваффе. Вражеские самолеты выстроились на своих аэродромах и были с легкостью уничтожены.

На главных направлениях действовали четыре крупные танковые группы. Генерал-полковник фон Клейст(232) наступал из района Люблина в направлении Ровно - Житомир, генерал-полковник Гудериан двигался, минуя Брест, на Минск, генерал-полковник Гот - от Гумбинена и Вильно(233) - тоже на Минск, а генерал Гёпнер - севернее Гумбинена через Ковно - на Дюнабург(234) . Часть танковой группы Гудериана вышла на Березину у Бобруйска. Ее вступление туда и соединение с другими частями Гудериана ожидается сегодня.

Русский бьется повсюду хорошо. Частично так стойко и отчаянно, что для наших войск - это ожесточенные бои. Главная причина тут, несомненно, - поведение большевистских комиссаров, которые с пистолетом в руках заставляют солдат сражаться, пока те не погибнут. Русская пропаганда добилась и того, что сумела внушить им, будто они борются с варварами и что каждый, попавший в плен, подвергнется расправе и убийству. Вот этим-то и объясняется, что многие солдаты, а особенно офицеры и комиссары, оказавшись в плену, кончают жизнь самоубийством - нередко, прижав к груди взведенную ручную гранату.

Продвижение наших войск шло ошеломляюще быстро. На северном фланге, в Литве, и в центре, в районе Белостока, противник - уже на грани распада. Командование частями полностью прекратилось. Сражаются еще только отдельные боевые группы, пытающиеся выбраться из котла. От Дюнабурга наши войска, видимо, будут быстро пробиваться к Пейпус-Зее(235) , чтобы там никто уже уйти не смог. Но самое сильное сопротивление русский оказывает на юге. Тут он имеет и хорошее командование. Рундштедт, командующий здесь нашими войсками, говорит, что еще ни разу за всю эту войну не имел перед собой такого хорошего противника. Но со вчерашнего вечера, кажется, и здесь сопротивление ослабевает. Поэтому надо спешить создать мешок. Полагают, что одна немецкая армия вместе с румынами пробилась из Северной Румынии вперед и установила связь с Клейстом.

Таковы, в общем и целом, первые операции. Ближайшими целями будут Донецкий бассейн, Москва и Ленинград. В войсках говорят, что русские производят отвратительное впечатление: какая-то беспорядочная смесь разных народов с азиатской внешностью и азиатским поведением...

Танки русских, а также их самолеты - плохи, и нашему оружию уступают. Они применяют танки и самолеты всегда только в узких рамках и в относительно малом числе. Поэтому наши войска уничтожают и сбивают их в таком большом количестве. Запас танков и самолетов, кажется, очень велик. Но наши войска во всем так сильно превосходят русские, что мы можем ожидать дальнейшие события с полной уверенностью в успехе".

Таково действительно было первое впечатление наших войск о противнике. В эти дни я на "Шторьхе" вылетал на фронт, стремясь сам получить представление о происходящем. [353] Например, в Литве одна наша часть двигалась через пшеничное поле. Повсюду шла стрельба. Но постепенно выяснилось, что в пшенице засело множество русских, не знавших, что им, собственно, делать. На лицах у них застыли страх и ужас: они считали, что сейчас их всех перебьют. Нашей части на самом деле пришлось с трудом брать этих солдат в плен; все они, по внешнему виду, были молодыми азиатами, которых бросили на фронт всего несколько недель назад.

29 июня Гитлер вновь документально урегулировал вопрос о преемственности: "На основании закона о преемниках фюрера и рейхсканцлера от 13 декабря 1934 г. отменяю все предыдущие распоряжения и назначаю своим преемником рейхсмаршала Великогерманского рейха Германа Геринга".

Июль проходил в Ставке фюрера под знаком весьма оптимистичного настроения. Гитлер убедился в правильности своих соображений. Браухич и Гальдер, а также Кейтель и Йодль ему не перечили. Разделяли ли все они его взгляды, мне было неясно. Гальдер даже (как нам теперь известно из публикации его ежедневных дневниковых записей) считал 3 июля кампанию против России выигранной (если не вообще законченной) всего за 14 дней. Сам я никак такого мнения не придерживался. Но и меня тоже поразило огромное количество военнопленных (группа армий "Центр" доложила 9 июля о 289 800 взятых в плен русских). Вместе с тем я видел, что число русских солдат не уменьшается, а постоянно возрастает. 16 июля Гитлер создал новое "Восточное министерство", компетенции которого распространялись на Россию и Прибалтику; во главе его был поставлен рейхсляйтер Розенберг(236) . Это решение привлекло к себе большое внимание: предвиделись кое-какие трудности, которые действительно со временем появились. [354]

Мёльдерс и Галланд

В июне Гитлер пожаловал подполковнику Мёльдерсу - первому офицеру в вермахте - мечи и бриллианты к дубовой ветви Рыцарского креста Железного креста. В январе 1942 г. эту награду получил и Галланд. Оба, так сказать, "гнались" наперегонки. Фюрер принял обоих и не пожалел времени подробно обсудить с ними проблемы воздушной войны на Западе. Мне показалось, они хотели избавиться от своих тревог и опасений. Говорили оба откровенно и без боязни. Гитлер внимательно слушал. Галланд жаловался на то, что радио и пресса высказываются о королевском воздушном флоте в уничижительном и заносчивом тоне. В конце беседы фюрер - а было это в разгар зимнего кризиса на Восточном фронте! - дал Галланду понять, что сила русской армии уже сломлена. У меня до сих пор звучит в ушах вопрос, который задал мне Галланд: "Да так ли это?". Я ничего не ответил.

Споры о направлении главного удара

В эти июльские дни у меня сложилось впечатление, что Гитлер переоценивает оперативный успех Восточной кампании. Хотя число пленных, взятых группой армий "Центр", и было очень велико, русские просторы таили в себе неизмеримо крупные людские резервы. Следовало осознавать и то, что на этих широких просторах сосредоточение наших дивизий на направлениях главного удара становилось все более трудным и, прежде всего, требовало много времени. Идеи фюрера, еще с самого начала разработки оперативных планов против России, заключались в том, чтобы отнять у русского все балтийские порты, включая Ленинград, а на юге лишить его всего черноморского побережья вплоть до Ростова.

С целью обсудить данный вопрос еще раз с соответствующими главнокомандующими мы 21 июля вылетели в группу армий "Север". Генерал-фельдмаршал кавалер фон Лееб, который, по сути дела, с самого начала выступал против этой кампании, высказывался на сей раз весьма оптимистически и не усматривал никаких особых трудностей для своего продвижения вперед, после того как ему было обещано предоставить в его распоряжение дополнительно 3-ю танковую группу. Гитлер вновь подчеркнул, насколько важны для него захват балтийских портов и соединение через Ленинград с финнами.

Как выяснилось, командование сухопутных войск, а также группы армий "Центр" отстаивали такие взгляды насчет продолжения операций, которые Гитлер не разделял. Споры о том еще отнюдь не достигли кульминационной точки, когда фюрер в конце июля на несколько дней полностью выбыл из строя из-за заболевания. [355] Для внешнего мира всячески затушевывалось, что он не участвовал в общих трапезах и не появлялся на текущих обсуждениях обстановки. Доктор Морелль намекал: речь идет о легком апоплексическом ударе. Не в порядке сердце и кровообращение, но ему все-таки удастся вскоре вернуть фюреру его прежнюю энергичность и работоспособность. Через несколько дней мы и впрямь смогли констатировать улучшение. Нам было приказано хранить насчет заболевания фюрера строжайшее молчание. Поскольку это критическое состояние его здоровья, могущее возыметь тяжелые последствия, меня сильно взволновало, я 30 июля все-таки рассказал о том моему брату.

3 августа мы вылетели к фельдмаршалу фон Боку в Борисов, где находилось командование группы армий "Центр", и встретились там с Браухичем и Гальдером. Гитлер провел с ними подробные беседы. Обзор военного положения в России, силы противника и территориальные проблемы - вот что стояло на первом плане этих бесед. Браухич, Бок и Гальдер с особенной настойчивостью отстаивали такую точку зрения: группа армий "Центр" имеет только одну цель - захватить Москву. Они были настроены оптимистически: после нескольких дней, необходимых для пополнения вооружением и перегруппировок, данная цель может быть достигнута еще до начала плохого времени года.

Гитлер же мыслил по-иному. Он указал на свой неоднократно высказывавшийся еще до начала похода на Восток план: остановиться в центре всего огромного фронта наступления за Смоленском и силами группы армий "Север" взять Ленинград, а группы армий "Юг" - Ростов. Его намерением было начать из этих двух пунктов наступление на Москву, причем так, чтобы наступательные клинья сомкнулись восточнее ее. Несмотря на длительное обсуждение, решения принято не было.

Борисов запомнился мне и еще по одной причине. Два принца из прусской и вельфской династий, которых я знал по совместной военной службе, заговорили со мной о приказе Гитлера, согласно которому все потомки прежде правивших королевских семей подлежали отчислению из действующих войск и использованию только в тыловых учреждениях. Приказ этот был мне известен, как и резкий и строгий комментарий фюрера к нему. В принципе он относился к ним уважительно и признавал их военные заслуги, но настаивал на том, что они должны вести себя сообразно новой форме государства, а поэтому он больше не может предоставлять принцам никаких привилегий. [356] На это принцы мне возразили, что именно на такого рода привилегии они никогда не претендовали, а желают только одного: нести свою службу, как любой другой солдат-фронтовик. Однако помочь им я ни в какой форме не смог. Хотя они и проявили понимание, но с тех пор стали считать меня человеком второго сорта.

14 августа до нас дошла весть о том, что Рузвельт и Черчилль провозгласили на борту английского линкора "Принц Уэльский" "Атлантическую хартию". В статье 1-й ее говорилось, что США и Великрбритания отказываются от каких-либо территориальных и прочих приобретений в войне. Последующие семь статей содержали общие, но весьма разумно звучащие положения о "праве народов", о "мировой торговле", о "мире между народами" и неприменении "силы". Гитлер сразу же разгорячился и начал ее критиковать, особенно за статью 6-ю, в которой говорилось об "окончательном уничтожении национал-социалистических тиранов". "Ну, это им никогда не удастся!" - воскликнул он.

Гитлер почти исключительно занимался продолжением операций в своем духе. Против этого всеми средствами боролось ОКХ. 18 августа Браухич в памятной записке "Дальнейшее ведение операций группы армий "Центр"(237) выступил за немедленное продолжение наступления на Москву. Обе танковые группы - Гудериана и Гота - нуждаются в основательном пополнении и отдыхе. Наступление это предлагалось вести в течение двух месяцев.

Ответ Гитлера 21 августа, выражавший противоположное мнение, гласил: "Соображения главнокомандования сухопутных войск относительно дальнейшего ведения операций на Востоке от 18 августа не согласуется с моими планами. Приказываю: 1. Главнейшей задачей до наступления зимы является не взятие Москвы, а захват Крыма, промышленных и угольных районов на Донце и лишение русских возможности получения нефти с Кавказа; на севере - окружение Ленинграда и соединение с финнами"(238) . Далее следовали еще четыре пункта, в которых он определял задачи каждой из трех групп армий. [357] Гальдер дословно внес данные указания фюрера в свой военный дневник, предусмотрительно добавив от себя: "Они являются решающими для результата этого похода".

Длительные споры между Гитлером и ОКХ изматывающе действовали на нервы. Я очень хорошо помню указания фюрера перед началом похода. Он вновь и вновь подчеркивал свое представление о продолжении операций против Ленинграда и Ростова. Неоднократно повторял: Москва должна пасть только при второй операции - предположительно, лишь в 1942 г. Возникшее же сейчас противоречие затрагивало, таким образом, те суждения ОКХ, которые были хорошо известны еще со времен до начала войны против России. В этот спор оказался вовлечен и генерал-полковник Гудериан. Фельдмаршал фон Бок счел необходимым направить его как командующего 2-й танковой группой к Гитлеру, чтобы он лично показал фюреру необходимость наступления на Москву. 25 августа тот прибыл в Ставку, изложил ему свои соображения, но контраргументы Гитлера сильно подействовали на него. Сам же фюрер был в ярости. В результате этого спора обе стороны оказались вынуждены несколько отойти от своих взглядов. Не удалось ни взять Москву, ни осуществить план Гитлера. Драгоценное время было потеряно.

Муссолини и Хорти на фронте

В конце августа - начале сентября Гитлеру пришлось принять обоих своих союзников и что-то предложить им.

Сначала в группу армий "Юг" прибыл Муссолини, посетивший действовавшие на этом участке фронта итальянские войска. 23 августа фюрер принял его в "Волчьем логове", а затем вместе с ним выехал в Брест и далее - в свою южную штаб-квартиру. 28 августа оба государственных деятеля вылетели в группу армий "Юг" и вместе побывали в итальянских дивизиях, которые находились на марше к фронту. Визит этот оказался совершенно безрадостным. Муссолини не имел никакого представления ни о Восточном фронте, ни о тех проблемах, которые волновали Гитлера в тот момент. После отъезда гостей фюрер в узком кругу офицеров высказал свое разочарование. Он знал: итальянцы на Восточном фронте ничего сделать не смогут и на их боевую силу никак не рассчитывал. Но фюрер все-таки попытался как-то настроить немецких офицеров на положительное отношение к своим итальянским союзникам. Гитлер говорил открыто и о сокровенных долгих разговорах с дуче, подчеркивая, что пока необходимо "поощрять" итальянцев, ибо бои в Средиземном море еще не закончены.

С 6 до 8 сентября по приглашению Гитлера в Ставке находился венгерский регент адмирал Хорти. Фюрер обрисовал ему положение на фронте и имел с ним несколько бесед по различным проблемам, связанным с широкомасштабной войной. [358] О подробностях он умалчивал. Хорти посетил также Геринга и Браухича, а потом вместе с фюрером совершил поездку в Мариенбург. Там Гитлер в довольно торжественной обстановке вручил ему Рыцарский крест. Затем мы с фюрером вернулись в Ставку. Всегда было очень интересно выслушивать высказывания Гитлера о каком-либо государственном госте, будь то похвала или критика. В данном случае он сказал, что с его стороны это был чисто политический жест по отношению к гостю. Для ведения войны Гитлер от венгров не ожидал ровным счетом ничего. Но для порядка на Балканах ему нужен был благожелательный сосед. Особенно важными для него являлись коммуникации с нефтяным районом Плоешти, без которого Германия обойтись не могла. Так что фюрер результатом этого визита остался доволен.

В августе я вместе со Шмундтом летал в район действий группы армий "Север". Гитлер распорядился, чтобы танковая группа Гота передала этой группе один свой корпус для захвата Ленинграда. Группа армий "Центр" воспротивилась этому и доложила, что данный корпус нуждается в доукомплектовании и довооружении, без чего небоеспособен. Но фюрер настаивал на своем приказе и поручил Шмундту побывать в 39-м танковом корпусе во время его переброски походной колонной с центрального участка фронта на северный, а также переговорить с его командиром генералом танковых войск Рудольфом Шмидтом и получить ясное представление о состоянии этого соединения. Мы полетели на "Шторьхе" и быстро оказались на командном пункте корпуса. Генерал принял нас очень дружелюбно и непринужденно, но пришел просто в ужас от всего, чего мы наслушались о якобы плохом состоянии его корпуса. Единственное, на что он жаловался, так это на то, что при уходе с прежних позиций у него забрали все его корпусные части; это страшно разозлило его, и он просил Шмундта вернуть их ему. Однако дивизии его оказались в безупречном порядке и боеспособном состоянии. Мы вылетели обратно в "Волчье логово" и доложили обо всем фюреру.

О боях, которые пришлось вести в августе группе армий "Юг", поступали доклады и донесения, верить которым порой было трудно. Даже сам Гитлер был настроен по отношению к ним недоверчиво и поэтому послал меня в 16-ю танковую дивизию генерала Хубе, действовавшую вблизи Николаева. Вернувшись, я доложил фюреру о моем разговоре с Хубе о действительном положении. [359]

Досадный инцидент с Канарисом

К числу посетителей, часто бывавших в то время в "Волчьем логове", принадлежал и адмирал Канарис(239) , который являлся на доклад Кейтелю и Йодлю. Однажды он о чем-то побеседовал со Шмундтом, и тот потом рассказал мне о чем шла речь. Начальник абвера сообщил ему, что за несколько недель до начала Русской кампании моя жена, говоря по телефону из Берлина со своей сестрой, проживавшей в отцовском имении около Хальберштадта, сказала ей: 22 июня Гитлер нападет на Россию. Шмундт доложил сказанное Канарисом фюреру, который от этой истории буквально отмахнулся, небрежно махнув рукой. Шмундта реакция Гитлера просто поразила. Но если бы Шмундт рассказал мне об этом эпизоде до того, я смог бы ответить ему только одно: к тому моменту дата нападения еще даже не была определена и зафиксирована, а потому слова Канариса о телефонном разговоре моей жены не соответствуют фактам. Об этой истории я никогда не слышал ничего ни от фюрера, ни из какого-либо органа.

"Окончательное решение"

В августе, по желанию Гитлера, впервые появился в его Ставке Геббельс. За два дня своего пребывания он несколько раз встречался с фюрером наедине. Только постепенно просочилось, что они обсуждали еврейскую проблему. Геббельс и Гейдрих настаивали на ее немедленном решении. Геббельс уже проводил выселение из Берлина все еще проживавших в нем 70 тысяч евреев и хотел обеспечить себе согласие Гитлера на свои меры. [360] Фюрер же к этому пока готов не был и согласился (насколько мы слышали) только на то, чтобы евреи носили особый опознавательный знак. В "Имперском законодательном вестнике" было опубликовано распоряжение полиции от 1 сентября 1941 г.: всем евреям предписывалось носить на одежде видную издали желтую шестиконечную звезду. Принципиальному же решению эта проблема подлежала только по окончании похода на Россию, причем, как указывалось в распоряжении, "великодушным образом".

Невероятный цинизм этого определения я понял только после войны, когда летом 1945 г., а затем на Нюрнбергском процессе главных военных преступников стал известен весь масштаб уничтожения евреев. О том, что одновременно с данным распоряжением был открыт путь и начата подготовка к "окончательному решению", в котором Геринг играл значительную роль как носитель своих гражданских функций, а также о том что позади линии фронта специальные оперативные группы и экзекуционные команды СС и полиции в огромном количестве расстреливали евреев (а с декабря 1941 г. в еще большем масштабе - во всех захваченных европейских странах) - обо всем этом я и не догадывался, а о "Ванзейской конференции"(240) , состоявшейся 20 января 1942 г., вообще ничего не знал.

Разумеется, после войны, уже в плену, беседуя с другими офицерами, я стал припоминать многие относящиеся к военным годам признаки, которые, собственно, уже тогда должны были бы заставить меня задуматься, скажем, насчет становившихся все более резкими антисемитских выходок Гитлера или брошенных мимоходом реплик высоких чинов СС. [361] Как и многие другие,

я верил тогда в то, что выдвигалось в качестве причины для остававшейся неизвестной мне лично депортации евреев на Восток; не знал я и того, что там их использовали как рабочую силу в важных военных целях. Учитывая усиливающееся использование иностранного и германского трудового потенциала, мне казалось это вполне допустимым. Ныне я знаю, что пребывал в ужасном заблуждении. Не могу осмыслить, каким образом удавалось скрывать это массовое убийство под непроницаемым покровом тайны. Поскольку моя семья, как и семья жены, не имели никаких друзей или знакомых среди евреев и жили во время войны в некоторой изоляции, непосредственно до нашего слуха ничего об этом не доходило даже через других родственников, друзей или сослуживцев.

Здесь оказал свое воздействие и "приказ фюрера - 1" от 1940 г. При такой системе, как национал-социалистическая диктатура с ее отлично функционирующей тайной полицией, не останавливавшейся перед репрессиями и против военных, на определенные темы было наложено табу, причем в нашем кругу тоже.

Однако я, даже и без документальных доказательств, твердо убежден в том, что уничтожение евреев осуществлялось по категорическому указанию Гитлера, ибо немыслимо предположить, что Геринг и Гиммлер предприняли бы нечто такое без его ведома. Конечно, Гиммлер не информировал фюрера о каждой детали, но в этом деле действовал с его одобрения и в полном согласии с ним.

Осень 1941-го: Россия, протекторат, Северная Африка

Несмотря на споры с ОКХ, военное положение летом 1941 г. Гитлер оценивал весьма позитивно. Он придерживался взгляда, что Сталин окажется вынужден в течение сентября бросить на фронт свои последние резервы. Если эти соединения будут обескровлены, упорное сопротивление прекратится, а нашим войскам останется только маршировать вперед. Этот оптимизм в отдельные дни был оправдан, но потом опять стали поступать донесения об упорном сопротивлении и тяжелых боях. В целом же Красная Армия находилась в состоянии отчасти регулируемого, а отчасти нерегулируемого отступления.

Все еще оставался открытым вопрос, следует или нет осуществить наступление на Москву в этом году. Гитлер был против, но уступил настояниям сухопутных войск. 6 сентября Йодль передал войскам директиву Гитлера - 35. [362] В ней говорилось о проведении "решающей операции против группы армий Тимошенко, которая безуспешно ведет наступательные действия перед фронтом группы армий "Центр". Она должна быть решительно разгромлена до наступления зимы в течение ограниченного времени, имеющегося еще в распоряжении [...]. После того как основная масса войск группы Тимошенко будет разгромлена в этой решающей операции на окружение и уничтожение, группа армий "Центр" должна начать преследование противника на московском направлении [...]"(241) . Выражалась уверенность в том, что в результате данного сражения у врага больше не будет значительных сил для обороны своей столицы(242) . Об этом докладывалось и при обсуждении обстановки.

2 октября Гитлер выехал в Берлин на открытие очередной кампании "Зимней помощи" и, как обычно, обрушился в своей речи с резкими нападками на Англию. Говоря о походе на Россию, он утверждал, что на сей раз не только Германия, но и вся Европа была "на волоске" от грозившего уничтожения большевизмом. "Я смею это сказать сегодня потому, что этот противник уже сломлен и больше никогда не поднимется. Он сосредоточил также и против Европы такую силу, о которой, к сожалению, большинство не имело да не имеет и ныне никакого представления. Это стало бы вторым нашествием монголов нового Чингизхана".

Закончив речь, фюрер сразу же выехал обратно в Восточную Пруссию. Он полностью был захвачен событиями на Восточном фронте. Двойное сражение на окружение войск противника под Брянском и Вязьмой (2-12 октября) должно было создать благоприятные исходные позиции для дальнейшего наступления. Итоги его были огромны. Взято свыше 600 тысяч пленных, захвачено множество танков и орудий. Казалось, путь в русскую столицу открыт. Но тут,

несколько ранее обычного, начался период осенней распутицы. К тому же немецким войскам требовалось время для пополнения. До этого дело так и не дошло. Многие соединения, в большей или меньшей мере, завязли в грязи и трясине. Русские воспользовались временем для того, чтобы быстро залатать бреши наскоро сколоченными частями и возобновить сопротивление. Таким образом, пришел конец продвижению немецких войск. С этого момента на основе ложных слухов и глупой болтовни стал все шире распространяться пессимизм, всякими различными путями докатившийся до Ставки и самого Гитлера.

В конце сентября произошло большое изменение в управлении протекторатом Богемия и Моравия, вызвавшее много разговоров. Обергруппенфюрер СС Рейнхард Гейдрих фактически сменил барона фон Нейрата. У Гейдриха имелась репутация способного и решительного эсэсовского фюрера, а его первые же меры по разгрому чешского движения Сопротивления лишь подчеркнули сам собою сложившийся образ радикального и бескомпромиссного национал-социалиста. С ближайшими своими задачами в Праге он справился с большой сноровкой, отнюдь не прибегая к одним только жестким полицейским способам. Гейдрих добился того, что эта область оставалась спокойной, военное производство шло без помех и стали возникать позитивные отношения между немцами и чехами.

Пока в России шла серия богатых успехами боев, в Северной Африке Роммелю пришлось испытать значительные неудачи. Английские войска были усилены; с германо-итальянским братством по оружию не очень-то ладилось. Имелись и серьезные трудности со снабжением. Таким образом, летом 1941 г. дела у Роммеля сложились неблагоприятно, и он, не выдержав натиска американцев, вынужден был отступить. Известия из Африки Гитлер особенно серьезно не воспринимал. Зная Роммеля, он верил, что тот однажды перейдет в наступление даже и без крупных подкреплений.

Вопросы вооружения люфтваффе

С самого начала похода на Россию у меня, собственно, каких-либо особенных задач не имелось. Люфтваффе с ее обновленными соединениями была перебазирована на Восточный фронт; в первые дни этой кампании она атаковала аэродромы русской авиации и разбила ее соединения. Дальнейшая деятельность люфтваффе в значительной мере заключалась в поддержке сухопутных войск. Тут особенно отличился 8-й авиационный корпус генерала барона фон Рихтхофена, что объяснялось в первую очередь самой личностью этого генерала. [365] Он целыми днями находился в небе, летал сам - большей частью на "Шторьхе" - от одной горячей точки к другой и, таким образом, был в курсе дел на земле получше иного командира армейского корпуса или командующего армии. Иногда это приводило к стычкам, в которых он чаще всего одерживал верх. Лично я в эти летние месяцы часто находился в соединениях люфтваффе, и у меня сложилось впечатление, что сухопутные войска проворонили не одну хорошую ситуацию. Но, как я сам смог убедиться, это объяснялось огромными расстояниями и множеством задач, обрушившихся на войсковых командиров-сухопутников. Люфтваффе же проявляло мало понимания этого.

Я часто бывал у Ешоннека, к которому имел постоянный доступ, а потому и возможность получать от него всестороннюю информацию. Ешоннек был в отчаянии от того, что программа выпуска нового вооружения для люфтваффе постоянно отодвигалась на будущее. Он говорил, что времени теперь терять нельзя, ибо за последний период состав и вооружение ее фронтовых соединений понесли большие потери и ослабли. Программа Ешоннека предусматривала значительное повышение уровня производства, поскольку центром тяжести для люфтваффе, на его взгляд, по-прежнему являлся Ла-Манш в борьбе против Англии. Ешоннек утверждал, что если Гитлер данную программу выполнить не пожелает, то уже только по одному этому войну никогда не выиграет.

Я разговаривал об этом с Гитлером. Хотя он и сознавал важность проблемы, но отвечал: прежде всего надо обеспечить необходимым оружием сухопутные войска, а эта акция может быть закончена лишь весной 1942 г.; вот тогда и высвободятся производственные мощности для люфтваффе. Я сообщил фюреру и о том, что в настоящее время английские воздушные налеты стали относительно незначительными, но мы должны считаться и с возможностью новых, более сильных. Он понимал это, но полагал, что люфтваффе сможет преодолеть создавшееся напряженное положение. Я с этой точкой зрения согласиться не мог и возражал ему, в ответ на что он сказал: следует обсудить данный вопрос с Герингом.

Мои задачи как адъютанта по люфтваффе приобрели теперь иное измерение. Я перестал получать указания по своей работе и сам выискивал для себя дела. До недавних пор Гитлер интересовался только числом боеспособных самолетов. Теперь он стал задавать вопросы, к какому времени будут вооружены и оснащены новые соединения, когда будет пополнен их самолетный парк и т. п. Таким образом, я был обязан постоянно находиться в курсе вооружения люфтваффе и корректировать свои данные. [366] Наблюдение за вооружением зенитной артиллерии мне, скажем прямо, доставляло мало радости, но делать это приходилось, ибо фюрер по особым причинам придавал этому очень большое значение. На Восточном фронте противник в значительном числе применял танки с более толстой броней, чем у прежних, и ее можно было пробить только 88-миллиметровыми зенитками, иначе успешную борьбу с ними было вести невозможно. Гитлер с особым нажимом сказал, что поэтому на Восточном фронте все действующие корпуса зенитной артиллерии должны быть полностью вооружены такими пушками, дабы успешно вести наземную противотанковую борьбу.

1 ноября мы с Гитлером поехали в ОКХ, где была устроена выставка зимнего обмундирования. Генерал-квартирмейстер(243) сухопутных войск генерал Вагнер заверил, что подготовка его идет полным ходом и войска будут этим обмундированием полностью обеспечены. Фюрер принял это к сведению и казался удовлетворенным. 7 ноября он отправился в Мюнхен, чтобы, по обыкновению, выступить перед "старыми борцами" 1923 г. 9-го он выступил также перед рейхсляйтерами и гауляйтерами, а затем немедленно вернулся в "Волчье логово".

Лечение в Констанце

В Мюнхене мне временно пришлось с Гитлером расстаться, так как потребовалось отправиться на длительное лечение в Констанцу. Четыре недели до 8 декабря тянулись томительно, без особых событий, но я продолжал, насколько возможно, внимательно следить за ходом военных действий. Мне казалось, что на Восточном фронте продвижение наших войск приостановилось. Новостей я получал мало, и доходили они до меня из газет. Но особенно потрясли меня вести о смерти Удета и Мёльдерса. Удет, как сообщалось, разбился 17 ноября, а Мёльдерс погиб 22-го.

Когда я прочел в прессе известие об Удете, меня сразу же озадачила приведенная причина его смерти. Гибель в авиационной катастрофе я счел исключенной, а потом узнал из Берлина, что в действительности Удет покончил жизнь самоубийством. Его смерть очень взволновала меня. Я хорошо знал Удета с тех времен, когда он еще не находился снова на действительной военной службе. Это был на редкость достойный уважения камерад, но Геринг дал ему неподходящую для него задачу. Да он и сам замечал, что в качестве генерал-мейстера самолетостроения не отвечал повышенным напряженным требованиям войны, но тем не менее хотел оставаться на этом посту и не был готов уйти. [367] Удет был холостяком и любил всегда окружать себя друзьями, которые последнее время поддерживали его и словом и делом, но сам он видел все в другом свете и повлиять на него было невозможно. Самоубийство Удета не оставило равнодушной всю люфтваффе.

Мёльдерс же погиб 22 ноября во время полета на похороны Удета при промежуточной посадке в Бреслау(244) многомоторного самолета, который вел не он. Его смерть явилась тяжелой потерей, особенно для летчиков-истребителей.

Объявление войны Соединенным Штатам Америки

9 декабря я с женой ранним утром приехал на Ангальтский вокзал в Берлине и сразу услышал из репродуктора обращение к пассажирам срочно освободить перрон. Я знал, что именно на эту платформу обычно прибывает в столицу рейха спецпоезд фюрера, и предположил его приезд. Приехав домой, я тут же позвонил в Имперскую канцелярию. Я оказался прав. Быстро переодевшись в военную форму, я отправился туда. Я даже и понятия не имел, насколько сильно изменилось за это время политическое положение и что ожидает меня в ближайшие недели.

Доложил Гитлеру о своем прибытии. Он встретил меня очень дружелюбно, спросил о моем самочувствии. В квартире фюрера царило оживление. Я попытался поскорее получить представление о последних событиях. Самым важным было нападение японцев на Пёрл-Харбор - базу американского военно-морского флота на Тихом океане. Без объявления войны утром 7 декабря японские самолеты нанесли удар по этому крупному порту и потопили несколько американских линкоров, авианосцев и других боевых кораблей. Фюрер увидел в этом шаге японцев сигнал для объявления войны Америке. Я просто ужаснулся его явной неосведомленности насчет американского военного потенциала, который в конечном счете решил исход Первой мировой войны.

В этом выразился политический дилетантизм Гитлера, проявилось его недостаточное знание зарубежья. Он полагался на то, что Америка в обозримый период - также и ввиду столкновения с Японией - не сможет вступить в войну на Европейском континенте, и был уверен в успехе (как это назвал позже историк Андреас Хильгрубер) своего "мирового блицкрига"(245) - то есть в том, что сумеет быстро победить всех противников одного за другим. [368] Вероятно, Гитлер также считал (поскольку в это время по различным поводам заявлял о необходимости более тесного германо-японского взаимодействия), что должен помочь японцам, а это, по-моему, было за гранью реального. Каким образом формировал он свои внешнеполитические взгляды (скорее, по собственному желанию, чем в соответствии с действительностью), так и осталось для меня неизвестным. Предполагаю, что, хотя бы временами, фюрер испытывал сильное влияние со стороны Риббентропа, представление которого обо всем мире не очень-то сильно выходило за рамки Европы. Когда позже из-за попытки Риббентропа вести самостоятельную политику в отношении России у Гитлера произошел временный разрыв с ним, предпочтительным собеседником фюрера по внешнеполитическим вопросам стал посол Хевель.

Зимний кризис

День моего возвращения прошел в большом волнении. В Имперской канцелярии, в надежде узнать непосредственно от Гитлера самые последние новости о военном положении, собралось множество посетителей. Но на сей раз фюрер был замкнут. После обеда у него состоялись беседы с Риббентропом, Гиммлером, Тодтом и Геббельсом. Затем помещения опустели, Шмундт передал мне текущие дела, и я остался в одиночестве.

В тот день фюрер часто разговаривал со мной, а вечером долго ходил взад-вперед по Зимнему саду. Его занимали главным образом вопросы главнокомандования сухопутными войсками. Уже давно сотрудничество с Браухичем характеризовалось недостаточным доверием фюрера к нему. Гитлер искал преемника. Шмундт порекомендовал ему на некоторое время принять главнокомандование сухопутными силами на себя. Фюрер поначалу противился, но, увидев, что после объявления им войны США возникло новое положение, уже сильнее склонялся к тому, чтобы согласиться со Шмундтом. Гитлер сказал, что многим генералам нужна передышка. 1 декабря ему пришлось освободить от должности Рундштедта, внушает опасения Гудериан: совсем "свихнулся". Группа армий "Юг" получила Рейхенау, этому генералу он доверяет полностью.

В эти дни Гитлер с большой тревогой рассматривал положение группы армий "Центр". Он предполагал, что русские намерены осуществить крупное контрнаступление. Клюге постоянно заговаривал об отходе. "Куда же он хочет отходить? - вопрошал фюрер. - Подготовленных тыловых позиций у нас нет. Войска должны держаться там, где они стоят". Затем следовали обвинения по адресу организации снабжения сухопутных войск. [369] У них нет зимнего обмундирования, никакой защиты от холода и никаких средств для достаточного обеспечения. А ведь именно люфтваффе обязана была доставить нашим соединениям все необходимое для зимы.

Дальнейшие жалобы Гитлера касались танков. Русские наступают теперь повсюду с большим количеством танков "Т-34", против которых сухопутные войска оборонительного оружия не имеют. Наш танк "T-IV" с его короткоствольной пушкой в борьбе с этим танком испытывает большие трудности. "Не имей мы наших 88-миллиметровок, русские танки делали бы что хотят!". Русские создали в виде этого танка серьезное оружие. Фюрер, правда, еще не знал, в каком множестве "Т-34" теперь производится. Но вскоре, в 1942 г., выяснилось, что он применяется во все возрастающем количестве. Наш выпуск танков, говорил он мне, удовлетворителен, но мы его должны еще более ускорить. Гитлер упомянул и об американских поставках русским. Теперь вот подтвердилось, что американцы уже давно снабжают их грузовыми автомашинами и продовольствием. Грузовики из Америки наши войска уже обнаружили.

Гитлер был целиком захвачен самыми последними событиями на Восточном фронте и постоянно задавался мыслью, как помочь нашим войскам. Он вновь и вновь твердил: "Они должны стоять там, где находятся, и не делать ни шага назад!". В результате этого разговора с фюрером я неожиданно оказался посвященным в роковой ход нападения на Россию.

На 15 часов 11 декабря Гитлер созвал рейхстаг, где произнес очень длинную и подробную речь(246) об общем политическом положении, но без выделения особенно заметных кульминационных точек. [370]

В полдень 16 декабря мы уже снова были в "Волчьем логове" и обнаружили внушавшее нам опасение непросматриваемое положение на фронте. В ночь с 16 на 17 декабря Гитлер окончательно решил взять на себя главнокомандование сухопутными войсками. Решение это фюрер принял после длившихся целый день размышлений. Шмундт приветствовал шаг фюрера, ибо он положил конец ежедневной борьбе с Браухичем(247) . Еще раз мелькнула мысль доверить этот пост Манштейну или Кессельрингу. Но Гитлер отверг ее, ибо характер Манштейна его не устраивал, а Кессельринга как раз предусматривали назначить командующим соединений люфтваффе на Средиземном море. Ввиду обстановки в Италии фюрер не хотел производить здесь никаких неожиданных изменений.

18 декабря Гитлер заменил командующего группой армий фельдмаршала фон Бока(248) фельдмаршалом фон Клюге. День прошел в оживленных телефонных переговорах; во всех них звучали слова о необходимости отвода войск группы армий "Центр" под сильным нажимом русских. Гитлер не пожелал сделать ни шагу назад и приказал удерживать линию фронта. В период между Рождеством и Новым годом был отставлен по желанию Клюге Гудериан. Между обоими генералами издавна существовали такие противоречия, что они были несовместимы. Фюрер ежедневно проводил многочасовые обсуждения с Гальде-ром, тема всегда была одна и та же: держаться или отходить? В промежутках принимались паллиативные меры для подброски новых формирований на особенно угрожаемые участки фронта, сам же фронт изыскивал последние резервы. В ночь с 30 на 31 декабря Гитлер больше двух часов говорил с Клюге по телефону. Тот хотел отвести линию фронта своей группы армий на 35 км. Фюрер запретил и еще раз приказал: ни шагу назад. Тем самым он, вне всякого сомнения, спас ситуацию, хотя в ближайшие дни и недели еще предстояли тяжелые кризисы. [371]

После объявления войны Соединенным Штатам мы знали: против нас воюет весь мир. Когда я осознал это, верить в победу мне стало трудно. В Германии началось сильное расслоение мнений. Наибольший лагерь все еще составляли люди, которые видели прежние успехи Гитлера и теперь не могли и не хотели поверить, что этот человек, вновь давший Германии мировой авторитет, пошел по ложному пути. Среди них было много и таких, кто больше уже не ждал очевидной победы, но говорил: превосходство фюрера настолько велико, что он найдет путь во благо рейха. К ним принадлежали и те (и их было немало), кто вообще не имел собственного мнения и воспринимал всё как есть, причем им было безразлично, какой оборот примет судьба.

Мал, даже очень мал, был круг тех, кто ясно осознавал огромную беду для Германии, кто говорил об этом и желал идти на риск переворота. То были отдельные лица из среды церкви обеих конфессий, земельного дворянства, дипломатии, а также чиновники и офицеры. Государственная тайная полиция знала об этих кругах и была в курсе их деятельности. Большинство имен значилось в ее картотеках. Но она ничего не предпринимала, ибо число таких людей было слишком незначительно да к тому же признаков их каких-либо акций не имелось. Сам Гитлер был информирован об этом Гиммлером, и имена его активных противников ему были в общем и целом известны. В заканчивавшемся году все мы были свидетелями того, с какой силой фюрер своими речами и действиями противостоял этим критическим течениям. Однако неудивительно, что во время зимнего кризиса 1941-1942 гг. сомнения и критика постоянно возрастали.

Сепаратный мир с Россией?

Тогда я был убежден в том, что Советский Союз, переживший с июня такие тяжелые удары, не сможет быстро прийти в себя. С моей точки зрения, еще имелся шанс разбить Россию, прежде чем Америка с ее крупным потенциалом вступит в это столкновение. Насколько я мог судить, таков был и взгляд Гитлера в то время. Он твердо верил, что разгромит Россию в 1942 г.

В этой трудной ситуации Риббентроп советовал Гитлеру заключить с Россией мир. Риббентроп полагал, что (насколько он знает Сталина и его сотоварищей по 1939 г.) еще не все возможности такого мира потеряны. Он очень обстоятельно говорил с фюрером на эту тему. Гитлер же считал заключение мира со Сталиным делом из области невозможного. [372]

Перенапряжение сил

В новогоднем обращении к немецкому народу и приказе солдатам вермахта Гитлер указал на тяжелое положение, в котором находится Германия в эти зимние месяцы, но не оставил и тени сомнения, что вновь овладеет инициативой и отвоюет немецкому народу жизненное пространство, необходимое для его существования. "Тот, кто сражается за жизнь своего народа, за его хлеб насущный и свободу, победит! А тот, кто со своей еврейской ненавистью хочет уничтожать народы, будет повержен!" - провозглашал он в обращении к народу. Его приказ по вермахту заканчивался словами: "Кровь, пролитая в этой войне, должна, и в этом - наша надежда, быть последней для Европы на многие поколения! Да поможет нам в том Бог в наступающем году!".

Со времени своего прихода к власти в 1933 г. в эти зимние месяцы фюрер впервые увидел, как воздействует поражение, сильное вражеское сопротивление. Его жесткое вмешательство в командование армиями произошло в самый последний момент. Ему удалось не допустить превращения оперативного поражения в катастрофу. Немецкий солдат вновь обрел, благодаря сверхчеловеческим усилиям веру в собственную силу. Своей выдержкой в (по традиционным понятиям тактики) противоречащем здравому смыслу положении и успешной обороной против превосходящего раз в 20 противника наши войска укрепили собственное самосознание.

Сокращение линии фронта как предпринятый командованием оперативный вспомогательный маневр с целью вернуть себе свободу действий или сохранить свои силы Гитлер отвергал. Недоверие фюрера к генералам за минувшие недели чрезвычайно возросло и уже больше никогда не исчезало; это вызывало судорожную мелочную опеку с его стороны. Он оставлял за собой любое, даже самое небольшое тактическое решение. Мысль о том, что ему когда-либо следует покончить с этим положением, и что чья-то чужая воля может оказаться сильнее его собственной, была для фюрера просто непостижима и невыносима. Иначе быть не может и быть не должно! Говорили, - что именно болезненно-эгоцентричное поведение Гитлера и служило причиной прямого осуществления им военного командования. Я к такой точке зрения присоединиться пока еще не мог.

Не считающееся ни с чем перенапряжение людей и техники сделалось постоянным состоянием. Причиной тому был недостаток свежих отдохнувших дивизий. В 1941 г. Гитлер бросил на Восточный фронт все находившиеся в его распоряжении дивизии. Никаких сколько-нибудь значительных резервов уже не

имелось. [373] Русское пространство было для вермахта слишком велико. Расстояние от Ленинграда до Эльбруса на Кавказе равнялось 3000 км. Гитлер предпринял поход на Россию, предполагая, что ему удастся сломить силы противника точно так же, как это удавалось в предшествующих кампаниях. В России все было по-другому. У противника имелись неисчерпаемые резервы. В эти недели и месяцы впервые выявилась недостаточность сил для поставленной Гитлером задачи.

Сегодня мы знаем: Сталин смог снять свои войска с дальневосточной границы потому, что шпион Рихард Зорге сообщил ему: японцы о войне против России не думают. Это, а также американская помощь дали ему силу, необходимую для того, чтобы выдержать германское нападение и, более того, заставить наши армии обороняться, а зимой 1941-1942 г. оттеснить их на грань пропасти.

То было крупным поворотом в войне. Но оптимизм Гитлера в этой силовой борьбе против всего мира никоим образом не понес ущерба, ибо он, как и прежде, верил в то, что англичане ради сохранения своей мировой империи от войны с Германией откажутся. Надежда весьма незначительная, но фюрер видел, что размах военных усилий все больше переходит к Америке. Отсюда он делал вывод о гегемонии США в будущем над всеми западными демократиями, включая и английскую. В весенние месяцы 1942 г. Гитлер все еще считал возможным удержать и укрепить свою силовую позицию.

Весной 1942 г. русские постоянно предпринимали наступления на различных участках фронта от севера до юга. Они, в некоторых местах прорывая немецкую линию фронта, добивались частных успехов, но решающих достигнуть не смогли. Демянский котел и окруженный Холм остались в нашей памяти как пример мужественной обороны их гарнизонов, снабжавшихся только по воздуху. В этом зимнем сражении были и такие выдающиеся солдаты и офицеры, которые борьбу за Германию считали само собою разумеющейся обязанностью, ибо до сих пор Гитлеру всё удавалось. Почему же тому не быть и впредь, если каждый в отдельности будет делать все от него зависящее и биться до последнего! Фюрер отдавал должное этому личному мужеству.

Гитлер и генералы сухопутных войск

Гораздо хуже обстояло дело с отношением Гитлера к командованию сухопутных войск. Здесь, несмотря на неустанные попытки Шмундта, за редкими исключениями, никакого улучшения не наблюдалось. [374] Говоря со своими старыми товарищами по борьбе, такими, как Борман, Гиммлер и Геббельс, фюрер выражался по адресу этих генералов отрицательно, а порой грубо и резко. Дело доходило до того, что большинство генералов, контактировавших с ним, Гитлера лично даже не знало или знало мало. Сами они вели себя корректно, но замкнуто и не находили подходящих слов, чтобы заговорить с ним о проблемах и трудностях. Мы, адъютанты, имели обыкновение перед докладом фюреру давать таким посетителям соответствующие советы, как, по возможности, держаться посвободнее и вызвать у него соответствующий интерес. Некоторым из них все-таки удавалось в присутствии Гитлера сказать несколько слов, но большинство молчало.

В эти времена зачастую к нему являлось много высших офицеров, которым фюрер вручал Рыцарский крест или другие высокие награды. Наиболее беззаботно и раскованно держались молодые офицеры. Что касается офицеров люфтваффе, то среди них почти не встречалось таких, кто при фюрере проглатывал язык. Ему можно было говорить даже неприятные вещи, поскольку он придавал большое значение тому, чтобы узнавать плохие новости как можно раньше; все дело, разумеется, было в той форме, в какой они преподносились.

От Удета к Мильху

После смерти Удета в командовании люфтваффе произошло значительное изменение. Гитлер и Геринг передали ответственность за ее вооружение Мильху. Геринг пошел на это неохотно. Но он знал, что фюрер придавал этому значение, да и сам не видел другого выхода

Мильх был человек крутой, идущий напролом и пробивной, суровый к самому себе. Тому, что он обнаружил, заняв пост генерал-авиамейстера, и что ему надлежало теперь привести в порядок, он просто ужаснулся. В первую очередь Мильху было важно увеличить ежемесячный выпуск самолетов. В 1942 г. он повысился в сравнении с декабрем вдвое: с 250 почти до 500 ежемесячно. Но перестроить производство на выпуск многомоторных самолетов Мильх не решился. Это явилось бы такой мерой, которая едва ли дала бы результат еще в этой войне. Своей главной задачей он считал увеличение производства истребителей. Мильх знал планы английского вооружения, предусматривавшие огромный рост числа бомбардировщиков. Этому он мог противопоставить в первую очередь только истребители и зенитки.

Вот с такими взглядами Мильх и стартовал в 1942 г., в конце января явившись в Ставку фюрера. Он изложил их Гитлеру и выдвинул свои требования. [375] К сожалению, мне пришлось увидеть, что фюрер вновь наложил ограничения на вооружение люфтваффе, ибо вооружение сухопутных войск именно в ту зиму стояло для него на первом плане. Это было понятно, но тем не менее я воспользовался случаем обратить его внимание на трудности с вооружением нашей авиации. Я, как и Мильх, мысленно уже видел устремившиеся на нас сонмища мощных бомбардировщиков при отсутствии у нас достаточной противовоздушной обороны. Гитлер опять адресовал меня в 1942 г:, когда мощь России будет сломлена. Поверить в это я не мог, но ничего не возразил - ведь до сих пор фюрер всегда оказывался прав.

В первые январские дни нового года Гитлер был озабочен положением на Восточном фронте еще сильнее, чем прежде. Хотя и с колебаниями, он, пойдя навстречу просьбе Клюге, все же утвердил план отвода войск на определенную им самим линию фронта. Тем самым была сокращена дуга возможного прорыва на отдельных ее отрезках. Однако наибольшие трудности были преодолены срочной подброской запасных частей. Лишь медленно улучшалось катастрофическое положение с железнодорожным транспортом. Немецкие локомотивы не годились для российской низкой температуры воздуха. Замерзшие, они стояли повсюду на путях. Министр путей сообщения Дорпмюллер, вместе со своим статс-секретарем вызванный фюрером, доказал, что понимает возникшие трудности и принимает энергичные меры. Гитлер потом не раз отмечал заслуживавшие похвалы действия "синих" железнодорожников.

Мальта

В последних числах 1941 г. Гитлер дал приказ перебросить крупные части 2-го воздушного флота (командующий - Кессельринг) на Сицилию и в Северную Африку, прежде всего из-за Мальты. По утверждениям Кессельринга выходило, что овладеть этим островом вполне возможно. Однако его беседы с итальянцами на данную тему привели к переносу намеченной операции на весну. А пока немецкие и итальянские самолеты, начиная с января 1942 г., почти непрерывно бомбили Мальту. Когда же в конце марта сочли, что остров уже готов для штурма, итальянцы вдруг от него отказались. Перед Кессельрингом встали другие задачи - поддержка операций Африканского корпуса и обеспечение транспортного подвоза через Средиземное море, а это предъявляло повышенные требования к его воздушному флоту. Таким образом, интерес к этому важному бастиону противника в Средиземноморье угас. [376]

Кессельринг был для района Средиземного моря командующим подходящим. Ему, всегда весьма любезному и коммуникабельному, были открыты все двери и учреждения, что облегчало его общение с такими трудными итальянцами. Его отношения с Роммелем не выходили за рамки военной субординации. Кессельринг знал потребности Африканского корпуса и сделал многое для поддержки запланированного удара Роммеля в направлении Египта. Но командир Африканского корпуса зачастую выдвигал невыполнимые требования и тем очень отравлял жизнь Кессельрингу. Гитлер питал большое доверие к человеческим качествам Кессельринга, ожидая от него, что тот со своими задачами справится, и не обманулся. Фюреру нравились серьезный подход Кессельринга к делу и его высокое чувство ответственности, а также его веселый, сердечный нрав. Кессельринг был оптимистом.

Прорыв линейных кораблей через Ла-Манш

В начале января большую тревогу Гитлеру доставила дальнейшая судьба линейных кораблей "Шарнгорст" и "Гнейзенау", а также крейсера "Принц Ойген". Они все еще стояли во французской гавани Брест и подвергались большой угрозе со стороны английской авиации. Фюрер хотел иметь их в Норвегии. Он постоянно боялся, как бы англичане не предприняли там какой-либо операции, и потому пытался усилить военно-морской флот в этом районе. В начале января Гитлер заслушал точку зрения флота насчет намечаемого прорыва кораблей через Ла-Манш и был поражен тем, что моряки хотят осуществить этот дерзкий прорыв среди бела дня. Но свое согласие все-таки дал. Со стороны люфтваффе в данной операции участвовал полковник Галланд со своими базировавшимися в Северной Африке соединениями истребителей.

12 февраля 1942 г. корабли ночью вышли из Бреста и днем 13-го преодолели горловину Канала между Дувром и Кале. Англичане были застигнуты совершенно врасплох, хотя здесь их авиация действовала активно: такого маршрута они никак не ожидали. Они попытались остановить корабли бомбами, минами и торпедами, но это им не удалось. Хотя оба линкора и получили повреждения от мин, их крейсерская скорость сократилась незначительно. Английская же авиация потеряла примерно 60 самолетов. Немецкие корабли без дальнейших помех достигли назначенных портов. Прорыв через Канал увенчался полным успехом. Гитлер радовался ему и потом часто приводил эту смелую операцию в качестве доказательства удачной акции, подготовленной в полной тайне. [377]

В течение января ситуация на Восточном фронте стала спокойнее. Русские наступления удалось отбить, немецкая линия фронта начала закрепляться. А Гитлер уже сосредоточился на планах новых операций, намечаемых на лето начавшегося года. Он обсуждал с Йодлем наступление на южном фланге. Целью фюрера было - отрезать русских от источников нефти на Кавказе, а на севере - через Ленинград установить связь с финнами. Все приготовления надлежало закончить до 1 мая.

Смещение Гёпнера

Беспокойство вызвало смещение генерал-полковника Гёпнера. 8 января 1942 г., в кульминационный момент кризиса группы армий "Центр" он, без согласия командующего этой группой армий фон Клюге, а тем более Гитлера, дал приказ входившему в состав его 4-й танковой армии 20-у армейскому корпусу (командир - генерал Матерна) приказ на отход(249) . Фюрер этим приказом был крайне разозлен и в оценке данного инцидента никакого снисхождения не проявил. Фельдмаршалу фон Клюге пришлось 9 января объявить Гёпнеру приказ Гитлера: "Генерал-полковник Гёпнер поставил под угрозу мой авторитет Верховного главнокомандующего вермахта и главы Великогерманского рейха. Генерал-полковник Гёпнер изгоняется из вооруженных сил со всеми вытекающими отсюда последствиями". До этого дело не дошло, так как включился Шмундт и предотвратил наихудшее. Гёпнер не был, как часто утверждается, предан суду военного трибунала, а в конце июня был уволен из сухопутных войск и потом как генерал-полковник в отставке жил на неурезанную пенсию, занимая прежнюю казенную служебную квартиру. [378] Шмундт истолковал указание фюрера, что семья Гёпнера должна быть обеспечена, полностью в пользу генерал-полковника.

С приближением 30 января 1942 г. Гитлер стал обдумывать, следует ли ему ехать в Берлин, чтобы, как и каждый год начиная с 1933 г., произнести речь. Геббельс всячески добивался, чтобы он придерживался традиции выступать в этот день во Дворце спорта с обращением к народу. Но военное положение на Восточном фронте долго удерживало фюрера от этого. Лишь в последний момент, в полдень 29 января, он поездом выехал в Берлин, а 31-го уже снова был в "Волчьем логове". Но прежде в 17 часов 30 января выступил во Дворце спорта на организованном Геббельсом митинге. Аудитория была подобрана умело: рабочие с берлинских военных предприятий, медицинские сестры и раненые солдаты из госпиталей. Гитлер затронул множество тем, дававших отчетливое представление о военных событиях последних месяцев. Поначалу, как всегда, обрушился на англичан и евреев - своих главных врагов. Затем упомянул о "трех великих бедняках" - Германии, Италии и Японии, которые хотят эту войну выиграть. Ему много аплодировали, его приветствовали, и это вновь, дало фюреру тот внутренний стимул, в котором он так нуждался для сражений предстоящим летом.

Шпеер как преемник Тодта

Февраль принес одно особенно трагическое событие. 7 февраля Тодт побывал у фюрера в Ставке на продолжительной беседе насчет своей программы производства вооружения, а на следующий день ранним утром - должен был вылететь обратно. В Растенбург Тодт прилетел на персональном двухмоторном "Хе-111", который он с 1941 г. использовал в качестве своей "разъездной машины". Гитлер же в принципе запретил всем видным функционерам пользоваться двухмоторными самолетами. Услышав о новом самолете Тодта, я был вынужден напомнить ему об этом запрете, чтобы он не воспользовался своим "Хе-111". В ответ он вспылил и сказал: запрет этот - не для него. Вечером Тодт ужинал с фюрером наедине в его бункере, и вскоре меня вызвали туда. Фюрер спросил, что за конфликт произошел у меня с Тодтом; я объяснил, что всего-навсего выполнял его строгое предписание. Но Тодт все-таки сумел уговорить Гитлера, и он дал мне поручение позаботиться, чтобы самолет завтра утром был соответствующим образом подготовлен. Я распорядился, чтобы до вылета Тодта был совершен пробный полет. [379] На следующее утро незадолго до рассвета мне позвонил, вытащив меня из постели, командир курьерской эскадрильи фюрера: только что, сразу после взлета, машина с Тодтом рухнула на землю. Я быстро оделся и помчался на аэродром. Там я нашел лишь дымящиеся останки. Все находившиеся в самолете погибли.

Когда Гитлер встал ото сна, я доложил ему об аварии. Он был очень огорчен и долго молчал. Потом спросил о причине, объяснить которую я не смог. Погода была плохой. Небо и заснеженная земля - одного серого тона, горизонт неразличим. Я предположил ошибку летчика, который еще недостаточно хорошо знал новую машину, чтобы пилотировать ее в таких трудных метеоусловиях. Тщательное изучение этой аварии было поручено министерству авиации и органам СС.

Гитлер - по моему мнению, сразу - решил сделать преемником Тодта профессора Шпеера. Тот как раз находился в Ставке, и фюрер в тот же день возложил на него новые обязанности. Всем нам стало очень ясно: замена приведет к принципиальному повороту в области вооружения. Поворот этот - причем в удивительно положительную сторону - можно было наблюдать уже через несколько недель. Фюрер почтил память д-ра Тодта, произнеся на государственном акте в Имперской канцелярии траурную речь, в которой назвал его "национал-социалистом всей душой", упомянул о заслугах погибшего, особенно в строительстве имперских автострад, а также сказал, что у того никогда не было врагов и Третий рейх не знал более преданного слуги.

В данной связи мне запомнились два события, характеризующие общую атмосферу того времени. 13 февраля Шпеер собрал руководителей военных предприятий и представителей соответствующих берлинских ведомств. Он знал, что в этом кругу имелись некоторые лица, которые пытались изъять из обширной сферы деятельности Тодта отдельные области и передать их другим. Шпеер договорился с Гитлером, что при обнаружении этого факта все "заинтересованные" будут немедленно вызваны в Имперскую канцелярию на доклад к фюреру. Именно так и произошло. Гитлер говорил о значении военной промышленности и о важности сосредоточения руководства ею в одних руках. Таким образом все побочные интересы были устранены, и Шпеер стал действительным преемником Тодта по всем вопросам вооружения.

15 февраля Гитлер опять произнес большую речь - на этот раз во Дворце спорта перед обер-фенрихами. В центр ее он поставил значительные успехи 1941 г. Молодые слушатели так почти ничего и не узнали о тяжелом положении на Восточном фронте и только и ждали того момента, когда смогут отличиться там. [380] Гитлер подчеркнуто говорил о себе самом: "Я безгранично рад тому, что Провидение даровало мне вести эту совершенно неизбежную борьбу". Геринг не преминул воспользоваться случаем тут же отметить заслуги фюрера в первые годы войны. Когда Гитлер покидал Дворец спорта, ему устроили такую овацию, какую редко приходилось видеть. Сразу же после речи фюрер вернулся в Восточную Пруссию. В пути он получил сообщение, что японцы захватили Сингапур. Похвалив японскую армию, Гитлер все-таки добавил: если рассматривать это с русской стороны, то наше ликование по поводу успехов японцев - безответственно.

Весенняя стабилизация

Март и апрель прошли в общем и целом относительно спокойно. Русские тоже либо были настолько измотаны, что не имели уже сил для дальнейших атак, либо готовили новые наступательные операции, требовавшие для того более продолжительного времени.

Гитлер был спокоен и уравновешен и перенес, совместно со Шпеером, центр тяжести своей деятельности на вопросы вооружения, а также на подготовку запланированного летнего наступления. Он с большим нажимом подчеркивал: важнейшая задача этим летом - отрезать русских от их нефтяных источников на Кавказе. Если цель эта будет достигнута, он ожидает затишья и на других фронтах. Наступление должно начаться весной с выпрямления линии фронта под Харьковом, затем последует захват всего Крыма с выходом на Керчь и взятие крепости Севастополь. Однако после того необходимо как можно быстрее повести наступление в направлении Сталинграда и Кавказа. Фюрер поручил Шмундту распорядиться насчет оборудования своей новой Ставки на Украине в районе Винницы, поскольку хотел летом находиться поблизости от передовых соединений наступающих войск.

К 15 марта - "Дню поминовения героев" - мы с Гитлером выехали ненадолго в Берлин, поскольку ему опять было необходимо выступить с речами, чтобы оказать нужное воздействие на население. Он особенно выпячивал превратности зимы и невероятные трудности, которые пришлось преодолевать нашим солдатам, а также восхвалял прочность фронта, устоявшего, несмотря на русские атаки и снежные бураны. Фюрер не скупился на высокопарные похвалы немецкому солдату, с которым он хочет осилить дальнейшие задачи этой войны. [381] Он с глубоким уважением - и мне показалось, без пустого пафоса - почтил память погибших, не зря пожертвовавших свою жизнь за Германию.

21 марта 1942 г. Гитлер поручил гауляйтеру Тюрингии Заукелю (вопреки идее Шпеера назначить на этот пост Ханке) организацию использования рабочей силы в военной промышленности. В качестве генерального уполномоченного в данной области тот получил широкие полномочия по изысканию и привлечению рабочей силы и ее распределению по военным предприятиям. Заукель в первую очередь воспользовался трудом иностранных подневольных рабочих, преимущественно восточных - "остарбайтеров". Но вместо задуманной в плане сотрудничества помощи Шпееру между ними стало все сильнее развиваться соперничество, в котором Заукель как старейший гауляйтер всегда получал поддержку Гитлера.

25 марта 1942 г. шеф-пилот заводов Мессершмитта Фриц Вендель впервые поднял в воздух первый реактивный истребитель "Ме-262". Второй полет состоялся 18 июля того же года. Несмотря на некоторые недоработки, сотрудники Мессершмитта указывали на значение этого самолета. Однако добиться запуска его в серийное производство им удалось только в 1943 г., когда на нем уже стали летать Галланд и Штайнхоф, оценившие невероятное превосходство этого самолета над другими типами истребителей. Но было уже поздно.

Обострение воздушной войны

Март 1942 г. принес начало английских воздушных нападений. 3-4 марта англичане разбомбили один завод в Париже; французы сообщили о 800 погибших. Следующий воздушный налет был произведен в ночь с 28 на 29 марта на Любек. 234 бомбардировщика сбросили около 300 тонн зажигательных и осколочных бомб на центр этого старинного города. Разрушения были огромны, погибли 320 человек, в городе возник хаос. Любек явился первым германским городом, ставшим жертвой бомбежки по площадям. Гитлер сказал: ответом на террор будет террор. С его требованием перебросить самолеты с Восточного фронта на Запад не согласился Ешоннек, обосновавший свой отказ тем, что именно этого и желают добиться англичане своими бомбежками, а он того делать не желает и не может. Дислоцировавшимися в Северной Франции силами Ешоннек провел ряд воздушных налетов на английские города, но, конечно, таких успехов, как англичане своей бомбежкой Любека, не достиг. [382]

Планы летней кампании

5 апреля генерал Йодль передал директиву фюрера - 41(250) . Гитлер полностью сосредоточился на проведении летних операций и обсуждал с Гальдером и ОКХ их детальные планы. Он с нетерпением ожидал, пока подсохнут всё еще непроходимые дороги на юге России и использовал остающееся время для подвоза дивизиям оружия и техники, дабы сделать их боеспособными. В директиве указывалось, что группа армий "Центр" должна оставаться на занимаемых позициях, между тем как группа армий "Север" обязана взять Ленинград и установить связь с финнами по суше. Все имеющиеся силы следует сконцентрировать на южном участке Восточного фронта с целью захватить нефтяные источники Кавказа и преодолеть Кавказский хребет. Главной операцией на Восточном фронте именовалось наступление на Воронеж с целью разбить и уничтожить русские войска южнее этого города, а также западнее и севернее р. Дон. Подчеркивалось, что в ходе этой операции "в любом случае необходимо попытаться достигнуть Сталинграда или по крайней мере подвергнуть его действию нашего тяжелого оружия, с тем чтобы он потерял свое значение как центр военной промышленности и коммуникаций"(251) .

Заседание рейхстага 26 апреля

24 апреля мы выехали в Берлин, поскольку Гитлер 26-го должен был выступить в рейхстаге. Непосредственным поводом послужило все еще не законченное "дело Гёпнера". Грозила проба сил между фюрером и юстицией вермахта, которая не желала действовать ни против Гёпнера, ни против некоторых других провинившихся во время зимнего кризиса генералов с требуемой Гитлером суровостью. Впритык к этой последней произнесенной фюрером перед данным форумом речи, в которой он описывал прошлогодние бои и давал некоторое представление о своих планах на 1942 г., с кратким словом выступил Геринг.

Под возгласы одобрения он зачитал опубликованный 27 апреля в "Имперском законодательном вестнике" "Закон о предоставлении полномочий". [383] Этот закон гласил: "Не подлежит никакому сомнению, что в данный период войны, когда немецкий народ борется за то, быть ему или не быть, фюрер должен обладать правом, на которое он притязает, делать все, что служит достижению победы или способствует этому. Посему - без всяких правовых предписаний на сей счет - он, являясь фюрером нации, как Верховный главнокомандующий вермахта, как глава правительства и обладатель высшей исполнительной власти, как высший судья и вождь партии должен быть в состоянии в любое время в случае необходимости заставить любого немца - будь то простой солдат или офицер, чиновник низкого или высокого ранга, руководящий или рядовой партийный функционер, рабочий или служащий - выполнять свои обязанности и при нарушении таковых, после тщательного изучения, невзирая на так называемые благоприобретенные права, всеми пригодными ему [Гитлеру] средствами надлежащим образом карать оного, а особо, без проведения предписываемого судебного процесса, устранять из соответствующего ведомства, лишать ранга и чина, снимать с занимаемой должности".

Отныне Гитлер обладал и формально узаконенными неограниченными полномочиями и больше не был связан правом и законом, а указанное решение рейхстага потребовалось только для того, чтобы втолковать это всем. Оглашение его заставило насторожиться многих.

Однако основная масса народа вряд ли приняла к сведению эту важную меру со всеми ее последствиями: в тогдашних условиях она считала такие полномочия для фюрера оправданными. Но те, кто уже обсуждал противоправность действий правителей Третьего рейха, расценили этот закон как безмерное притязание на власть, стоящее по ту сторону всякого права.

Этим, а также усиливающимися бомбежками английской авиацией германских городов характеризовалось тогда общее положение. В войну был втянут весь народ. Сам же я постоянно поражался, с каким спокойствием переносили люди эти страшные воздушные налеты. Англичане наверняка представляли себе совсем другой эффект и думали, что своими бомбами смогут морально разгромить немецкий народ. Борьба против населения и его жилых кварталов ожидаемого ими успеха не принесла.

Из Берлина Гитлер через Мюнхен отправился на Оберзальцберг и 29-30 апреля принял дуче в замке Клезхайм, нарисовав ему весьма оптимистическую картину общего положения. 1 мая вечером он вернулся в "Волчье логово" и сразу же занялся обдумыванием летних наступательных операций. [384]

Захват Крыма

С мая 1942 г. погода улучшилась, и дороги в Южной России снова стали проезжими.

Первой 8 мая 1942 г. перешла в наступление на Крым против русского оборонительного рубежана Керченском полуострове 11-я армия фон Манштейна. Здесь следовало прорвать созданную русскими глубоко эшелонированную систему укреплений. При помощи тяжелой артиллерии, пикирующих бомбардировщиков и штурмовых судов удалось к 16 мая захватить весь этот полуостров.

Вторая операция с целью покончить с загнанными в мешок русскими войсками южнее Харькова должна была начаться 17 мая. Однако с 12 мая русские на этом участке фронта стали пробиваться на север. Фельдмаршал фон Бок увидел надвигающийся кризис и атаковал фюрера и Гальдера просьбами разрешить отход. Но фюрер остался тверд и приказал продвигаться с юга армейской группе Клейста. Благодаря этому 22 мая вклинившиеся русские войска были окружены, взято много пленных, захвачены большие трофеи.

В это же самое время Манштейн вел операцию по взятию крепости Севастополь. 5 июня началась огневая подготовка, а 7-го предпринято первое наступление. Крепость оказалась в наших руках только в начале июля после тяжелых боев. Фюрер высоко оценил это, произведя Манштейна в генерал-фельдмаршалы. Он рассматривал завоевание всего Крыма как крупный успех вермахта и считал эту победу основой для дальнейших удачных сражений в текущем году.

Полет к Кессельрингу и Роммелю

В последнюю неделю мая я совершил полет на Сицилию и в Северную Африку к Кессельрингу и Роммелю. Летел я через Катанию в Дерну, где Кессельринг разместил выдвижной пункт своей штаб-квартиры. Он принял меня очень приветливо, и я пробыл его гостем два дня.

Поводом для моей поездки явился план Роммеля взять Тобрук и пробиваться дальше в Египет. Условия, которые я обнаружил на месте, назвать хорошими было нельзя. В штабе танковой армии "Африка" уже находился намеченный в качестве преемника Роммеля генерал Крювель. Кессельринг с крайним нетерпением ожидал этой смены командования. Вечером у меня состоялся длинный разговор с ним насчет дальнейшего развития обстановки. Я знал, что в целом он видит все в весьма оптимистическом свете, а к этой операции Роммеля относится положительно. [385] Но при этом Кессельринг сказал мне совершенно ясно: для длительного наступления на Египет сил не хватит. Захват Тобрука мог бы удасться Роммелю только в результате внезапного удара. Кессельринг указал на то, что подвоз всего необходимого зависит от итальянцев и, к сожалению, связан с большими потерями.

Утром 1 июня поступило тревожное донесение: генерал Крювель попал в руки англичан. Таким образом, надежда Кессельринга на скорую смену командования рухнула. Но я удивился тому, с каким спокойствием он воспринял это. Мы полетели на двух "Шторьхах" к Роммелю и встретили его примерно в 30 км юго-западнее Тобрука, обнаружив полную неразбериху, царящую посреди пустыни. Кессельринг обсудил с ним требующуюся авиационную поддержку. Роммель сказал: она станет нужна в ближайшие дни, чтобы в ходе успешной операции нанести удар по Тобруку. Во второй половине дня мы уже были снова в Дерне.

Звезда Геринга клонится к закату

Возвратившись в "Волчье логово", я обнаружил там весьма безрадостную обстановку. 27 мая в Праге было совершено покушение на обергруппенфюрера СС Гейдриха. Он был еще жив, но через неделю скончался от полученных ранений. Кроме того, в ночь с 30 на 31 мая англичане произвели на Кёльн особенно крупный налет, в котором участвовало 1000 бомбардировщиков.

После того как я доложил Гитлеру о своем прибытии и прямо, без обиняков, сообщил ему о положении в Северной Африке, он в крайне резкой форме высказался насчет налета английской авиации на Кёльн. Выразив недовольство слабым огнем зенитной артиллерии, он обвинил люфтваффе в том, что она уже с давних пор уделяла мало внимания этому оружию противовоздушной обороны. Я впервые услышал из его уст критику действий Геринга. Фюрер больше уже не доверял Герингу в полном объеме и упрекал за то, что ему самому приходится ко всему прочему заботиться и об организации ПВО на территории рейха. С этого момента Гитлер не уставал в разговоре со мной при всяком удобном случае подчеркивать (имея в виду Еншоннека и Мильха), что командование люфтваффе должно еще внимательнее относиться к защите территории рейха от вражеской авиации. Мне казалось, он ожидал еще большего числа воздушных налетов. Я подробно обсудил это с Ешоннеком.

Насколько серьезно воспринял Гитлер убийство Гейдриха, совершенное по распоряжению из Лондона чешского эмигрантского правительства, показывает его участие в государственных похоронах 9 июня в Берлине. [386] Траурную речь произнес Генрих Гиммлер, между тем как выступивший затем фюрер ограничился всего несколькими словами признательности и скорби. Приветствовав прибывшего на церемонию чешского президента Гаху, он категорически предупредил его о недопустимости дальнейших террористических актов против германского господства в протекторате; в противном случае ему придется прибегнуть к весьма крутым контрмерам.

Во время пребывания в "Бергхофе" после похорон Гейдриха Гитлер 20 июня посетил имперские заводы в Линце, настаивая на ускоренном выпуске тяжелых танков. У него сложилось хорошее впечатление о работе линцских военных предприятий, но он, как всегда, предъявлял еще более высокие требования. В общем же фюрер, как я понимал, верно видел производственные возможности и требования его были выполнимы.

Из Линца Гитлер отправился в Мюнхен и принял там участие в траурной церемонии памяти погибшего руководителя "Национал-социалистического автомобильного корпуса" (НСКК) Адольфа Хюнляйна. Вновь ушел из жизни один из людей 9 ноября 1923 г., которого фюрер назвал особенно дельным и испытанным.

Вечером 21 июня мы выехали в Берлин. В пути Гитлер получил донесение Роммеля о взятии Тобрука. Фюрер очень обрадовался этому успеху и немедленно произвел Роммеля в фельдмаршалы, а также одобрил его дальнейший план продолжать операцию до выхода к Нилу - в противоположность итальянскому желанию все-таки захватить Мальту.

Летнее наступление

28 июня 1942 г. под кодовым наименованием "Голубое" ("Блау") началось наступление по всему фронту от Таганрога на Азовском море до Курска, осуществляемое пятью армиями двух групп армий. После первого прорыва русской линии фронта войска планомерно продвигались в направлении Воронежа. Русские сдали его 6 июля. Затем соединения 6-й армии стали наступать вдоль Дона на юго-восток. В результате возник острый спор Гитлера с Гальдером и Боком. Фюрер еще в начале наступления четко определил: именно танковые дивизии должны наступать без всякой паузы, чтобы разгромить русские соединения и как можно быстрее выйти к Волге. Гитлер очень резко упрекал обоих за задержку войск на двое суток у Воронежа. Он был так взвинчен, что снял с должности командующего группой армий фельдмаршала фон Бока, заменив его генерал-полковником бароном фон Вейхсом. К своему приказу он присовокупил, что не позволит фельдмаршалам портить его планы, как это имело место осенью 1941 г. [387]

Войска в хорошем темпе продвигались вперед, но в большей или меньшей мере наносили удар в пустоту. Число военнопленных было относительно невелико и позволяло заключить, что русский или отступал сознательно или уже не имел сил для длительного сопротивления. В Ставке фюрера по этому поводу велись бесконечные дискуссии. Гитлер решительно держался мнения, что русский выдохся, и требовал от соединений спешить. К сожалению, после первоначальных успехов произошла заминка из-за нехватки горючего. Моторизованным частям пришлось несколько дней ждать его подвоза.

16 июля передовая Ставка фюрера "Оборотень" ("Вервольф") переместилась в Винницу. Гитлер чувствовал себя здесь неважно. Ему мешала жара, донимали полчища мух и комаров. Сам я в это время старался как можно чаще летать и поддерживать связь со штаб-квартирой Геринга и Ешоннека. За обедом и ужином фюрер держался очень свободно и открыто, весьма оживленно и с большой выдержкой дискутируя в эти недели с представителем главнокомандующего ВМФ адмиралом Теодором Кранке. Беседы велись отнюдь не только на военно-морские темы, а затрагивали любые предметы, к которым Гитлер, иногда долго, иногда мимолетно, проявлял интерес. Исключение составляла лишь высадка англичан 19 августа на французском побережье в Дьеппе. На суше командос натолкнулись на сильную оборону и всего через каких-то 12 часов убрались восвояси. Гитлер живо обсуждал с адмиралом эту акцию, и я пришел к выводу, что оба никак не могут объяснить себе столь бесперспективную затею англичан.

Большое раздражение и возмущение в течение нескольких дней вызывал у Гитлера подъем на крупнейшую гору Кавказа высотой свыше 5000 метров Эльбрус, на вершине которого 21 августа горные стрелки укрепили имперский военный флаг. Об этом действительно заслуживавшем внимания альпинистском достижении, не имевшем, однако, никакого смысла с военной точки зрения, фюреру не доложили ни до, ни после. Более того, перед наступлением на Кавказ он категорически запретил такие "экстратрюки". Сам же он узнал об этом совершенно неожиданно при просмотре еженедельного киножурнала. Найти ответственного, а тем самым виновного, оказалось делом трудным. [388]

Вскоре Гитлеру пришлось заняться проблемами более неотложными. 23 августа 6-я армия под командованием генерала Паулюса(252) доложила, что ее первые части вышли к Волге. Это доброе известие затмилось дурным, однако ожидавшимся: о русском наступлении в полосе группы армий "Север", в результате которого они отбили некоторую территорию. Именно туда была переброшена с юга России 11-я армия, чтобы в ходе операции "Северное сияние" ("Нордлихт") взять Ленинград. Маиштейна пришлось ввести в бой, чтобы отразить русское наступление, что удалось сделать в ходе поглотившего много сил сражения в районе Ладожского озера. Тем самым последняя возможность захватить Ленинград была сведена русскими на нет.

Из доклада командующего группой армий "А" ("Кавказ") генерал-фельдмаршала Листа, который тот сделал фюреру 31 августа, можно было ясно понять: он - на пределе своих сил, и его войска повсюду на широком фронте встречают сильное сопротивление.

Спокойный доклад Листа произвел на Гитлера большое впечатление, и хотя он и проявил понимание положения этой группы армий, но все-таки настаивал на том, чтобы она достигла поставленных перед нею целей. Ему все еще виделся удар на Астрахань - вплоть до самого Каспийского моря. [389]

В эти дни мне пришлось на длительное время вылетать на Сталинградский фронт. Моей первой целью была 71-я пехотная дивизия, которая продвигалась к Волге южнее Сталинграда. Начальником штаба этой дивизии являлся мой брат; он принял меня очень тепло и дал мне исчерпывающее представление о положении на фронте. В целом он считал ход событий положительным: хотя в последние дни русский и стал сражаться упорнее, но у него лично это опасений не вызывает. Важное значение имеет лишь снабжение войск: острейшим образом необходимы боеприпасы и горючее.

Следующей целью моего полета был штаб 6-й армии. Там я имел беседу с его начальником генерал-лейтенантом Шмидтом. Меня и здесь приняли в очень приятной и непринужденной атмосфере, тем более что некоторых офицеров штаба я знал. Шмидт обрисовал мне положение армии в положительных тонах, но не умолчал о нехватке многого необходимого и о своих тревогах. Одним из его наибольших опасений были растянутые коммуникации позади расположения армий союзников вдоль Дона. Для прикрытия тыла 6-й армии там находились одна румынская, одна итальянская и одна венгерская армии, не гарантировавшие, на его взгляд, достаточной защиты. Шмидт рассказал мне о ежедневно усиливающемся сосредоточении русских дивизий севернее Дона в весьма трудно просматриваемом районе котла. Это известие я счел действительно тревожным. Я мог говорить со Шмидтом вполне откровенно, и тот воспользовался этим случаем, чтобы тоже неприкрашенно высказать свои взгляды. После короткой встречи с генералом Паулюсом я полетел дальше и посетил генерала Хубе, который только что принял командование 24-м танковым корпусом вместо снятого Гитлером генерала фон Витерсхайма.

Раздор между Гитлером и Йодлем

По возвращении в Винницу меня ожидала совсем новая ситуация в Ставке фюрера. Все окружение Гитлера производило впечатление людей, совершенно удрученных. Фюрер вдруг стал жить совсем уединенно. Обсуждения обстановки проходили теперь в доме не штаба оперативного руководства вермахта, а самого Гитлера, в его большом рабочем помещении. Входя в это помещение, он никому руки уже не подавал, а приветствовал докладывающих о своем прибытии участников обсуждения лишь взмахом ее вверх. Не появлялся он больше и на совместных трапезах в офицерской столовой (казино), а ел в одиночестве в своем бункере. [390] Новшеством являлось и то, что все совещания у фюрера, включая и обсуждения обстановки, стенографировали два рейхстаговских стенографа. Мы, военные адъютанты, получили поручение проверять правильность напечатанного со стенограммы машинописного текста, а это означало для нас значительную нагрузку.

Что же произошло? После посещения Ставки фюрера Листом генерал Йодль вылетел в группу армий "А", чтобы на месте получить представление о ее положении и обсудить дальнейшие действия. По возвращении он доложил обо всем Гитлеру, и при этом разговоре вспыхнул резкий спор. Фюрер будто бы обвинил Йодля в том, что послал его на Кавказ вовсе не для того, чтобы тот потом сообщил ему об опасениях войск. Йодль, тоже сильно повысив голос, возразил: к сожалению, он - не передатчик приказов, выполнить которые невозможно. В ответ Гитлер вышел из помещения, где обсуждалась обстановка, и с тех пор туда больше ни ногой.

Увольнение Гальдера

Теперь Гитлер разговаривал только со Шмундтом и обсуждал с ним намеченные крупные персональные перестановки. Он отстранился от фельдмаршала Листа и объявил о снятии генерал-полковника Гальдера с должности начальника генерального штаба сухопутных войск. Шмундт очень рекомендовал на его место генерала Цейтцлера(253) . Фюрер обдумывал это перемещение несколько дней.

Когда страсти немного улеглись, мне представился случай доложить фюреру мои впечатления о поездке. Он уже немного поостыл и, как всегда, выслушал внимательно. Совершенно неожиданно для меня, у него оказались те же опасения относительно Донского фронта, что и у генерала Шмундта. Гитлер заявил: он уже давно приказал сосредоточить за линией фронта в качестве резерва 22-ю танковую дивизию, но у него такое впечатление, что Гальдер там никакой опасности не видит. Он еще раз поговорит с Гальдером об этом. Но затем его словно прорвало. [391] Фюрер упрекал себя за недостаточное понимание того, что Гальдер не уделяет внимания возникающим на фронте трудностям: просто разглядывает карту, но никаких идей не имеет. Холоден и сух, к тому же складывается впечатление, что у начальника генштаба совершенно ложное представление о происходящем. Он, фюрер, решил произвести замену.

Кроме того, Гитлер говорил о том, что основная масса старых генералов себя уже исчерпала и ее следует заменить молодыми офицерами. Он назначит начальником Управления личного состава сухопутных войск Шмундта и вместе с ним наведет порядок в этом деле. Все это, подумалось мне, - невероятные перестановки, которые должны привести к значительным переменам в сухопутных войсках, но я ничего не сказал. В сущности, я был рад, что генерал-полковник Гальдер наконец-то исчезнет, ибо, по моему мнению, это назрело уже давно. Даже если он и являлся хорошим офицером-генштабистом, но пригодным партнером фюрера по командованию сухопутными войсками служить не мог. Я никак не мог отделаться от впечатления, что офицеры генерального штаба сухопутных войск во главе с Гальдером никогда не были сторонниками Гитлера, его планов и распоряжений, а имели совершенно другие взгляды.

Мое 35-летие

В этой общей беспокойной атмосфере, царившей в Ставке фюрера, состоялось весьма милое празднование моего дня рождения. 20 сентября мне исполнилось 35 лет. Гитлер подарил мне килограмм черной икры, недавно полученной им от маршала Антонеску. Он, мол, прослышал, что этот "продукт" я очень люблю. Я воспринял сей щедрый подарок как повод, чтобы пригласить вечером всех адъютантов на чай. В таком кругу мы собрались в первый и последний раз. Присутствовали Шауб, Альберт Борман, Путткамер, Энгель, Брандт, Хевель. Шмундт в тот день в Ставке отсутствовал. После вечернего обсуждения обстановки мы полакомились икрой - редкостное наслаждение! За многие годы совместной службы мы открыто делились друг с другом нашими опасениями. Я сознавал, насколько доверительно можно высказываться в этом самом узком кругу даже в критическом духе, не боясь неприятных последствий. Примечательно также, к каким оценкам приходили независимо друг от друга эти столь несхожие между собой люди.

24 сентября Гитлер расстался с генерал-полковником Гальдером и назначил начальником генерального штаба сухопутных войск генерал-майора Цейтцлера с немедленным присвоением ему чина генерала пехоты(254) . [392] Тот принялся за выполнение своей новой и трудной задачи с большим размахом и воодушевлением. Но главнокомандующего он приобрел поистине трудно. Хотя Гитлер и испытывал к нему большое доверие, но во многом и дальше оставался при своих взглядах на сражения на русском фронте. Это через несколько недель показала битва за Сталинград.

Одновременно Гитлер передал под начало своего шеф-адъютанта Управление личного состава сухопутных войск. Предшественником Шмундта был брат фельдмаршала Кейтеля Бодевин, давно не справлявшийся со своими задачами. Сам Шмундт брать эти задачи на себя не стремился, ему и без того хватало дел. Но Гитлер в ходе продолжительных бесед убедил его в необходимости принять это Управление. Сам я находил данное решение правильным. Шмундт лучше всех знал мысли и представления фюрера по вопросам командования сухопутными войсками и был в состоянии довести их до сознания офицеров этих войск. За полтора года, в течение которых он руководил этим Управлением, Шмундт не раз вступал с Гитлером в споры и добивался осуществления своей точки зрения. Он был заступником офицерского корпуса сухопутных войск.

Бомбежка городов и разрушение промышленных предприятий

Сентябрь внес ясность: англичане своими бомбежками хотели, так сказать, отрыть второй фронт. Они бомбили Мюнхен, Бремен, Дюссельдорф и Дуйсбург. Во время этих налетов на большой территории страны объявлялась воздушная тревога и людям зачастую приходилось проводить много часов в бомбоубежищах. Это приводило ко множеству производственных аварий и несчастных случаев в военной промышленности. Воздушные тревоги, не говоря о причиненных бомбами разрушениях и потерях, являлись для населения тяжелым бременем.

Гитлер все сильнее задавался мыслью, где и как он может предпринять что-либо эффективное против воздушных налетов англичан. Его принципом издавна было: мстить за равное равным или даже большим. Но в данном случае это было невозможно. Бомбардировщик "Ю-88" в большом количестве еще не выпускался, а "Хе-177" был моделью абсолютно непригодной, в отношении которой фюрер с самого начала высказывал величайшие сомнения и, как оказалось, совершенно правильно. [393] Все надежды возлагались на "Ю-88". Мильх, теперь несший в Берлине ответственность за производство, увидел себя вынужденным в первую очередь увеличить выпуск истребителей, чтобы улучшить противовоздушную оборону. Я был удивлен, тем что Гитлер казался удовлетворенным этими решениями и не пытался провести в жизнь свои взгляды. Когда я заговорил с ним об этом, он сказал, что доверяет Герингу, который пообещал ему быстрое улучшение дел в люфтваффе.

В конце сентября мы полетели в Берлин, где Гитлер хотел произнести речи и назначил несколько важных встреч. 28 сентября он снова выступил на очередном выпуске офицеров, закончивших военные училища и направляемых в войска. Слова фюрера предназначались 12 тысячам обер-фенрихов. Он выразительно и ясно обрисовал этим будущим молодым офицерам их высокие обязанности и дал понять, что, хотя борьба против русских и стала еще более суровой, уверен, что с немецким солдатом эту борьбу выиграет.

29 сентября Гитлер провел длительную и подробную беседу со вновь назначенным командующим группой армий "Запад" фельдмаршалом фон Рундштедтом. Фюрер опасался новой высадки англичан и обсудил с ним меры по обороне. Фельдмаршал столь пессимистично настроен не был. Опасения относились к особой проблеме, связанной с тем, что сфера его ответственности включала теперь и неоккупированную часть Франции. Он рассматривал эту зону как постоянно увеличивающийся шпионский резервуар, заглянуть в который не дано никому. Гитлер пообещал вскоре эти трудности устранить.

На следующий день, 30 сентября, Гитлер произнес речь во Дворце спорта по случаю начала акции военной "Зимней помощи". Я был поражен, с какой откровенностью говорил фюрер о тогдашнем положении. Исходя из немыслимости капитуляции рейха, он подчеркнул: англичане открыто заявили, что дело идет ко "второму фронту" и свою войну при помощи бомб они усилят, но изобразил и то, и другое как утопию и манию величия. Однако критически мыслящий слушатель мог думать о ходе дальнейшего развития все что угодно.

1 октября Гитлер принял фельдмаршала Роммеля и вручил ему маршальский жезл. Встреча была сердечной. В ходе долгой беседы о положении на фронтах Роммель высказал свои опасения, заботы и желания. Дополнительную головную боль причинял ему недостаточный подвоз оружия и техники. Фельдмаршал опасался, что однажды англичане выступят с большим перевесом в силах и тогда у него возникнут "затруднения". [394] Роммель достиг в Африке Эль-Аламейна и значительно укрепил там свои позиции. Пока он еще был весьма уверен в собственных силах. Гитлер указал на возрастающее британское превосходство в воздухе, о котором ему доложили. Роммель же создавшееся положение критическим не считал. Оба осмотрели выставку нового оружия в саду Имперской канцелярии. Фельдмаршал стремился как можно скорее вернуться на фронт. Гитлер согласился с этим. Мне показалось, что фюрер начинает сам себе что-то внушать. Показалось мне и то, что он недооценивает силу русских, а также находится во власти ошибочных представлений об англичанах.

Грозящая опасность под Сталинградом

В тот же день Гитлер выступил с речью перед рейхе - и гауляйтерами. Сам я ее не слышал, но боюсь, что и она носила оптимистический характер. В последующие дни фюрер провел различные беседы, прежде всего по вопросам вооружения. 4 октября мы вылетели обратно в Винницу.

Состоявшаяся вскоре беседа с генерал-полковником бароном фон Рихтхофеном заставила меня серьезно призадуматься. Он всегда умел в разговоре с фюрером найти подходящий тон и высказывался столь же откровенно, сколь и критически, не называя при этом поименно виновных или козлов отпущения. Рихтхофен испытывал большие опасения насчет состояния Восточного фронта и обрисовал возможности, которые, по его разумению, имеются у русских. Опасения эти совпадали с опасениями самого Гитлера: оба предполагали, что Красная Армия на Дону все-таки пробьется через лесистую местность на северном берегу реки. Фюрер говорил по этом поводу и с Цейтцлером, которого, между прочим, Рихтхофен называл "радостным толстяком" и терпеть не мог.

В течение этой недели Гитлер неоднократно возвращался к размышлениям насчет возможных намерений русских и пытался получить от сухопутных войск помощь по линии противодействия этим намерениям на Сталинградском участке Восточного фронта. Ведь там были задействованы и армии наших союзников. Предостережения фюрера большого успеха не возымели. Кстати, первоначально отдел ОКХ "Иностранные армии Востока" считал, что возможный главный удар ожидавшегося русского наступления будет нанесен не по 6-й армии на Дону, а по группе армий "Центр". Но Гитлер в это не верил.

Он со все возраставшим опасением следил за усиливавшимся появлением в тылу немецких войск в России, как и в оккупированной Франции - диверсионных отрядов. [395] Фюрер видел в том новую форму ведения войны, направленную на дезорганизацию немецких тыловых частей и служб снабжения. Поэтому 18 октября он отдал приказ, предписывавший войскам безжалостно действовать против таких отрядов и убивать партизан на месте. Йодль сопроводил этот приказ примечанием: он должен быть воспринят войсками точно так же, как в свое время "приказ о комиссарах". Но тревога Гитлера была обоснованной, ибо на севере в тылу немецких войск возникла огромная партизанская область, в которой командовал мой однофамилец - русский генерал Белов. Фюрер не раз в шутку советовал мне "урезонить", наконец, моего "двоюродного братца"!

Экзекуция под Винницей

Во время пребывания в винницком командном лагере мне довелось получить ужасающее донесение. Один молодой лейтенант из взвода связи Ставки фюрера сообщал, что стал очевидцем массовой-карательной акции неподалеку от Винницы. Прокладывая линию связи, он увидел, как отряд СС расстреливал в довольно большой лощине группу мужчин и женщин. Это жутким образом подействовало на него, и он считает себя обязанным доложить об увиденном начальству. Я переговорил с представителем СС при Ставке фюрера группенфю-рером СС Вольфом, и он пообещал разобраться с этим инцидентом, а потом сообщить мне. Через несколько дней он дал двусмысленный ответ, сославшись на акты саботажа в тылу немецких войск, и попросил меня никаких дальнейших мер не предпринимать. Я сделал вид, что его ответом удовлетворен, и дальше инцидент расследовать не стал. Но в дальнейшем мне не раз приходилось слышать о таких акциях.

Британское наступление в Северной Африке

23 октября началось ожидаемое Роммелем английское наступление в Северной Африке. Командовал им генерал Монтгомери. Вел он его силами, вдвое превышавшими силы армии Роммеля, с большим количеством танков "Шерман". Гитлер положение критическим не считал, полагая, что Роммель имеет настолько укрепленные позиции, что они выдержат даже удары превосходящего противника. Фельдмаршал срочно возвратился из отпуска, в который отправился после встречи с фюрером, и пришел в ужас от того, что нашел на месте. Итальянские войска почти рассеялись и исчезли. Немецкие соединения отбили английские атаки, но ликвидировать некоторые вклинения не смогли. 2 ноября Монтгомери продолжил наступление. [396] Он снова ударил мощным танковым кулаком, и ему удалось прорвать линию немецкого фронта.

Роммель испытывал большие трудности из-за отсутствия снабжения для ведения таких боев. У него не было ни горючего, ни достаточного количества боеприпасов. 3 ноября до Гитлера дошел его призыв о помощи. Роммель сообщал: армия его несет большие потери, противник же, успешно продвигаясь вперед, захватывает большую территорию. В ответной телеграмме фюрера говорилось: никакой иной мысли, кроме как выдержать, и быть не может; Роммелю - стоять, где стоит, не отступать ни на шаг, а сам он позаботится о наибыстрейшей подброске новых соединений.

Однако Роммель уже решил без согласия ОКВ отвести свою армию. Когда Гитлер 3 ноября стал разбираться с произошедшим, он констатировал: фельдмаршал начал отступление, не дожидаясь ответа. Фюрер очень разгневался и счел, что все это случилось по недосмотру штаба оперативного руководства вермахта. Но Шмундт сумел его успокоить, так что до более или менее серьезного наказания невиновных дело не дошло. Правда, ненадолго попал в немилость Варлимонт, а дежурный офицер, один майор запаса, был разжалован. Но сам Роммель, не в последнюю очередь из-за некорректных донесений, значительную часть своей славы потерял. Его тактика привела к тому, что за несколько месяцев вся Северная Африка была сдана.

Однако события на Европейском театре военных действий обострились до такой степени, что Гитлер стал уделять Северной Африке совсем немного внимания.

Сталинград

Бои на Сталинградском фронте стали в последние месяцы очень тяжелыми. Иногда поступали донесения только о схватках внутри домов и в отдельных кварталах. Гитлер все еще придерживался той точки зрения, что в Сталинграде надо сражаться за каждый дом, лишь так можно выбить русского из этого города(255) .

Я считал, что мы подошли к большому повороту. Порой мне казалось, что мысли фюрера витают где-то далеко от происходящего, как будто он и сам уже не вполне верит в успешный ход войны. Линии фронтов невероятно растянулись. Подвоз оружия и боеприпасов становился все более затруднительным. Но Гитлер предъявлял все более высокие требования. Верил ли он в то, что еще сможет закончить войну победой Германии? Этот вопрос не раз возникал в те дни, и ответа на него мы себе дать не могли.

1 ноября Гитлер, которого я сопровождал, вернулся в "Волчье логово". Тут нас ждала большая и приятная неожиданность. Ко всем бетонным бункерам были пристроены более вместительные и светлые деревянные бараки, что облегчало работу. К бункеру фюрера тоже пристроили большое рабочее помещение, где теперь могли проводиться обсуждения обстановки.

Пробыв несколько дней в Ставке, мы 6 ноября из Берлина поехали в Мюнхен. Поездка эта сопровождалась очень тревожными донесениями из района Средиземного моря. Вот уже несколько дней сообщалось, что союзники сосредоточили множество военных кораблей в Гибралтаре, которые тем временем взяли курс на восточное Средиземноморье. На пути в Мюнхен наш поезд остановили на одной станции в Тюрингском лесу: министерство иностранных дел сообщило, что американский экспедиционный корпус пытается высадиться в портах Алжир и Оран.

В Бамберге нас уже ожидал Риббентроп. Он пригласил в Мюнхен Чиано, но хотел предварительно поговорить с фюрером. Министр высказался за то, чтобы через русское посольство в Стокгольме установить контакт со Сталиным и предложить далеко идущие уступки на Востоке. Гитлер на это не пошел. Он сказал: момент слабости для переговоров с врагом не годится.

Фюрер сразу же приказал дать отпор американской высадке в Северной Африке. Йодль получил указание силами сухопутных войск, военно-морского флота и люфтваффе организовать оборону Туниса. [398] Оран же находился вне пределов досягаемости нашей авиации, так что предпринять его бомбежку с воздуха оказалось невозможно.

8 ноября Гитлер выступал перед "старыми борцами". У меня сложилось впечатление, что американская высадка в Алжире лишила его мужества. Все его мысли были сейчас связаны с ее отражением, но тем не менее он старался продемонстрировать перед такой аудиторией свою полную уверенность, дабы никто этого не заметил. А она принимала его с восторгом, напряженно ловя каждое слово своего фюрера. Гитлер указал на суровость боев, которые приходится вести нашим солдатам, и заявил: дело идет о том, "быть или не быть нашему народу".

10 ноября состоялись беседы Гитлера с Чиано и Лавалем, но они уже не повлияли на его решение немедленно занять остальную, пока еще не оккупированную, часть Франции. 11 ноября наши войска вступили в нее. Оккупация прошла быстро и без особых происшествий. Только занятие Тулона задержалось на несколько дней, что дало французам возможность потопить находившийся там остаток их военно-морского флота.

12 ноября Гитлер поехал на Оберзальцберг, чтобы отдохнуть там пару дней. После беспокойных дней в Мюнхене у меня не было ни времени, ни случая поговорить с фюрером. Его угнетали большие тревоги. Западные державы, Америка и Англия начали активно вмешиваться в ход войны. Фюрер отнесся к этому серьезно. К тому же добавились трудности снабжения через Средиземное море в результате усилившихся действий английских подводных лодок. Гитлер открыто говорил, что у него нет никакого доверия к итальянцам. Они - англофилы, и он не сомневается в том, что они предательским образом сообщают англичанам о передвижении немецких транспортных судов.

Другой темой, все больше занимавшей Гитлера, служила люфтваффе. Геринг тоже присутствовал в Мюнхене, и мне бросилось в глаза, что фюрер не привлекал рейхсмаршала к беседам столь интенсивно, как раньше. Гитлер говорил мне также, что Геринг недостаточно точно информирован о положении дел на фронтах и о нынешних условиях. О возникающих проблемах люфтваффе фюрер предпочитал теперь говорить с Ешоннеком. В разговорах со мной он подчеркивал необходимость защиты территории рейха от воздушных налетов. Для его обороны надо производить больше зениток, ибо одних самолетов хватает редко - либо они заняты в других местах, либо мешает плохая погода. Следует строить и больше башен с зенитными установками, например, в Мюнхене и Нюрнберге. [399] Преимущество этих башен уже подтверждено в Берлине и Гамбурге.

Насчет Восточного фронта он сказал так: надеется, что никаких неожиданностей там не произойдет, хотя и полагает, что с началом зимы русские приступят к новым операциям. Из совместных действий англичан и американцев в Северной Африке Гитлер сделал вывод насчет обещания русских предпринять вскоре крупное наступление.

19 ноября Гитлеру позвонил Цейтцлер и доложил: русские начали свое крупное наступление на Дону. После сильной артиллерийской подготовки и частично ураганного огня они, введя в бой большое количество танков с посаженной на них пехотой, стали продвигаться на юг и глубоко вклинились в полосу румынской армии. Русские шагают через распадающиеся румынские позиции, почти не встречая сопротивления. Гитлер приказал немедленно бросить туда находящийся в резерве 48-й танковый корпус генерала Хайма. Но о боеспособности этого корпуса фюрер был информирован неверно. Одна, немецкая, дивизия его еще только формировалась. Вторая - а это была румынская танковая дивизия - превосходства русских в силах не выдержала и через несколько дней оказалась разбитой. Гитлер был возмущен и разгневан таким поведением командира корпуса, который вследствие противоречивых приказов, а также действий сильного противника очутился в безвыходной ситуации. Фюрер распорядился немедленно убрать генерала Хайма с занимаемого поста и приговорить его к смертной казни. Шмундту удалось не допустить приведения приговора в исполнение.

20 ноября Гитлер приказал задействовать в качестве нового "руководящего штаба" командование тем временем переведенной из группы армий "Север" в группу армий "Центр" под Витебск 11-й армии (фельдмаршал фон Манштейн), преобразованной в группу армий "Дон". Теперь ее следовало ввести в боевые порядки оказавшейся под угрозой группы армий "Юг". Фюреру была совершенно ясна критическая ситуация, но он не верил в то, что русское вклинение будет иметь дальнейшие серьезные последствия. Он предполагал, что 6-я армия может на несколько дней оказаться в окружении, но затем контрударом, нанесенным несколькими резервными соединениями, положение в общем и целом удастся нормализовать. Как быстро показал ход событий, тем самым Гитлер значительно недооценил силы русских.

Особой катастрофой первых двух дней явилась отвратительная погода с морозом, туманом, снегом и плохой видимостью, из-за которой в небо не смог подняться ни один самолет. [400] 20 ноября началось русское наступление и южнее Сталинграда. Было видно, что русские хотят окружить этот город, что и удалось им уже 23 ноября.

Донесения Цейтцлера становились все более тревожными, а потому фюрер решил поздним вечером 22 ноября выехать поездом в Восточную Пруссию. Поездка заняла почти 20 часов, так как приходилось останавливаться на три-четыре часа для необходимых телефонных переговоров с Цейтцлером. Тот все настойчивее требовал дать 6-й армии разрешение на отход с ведением арьергардных боев. Но Гитлер не позволил сделать ни шагу назад. Если в первые дни он, несомненно, верил в возможность ликвидации русского вклинения, то затем стал считать, что контрнаступление на Сталинград можно провести только вновь сформированной армией, а это требовало более длительной подготовки. В любом случае, генерал-полковник Паулюс свои позиции в Сталинграде был обязан удерживать.

Первейшей заботой фюрера по прибытии в свою Ставку была организация снабжения окруженных войск по воздуху. На эту тему он вел продолжительные разговоры с Герингом и Ешоннеком. Геринг заверил его, что люфтваффе в состоянии некоторое время обеспечивать 6-ю армию всем необходимым, а Ешоннек в данном случае не возразил. Отсюда Гитлер сделал вывод, что армию можно снабжать по воздуху и это дает ему возможность готовить деблокирующее наступление.

Но заверение Геринга сразу вызвало критические голоса. Прежде всего ему не поверил Цейтцлер, который недвусмысленно высказал это фюреру. В самой люфтваффе серьезнейшие сомнения имелись у генерал-полковника фон Рихтхофена. Успешное снабжение по воздуху он считал исключенным, обосновывая свою точку зрения плохими метеоусловиями, которые в зимние месяцы еще более ухудшатся; кроме того, люфтваффе не располагает для того достаточным количеством самолетов. Узнав точку зрения Рихтхофена, Гитлер с ней не согласился. Между тем расстояние между внешней линией фронта и Сталинградом с каждым днем увеличивалось. Русские прорвали фронт итальянских и венгерских войск, так что в линии фронта на Дону образовалась брешь протяженностью свыше 300 км.

Вскоре после первого русского прорыва Гитлер распорядился, чтобы генерал-полковник Гот с его 4-й танковой армией предпринял на юго-востоке контрнаступление из Котельниково. Это наступление с целью деблокады должно было начаться 3 декабря, но затем его перенесли на 8-е и в конце концов на 12-е. Сначала дело у Гота пошло очень успешно, но продвинуться в направлении Сталинградского кольца он смог всего на 60 км. [401]

Здесь обороняющиеся русские оказали такое массированное сопротивление, что Готу от своей задачи пришлось отказаться. 23-28 декабря был потерян аэродром в Тацинской, который, находясь вне котла, имел особенно важное значение для снабжения окруженных войск. Потеря эта вызвала особенно отрицательные последствия. Расстояние до посадочных площадок в Сталинграде увеличилось на 100 км, что драматическим образом затруднило и без того недостаточное снабжение.

В этой ситуации Цейтцлер 27 декабря потребовал от Гитлера отвода войск с Кавказа. Фюрер дал согласие, но вскоре свой приказ отозвал. Однако Цейтцлер успел передать по телефону первое решение Гитлера, и движение войск остановить уже было невозможно.

Лично я все эти недели, с 19 ноября до конца декабря, следил за ходом событий, связанных со Сталинградом, с крайней озабоченностью. Первое мое впечатление, еще на Оберзальцберге, это - катастрофа. В начале ноября я накоротке побывал на Донском участке фронта и получил там такие сведения о состоянии войск, которые едва ли позволяли рассчитывать на длительный успех. Когда я осведомлялся у офицеров, к примеру, о численном составе их частей, они, в принципе, отвечали в позитивном духе, но потом добавляли такое, от чего можно было прийти в полное смятение. В частях, в среднем, теперь не имелось и половины штатного состава, командиры с этим уже как-то примирились. Поскольку в течение декабря русские постоянно наращивали свои силы, я просто не мог поверить в то, что наши войска ввиду своей слабости смогли бы оказать им крепкое сопротивление. Германское войско за шесть месяцев с июня 1942 г., сражаясь без какого-либо подкрепления, исчерпало теперь свои силы. Вот почему в декабре 1942 г. я никаких перспектив успешных оборонительных боев здесь не видел. Позиции 6-й армии в Сталинграде не могли быть сданы, ибо никоим образом не приходилось рассчитывать на то, что ей еще удастся пробиться к линии фронта наших войск. В конце декабря 1942 г. я видел задачу этой армии в том, чтобы как можно дольше сковывать русские силы, дабы они не подвергли дополнительной угрозе наш фронт. Но вызволить ее из Сталинграда и спасти было уже невозможно. Я твердо убежден в том, что точно так же думал и Манштейн, несмотря на все его тщетные попытки помочь 6-й армии. Свою задачу он видел в том, чтобы закрыть огромный район прорыва, снова сомкнув линию фронта. [402]

С 1 декабря я регулярно получал почту из котла от начальника штаба 6-й армии генерал-лейтенанта Шмидта и его Первого офицера-порученца капитана Бера. Шмидт писал мне 1 декабря 1942 г.: "Мы уже заняли все наши опорные пункты для круговой обороны. Оружия у нас достаточно, но боеприпасов мало, хлеба и горючего тоже, нет ни досок, ни дров, чтобы обшить землянки и топить печки. А люди - просто на удивление уверенные в победе, но силы их, к сожалению, с каждым днем слабеют". А 8 декабря Бер написал мне: "Состояние войск, к сожалению, крепко выражаясь, говенное, что, впрочем, вполне объяснимо при 200 граммах хлебной пайки в день и размещении под открытым небом. Потери - не пустячные, а выдержка - образцовая". Он же 26-го: "Здесь, на задворках прочих событий, мы кажемся сами себе в данный момент какими-то преданными и проданными. [...] Хотел бы сказать тебе совершенно здраво: жрать нам просто нечего. [...] Насколько я знаю немецкого солдата, следует трезво считаться с тем, что психическая сопротивляемость становится совсем малой и при сильных холодах придет тот момент, когда каждый в отдельности скажет: а насрать мне теперь на все и наконец медленно замерзнет или будет захвачен русскими в плен". И еще одно письмо - от 11 января 1943 г.: "Дело дошло до того, что немецкий солдат начинает перебегать". Самому Беру потрясающе повезло: 13 января он вылетел из котла с военным дневником армии при себе. Мой брат - 1а [начальник оперативного отдела] штаба 71-й дивизии, а потом армии, - после выздоровления вернувшийся в котел, писал мне: "Прекрасным происходящее здесь не назовешь. Нет сомнения - дело идет к концу".

Я показал фюреру эти полученные мною письма и прочел главные места. Он молча принял их к сведению. Только однажды сказал мне, что судьба 6-й армии накладывает на нас большую обязанность в борьбе за свободу нашего народа. В январе 1943 г. у меня сложилось впечатление, что Гитлеру стало ясно: борьба против русских и американцев, то есть война на два фронта, ему уже не по силам.

Вместе с Риббентропом Гитлер предавался мысли вбить клин между врагами. В этом большую роль играл план Риббентропа заключить мир с Россией. Но фюрер пришел к убеждению, что искать такой выход пока рано. Он все еще был во власти своей идеи мобилизовать весь немецкий народ и включить всех людей в Германии в военный процесс. Обсуждал с министром Шпеером проекты дальнейшего расширения военного производства. Пусть гауляйтер Заукель сосредоточит для этого всю досягаемую рабочую силу. Пусть Мильх побольше делает для противодействия налетам вражеской авиации. [403] Он и сам день и ночь занимался решением одной задачи: как усилить оборону на всех фронтах. Весна 1943 г. принесла удивительный подъем во всей военной промышленности.

В течение января 1943 г. никакой серьезной надежды на улучшение положения на Сталинградском фронте не осталось. Паулюс послал из котла к Манштейну и к самому Гитлеру двух своих эмиссаров - начальника оперативного отдела штаба капитана Бера и генерала Хубе, чтобы те доложили о положении находящихся в окружении войск.

При обсуждении обстановки Бер нарисовал ясную картину состояния 6-й армии. По его словам, никакой надежды уже не было. О каких-то взаимосвязанных действиях в котле нечего и думать. Каждый борется и бьется там, где стоит. Снабжение частей стало невозможно. То была абсолютно однозначная картина проигранной битвы. Я хорошо знал Бера, будущего мужа моей сестры, и потому мог судить, насколько его сообщение приходилось "в точку". Он называл вещи своими именами, и на Гитлера его слова произвели сильное впечатление. Потом фюрер даже сказал, что ему редко приходилось выслушивать такую четкую и трезвую оценку положения на фронте. Второй эмиссар Паулюса, генерал Хубе, доложил не столь ярко, но и из его слов было ясно, что события в сталинградском котле близятся к своему концу и сделать там больше ничего нельзя.

Несмотря на это, Гитлер 15 января вместе с фельдмаршалом Мильхом предпринял последнюю попытку подбросить по воздуху окруженной в Сталинграде армии значительное количество продовольствия и снаряжения. Мильх взялся за дело с огромной энергией, хотя и сильно пострадал при столкновении его автомашины с локомотивом. Он захватил с собой на фронт несколько энергичных офицеров. Но было уже поздно. Очень холодная зимняя погода затрудняла работу и на аэродроме вылета, и на аэродроме в котле. Мильху сперва пришлось заняться улучшением условий, чтобы вообще подготовить самолеты к вылету. Когда он более или менее добился этого, аэродром в котле оказался уже потерянным и самолеты могли лишь сбрасывать свой груз. Многое пропадало. Не оставалось сомнений: Мильх получил задание слишком поздно. Это сказал ему и сам Гитлер, когда фельдмаршал в первых числах февраля докладывал ему в Ставке фюрера.

Битва за Сталинград еще бушевала, когда у меня уже сложилось впечатление, что Гитлер начал искать иной путь ликвидации катастрофического положения на русском фронте. Он был убежден в том, что англо-американцы и русские согласовывают свои военные действия. Перед нами фюрер никогда не показывал признаков своей слабости, не давал понять и того, что считает положение бесперспективным. [404] Он знал, что и в его Ставке имеются такие офицеры, которые уже не питают никаких надежд на позитивный исход войны. Поэтому Гитлер считал своим долгом распространять чувство уверенности в победе. Отныне все его поведение, настрой и поступки были нацелены на то, чтобы ни одному из визитеров или доверенных сотрудников и в голову не могло прийти сделать из этого вывод о том, как сам он расценивает военное положение. Что бы не происходило в связи с событиями на отдельных театрах войны, фюрер был всегда убежден, что однажды военное счастье снова улыбнется ему. Меня всегда поражало умение Гитлера истолковывать поражения в нашу пользу. Ему даже удавалось убедительно передавать свои мысли и внушать надежды людям, которым приходилось работать с ним в его узком кругу.

Сталинградская битва памятна мне и двумя событиями семейного характера, которые наглядно показали мне свет и тени того времени. 28 ноября у меня родилась дочь Гунда. Новый год мы встретили еще вместе с моим братом, который настаивал на своем возвращении в котел. Я надеялся, что в его группе армий найдется хоть один разумный начальник, который этому помешает, но такового не обнаружилось. Мне вмешаться не удалось. 31 января 1943 г. брат попал в Сталинграде в плен, с которым у него были отчасти связаны ужасные воспоминания. Но в 1955 г. он все же здоровым вернулся в Дюссельдорф незадолго до 13-летия Гунды.

Уверенность Гитлера в победе, высказанную в его новогоднем обращении к народу, я уже разделять не мог. Но поверить в то, что Германия войну проиграет, я тоже не мог. Мне мнилось разумное мирное решение в Европе, которое казалось еще достижимым при некоторой доброй воле. Не может же все оказаться напрасным! По настроениям в Ставке фюрера я ясно видел: эта точка зрения была там распространена, как и во всем вермахте.

Отставка Редера

6 января Гитлера посетил гросс-адмирал Редер. Разговор их происходил частично тет-а-тет. Главнокомандующий ВМФ принес фюреру прошение о своей отставке с 30 января. Сначала Гитлер не соглашался, но тот сумел убедительно обосновать причины для изменения в верхушке военно-морского флота. Он говорил, что больше не в состоянии соответствовать высоким требованиям и опасается однажды почувствовать себя непригодным для дальнейшей службы. Редер предложил, если возможно, дать ему чин "адмирал-инспектора", дабы в печати, а особенно за границей, с этой заменой главнокомандующего одной из составных частей вооруженных сил не связывали никаких далеко идущих спекулятивных предположений. [405]

Гитлер пошел навстречу просьбе Редера не в последнюю очередь и потому, что считал главу "Надводный флот", адвокатом которого выступал гросс-адмирал, законченной. Его преемником фюрер назначил командующего подводным флотом адмирала Дёница(256) , которого произвел в гросс-адмиралы. О закулисных причинах этой персональной замены мне тогда ничего известно не было. То, что действительным поводом явилась носившая кодовое наименование "Радуга" ("Регенбоген") неудачная попытка на исходе 1942 г. нанести в Северном море крейсерами "Хиппер" и "Лютцов" с шестью миноносцами удар по английскому конвою "JW-51", стало известно позднее. Относительно хорошее отношение Верховного к главнокомандующему кригсмарине уже давно омрачилось. Вместе с ним был сменен и постоянный представитель главнокомандующего военно-морского флота в Ставке фюрера; им вместо адмирала Кранкке стал контр-адмирал Фосс.

Касабланка

В январе Рузвельт и Черчилль встретились на конференции в Касабланке, к участию в которой эпизодически привлекались Де Голль и Жиро. Они приняли совместное решение вести войну до "безоговорочной капитуляции Германии". Итоги конференции были обнародованы с большим размахом и подействовали также на Гитлера. Он неоднократно говорил об этом и притом подчеркивал: отныне любые уступки и примирительные шаги с его стороны потеряли всякий смысл.

Северная Африка

Из Северной Африки продолжали поступать плохие вести. Нажим Монтгомери на роммелевские силы усилился. 23 января пали Триполи и таким образом почти вся Ливия оказалась в английских руках. [406] С запада американцы уже дошли до границы Туниса и заняли позиции, противостоящие немецким. Приходилось осознать: долго Северную Африку не удержать. Потрясало резко упавшее там участие итальянцев в военных действиях.

Манштейн и Гитлер

6 февраля 1943 г. в "Волчье логово" к Гитлеру прибыл на беседу фельдмаршал фон Манштейн. От этой встречи с фюрером он ждал для себя многого. Его с тех пор, как фюрер стал и главнокомандующим сухопутных войск, а осенью 1942 г. подчинил непосредственно себе лично группу армий "А", занимала проблема структуры высшего руководства вермахта. Манштейн хотел попросить Гитлера назначить главнокомандующим сухопутных войск или минимум Восточного фронта генерала этих войск. Если фюрер на это не согласен, то должен, по крайней мере, подумать, как положить конец параллелизму в работе генерального штаба сухопутных войск и штаба оперативного руководства вермахта созданием совместного генерального штаба.

Фюрер вел беседу в спокойной и деловой форме, обсудил все выдвинутые Манштейном пункты, но на уступки пойти не мог. Он просто не знал ни одного генерала сухопутных войск, к которому испытывал бы такое доверие, чтобы наделить его подобными властными полномочиями. Таким образом, структура высшего командования осталась такой же, как и была.

7 февраля в "Волчьем логове" собрались все рейхе - и гауляйтеры, перед которыми Гитлер произнес подробную речь о событиях зимних месяцев. Свою речь он построил так, чтобы они не увезли с собой на места даже малейшего намека на катастрофическое положение. В его тоне не слышалось никакой неуверенности или уныния. Фюрер ясно и без обиняков отметил успехи русских и высказался насчет того, как поправить дело. Я снова поразился, с какой целеустремленной уверенностью он убедил этих высших партийно-государственных функционеров и устранил у них какое-либо сомнение в конечной победе. Упомянул Гитлер о конференции в Касабланке, о совместном решении противников относительно "безоговорочной капитуляции". Он довел до сведения присутствовавших, что это решение избавляет его от всех попыток вести переговоры о сепаратном мире в каком-либо пункте земного шара. Рейхс- и гауляйтеры разъехались по своим вотчинам с явным облегчением и стремлением действовать. [407]

Весеннее наступление Манштейна

Последующие дни февраля выдались беспокойными. Гитлер вел множество бесед насчет дальнейшего ведения войны с Герингом и Ешониеком, Риббентропом и Геббельсом, Гиммлером и Шпеером, а также с военными советниками из ОКВ и ОКХ. 16 февраля фюрер произвел в фельдмаршалы генерал-полковника барона фон Рихтхофена и поручил мне по телефону сообщить ему о присвоении нового чина.

На 19 февраля Манштейн назначил начало наступления в направлении Донца и Харькова, и Гитлер собирался провести несколько дней в своей украинской Ставке в Виннице. Поступить так он решил не сразу, а, поддержанный Цейтцлером, сначала принял предложение Манштейна и 17 февраля с небольшим сопровождением вылетел в штаб-квартиру его группы войск в Запорожье. Там фюрер пробыл две ночи, а с 19-го расположился в Виннице. Дни в Запорожье прошли размеренно, но напряженно, о чем подробно написал Манштейн в своих воспоминаниях(257) .

Фюрер занимался почти исключительно операциями группы армий "Юг" (так с начала февраля стала именоваться эта группа армий). Русский своего продвижения в юго-западном направлении не прекратил, а медленно оперировал на большом свободном пространстве. Отбытие Гитлера 19 февраля в Винницу произошло под воздействием этого продвижения, ибо и Манштейн, и Рихтхофен посоветовали ему покинуть Запорожье. Они опасались возможного неожиданного удара боевой группы русских по аэродрому, что сделало бы невозможным его вылет. Когда мы взлетали во второй половине дня, поблизости от аэродрома уже слышались пулеметные очереди и артиллерийские выстрелы. Мне лично Запорожье запомнилось тем, что там фюрер присвоил мне и Энгелю чин подполковника. Кроме того, нам бросилась в глаза сдержанность Манштейна и офицеров его штаба. По ним было видно, что они не очень-то верили в успех операций Гитлера.

19 февраля мы уже снова находились в обжитой Ставке в Виннице, где пробыли почти полных четыре недели до 15 марта. В это время Манштейн с большим размахом и успехом вел свои операции. Гитлер следил с огромным вниманием за действиями наступающих дивизий, пока они в середине марта не вышли к Донцу - цели данной операции. 10 марта фюрер снова слетал к Манштейну, выразил ему признательность, похвалил и наградил его дубовыми листьями к Рыцарскому кресту. [408] Нельзя было не заметить, насколько изменилось настроение офицеров этой группы армий в сравнении с последним посещением Гитлера. Они снова глядели в будущее с надеждой.

В винницкой же Ставке фюрера настроение царило другое. 28 февраля отряд командос полностью разрушил в Норвегии завод в Ферморке по производству тяжелой воды, и тот перестал существовать.

Упреки в адрес люфтваффе

1 марта англичане предприняли крупный воздушный налет на Берлин. Сообщалось, что 250 их четырехмоторных самолетов сбросили на столицу рейха 600 тонн бомб. Они разрушили 20 тыс. зданий, оставили без крыши над головой 35 тыс. человек и 700 убили. Этот тяжелый налет подтолкнул Гитлера к резким нападкам на люфтваффе. Когда неделю спустя, 7 и 8 марта, Геббельс побывал у фюрера, тот вел с ним долгие и обстоятельные разговоры об усиливающейся воздушной войне англичан. Гитлер не скупился на упреки в адрес люфтваффе. Подверг он нападкам и генералов сухопутных войск. Возлагая главную вину за сталинградское поражение в большей мере на союзные армии итальянцев, румын и венгров, фюрер не щадил и немецких генералов. Он упрекал их в том, что у них нет непоколебимой веры в правильность этой борьбы, что они понятия не имеют о современном оружии и материальной части и следят за ходом событий на фронтах с предвзятым недоверием. Порой Гитлер приходил в такое возбуждение, что никто не мог его перебить. Он предписал люфтваффе назначить "командующим воздушным нападением на Англию" молодого опытного офицера, дать ему хорошие авиационные части и приказать постоянно совершать массированные налеты на английские города. Эту задачу доверили полковнику, позднее генералу, Пельтцу, но ввиду нехватки боевых соединений он так никогда и не смог выполнить ее с полным эффектом.

13 марта Гитлер вылетел обратно в Растенбург. Попутно он посетил штаб-квартиру группы армий "Центр" под Смоленском и имел долгую беседу с ее командующим фельдмаршалом фон Клюге. Настроение было хорошим и уверенным. Фюрер сказал: никто не может знать, исчерпал ли русский свои силы до конца. [409]

Планирование "Цитадели"

Гитлер уже планировал новое наступление на Восточном фронте. Оно получило кодовое наименование "Цитадель". Намечалось сначала вновь захватить особенно бросающийся в глаза выступ - нависающий "балкон" - в районе Курска.

Полет из Смоленска в Растенбург прошел без каких-либо особенных инцидентов. Только после войны я услышал, что во время этого полета на Гитлера должно было быть совершено покушение(258) . Начальник штаба группы армий "Центр" полковник фон Тресков был противником Гитлера, полным решимости убить его. Когда я, ничего не зная о якобы находившемся в самолете фюрера пакете с бомбой, пролетал над бесконечными лесами (сам я летел обратно на "Хе-111"), мне вдруг пришла в голову мысль: а что если "Кондор" Гитлера исчезнет в одном из этих лесов? Но все мы в добром здравии вернулись в Растенбург и оттуда отправились в "Волчье логово".

Последующие дни были довольно спокойными, пока Гитлер не обрушился снова с бранью на люфтваффе за то, что англичане беспрерывно бомбят германские города. Крупные воздушные налеты пережили Нюрнберг и Мюнхен. Когда 20 марта фюрер прибыл в Берлин, он немедленно переговорил с Герингом о налетах вражеской авиации и непригодности генералов люфтваффе. В эти дни он крайне резко высказывался и насчет неспособности самого Геринга. Но все это никакого влияния на их личные взаимоотношения пока не оказало.

21 марта Гитлер, как то уже стало привычным, произнес речь по случаю "Дня героев" в берлинском Цейхгаузе. Он с глубоким уважением и признательностью говорил о погибших до сего дня 542 тысячах человек, сказав, что они "являются незабвенными героями и пионерами лучшей эры и навсегда останутся в наших рядах".

Этот день приобрел особое значение лишь позже. После войны полковник генерального штаба Рудольф Кристоф фон Герсдорф, начальник разведывательного отдела (1с) штаба группы армий "Центр", утверждал, что во время торжественной церемонии в Цейхгаузе пытался произвести покушение на Гитлера, пронеся взрывчатку в карманах своей шинели(259) . [410] По его словам, только спешка фюрера при обходе устроенной в Цейхгаузе выставки советского трофейного оружия помешала ему взорвать уже взведенную бомбу с часовым механизмом. Я хорошо помню эту мою встречу с Герсдорфом, он особенно запомнился мне элегантностью своей униформы. Высокий и стройный, полковник сопровождал нас по выставке и долго разговаривал до того с адъютантом Кейтеля майором Ионом фон Фрейендом. То, что в карманах у него при этом находилась взрывчатка, считаю неправдоподобным.

На Восточном фронте начался период "распутицы". Обе стороны оказались не в состоянии провести операции крупного масштаба. Установилось напряженное спокойствие, при котором нельзя было сказать, где и в каком направлении начнется движение войск. Гитлер решил поехать из Берлина в, Мюнхен и на Оберзальцберг. 22 марта вечером мы прибыли в "Бергхоф" и провели на горе несколько недель. Время было напряженное, порой даже угнетающее...

Тунис

В последние мартовские дни мне пришлось слетать на Сицилию и в Тунис. Из донесений Кессельринга обстановку было уяснить трудно. Он сообщал о боях в Тунисе весьма оптимистически, между тем как настроение в других командных органах было совсем иным. Моей первой целью была Катанья, а затем я полетел к Кессельрингу в Таормину. Беседы с ним дали нам ясную картину: Тунис не удержать.

На следующее утро я слетал туда на два дня вместе с Кессельрингом. Сначала мы побывали на южном участке фронта и встретились там с командующим армии генерал-полковником фон Арнимом. Он придерживался того же взгляда, что и фельдмаршал. Вечер и ночь мы провели в дивизии "Герман Геринг". Ее командира Беппо Шмидта и нескольких офицеров я хорошо знал. Шмидт съездил со мной вечером на передовую и показал, какими малыми силами обеспечивается там оборона, высказав при этом большую тревогу в связи с возможным наступлением американцев. Мы долго беседовали насчет испытываемых дивизией трудностей. Мне пришлось сказать Шмидту, что в сравнении с другими известными мне дивизиями сухопутных войск его дивизия находится в просто-таки фантастически хорошем положении. Он этого не оспаривал, но подчеркнул, что одному ему американцев не сдержать.

На следующий день я встретился с Кессельрингом в Бизерте и мы вместе вернулись в Таормину. В тот день мне представился еще один случай поговорить с несколькими офицерами его штаба насчет того, как они намерены парировать возможную переброску американцев морем из Туниса на Сицилию. [411] Мнения были различны, но в конечном счете штаб Кессельринга никакого шанса оказать американцам успешное сопротивление не видел.

Я обрисовал Гитлеру мои впечатления. Он воспринял плохие вести спокойно и почти ничего не сказал. Мне показалось, что он уже списал Северную Африку со счетов. Насчет Сицилии он полагал, что сейчас, когда дело идет об их родине, итальянцы станут несколько активнее. В ответ я высказал свою негативную оценку итальянских войск. Я просто не мог себе представить, что существует хоть одна итальянская дивизия, которая была бы в состоянии с успехом и выдержкой оказать длительное сопротивление. Не удовлетворял самым элементарным требованиям прежде всего офицерский корпус итальянцев. Фюрер был очень разозлен их непригодностью и даже высказался в таком духе, что итальянские вооруженные силы ничего в войне не смыслят и им бы лучше всего сегодня, а не завтра бросить винтовки и целиком перейти на сторону противника.

Визиты наших союзников

3 апреля прибытием болгарского царя Бориса началась серия визитов глав иностранных государств и их правительств. Он, по моему разумению, посетил Гитлера для того, чтобы узнать его взгляды насчет, по мнению самого Бориса, катастрофического хода военных действий в России. Говорил он с фюрером весьма откровенно, ни о чем не умалчивая. Но Гитлер все еще оценивал силы и возможности русских скептически и не мог или не хотел поверить в то, что силы эти, по сравнению с имевшимися у них прежде, возросли. Беседа между фюрером и царем Борисом протекала в очень тактичном и умеренном тоне, но после визита Гитлер рассказал нам, что на сей раз высказал царю свое мнение о русских совершенно напрямик и не может разделять распространенную точку зрения на их силы.

На следующий день мы поездом выехали в Линц. Гитлер посетил здесь имперские заводы "Герман Геринг" и промышленное предприятие "Нибелунги" в Флориане. Его сопровождал находившийся в Линце министр Шпеер. На имперских заводах происходил значительный рост производства, а "Нибелунги" приступили к серийному выпуску новых танков типов "T-III" и "T-IV". Гитлер долго ожидал этого и казался весьма воодушевленным тем, что дело наконец-то пошло. Он сразу же решил отложить операцию "Цитадель", чтобы иметь к ее началу достаточно таких танков. [412] Эту отсрочку начальники генеральных штабов сухопутных войск и люфтваффе встретили с большой неохотой. Рихтхофен тоже стремился начать наступление поскорее. Но генерал-полковник Гудериан, с конца февраля назначенный генерал-инспектором танковых войск, добился своего, и наступление было отложено до июня. Я этого решения Гитлера не понимал, ибо отсрочка почти на шесть недель была, в сущности, на пользу русским. Если только они в конце концов не начнут наступать сами, то за это время укрепят свои позиции настолько, что наше наступление будет очень затруднено. Но Гитлера от его плана было не отговорить.

Апрель принес новые визиты государственных деятелей союзных стран. Побывали Муссолини, Антонеску, Хорти, Квислинг, Павелич, Лаваль и Осима.

Муссолини провел три дня в Клезхайме и имел с фюрером несколько бесед, пытаясь убедить его закончить войну с русскими как можно быстрее. Это была хорошо известная Гитлеру тема, которую он отвергал. Дуче в дальнейших беседах проявлял свою незаинтересованность и был очень молчалив. По нему было ясно видно: он считает войну проигранной, и, с его точки зрения, у Италии больше нет шанса повернуть ее ход к лучшему. Я заговорил с фюрером в те дни об этом и высказал свое впечатление. Гитлер ответил: сам Муссолини никакого влияния на ход операций уже оказать не может, и он боится, что в Италии в руководстве вскоре может произойти что-то в ущерб нам.

Адмирал Хорти тоже захотел узнать, что думает Гитлер о продолжении войны. Фюрер прочел ему целый доклад о положении на фронтах, нарисовав картину весьма положительную. Мне показалось, что адмирал доклад этот с присущей ему любезностью выслушал очень внимательно, но ожидал услышать то, чего в нем не оказалось. Риббентроп атаковал Хорти из-за проводимой тем политики по отношению к евреям. Риббентроп считал, что следует транспортировать на Восток 800 тысяч венгерских евреев. Но адмирал на это не отреагировал, предпочитая пустить дело на самотек.

В целом о визитах этого месяца можно сказать: все визитеры приехали недоверчивыми и такими же уехали, ибо все они имели перекрестные связи в других странах. Оттуда они слышали обо все усиливающемся продвижении американцев и русских, которое не оставляло сомнений, что еще в 1943 г. последуют их крупные наступательные операции. Но Гитлер все еще уповал на слабость русских и надеялся на успех "Цитадели". [413]

Гитлер требует усиления зенитной обороны

Весьма озабоченный характер носили мои разговоры с Гитлером в апреле насчет положения в воздухе. Англичане с неизменным упорством совершали свои воздушные налеты на германские города, и фюрер не знал, что ему предпринять против этого. Почти каждый день после ужина он звал меня в большой холл, и там мы ходили взад-вперед, разговаривая часа по два. Гитлер ясно сознавал превосходство англичан в воздухе и еще настойчивее требовал усиления зенитной противовоздушной обороны. Я вынужден был без прикрас сказать ему, что от огромного использования зенитной артиллерии большого эффекта не жду. Зенитками можно в любом случае только отвлечь бомбардировщики от подлета к объектам в ясную погоду и от прицельного бомбометания. Но при ночных бомбежках они как оружие обороны малоэффективны. Гитлер против моего мнения не возражал и даже соглашался с ним.

Удручающим было слышать мнение фюрера о Геринге. Он знал мое критическое отношение к Герингу еще с 1940 г. и никогда не забывал об этом. Ход развития люфтваффе за годы войны всегда давал ему повод для критики Геринга как ее главнокомандующего. Слова Гитлера по его адресу звучали жестко и отрицательно. Более того, в эти апрельские дни в "Бергхофе" у меня сложилось впечатление, что он Геринга вообще больше знать не желает. Я пытался смягчить эту оценку рейхсмаршала, указывая на тяжелый ход войны на Востоке и на связанное с ним тяжелое положение в области военного производства. Гитлер это сознавал, но его критику насчет создания новых самолетов я не мог не признать справедливой. Он проводил сравнение с подводным флотом. Там, говорил фюрер, наличие у англичан в 1942 г. приборов обнаружения субмарин привело к большим потерям. Тогда Дёниц решил выпускать вновь подводные лодки в море только в том случае, если будет обеспечена действенная защита от английских радаров. Конструкторская работа вскоре позволила это сделать. Такая способность военно-морского флота находить выход из положения заслуживает признания и означает большую помощь, поскольку ему, фюреру, больше об этом заботиться не надо. Прежде у него не было причины лично следить за развитием люфтваффе, да он и не много понимал в этом деле. А теперь ему приходится вникать во все детали и оказывать большее влияние на ее развитие. Однако в повседневном общении с Герингом Гитлер и впредь своего раздражения им и люфтваффе замечать не давал. [414]

В последние апрельские дни мы стали получать подробные донесения из группы армий "Центр" об обнаруженных в лесу у Катыни захоронениях трупов. Министерство иностранных дел созвало и направило в Катынь международную комиссию медиков. В ее состав вошли крупнейшие судебные медэксперты из университетов Гента, Софии, Копенгагена, Хельсинки, Неаполя, Аграма, Праги, Братиславы и Будапешта. К 30 апреля 1943 г. было раскопано 982 трупа польских офицеров, которые в марте-апреле 1940 г. были убиты выстрелом в затылок. Ознакомившись с докладом комиссии, Гитлер громко выразил свое презрение к русскому режиму и его организаторам массовых убийств; он сказал, что никогда не оценивал русских иначе, и эта находка для него - всего лишь подтверждение.

В мае 1943 г. крупных событий не произошло. На первом плане стояли усилия Гитлера двинуть вперед военную промышленность и ограничить воздушную войну против рейха. Что касается военной промышленности, то в лице имперского министра Шпеера он нашел активного сотрудника, сумевшего мобилизовать всю индустрию и из месяца в месяц повышать ее производительность, порой даже просто в невероятных масштабах. Каждые две недели он обсуждал с фюрером большие и малые вопросы, входившие в его сферу деятельности.

В последнее время Шпеер привозил с собой некоторых господ-промышленников, которые и сами отчитывались перед фюрером, и давали ему советы. Я присутствовал на таких заседаниях, когда Гитлер говорил почти только с хозяйственниками. Главные цифры он держал в уме и был в курсе уровня производства. Отдельным промышленникам не всегда бывало просто ответить на все его вопросы. Особенно поражало то, что многочисленные воздушные налеты последних недель и месяцев не сказались значительно на промышленных предприятиях. Англичане сбрасывали свои бомбы в первую очередь на жилые кварталы городов, считая, что таким образом смогут сломить волю населения к борьбе. Примечательным в 1943 г. явилось то, сколь малого успеха они в том добились. Конечно, бессчетное множество семей было "разбомблено" и лишено своих жилищ, жертвами бомбежек стало много людей из гражданского населения, но впечатление было таково: эти бомбежки немецкий народ не деморализовали.

2 мая Гитлер выехал в Мюнхен. Пребывание его там объяснялось прежде всего состоявшимся 4 мая совещанием по вопросу проведения операции "Цитадель", на которое были приглашены фельдмаршалы фон Клюге, фон Манштейн, генерал-полковники Гудериан и Ешоннек, а также некоторые другие лица. [415] Предварительно фюрер беседовал в "Бергхофе" на эту тему с генерал-полковником Моделем(260) . Тот посоветовал ему перенести наступление на июль, чтобы подготовить для него еще больше танков новых типов. Гитлер и сам склонялся к такой мысли и теперь, в Мюнхене, добился этого вопреки точке зрения генералов.

Из Мюнхена мы отправились в Берлин. Гитлер захотел присутствовать 2 мая на похоронах Лютце. Начальник штаба СА погиб в результате несчастного случая на берлинской автостраде. Главную речь произнес Геббельс, но фюрер добавил пару слов, из которых было видно, насколько взволнован он этой бессмысленной гибелью. После траурной церемонии Гитлер пригласил высших партийных начальников и фюреров СА и СС к себе на обед, во время которого произнес страстную речь против гонки на автострадах. Фюрер приказал, чтобы отныне все партийные фюреры не превышали скорости 80 км в час.

12 мая мы вылетели в Восточную Пруссию в нашу Ставку. Там Гитлер 15 мая получил сообщение из Туниса о капитуляции генерал-полковника фон Арнима. Фюрер еще раньше видел приближающуюся потерю Туниса, но каким-либо образом предотвратить ее не смог. Он упрекал итальянцев в том, что они в последние месяцы вообще оказались не в состоянии контролировать снабжение войск в Северной Африке.

13-15 мая Гитлер проводил продолжительные совещания со Шпеером и несколькими специалистами военной промышленности; ему были продемонстрированы новые модели танков и противотанковых орудий, и он принял решение о их запуске в серийное производство. Самого Шпеера Гитлер наградил почетным знаком "Кольцо техники".

Беседа с Ширахом в Вене

В конце мая я получил отпуск и вместе с женой совершил поездку в Вену. Там мы посетили рейхсляйтера Бальдура фон Шираха, который принял нас весьма приветливо и дружески. Я имел возможность откровенно и свободно побеседовать с ним о политическом и военном положении. [416] Мы обсуждали эти проблемы не меньше часа. Я сказал ему, что возможность выиграть эту войну с нашими силами считаю исключенной. Ширах мое мнение разделял. Его только очень волновало то, что Риббентроп, Кейтель и другие высшие офицеры не говорят фюреру всё как есть. Мне пришлось возразить: Риббентроп и именно многие генералы ясно показывали Гитлеру трудности войны и не скрывали от него своих сомнений. Я вынужден был сказать Шираху, что единственный носитель войны - это Гитлер. Он все время ссылается на конференцию в Касабланке, на которой Рузвельт и Черчилль потребовали от него безоговорочной капитуляции. Ширах не считал это заявление столь решающим и сказал, что для компромиссного мира время есть всегда. 14 июня я уже выехал из Берлина на Оберзальцберг.

Гитлер критикует люфтваффе

Вернувшись в "Бергхоф", я доложил Гитлеру о своем прибытии из отпуска. После нескольких слов личного характера он сразу перешел к главной теме - постоянным бомбежкам англичанами: эти говнюки сделали "капут" всей Рурской области, и конца этому не видно. Наша люфтваффе, вместо того чтобы давать отпор, ведет себя так, будто ее вообще нет.

Затем фюрер перешел к вопросу о Сицилии. Гитлер испытывал большую тревогу за нее, ибо не доверял итальянцам и не мог требовать от немецких войск слишком многого. Сказал, что прежде всего должна помочь люфтваффе. Несколько дней назад, 11 июня, в "Бергхофе" побывал Рихтхофен. Гитлер поручил ему командовать 2-м воздушным флотом в Италии, чтобы высвободить Кессельринга, которому этот воздушный флот подчинялся как командующему там группой армий "Юг", для выполнения в дальнейшем более важных задач, даже если тот на первое время и останется полководцем без войска.

Сложившаяся к тому моменту в Италии напряженная обстановка в воздухе характеризуется телефонограммой, переданной Герингом в штаб оперативного руководства 2-го воздушного флота. В ней говорилось: "Сообщить всем находящимся в Италии истребителям, что они - самые бездарные летчики, какими мне когда-либо приходилось командовать. Если же они случайно входят в боевое соприкосновение с врагом, их сбивают, прежде чем они добиваются хоть маломальского успеха. Впредь до особого распоряжения запрещаю давать им отпуска, чтобы мне здесь, на родине, не пришлось стыдиться за этих жалких людишек. Геринг". [417]

Вечером этого первого дня на Оберзальцберге Гитлер снова долго вышагивал со мной взад-вперед по холлу. Говорил он преимущественно о своих тревогах, связанных с Итальянским театром войны. Продвижение американцев расценивал как дело серьезное и признавал, что наших сил там недостаточно. Если люфтваффе не удастся решающим образом воздействовать на американцев при их высадке на Сицилии, у него нет никакой надежды сохранить весь итальянский полуостров.

Фюрер испытывал большое доверие к Рихтхофену и надеялся, что тому удастся организовать успешную оборону. Я позволил себе однажды снова высказать ему свою точку зрения насчет сил нашей люфтваффе и сказал, что по вооружению ей уже никогда не догнать англичан, американцев и русских. Гитлер сослался на Геринга, который так же, как и он сам, может сделать невозможное возможным. Я ответил: именно этого теперь произойти не может. Не хватает самолетов конструкции 1941-1942 гг. Люфтваффе живет только старыми типами самолетов, с которыми она вступила в войну еще в 1939 г. Фюрер на это ничего не ответил, но я заметил, что он снова твердо доверяет Герингу.

Размолвка Гитлера с Ширахом

24 июня, в католический праздник Тела Христова, "Бергхоф" посетил Бальдур фон Ширах с женой. Он долго и подробно беседовал с Гитлером, но содержание этой беседы я узнал только поздним вечером от самого фюрера. Ширах весьма недвусмысленно высказал ему свою точку зрения: войну следует каким-либо образом закончить. На это Гитлер, по словам Шираха, сказал: "Как это мыслится сделать? Ведь вы, как и я, знаете, что больше пути к этому нет, кроме как мне самому пустить себе пулю в голову". Фюрер разговором с Ширахом был очень взволнован и дал ясно понять, что больше дела с ним иметь не желает. Это была их последняя встреча.

"Цитадель"

29 июня Гитлер вылетел в "Волчье логово". На 5 июля была запланирована наступательная операция на Восточном фронте "Цитадель"(261) . В связи с этим фюрер приказал явиться на совещание всем участвующим в ней командующим. [418] Он произнес длинный доклад о положении на Восточном фронте и своих намерениях. Говорил уверенно и ожидал успеха данной операции. Фюрер не верил, что русский в состоянии повести против немецких войск крупное успешное наступление. Его пугала только Сицилия из-за двойственного поведения итальянцев.

5 июля группа армий фон Клюге начала наступление с севера, а группа армий фон Манштейна - с юга, имея целью Курск. Прежде чем наши войска перешли в наступление, русский произвел мощный огневой налет по нашим позициям. Следовательно, о нашем наступлении он узнал заранее. Сражение было очень тяжелым, Манштейн продвигался лучше Клюге.

40-летие военной службы Шперрле

В день начала наступления Гитлер дал мне задание слетать к Шперрле во Францию и передать от его имени поздравления по случаю 40-летия военной службы фельдмаршала с присовокуплением в подарок чека на 50000 марок. Сначала я полетел в Париж и доложился начальнику его штаба генералу Коллеру, с которым у меня состоялась долгая беседа насчет воздушной войны против Англии. Коллер считал, что люфтваффе не должна применяться в качестве артиллерии сухопутных войск. Настоятельно необходима оперативная воздушная война против Англии, и полковнику Пельтцу следует дать требующиеся для того соединения.

Самого Шперрле в Париже не оказалось, он находился в своей летней штаб-квартире Сен-Жеан-де-Луц южнее курорта Биарриц на побережье Атлантики. Во второй половине дня я прибыл туда и передал фельдмаршалу поздравление фюрера. Завязался разговор о положении на фронтах. Оценка этого положения Гитлером, с которой я его ознакомил, произвела на Шперрле большое впечатление. Он жил здесь в полном уединении, сопровождаемый только врачом, адъютантом и офицером-порученцем, совершенно вдали от военной повседневности. В этом узком кругу я провел сутки в таком покое, словно в Европе войны уже больше нет.

Из Южной Франции я, прилетев в "Волчье логово", попал прямо в адский котел, полный беспокойства и проблем. [419]

12 июля в результате русского наступления на выступ нашей, линии фронта под Орлом возникла совершенно новая обстановка. 13 июля Гитлер вызвал к себе Клюге и Манштейна и обсудил с ними продолжение "Цитадели". Манштейн категорически высказался за это, между тем как Клюге хотел наступательную операцию приостановить. Русское наступление в полной мере воздействовало на его участок фронта, и он сомневался, удастся ли ему устоять. После долгого обсуждения Гитлер принял решение наступление прекратить. Таким образом, последняя немецкая наступательная операция на Восточном фронте сорвалась.

Отпадение Италии

Из Италии стали поступать сообщения, указывавшие на политический переворот. Поводом послужила высадка американцев на Сицилии 9-10 июля 1943 г. Там находился наш "сильный человек" генерал Хубе. Но у него имелось слишком мало войск, чтобы оборонять все побережье. Прежде всего было заметно большое превосходство противника в воздухе. Затем начали поступать сообщения о том, что итальянцы бросают оружие и бегут. Одной американской и одной английской армиям удалось закрепиться на Сицилии и за четыре недели захватить весь остров.

Гитлер счел, что в эти бурные как на Восточном фронте, так и в Италии дни ему необходимо встретиться с Муссолини. Встреча состоялась 19 июля в Фельте, вблизи Беллуно (Северная Италия). Дуче прихватил с собой много сопровождающих лиц, которые ввиду языковых трудностей за его переговорами с фюрером следить не смогли. Гитлер говорил очень долго, упрекал Муссолини, но у самого сложилось впечатление, что тот со своей судьбой уже смирился и находится на исходе сил. Обойдясь с Муссолини весьма немилостиво, фюрер отбыл из Италии прямо в Растенбург. За дальнейшими событиями в этой стране он следил с большим напряжением, но очень недоверчиво и пребывал в гневе на этого союзника.

24 июля в 18 часов во дворце "Венеция" собрался Большой фашистский совет - впервые с начала Италией войны в декабре 1939 г. Дальнейшие сообщения поступали весьма скупо, и составить себе ясную картину происходящего было трудно. Весь день 25 июля Гитлер следил за ходом событий с огромным нетерпением. В его Ставку съехались Риббентроп, Геринг, Геббельс и Гиммлер, ведшие с ним возбужденные разговоры. Поздним вечером 26 июля мы узнали, что Большой фашистский совет значительным большинством голосов решил просить короля самому принять главнокомандование вооруженными силами. [420] Одной из движущих фигур этого Совета явился бывший итальянский посол в Лондоне Гранди.

Оказалось, во второй половине 25 июля Муссолини был приглашен к королю, который сообщил дуче, что его преемником назначен маршал Бадольо(262) . Когда Муссолини покидал королевский дворец, его взяли под стражу. Полиция отвезла дуче в машине скорой помощи в казарму карабинеров, и мы целыми неделями о его местонахождении ничего не знали. Гитлер был в ужасе от того, как тихо и незаметно закончилось фашистское господство. Ни одна рука не шевельнулась в защиту Муссолини. Правда, правительство Бадольо делало вид, что хочет продолжать союз с Германией. Но фюрер отнесся к этому весьма скептически. К Бадольо он никакого доверия не питал. В Италии его теперь больше всего интересовало установление места, где Муссолини держат под арестом. Он поручил Гиммлеру принять все меры, чтобы выяснить это.

Разрушение Гамбурга

В то самое время, когда вечером 26 июля Гитлер получил весть о перевороте в Италии, гауляйтер Кауфман доложил из Гамбурга о первом из трех страшном налете английской авиации на этот город. Англичане снова задействовали примерно 1000 бомбардировщиков. Для маскировки подлета к цели они использовали бесчисленное множество станиолевых полосок, которые почти полностью нарушили действия немецкой службы обнаружения и оповещения, помешав противовоздушной обороне. На следующий день при обсуждении обстановки фюрер резко обрушился на люфтваффе с упреками и потребовал немедленного усиления защиты зенитной артиллерией. Он предполагал дальнейшие налеты и не обманулся. Вскоре последовали еще две очень сильные бомбежки, и за немногие дни Гамбург был целиком разрушен.

Русское наступление на Орел и Белгород имело успех. Оба города у нас отобрали. Отныне русские наступали. Свое наступление они вели постоянно с 12 июля до самого октября, так что наша линия фронта на отдельных участках была оттеснена на расстояние примерно 200 км. Новая же линия обороны, на которой наши войска закрепились в начале октября (а это значит, во время осенней распутицы), проходила от Азовского моря через Запорожье, вдоль Днепра через Днепропетровск, Киев, Гомель до Витебска. [421]

Гитлер своими мыслями и заботами больше находился в Италии, чем на Восточном фронте. К тому же несколько дивизий он приказал перебросить в Италию, а Восточный фронт оставил без резервов. С тех пор русский овладел инициативой на всем Восточном фронте и больше ее из своих рук не выпускал. Главную причину этого я видел в угрожающем положении на множестве наших фронтов: требовала все больше дивизий Италия, во Франции нами создавался фронт обороны против вторжения англо-американцев, наши войска были скованы в Греции на Пелопоннесе и в Норвегии.

Самоубийство Ешоннека

В августе 1943 г. мне пришлось обратить внимание Гитлера на разногласия в руководстве люфтваффе. С начала года расхождения во мнениях между Герингом и Ешоннеком стали усиливаться и преодолеть их уже было невозможно. Геринг наводнил свой штаб разными молодыми офицерами генерального штаба и практически руководил люфтваффе с их помощью, невзирая на их принадлежность к тому или иному роду войск. Это, естественно, создало немыслимую ситуацию.

В первые августовские дни мне утром позвонил адъютант Ешоннека и попросил прийти к нему на завтрак. Я нашел начальника генерального штаба люфтваффе в отчаянии и раздраженном состоянии. Геринг взвалил на него всю вину за постоянно усиливающиеся британские бомбежки и в своих упреках был невыносим, необуздан, несправедлив и говорил не по существу. Я, как можно спокойнее побеседовав с Ешоннеком, предложил ему явиться сегодня на обсуждение обстановки у Гитлера. Когда я доложил об этом фюреру, тот сразу согласился принять его, но сказал мне, что ни в коем случае не позволит Ешоннеку покинуть свой пост, ибо не знает никого другого, кто мог бы руководить люфтваффе при несостоятельности Геринга. Ешоннек пробыл у Гитлера почти два часа. Уходя, он поблагодарил меня, за то что я устроил ему неформальный прием у фюрера за обедом, но добавил: ему все-таки придется работать вместе с Герингом. Я видел, что разногласия между ними отнюдь не устранены, но что поделать, не знал.

Утром 19 августа мне позвонил адъютант Ешоннека и сообщил, что он застрелился. Я просто оцепенел от неожиданности. Еще перед полдневным обсуждением обстановки в Растенбург прилетел Геринг. Я встретил его на аэродроме и проводил в Ставку фюрера. [422] Он передал мне два письма, оставленные для меня Ешоннеком, и спросил, не говорил ли тот мне что-либо или не намекал как-то насчет своего намерения. Я с чистой совестью ответил отрицательно. Геринг захотел узнать и содержание писем. Отказавшись сделать это, я сунул письма в полевую сумку, а потом прочел их в спокойной обстановке.

Ешоннек жаловался на отношение к нему Геринга, на его непрерывные телефонные звонки с упреками по поводу крупных английских бомбежек и на многое другое, ответственность за что главнокомандующий люфтваффе несправедливо возлагал лично на него. Он описывал свои тщетные усилия создать эффективную люфтваффе. Эти письма очень взволновали меня, и вечером я сообщил их содержание Гитлеру, который упрекнул Ешоннека в том, что своим самоубийством тот ничего не улучшил, а сделал только личный вывод. У меня возникло впечатление, что Геринг и после смерти Ешоннека отозвался о нем плохо, исказив его намерение в том духе, что тот самоубийством якобы хотел обнажить слабые места в деятельности своего главнокомандующего. Ничего подобного места не имело. Через несколько дней Ешоннека похоронили поблизости от штаб-квартиры люфтваффе, а Геринг назначил начальником ее генерального штаба генерала Кортена.

Смерть Ешоннека показалась мне характерной для ситуации в люфтваффе и постоянного перенапряжения этой составной части вермахта. С оперативной точки зрения, она после воздушной битвы за Англию больше никакой роли не играла и на выполнение крупных задач способна не была. Готовности авиаторов действовать не отвечала неправильная структура люфтваффе. Правда, она еще делала многое для поддержки сухопутных войск, но на Западе - как это ясно показало лето 1944 г. - в обороне рейха безнадежно уступала авиации противника. Что же касается возрастающего качества русской фронтовой авиации, то значительное время наши летчики превосходили ее своим более высоким мастерством. Однако в дальнейшем они стали уступать и здесь ввиду продолжающейся амортизации материальной части. Из-за нехватки горючего (и при том, что самолетов у нас производилось достаточно) боевые действия вели слабо обученные и неопытные пилоты, становившиеся легкой добычей английских и американских.

Если Ешоннек едва ли еще распоряжался, так сказать, капиталом в виде люфтваффе, то его преемники Кортен, Крайне и Коллер с присущим каждому из них темпераментом уже растранжиривали его направо и налево. [423] Так, Кортен хозяйничал с размахом и всякими там деталями себя не обременял. Крайпе тоже не принимал свои задачи слишком всерьез. Только один Коллер, уже почти не имевший в распоряжении боеспособных соединений, отнесся к делу весьма серьезно, явно страдая от бесплодности своих усилий. К тому же он вообще не сумел ладить с Герингом, что стало трудным, когда Крайпе перестал служить "посредником" между главнокомандующим и генштабом люфтваффе. Наблюдать в ближайшие месяцы, как этот вид вооруженных сил, на который возлагались такие большие надежды, приходит в упадок в результате многообразных ошибок и упущений, было для меня удручающим зрелищем.

В августе 1943 г. англичане совершили еще несколько ужасающих воздушных налетов. Особенно тяжелыми были налеты на Пенемюнде, где строились немецкие ракеты(263) ; лишились жизни 700 человек. Американцы начали теперь со своих авиационных баз в Италии бомбить германские и австрийские предприятия - к примеру, авиационные заводы в венском пригороде Нойштадт и Мессершмитта - в Регенсбурге, а также шарикоподшипниковые заводы в Швай-нефурте.

То было время конференции в Квебеке. Рузвельт и Черчилль заседали там с 17 до 24 августа, чтобы договориться о целях войны. Из представленных ему Риббентропом сообщений Гитлер сразу увидел, что главная роль там принадлежала Рузвельту, который придерживался взгляда: после поражения "оси" в Европе будет господствовать Россия. Поэтому важно уже сейчас развивать и поддерживать дружественные отношения с нею. Черчилль пошел навстречу этому желанию Америки и отказался в пользу Сталина от традиционной английской политики "равновесия сил" на Европейском континенте.

Гитлер отнесся к итогам этой конференции очень серьезно и ожидал дальнейшего обострения сложившейся ситуации, не будучи в состоянии что-либо изменить. Из все еще непредсказуемого хода событий в Италии он сделал вывод: удержать их дальнейшее развитие в своих руках он сможет лишь своим еще более резким и жестким внутриполитическим руководством. [424] Фюрер назначил имперского министра внутренних дел д-ра Фрика имперским протектором в Праге, передав его министерство рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру.

В конце августа Гитлер был очень расстроен известием о смерти царя Бориса. Инстинкт подсказывал ему, что это - убийство, за которым стоит итальянский королевский дом. Жена Бориса была дочерью итальянского короля. Ее сестра Мафальда, жена принца Гессенского, довольно долгое время находилась в Софии. Доказательств у Гитлера не имелось, но лечившие царя врачи признали, что он, возможно, был отравлен.

Трудное положение на Восточном фронте

К концу августа давление русских усилилось. Клюге и Манштейн отчаянно бились за сохранение своих линий фронта. Из этого положения Гитлер сделал вывод: Сталин теперь полагается на ситуацию в Италии и надеется на то, что он, фюрер, перебросит туда с Восточного фронта крупные силы. Отступление сказалось на обладании Донецким бассейном, который Гитлер хотел удержать во что бы то ни стало. 8 сентября мы с ним еще раз вылетели в Винницу, чтобы поговорить с фельдмаршалом фон Манштейном. Русский ударил в стык между группами армий самого Манштейна и Клюге, добившись значительного вклинения. Фронт можно было стабилизировать только отходом. Гитлер оказался вынужден открыть фельдмаршалам этот путь.

Операция "Ось"

Когда мы вернулись в "Волчье логово", там царила очень напряженная обстановка. Из Италии поступали весьма странные сообщения: будто итальянские вооруженные силы капитулировали. Вечером 8 сентября слухи подтвердились. Это послужило сигналом для проведения под кодовым наименованием "Ось" ("Аксе") мобилизации против итальянцев всех находившихся в Италии немецких сил, что и было сделано. Началось разоружение итальянских войск. Действуя в обход Рима, Гитлер передал командование энергичному авиационному генералу Штахелю. Итальянский флот покинул свои базы. Но немецкие бомбардировщики все же потопили линкор "Рома" ("Рим") и повредили корабль того же типа "Италиа". Кое-где итальянские солдаты оказывали сопротивление. [425] Наши войска нередко действовали против бывшего союзника беспощадно. Во всяком случае, им удалось 10 сентября занять Рим, а через несколько дней - всю Италию. Гиммлер назначил обергруппенфюрера СС Карла Вольфа "специальным советником по полицейским делам" в Италии. Его место в Ставке Гитлера занял группен-фюрер СС Фегеляйн.

Тем временем Гитлер узнал, что Муссолини держат под арестом в одном горно-спортивном отеле в Гран-Сассо на Апеннинах. [426] Он немедленно приказал провести крупную акцию по его освобождению. Люфтваффе было поручено подготовить высадку там воздушного десанта. В этой акции, за которой Гитлер следил с большим интересом, участвовал также гауптштурмфюрер СС Отто Скорцени(264) , который затем выдвинулся при ее проведении на первый план. Она началась 12 сентября и закончилась освобождением Муссолини. Грузовые планеры приземлились на горном плато Гран-Сассо рядом с отелем, парашютисты вызволили Муссолини из заключения, и Скорцени доставил дуче на "Шторьхе" на аэродром, где его сразу же пересадили на более крупный самолет, вылетевший в Вену. Оттуда Скорцени позвонил в Ставку фюрера и доложил об успехе. Гитлер поздравил его и пожаловал ему Рыцарский крест. Через два дня Муссолини, совершенно сломленный, прибыл в Растенбург. У меня было такое впечатление, что он вообще не помышляет больше заниматься политикой. Однако Гитлер отправил его в Мюнхен, чтобы оттуда он начал играть свою новую роль. Уехал Муссолини потихоньку, без всякого шума. Время его истекло. Но фюрер все еще относился к нему благосклонно.

Мысли о сепаратном мире

В эти недели перманентного кризиса и невероятной активности наших противников приближенные Гитлера стали заговаривать с ним о планах договориться с одним из этих противников о мире. Было ясно видно, что Риббентроп и Геббельс весьма склонны к тому. Они попытались привлечь фюрера на собственную сторону своими соображениями насчет такой договоренности со Сталиным(265) . В принципе Гитлер тоже склонялся к такой возможности, но сказал, что это возможно, только стоя на сильной позиции. Он больше надеется на распад союза наших врагов. Установление взаимопонимания с западными государствами считает исключенным. Черчилль - враг по своему внутреннему убеждению и не успокоится до тех пор, пока Германия не будет разбита, даже если сам при этом потеряет всю британскую мировую империю. На договоренность о мире с Россией он, фюрер, решиться не может, ибо большевики остаются врагами рейха.

Отношение Гитлера к идее сепаратного мира осенью 1943 г. казалось мне двойственным. Но я полагал, что сами по себе он эти соображения полностью не отвергал, даже если потом и вернулся к той точке зрения, что победу может принести только борьба. [427] Однако вскоре он уже стоял на этой позиции совершенно один. Немецкие войска отступали на всех фронтах. Уверенность в победе исчезала, оставалась несломленной только вера в то, что фюрер найдет выход. Вера эта укрепляла у Гитлера сознание своего мессианства, он не мог поверить в то, что все германские усилия и тяготы, гигантские потери от бомбежек и жертвы на фронтах окажутся напрасными. В эти недели осени 1943 г. я видел, что фюрер полон глубокой веры в свою миссию и, как кажется, уповает на чудо.

С другой стороны, было ужасающим констатировать, как все безудержнее рос антисемитизм Гитлера по мере продолжения боев в России. В разговорах с Гиммлером и Геббельсом он не оставлял никакого сомнения в том, что все творимое с евреями его совершенно не беспокоит. В остальном же самым радикальнейшим среди национал-социалистических руководителей казался мне Геббельс, между тем как Гиммлер, при всем том, что он делал, все больше и больше задумывался о будущем.

С осени 1943 г. многие вновь и вновь спрашивали меня: каким же образом мы хотим выиграть войну? Дать верный ответ на этот вопрос мне было очень трудно. Но я никому не позволял подумать, будто сам еще верю в полную победу. То, что, к примеру, делалось в люфтваффе, при все возраставшем превосходстве наших противников в воздухе, показывало: если не случится чуда, поражение неизбежно. В таких разговорах я не оставлял сомнения на тот счет, что изменения в результате успешного применения технически нового оружия (имея в виду новые реактивные истребители и создание "Фау-1" и "Фау-2") считаю возможными, но сам в это не верил. Это новое оружие для исхода войны никакого значения уже больше иметь не сможет, поскольку, как я предполагал, война закончится в 1944 г.

Меня спрашивали и о том, нет ли какого-нибудь способа отстранить Гитлера от власти, иначе говоря - убить. Я категорически отрицал.

Вот уже шесть лет служил я адъютантом фюрера и замечал, что его доверие ко мне постоянно росло. Я был полон решимости выполнять свою задачу, что бы ни произошло. Пусть поворота добиваются другие, раз считают его неизбежным. [428]