ФЕЛИКС КАНДЕЛЬ ОЧЕРК ВРЕМЕН И СОБЫТИЙ

ОЧЕРК ДЕВЯТЫЙ

Школьное обучение в Польше и Литве. Хедеры и иешивы. Брачный договор и свадебный обряд. Семейная жизнь. Строительство синагог. Религиозные и благотворительные братства.

Школьное обучение мальчиков в Польше и Литве являлось непременной обязанностью родителей, опекунов и всей общины, и поэтому практически все евреи-мужчины умели читать и писать, отличаясь этим от окружающего населения, которое в массе своей было неграмотным. "Шулхан арух", свод религиозных предписаний, так определяет обязательность обучения:

"Каждый человек обязан обучать своего сына Торе; если же отец не обучал сына, то сын (впоследствии) сам обязан учиться... Если отец не нанимает учителя для своего сына, то его принуждают к этому, а в случае необходимости забирают часть его имущества - для покрытия расходов по найму учителя. Начальные школы должны быть в каждом городе; если же где-нибудь их нет, то жителей этого города предают херему (отлучению), пока не пригласят учителя".

"Шулхан арух" определяет также возраст обучения и порядок:

"С трех лет знакомят мальчика с буквами Торы, чтобы он научился ее читать. На шестом или на седьмом году мальчика отдают в учение к меламеду. Успевающего мальчика переводят от одного меламеда к другому, более сведущему в Танахе и грамматике... На двадцать пять мальчиков полагается один учитель; если же учащихся больше двадцати пяти, и число их доходит до сорока, то к учителю следует приставить помощника".

Все еврейские школы Польши и Литвы делились на два вида: хедеры и иешивы (ешиботы). Обучение в хедерах было обязательным для всех мальчиков от шести и до тринадцати лет. Каждый учитель - меламед - мог открыть хедер и получать от родителей вознаграждение за свою работу. Во всяком городе было такое количество хедеров, которые могли бы вместить всех учеников. Бывали еще хедеры для бедных детей и сирот, которые оплачивала община: эти школы называли "талмуд-тора". Дети учились в хедере с утра до вечера; только по пятницам и в первый день каждого месяца их отпускали домой пораньше, и, выходя из школы, они прыгали "как телята по улицам города, поднимая ужасный шум".

Высшими учебными заведениями того времени были иешивы. Там изучали Талмуд и комментарии к нему, своды законов "Мишне Тора", "Шулхан арух" и другие. Туда поступали после хедеров самые способные юноши, в которых никогда не было недостатка, и каждый отец не жалел средств, - если они у него, конечно, были, - чтобы его сын поступил в иешиву и стал ученым. Иешивы существовали в тех общинах, где были авторитетные раввины, и лишь в крупных городах - Львове, Кракове, Люблине - бывало по две-три иешивы. Они содержались за счет общин; учились там, в основном, юноши старше тринадцати лет, пришедшие прямо из хедера, но попадались и взрослые, порой женатые люди.

Иногда иешива имела свое собственное здание, но чаще она размещалась в одной из синагог горрда: именно поэтому в польских и русских документах синагогу обычно называли "школой". В иешивах учились семестрами: был летний семестр, был зимний, - а в промежутках каждый ученик имел право учиться там, где он хотел. Учение начиналось с утренней молитвы, продолжалось весь день и затягивалось после перерыва до поздней ночи. Учились старательно, с воодушевлением и громко произносили слова текста, чтобы закрепить их в памяти.

Летописец семнадцатого века Натан Гановер писал:

"В каждой общине здесь существовали иешивы, и их главы - рош-иешивы - хорошо оплачивались, чтобы они могли без забот руководить этими школами и всецело отдаваться Торе... Каждая община содержала "бахурим" - юношей, чтобы они учились у рош-иешивы, а при каждом юноше - двух мальчиков, которых он обучал... Если община насчитывала в своей среде пятьдесят семей, то она содержала не менее тридцати юношей и мальчиков. В каждой такой семье столовались юноша и два мальчика, но, во всяком случае, один юноша наравне с родным сыном. Хотя содержание юноше отпускалось общиной, тем не менее семья кормила его за свой счет и снабжала его всем необходимым, а некоторые то же самое делали и по отношению к мальчикам и круглый год кормили трех лиц. И почти не было дома во всей Польше, где не занимались бы Торой..."

В промежутках между семестрами главы иешив и ученики уезжали на ярмарки - во Львов, Люблин, Заслав. Там каждый ученик мог заниматься с любым ученым по своему выбору. Там же руководители иешив набирали себе способных и усердных учеников.

"На каждой ярмарке, - писал Натан Гановер, - находилось несколько сот руководителей иешив, несколько тысяч юношей с десятками тысяч мальчиков-учеников. И торговцев бывало там несметное число, словно песок морской, ибо стекались сюда со всех концов света. И каждый, кто имел взрослого сына или дочь-невесту, приезжал на ярмарку, и всякий находил там себе пару. И на каждой ярмарке заключались сотни и тысячи помолвок".

Семейная жизнь евреев Польши и Литвы определялась законами Торы и обычаями, восходящими к далекой древности. Библейское благословение "плодитесь и размножайтесь" является обязательной религиозной заповедью для евреев, и законоучители смотрят на супружескую жизнь, как на наиболее естественное и наиболее нравственное состояние:

"Холостой человек живет без радости, без благословения и без счастья".

Законоучители советовали быть осторожным при выборе жены:

"Торопись в покупке земли, но медли в выборе жены".

Они не одобряли женитьбу ради богатства, советовали жениться на девушке из хорошего дома и обязательно обращать внимание на характер и поведение братьев невесты: считалось, что характер будущих детей очень часто похож на характер братьев их матери.

"Продай последнее, что имеешь, - говорили законоучители, - и женись на дочери ученого человека".

Они не советовали брать жену из более родовитого дома, чем дом мужа, и старая пословица напоминала на этот счет:

"Я не желаю сапога, который слишком велик для моей ноги".

Законоучители не поощряли браки между стариками и молодыми женщинами, между старухами и молодыми людьми. Говорили в древности:

"Добрая жена - драгоценный дар, выпадающий на долю богобоязненного; злая жена - проказа для мужа. Красивая жена - счастье для мужа, дни его жизни удваиваются".

И еще предупреждали:

"Мужчина высокого роста не должен жениться на высокой женщине, а кто низок ростом - на невысокой женщине; смуглый мужчина не должен жениться на смуглой, белолицый - на белолицей",

потому что эти качества могут потом усилиться в потомстве до уродливых размеров. И еще говорили мудрецы:

"Украшение лица - борода. Радость сердца - жена. Наследие Божие - сыновья".

И еще:

"Вот трое, которым жизнь не в жизнь. Ожидающий своего пропитания от других. Одержимый телесными недугами. И находящийся под началом своей жены".

В Польше и Литве юноша вступал в брак в возрасте от тринадцати и до двадцати лет, но лучше всего - в восемнадцать: этот возраст признавали идеальным. Если мужчине минуло уже двадцать лет и он еще не женился без уважительных причин, то еврейский суд имел право заставить его это сделать. Однако, как отмечал рабби Моше Иссерлес,

"в настоящее время обыкновенно не прибегают к принудительным мерам".

Брачный возраст девушки совпадал с наступлением половой зрелости, но ее отец мог обручить свою дочь и до этого, не спрашивая ее согласия. Закон признавал только желательным, чтобы родители не торопились с обручением, пока дочь не подрастет и сама решит, нравится ей жених или нет. Ранние браки в те времена были частым явлением. Отец невесты, скопив с трудом приданое для дочери, торопился поскорее выдать ее замуж, чтобы не потерять накопленное во время очередного погрома. Таким образом, судьба девушки зависела от того, обручат ли ее в малолетнем возрасте или уже после двенадцати-тринадцати лет, когда ее согласие считалось обязательным.

Первым делом между родителями жениха и невесты заключался письменный договор. В нем указывались размеры приданого и время свадьбы. Почти во всех договорах было непременное условие, что родители жениха или невесты должны после свадьбы дать молодым в своем доме квартиру и стол - в течение двух лет, а половинное содержание - только квартиру - еще два или четыре года.

В договоре определялась неустойка - штраф для той стороны, которая нарушит его без уважительной причины.

Договор подписывали в присутствии родных и друзей и затем устраивали празднество.

Этот договор легко можно было нарушить; свадьба в таких случаях отменялась, а жених и невеста снова становились чужими друг другу. Но если жених вручал или посылал невесте подарки незадолго до венчания, то договор приобретал силу закона.

По еврейскому закону для акта обручения достаточно, чтобы мужчина вручил женщине при двух свидетелях монету или кольцо со словами:

"Ты посвящена мне".

При такой упрощенности обряда бывали порой недоразумения: иногда комические, а иногда и печальные. Известен случай, когда пятнадцатилетний мальчик закричал во время игры:

"Кто хочет взять мое кольцо?"

Девочка двенадцати лет попросила кольцо, мальчик надел ей его на палец и сказал:

"Ты посвящена мне".

Таким образом эта девочка стала по закону женой незнакомого ей мальчика, и Люблинский раввин отметил по этому поводу, что этот шуточный брак может быть расторгнут только лишь путем официального развода. Подобные случаи происходили время от времени, и тут же поднималась суматоха, писали раввинские послания, и бывало даже так, что на ярмарках, при большом стечении народа, объявляли в синагоге, что такую-то девушку - по решению раввинов - следует считать необрученной и свободной.

"Ктуба" - брачный договор - определял обязанности мужа по отношению к жене и количество приданого с каждой стороны. Было принято не обозначать в договоре полный размер приданого, потому что во время свадьбы этот договор зачитывали вслух, при гостях, и оглашение малой суммы могло смутить жениха или невесту из бедной семьи, чье приданое было крохотным.

Писали в договоре только обязательный минимум приданого - двести злотых, а на остальное заключали дополнительный договор - "тосфот ктуба", который вслух не зачитывали. Бедные родители часто ограничивались тем, что содержали молодых два года после свадьбы, а одна бедная вдова подарила своему зятю - в виде приданого - место в синагоге, которое принадлежало ее покойному мужу. Бывало и так, что обиженный жених, не получив установленную сумму перед самым венчанием, отказывался идти под "хупу" - свадебный балдахин, когда в доме уже играла музыка, было полно гостей, и толпа во дворе синагоги дожидалась свадебного зрелища. Тогда вмешивались сваты и улаживали все к обоюдному согласию.

В брачном договоре часто указывали нестандартные обязанности мужа по отношению к жене: например, выкуп ее из плена. Жена теряла право на приданое, если она, к примеру, проклинала родителей мужа или скрыла от мужа до женитьбы какие-либо серьезные физические недостатки. То же самое касалось и мужа: брак можно было расторгнуть из-за хронической болезни, которую он скрыл до свадьбы, или из-за его дурного поведения. Тексты брачных договоров отличались друг от друга, но примерно они выглядели таким образом - в сокращенном варианте:

"В такой-то день недели, в такой-то день месяца, в год такой-то от сотворения мира... господин такой-то, сын господина такого-то, сказал девице такой-то, дочери господина такого-то: "Будь моей женой по закону Моисея и Израиля, и я буду для тебя работать, тебя чтить, кормить и содержать по обычаю мужей иудейских..., и я дам тебе и пищу, и одежду, и буду жить с тобой, как принято на всей земле"... И согласилась такая-то девица сделаться его женой. И приданое, которое она принесла ему из дома отца своего, как серебром, так и золотом, драгоценностями, платьем, домашними и постельными принадлежностями, принял на себя господин такой-то - жених..."

В Польше свадебный обряд совершали вне синагоги, на синагогальном дворе или на прилежащей площади, под открытым небом, чтобы потомство жениха и невесты было

"многочисленно, как звезды небесные".

Родные, близкие и толпа любопытных сопровождали жениха и невесту к месту свадьбы. Играл еврейский оркестр - скрипки, лютни, цимбалы и бубны. Под "хупой" жених надевал на палец невесте кольцо и произносил традиционную формулу:

"Этим кольцом ты посвящаешься мне согласно вере и закону Моисея и Израиля".

Раввин или кантор громко читали "ктубу"

- брачное обязательство и семь свадебных благословений, а затем жених разбивал стакан в память о разрушении Иерусалимского Храма, - и на этом свадебный обряд заканчивался.

Свадьбы обычно справляли с большой роскошью, приглашали много гостей, даже из других городов, и подавали обильное угощение. Кагалы боролись против этой роскоши, которая вела к обнищанию общины, даже ограничивали количество гостей, приглашенных на свадьбу, но все эти запреты плохо действовали. Как писали тогда:

"Пиры по случаю свадьбы или обряда обрезания подчас обходятся евреям в такие суммы, на которые иные могут прожить полгода и более... Часто на такие пиршества приглашается большая часть жителей города, и всех их принимают широко... На устройство пиров тратят сколько возможно, и не один еврей закладывает ради этого последние свои одежды".

Обособленное положение евреев ограждало их от внешнего влияния, и их семейная жизнь выделялась чистотой и крепостью. Оберегая честь своих жен и дочерей, родители и мужья не останавливались ни перед какими жертвами. В городе Остроге дочерью раввина Авраама Кагана заинтересовался местный вельможа, и, узнав об этом, раввин немедленно, посреди ночи, покинул город со всей своей семьей и отправился в далекий и опасный путь, чтобы избежать бесчестья. Во избежание соблазна старались женить своих детей в раннем возрасте, особенно сирот, чтобы их тесть или свекор стал их опекуном и кормильцем.

Конечно же, изредка встречались и у евреев случаи нарушения супружеской верности, но они немедленно вызывали всеобщее суровое осуждение, да и сам согрешивший испытывал немедленную потребность в покаянии. В еврейских документах отмечен случай, когда один человек согрешил с замужней женщиной, а после этого немедленно явился к рабби Меиру из Люблина, который и предписал ему строгое искупление. Прежде всего, грешник должен был публично исповедаться в своем проступке в Люблине, Кракове и Львове, где его многие знали. После каждой исповеди в синагоге служка наказывал его тридцатью девятью ударами плетью по спине. После этого он должен был поститься целый год подряд за исключением праздничных дней, есть только по вечерам - без мяса, вина и водки, ежедневно после молитвы с плачем исповедоваться перед Богом и принимать от служки удары - но уже без свидетелей. Но и это еще не все! Рабби Меир из Люблина предписал ему спать на голом полу или на жесткой скамье, носить на теле грубый мешок вместо рубахи, мыться только накануне праздников, причесывать волосы раз в месяц, одеваться в черное, сидеть в синагоге возле двери, не смотреть на женщин, не слушать их пения и смеха - в течение трех лет. После этого срока он искупал свой грех, и никто не имел права напоминать ему потом о случившемся.

Другой еврей, согрешивший с замужней женщиной, тоже явился с повинной к двум раввинам и в точности исполнил весь обряд покаяния, который они ему предписали. Затем он переехал в Краков, но там в это время начались гонения на евреев. А если евреев постигают несчастья, то, наверняка, за грехи. Но существует ли больший грех, чем тот, который он совершил? И этот грешник принимает вину на себя, снова идет к раввинам и снова выполняет обряд покаяния. Потому что человек, нарушивший чистоту семейных отношений, совершает огромное прегрешение:

"он является разрушителем ограды всего мира".

Во время раздоров в семье раввинский закон очень часто брал под свою защиту обиженную жену. Рабби Шломо Лурье даже пригрозил отлучением одному влиятельному и ученому еврею, который плохо обращался со своей женой. Заботой о судьбе женщины объяснялся и старый обычай "условного развода". Когда муж уезжал по делам в далекие края и на долгое время, он оставлял жене разводное письмо, чтобы она была свободна в случае, если он не вернется домой к крайнему сроку.

При тогдашних постоянных войнах и разбоях на дорогах, когда путники часто пропадали без вести, такая предосторожность была очень необходима: иначе бы сотни женщин оставались "агунами" (буквально - "связанными"), которые по закону не имели права вторично выйти замуж из-за отсутствия точных сведений о смерти пропавших мужей. Бывали случаи, когда турки или татары уводили в плен еврейских женщин, а затем их возвращали за денежный выкуп. Возникал вопрос: может ли муж жить со своей женой, которая побывала в плену и могла там стать жертвой насилия? Краковский раввин Йосеф Кац разрешил мужьям жить с женами, вернувшимися из плена, и строго запретил даже напоминать им о постигшей их беде.

Распространение слухов, порочивших честь женщины, сурово наказывалось. Измены случались чрезвычайно редко, считались почти невероятными, и один только слух об этом вызывал волнения в общине и немедленное вмешательство раввинов. Рабби Шломо Лурье приговорил к суровому наказанию одного молодого человека из Новогрудка, который оскорбил замужнюю женщину. Он должен был встать в синагоге во время службы с двумя зажженными свечами в руках и громко просить прощения сначала у Бога, а затем у оскорбленной женщины и у ее мужа. Еврейский суд был очень суровым, когда факт супружеской измены считался доказанным, но он же бывал снисходителен, когда существовали хоть малейшие сомнения. Раввины руководствовались в таких случаях талмудическим принципом, который гласит: "Дочери израильские должны считаться честными".

Еврейское население Польши и Литвы делилось тогда на три категории. Одни занимались торговлей и ремеслами. Для других религиозные занятия служили профессией: это были раввины, канторы, проповедники. А третьи занимались учением ради самого учения. Этих, последних, содержала община, или родители, или жена, которая вела торговлю, в то время как ее муж изучал Талмуд в бейт-мидраше или у себя дома. Раввины и проповедники обыкновенно приводили в пример два колена Израиля - Звулуна и Иссахара, которые в древности заключили между собой соглашение: колено Звулуна, занимаясь мореходством, не могло регулярно изучать Тору и содержало поэтому тех мудрецов из колена Иссахара, которые занимались только изучением Закона. Тем самым колено Звулуна получало свою долю в будущем мире: долю от тех благ, которые причитались Иссахару за его усердные занятия Торой. Такой вариант рекомендовался тем, кто не имел особых способностей к изучению Торы, а вместо этого работал, отдавал часть своего заработка ученому и мог рассчитывать на часть тех благ, которые получал этот ученый в будущем мире.

Евреи Польши и Литвы строили много синагог, и католическая церковь постоянно жаловалась, что

"евреи понастроили себе в королевских городах синагог каменных и обширных красивее костелов и домов".

Прежде всего надо было получить разрешение у короля, у местного епископа, у магистрата и у частного владельца, на чьей земле строили синагогу. И если крупные общины могли заплатить за это большие деньги, то евреям мелких общин часто приходилось ютиться в крохотных избах, которые не вмещали всех молящихся. Община не забывала заслуг того, кто добивался успеха в этом богоугодном деле, и в городе Луцке на надгробном камне Блюмы, дочери Песаха, скончавшейся в 1595 году, особо отметили, что она добилась разрешения на переделку и расширение местной синагоги.

В разрешении на строительство непременно оговаривались размеры синагоги, ее оформление, вид строительного камня, а для синагоги в городе Жолква было поставлено дополнительное условие: чтобы

"впереди синагоги на той же площади возвести избу, которая заслоняла бы синагогу с улицы".

Часто синагоги не разрешали строить выше окружающих домов, и чтобы зал для молитв получился высоким, опускали пол на несколько метров.

Здания синагог служили и для защиты жителей от нападения врагов, и их часто строили в виде крепостей с мощными стенами, за которыми можно было отсидеться в минуты опасности. Синагога львовского предместья неоднократно служила убежищем во времена набегов, грабежей и осад. Синагога города Острога выдержала обстрел русской артиллерии в 1792 году, когда нападавшие приняли это здание за крепость.

Легенда сообщает, что пули и ядра, попадавшие внутрь синагоги через окна, не причиняли никакого вреда тем, кто там прятался.

Казимежская синагога

"в продолжение многих лет была единственным защищенным каменным зданием".

Луцкая синагога была снабжена бойницами

"для обороны со всех четырех сторон",

пушкой и

"людьми, способными к обороне",

а синагоги в Жолкве, Тарнополе и Шаргороде стали пограничными постами на пути казацких и татарских набегов.

Евреи усердно заботились об украшении своих синагог. В люстрах тончайшей работы горели свечи, стоял семисвечник - в память храмовой "меноры", висела лампада с семью ветвями для фитилей, в которой постоянно горел огонь. Прихожане заказывали богато украшенные свитки Торы и дарили их синагогам.

Особенно заботились о красоте "арон га-кодеш" - хранилища свитков Торы. В синагогах были драгоценные бокалы для обряда благословения, вышитые золотом покрывала для стола, на который клали свиток Торы при чтении, серебряные тазы для мытья рук.

В Виленской синагоге "все было из серебра или золота, из парчи, шелка и бархата...

Кресло для обряда обрезания было осыпано жемчугом, оковано серебром, с золотыми шариками, и на нем подушка, шитая золотом, а также шитое покрывало из шелка.

На полу лежали персидские ковры, а все сосуды и чаши были серебряные, с позолотой". Невзрачные снаружи деревенские избы-синагоги были разрисованы изнутри по стенам и потолку тонкими затейливыми рисунками: лиственным узором, молитвенными надписями, пейзажами Иерусалима, знаками зодиака, орлами, львами, тиграми и оленями, которые иллюстрировали изречение из Талмуда:

"будь отважен, как тигр, легок, как орел, быстр, как олень, и храбр, как лев - при исполнении воли Отца твоего Небесного."

Даже в домашнем обиходе каждый старался обзавестись серебряными бокалами для благословения, красивым покрывалом для субботней халы и подсвечниками из меди или серебра, в которых по субботам и праздникам зажигали свечи. Богатые люди заказывали свитки Торы и хранили их у себя дома. Было принято дарить молодоженам пару субботних подсвечников, а когда в семье рождался очередной ребенок, прибавляли по одному подсвечнику и по одной свече в канун субботы, чтобы ребенок рос здоровым.

Сохранились до наших дней имена нескольких еврейских мастеров. Хаим бен Ицхак Айзик Сегал расписывал деревянную синагогу в Могилеве. Арье Иегуда Лейб расписал миниатюрами пергаментный молитвенник, посвященный "старой и святой синагоге в Погребите".

"Арон гa-кодеш" в синагоге местечка Узляны вырезал из дерева искусный резчик Бер, чей отец, Израиль, тоже занимался столярными работами. Деревянную синагогу в Насельске строил Симха Вайс, сын строителя Шломо из Луцка; Вышгородскую синагогу строил Давид Фридлендер, а Лютомирскую и Злочевскую - Биньямин из Ласка. Бедный ремесленник Барух долгие годы мечтал о том, как синагога в Погребище будет освещаться канделябрами его изготовления. Восемь лет подряд он собирал и скупал мелкие обрезки желтой меди, и еще шесть лет занимался этой работой. Его ханукальный светильник и светильник на четырнадцать свечей удивляли своей красотой еще в начале двадцатого века.

Евреи в своих общинах утверждали братства - религиозные и благотворительные. Были братства, члены которых после утренней и вечерней молитвы под руководством знатока изучали Талмуд; члены другого братства следили за тем, чтобы постоянно горели светильники перед "арон га-кодеш".

"Существовало братство,

- писал Натан Гановер,

- члены которого вставали до зари и молились, проливая слезы по поводу разрушения святыни (Храма). А когда всходило солнце, вставали члены другого братства и читали псалмы целый час до начала молитвы... В каждой синагоге имелись "братства мудрецов", члены которых после утренней и вечерней молитвы публично обучали народ".

В каждой общине непременно существовало погребальное братство - "хевра кадиша", которое заботилось о местном кладбище. Члены этого братства посещали умирающих, читали возле них псалмы, молились за них в последние их минуты и затем совершали все погребальные обряды. В некоторых общинах это же братство заботилось о бедных больных, снабжало их лекарствами, ухаживало за ними во время болезни. Были еще братства для обучения бедных детей, для выдачи беспроцентных ссуд беднякам, для сбора приданого бедным невестам и для выдачи их замуж.

Профессиональные цехи ремесленников - портных, сапожников, мясников - имели свои свитки Торы, своих раввинов или проповедников, которые обучали их по субботам, а иногда и в будни. И подобное существовало у польских евреев до двадцатого века.

"Однажды на стоянке,

- писал христианский ученый, который посетил Варшаву во время Первой мировой войны,

- я заметил множество повозок, но ни на одной из них не было кучера. Если бы это случилось в моей родной стране, я бы точно знал, где их искать. Еврейский мальчик указал мне, как их найти.

Во дворе был дом, на втором этаже которого находился "штибл" - помещение при синагоге для занятий и молитвы у еврейских возниц... Одна группа рьяно там училась, другая - горячо спорила по какому-то религиозному вопросу. Позже я обнаружил, что у ремесленников всех профессий... в еврейском районе есть свой "штибл". Я убедился также, что каждую свободную минуту, которую удается урвать от работы, они посвящают изучению Торы. Когда они собираются в своем кругу, один просит другого: "Зог мир а штикл Тойре" (Расскажи мне немного из Торы)".

И как доказательство этого - хранящаяся в нью-йоркской библиотеке Еврейского научного института старая книга, на которой стоит штамп: "Общество дровосеков Бердичева для изучения Мишны".

***

В первой половине семнадцатого века некий еврей по имени Айзик построил за свой счет синагогу в Казимеже, и во время ее освящения толпа решила устроить погром. Среди евреев поднялась паника, но местный раввин предложил выход из положения: отобрать группу сильных и храбрых мужчин, одеть их в саваны, дать в руки длинные жерди и горящие свечи и в таком виде поставить их в полночь у кладбищенской ограды. При виде этих стражников погромщики решат, что мертвецы встали из своих могил, чтобы помочь своим братьям, и испугаются. И на самом деле, когда толпа подошла к еврейскому кварталу и увидела "мертвецов" в белых саванах, все с перепугу разбежались, и погром не состоялся.

С этой же самой синагогой связана легенда о том, как в городе Казимеже жил в конце шестнадцатого века рабби Айзик, сын рабби Иекеля. Однажды во сне ему было приказано отправиться за сокровищем в Прагу и отыскать его под мостом, который ведет к царскому дворцу. Когда сон повторился трижды, рабби Айзик собрался в путь и отправился в Прагу. Но мост день и ночь охраняла стража, и поэтому копать он не мог. Тем не менее он приходил к мосту каждое утро и бродил возле него до вечера. Наконец, начальник стражи заметил его и спросил, не ищет ли он чего-нибудь. Рабби Айзик рассказал ему о сне, который привел его сюда из Польши. Начальник стражи захохотал:

"И ради этого ты притащился в такую даль?! Да если бы я верил снам, мне пришлось бы отправиться в Краков, потому что во сне я получил указание пойти туда и копать под печкой в комнате у еврея Айзика, сына Иекеля. Да, так его звали: Айзик, сын Иекеля!"

И он снова захохотал...

Рабби Айзик поклонился ему, вернулся домой, откопал из-под печки сокровища и на эти деньги построил молитвенный дом, который и по сей день стоит в Кракове и называется "синагога Айзика".

Раввин и общинный судья в Познани рабби Шабтай Шефтель Горовиц написал завещание своим детям в середине семнадцатого века и приказал хранить "эту тетрадь", но в то же время давать ее всякому, кто пожелает переписать для себя, потому что, как он .говорил, "она содержит нравственную проповедь и жизненные истины".

Он писал в завещании:

"Следите тщательно за честным ведением дел и отдавайте, ради Бога, одну десятую часть своих доходов на нужды бедных... Гнев - источник скверны. Единственный результат гнева - вред здоровью. Все поступки человека в гневе глупы и сумасбродны. Остерегайтесь этого, не вредите своему телу, тем более - своей душе. Будьте приветливы с людьми. Высокомерие - дурное свойство, причиняющее человеку зло... Далее предостерегаю вас от ссоры. Сторонитесь ее, ибо она гнусна. Ссора - зло, губящее душу, тело и деньги. Она приносит гибель миру. Я в течение своей жизни успел убедиться, что люди, живущие в раздоре, беднеют и подвергаются многим бедствиям, которые не исчислить тут..."

"Также я вам завещаю не ссориться со своими женами, потому что жена - половина вашей плоти, а всякое сочетание совершается по воле Неба. Если жена слишком требовательна, скажите ей мягко: "Милая, ну что же мне делать? Большего я не могу заработать. Или ты хочешь, чтобы я, упаси Бог, крал или грабил?" Нет сомнения, что жена тут же послушается... А вы, дочери и невестки мои, а также ваши дочери и внучки! Держите своих мужей в почете и большой любви и не причиняйте им неприятностей. Если мужья рассердятся, удаляйтесь из дома, а когда пройдет гнев, возвращайтесь и укоряйте их, напоминая о моем завещании".

***

В пятнадцатом веке И.Гутенберг начал печатание книг наборными буквами, и евреи с восторгом встретили это изобретение, потому что рукописные книги стоили очень дорого и их вечно недоставало. Первые еврейские типографы слагали в честь книгопечатания гимны и оды и основывали типографии лишь для того, чтобы распространять книги Священного Писания. В одной из книг итальянской типографии семьи Сончино был напечатан такой эпиграф:

"Я, Гершом, сын Моше, печатник народа, владелец замечательной типографии. Имя мое вспомнится во все века. Я присмотрелся к волнениям изгнания, и видел я волны страданий. И усмотрел я, что Тору забыли, нет читающих Святое Писание, ибо нет средств для приобретения книг... Посвятивший себя Торе находится постоянно в нужде, к тому же ему тяжело во время постоянных гонений нести многие книги из города в город, из царства в царство. Посему я, Гершом бен Моше Сончино, энергично взялся за Божье дело и напечатал двадцать четыре книги Священного Писания в миниатюрном размере, чтобы были они у каждого человека днем и ночью..., чтобы читал он их лежа и стоя, чтобы без них не ночевал, чтобы он изучал их постоянно".

В шестнадцатом веке братья Шмуэль, Ашер и Эльяким Галич, научившись в Праге типографскому делу, поселились в Казимеже, открыли там свою типографию и с 1534 года стали печатать книги на иврите. В их же типографии была издана первая из дошедших до нас печатных книг на идиш - "Книга рабби Аншела". Вскоре братья приняли католицизм, но продолжали печатать еврейские книги. Евреи объявили им бойкот и отказались покупать их книги, но король Сигизмунд I особым декретом обязал кагалы Казимежа, Познани и Львова скупить у братьев весь запас книг - 3550 еврейских религиозных книг. Впоследствии Шмуэль Галич вернулся в иудаизм, поселился в Стамбуле и работал там простым печатником в еврейской типографии.

Кроме Кракова другим центром еврейского книгопечатания был Люблин, где в 1557 году напечатали Пятикнижие, а в 1559 году - Талмуд.

Книгопечатание считалось у евреев "венцом всех наук", труд печатника - "святым ремеслом", и в издании книг видели путь к осуществлению пророчества Исайи: "Полна будет земля знанием Господа".

В конце семнадцатого века появилась типография в Жолкве, а в восемнадцатом веке - новые еврейские типографии в Олексинице, Кореце, Порицке, Межирове, Полонном, Славуте, Остроге, Дубно, Шклове, Гродно, Варшаве и Вильно.

В 1620 году еврей из Познани Ицхак бен Эльяким написал для своей дочери небольшую книжку, которая тут же стала чрезвычайно популярной среди еврейских женщин и многократно переиздавалась в семнадцатом веке. Называлась эта книга "Доброе сердце" и содержала, среди прочего, десять заповедей хорошей жены.

1. Будь осторожна, когда твой муж сердится. В этот момент не будь ни веселой, ни сварливой - улыбайся и говори тихо.

2. Не заставляй мужа ждать еду. Голод - отец гнева.

3. Не буди его, когда он спит.

4. Будь осторожна с его деньгами. Не скрывай от него свои денежные дела.

5. Храни его секреты. Если он хвастает, держи и это в тайне.

6. Не одобряй его врагов и не ненавидь его друзей.

7. Не возражай ему и не утверждай, что твой совет лучше, чем его.

8. Не ожидай от него невозможного.

9. Если ты будешь внимательна к его просьбам, он станет твоим рабом.

10. Не говори ничего такого, что задевало бы его. Если ты будешь обращаться с ним, как с царем, он будет относиться к тебе, как к царице.