К началу войны наша семья насчитывала пять человек: мама с отцом и мы, трое несовершеннолетних детей. До войны мы жили наокраине Ворошиловграда, который прежде назывался Луганском. У нас был просторный дом с большой усадьбой, садом, живностью.
Наступил сорок первый год. Отца в армию не призвали из-за болезни и первые военные месяцы он был с нами.
Уже тогда в печати стали появляться сообщения о том, что немцы на оккупированных территориях уничтожают мирное население. Неясные слухи уточняли информацию: среди "мирных граждан" особенно часто оказывались евреи. Но в такое не верилось. Люди помнили Первую Мировую, когда немецкое нашествие не сопровождалось подобными акциями. Память сохраняла совсем другое - скрытый, но прояваляющийся то там, то тут, антисемитизм соседей. Но тогда никто не мог подумать, что от них может исходить какая-то угроза.
Внутренняя успокоенность стала причиной того, что многие еврейские семьи не спешили эвакуироваться, надеясь на лучшее. Но время шло, и с каждым днем покинуть наше захолустье становилось все труднее.
Почти через год после начала войны к нашему городу подошли гитлеровцы. К тому времени фронт стабилизировался в районе Донбасса, и это придавало нам уверенности в том, что беда пройдет строной.
В апреле 1942 года фашисты вошли в город. В этот день я, как обычно, пас нашу лошадь. Неожиданно ко мне подбежал незнакомый мужчина, выхватил из рук уздечку, вскочил на лошадь и умчался неведомо куда.
В нашем городе постепенно многое стало меняться. Мы, дети, еще не осознали произошедшего, но всю чаще родители говорили о дезертирах, о людях, который исправно работают на фашистов. В городе на видных местах появлялись объявления. Некоторые из них касались распорядка, другие относились непосредственно к нам: в одном из них всем "жидам предписывалось носить повязки на обеих руках с желтой звездой", а всем остальным строжайше запрещалось хоть чем-нибудь помогать евреям.