Глава 6

Глава 6 — В РОССИЙСКОМ РЕВОЛЮЦИОННОМ ДВИЖЕНИИ.

В России 60-70-х годов XIX в. при широкой поступи реформ — не было ни экономических, ни социальных оснований для интенсивного революционного движения. Но именно при Александре II, от самого начала его освободительных шагов, — оно и началось, скороспелым плодом идеологии: в 1861 — студенческие волнения в Петербурге, в 1862 — буйные пожары от поджогов там же и кровожадная прокламация «Молодой России», а в 1866 — выстрел Каракозова, начало террористической эры на полвека вперёд. И именно же при Александре II, когда столь ослаблены были ограничения еврейской жизни в России, — начинают встречаться еврейские имена среди революционеров. Ни в кружках Станкевича, Герцена-Огарёва, ни среди петрашевцев ещё не было ни одного еврея, (Мы не касаемся Польши.) Но в петербургских студенческих волнениях 1861 уже встречаем Михоэласа, Утина и Гена. Утина же мы затем видим в кружке у Нечаева.

Участие евреев в российском: революционном движении требует нашего внимания, ибо радикальная революционность стала растущей стезёй активности среди еврейской молодёжи. Еврейское революционное движение стало качественно важной составляющей революционности общерусской. Количественное соотношение русских и еврейских революционеров в разные годы — впечатляет. Хотя если речь на последующих страницах идёт преимущественно о евреях — то это лишь по кругу нашего обозрения, а не означает, разумеется, что среди русских не было многих и важных революционеров.

В общем, до начала 70-х годов к революционному движению примкнуло весьма малое число евреев, и на второстепенных ролях. (Во многом и от того, что евреев ещё и мало было среди студентов.) Характерно, что, например, Лев Дейч в свои 10 лет в 1866 был возмущён выстрелом Каракозова, себя же ощущал «патриотом». — В русский нигилизм 60-х годов евреи тоже не внесли ведущего вклада, хотя, по своему рационализму, легко и охотно его усваивали.

«В среде еврейской учащейся молодёжи нигилизм сыграл ещё более благотворную роль, чем в христианской»¹.

Но уже в начале 70-х важную роль для российского революционного движения начал играть кружок молодых евреев в Вильне, вокруг виленского раввинского училища. (Среди них цитируемый нами в дальнейшем В. Иохельсон, будущий видный террорист А. Зунделевич — оба успешно учились, считались уже раввинистами; будущий издатель венской «Правды» А. Либерман, а также Анна Эпштейн, Максим Ромм, Финкельштейн.) Кружок важный тем, что он был тесно и успешно связан с еврейскими же контрабандистами, и так текла через границу нелегальная литература и сами нелегалы².

В 1868 после гимназии поступил в Медико-Хирургическую (позже Военно-Медицинскую) Академию Марк Натансон — с тех пор крупнейший революционный организатор и революционная фигура первого ряда. Вскоре с курсисткой Ольгой Шлейснер (Тихомиров называет её «второй Софьей Перовской», а по времени-то она была первая), своей затем женой, положил основание системе «образовательных», то есть пропагандистских, кружков («подготовительная, культурно-революционная работа среди интеллигентной молодёжи»³) по нескольким крупным городам. (Эти кружки несправедливо получили кличку «чайковцев», по второстепенному участнику их Н. В. Чайковскому.) От кружка Нечаева Натансон сразу резко отмежевался (не поколебавшись потом изложить эти взгляды и следователю). В 1872 он поехал в Цюрих к Петру Лаврову (главному наставнику «течения мирной пропаганды», а не бунта), чтобы основать там постоянный революционный орган. В том же году получил недальнюю ссылку в Шенкурск, но, ходатайством тестя, отца Ольги Шлейснер, был переведен под Воронеж:, затем в Финляндию — и снова свободен в Петербурге. Здесь застал уныние, развал, бездействие. Объезжал и сплачивал, связывал между собой разрозненные группы — и так основал первую «Землю и Волю» (мало известна, заслонена второю). Ездил и в Западную Европу; для укрепления организации доставал и использовал сотни тысяч рублей.

Натансон, из главных организаторов русского народничества, — самый выдающийся революционер первой половины 70-х годов. В окружении Натансона появился и многоизвестный потом Лев Дейч, а крепчайший народоволец Александр Михайлов считал себя учеником «Марка Мудрого». Натансон лично знал многих революционеров. Он был — не оратор, не писатель, он — организатор, обладал удивительным качеством: его как будто совсем не интересовали взгляды, идеология, он ни с кем не вступал ни в какие теоретические споры, был в мире со всеми направлениями (кроме крайних ткачёвцев, предшественников Ленина), каждого вставлял в организацию соответственно его способностям и на что он может пригодиться. В годы непримиримых разногласий между бакунистами и лавристами Натансон предлагал прекратить «спор о музыке будущего», а заняться реальными потребностями борьбы. — Летом 1876 он устроил сенсационный побег Петра Кропоткина из военного госпиталя на рысаке «Варваре» (ещё не раз потом знаменитом). В декабре того же года задумал и состроил первый публичный митинг у Казанского собора (по выходе с литургии в день Николая Угодника), куда революционеры все и собрались, — митинг с первой знаменитой речью Георгия Плеханова и первым развёрнутым (Фелицией Шефтель) красным знаменем: «Земля и Воля». Однако в 1877 Натансон был арестован и после трёх лет тюрьмы надолго заслан в якутскую ссылку, устранён от прямых революционных дел до 1890⁴.

В кружке «чайковцев» было сколько-то евреев — как в петербургском, так и в московском, киевском, одесском филиалах. (В киевском, в том числе: уже упомянутый П. В. Аксельрод, будущий издатель и датский дипломат Григорий Гуревич, будущие профессора Семён Лурье и Лейзер Левенталь, его брат Нахман Левенталь, две сестры Каминер.) А первый нигилистический кружок Л. Дейча в Киеве «состоя[л] исключительно из еврейской учащейся молодёжи»⁵. — После демонстрации на Казанской площади под судом было три еврея (но не сам Натансон). — По московскому «процессу 50-ти» летом 1877 проходило несколько евреек, агитировавших среди фабричных рабочих. — А в «процессе 193-х» было 13 подсудимых-евреев. — Среди первых народников ещё можно выделить Иосифа Аптекмана и Александра Хотинского, немаловажных членов⁶.

Натансону же принадлежала идея, чтобы революционеры оседали в народе (крестьянском) и становились бы его мирскими вожаками. Это, знаменитое с тех пор, «хождение в народ» началось с 1873, с кружка «долгушинцев» (Долгушин, Дмоховский, Гамов и др.), где евреев вовсе не было. Затем — «пошли в народ» и евреи. (Тоже и наоборот: в Одессе П. Аксельрод пытался привлечь Желябова к тайной революционной организации, а тот отклонил: он был ещё «культуртрегер» тогда.) — В середине 70-х годов таких «народников» было всего полтора-два десятка, , и почти все — не бакунисты, а лавристы. (Только крайние зажигались призывами Бакунина к бунтарству. Таким был Дейч, который вместе со Стефановичем поднимал «чигиринский бунт», обманув крестьян, что царь, окружённый врагами, велел передать народу: свергать эти все власти, захватывать земли и ставить вольный строй.)

Интересно отметить, что почти никто из еврейских революционеров тех десятилетий не пошёл в революцию от нищеты и бедности, большинство — из зажиточных семей. (В трёх биографических томах Российской Еврейской Энциклопедии немало таких примеров.) Только Павел Аксельрод был из совсем бедной семьи и, как уже упомянуто, послан кагалом в казённое училище лишь для отбытия неизбежной развёрстки. (А затем уже естественно подался в могилёвскую гимназию, потом в нежинский лицей.) Из зажиточных купеческих семей происходили Натансон, Лев Дейч, Иосиф Аптекман (в роду его — много талмудистов, знатоков Закона, как и все дяди его); А. Хотинский, Г. Гуревич, Семён Лурье (семья его считалась даже «среди евреев... “аристократами"», и «маленького Шимона тоже предназначали в раввины», но под влиянием волны просветительства его отец Герц Лурье отдал сына в гимназию»: пусть станет профессором); первая итальянская марксистка Анна Розенштейн (с детства окружена гувернантками, иностранными языками), трагические Моисей Рабинович и Бети Каменская, Фелиция Шефтель, чернопеределец Иосиф Гецов, и многие другие. — Ещё и Христина (Хася) Гринберг, «из ортодоксальной зажиточной купеческой семьи», в 1880 «примкнула к "Народной воле"... была хозяйкой конспиративной квартиры; участвовала в подготовке покушений на императора Александра II, в 1882 — хозяйка подпольной динамитной мастерской», впрочем, отделалась только ссылкой⁷. — Не из бедной семьи была и Фанни Морейнис, также «участница подготовки покушений на Александра II», отбыла 2 года каторги в Карийской тюрьме⁸. Были — из раввинских семей, как будущий доктор философии Любовь Аксельрод («Ортодокс»), Ида Аксельрод. — Или из мещан, но достаточно состоятельных, когда сына отдают в гимназию, — как Айзик Арончик (после реального училища он поступил в петербургский институт инженеров путей сообщения, но затем покинул его для революционной работы), Александр Бибергаль, Владимир Богораз, Лазарь Гольденберг, братья Левентали. — Нередко мелькает в биографиях и привилегированная Военно-Медицинская Академия — у Натансона, Бибергаля, будущего антиреволюционера Исаака Павловского, М. Рабиновича, А. Хотинского, Соломона Чудновского, случайно попавшего в эти круги Соломона Аронзона, и других⁹.

Стало быть, двигала ими не материальная нужда, а сила убеждения.

Небезынтересно, что в еврейских семьях от этого ухода молодых в революцию или редко или вовсе не наблюдался разрыв «отцов и детей». «"Отцы" не слишком нападали на "детей", как это раскалывало тогда христианские семьи». (Хотя Геся Гельфман ушла из ветхозаветной традиционной семьи тайком.) «Евреи-"отцы” часто вовсе не являлись антагонистами... “детей"». Таков был, например, Герц Лурье; ещё более — киевский доктор Исаак Каминер: вся его семья участвовала в революционном движении 70-х годов, и сам он «в качестве "сочувствующего"... оказал немало услуг» революционерам, женихами трёх его дочерей стали три революционера. (А в 90-е годы — доктор примкнул к сионизму, стал другом Ахад-Гаама.)¹⁰

И никак нельзя первым еврейским революционерам 70-х годов XIX века приписывать мотивы исконно антирусские, как это сегодня представляется некоторым в России. Отнюдь.

Началось всё с того же «нигилизма» 60-х годов. «Примкнув в России к "гойскому" просвещению» и зачитываясь русской литературой, «еврейская молодёжь вскоре затем присоединилась также и к наиболее передовому» тогда нигилизму — и тем легче, что прочь от заветов еврейской старины. Даже «фанатик-"ешиботник", погружённы[й] в изучение талмуда» после «двух-трёх бесед с ним нигилиста» — расставался и с «патриархальными взглядами», и даже с внешностью. — «При незначительном даже прикосновении к "гойской" грамотности», едва «сделана брешь в его (даже набожного еврея) ортодоксальном мировоззрении, он способен идти дальше до самых крайних пределов»¹¹. Эти молодые евреи — тут же сразу и были захвачены всемирными идеалами: как все люди вот станут братья и при одинаковом у всех благосостоянии. Грандиозность задачи: освободить всё человечество от бедности и рабства!

А тут ещё — и русская литература. Павла Аксельрода воспитали в гимназии — Тургенев, Белинский, Добролюбов (а уже потом Лассаль повернул его прямо к революции). Аптекман увлекался Чернышевским, Добролюбовым, Писаревым (ещё и Боклем). Лазарь Гольденберг начитался тех же Добролюбова, Чернышевского, Писарева, Некрасова, а Рудин — пленил его тем, что умирает на баррикадах. Соломон Чудновский, большой поклонник Писарева, плакал от его смерти. Из русской литературы вырос и нигилизм Семёна Лурье. Да у многих так шло, не считано и не пересказано.

Но сегодня, за вековым отстоянием, мало кто помнит окраску этого первого в России движения еврейской молодёжи. «На еврейской улице» тогда не было никакого серьёзного политического действия; а на русской — начиналось Народничество. Так — и «влиться в русское освободительное движение»!¹² И это влитие насколько же было облегчено, увлечено русской литературой и радикальной публицистикой.

А поворот к русскому сопровождался отворотом от еврейского. Среди этих первых еврейских: революционеров «у многих сложилось страстно враждебное и презрительное отношение к старому еврейству, как к какой-то паразитической аномалии»¹³. В 70-х годах «образовались ячейки еврейской радикальной молодёжи, которая во имя идеалов народничества стала также всё более отдаляться от своего народа... стали усиленно ассимилироваться и усваивать “русский национальный дух"»¹⁴. До середины 70-х годов евреи-социалисты не считали нужным вести агитацию среди соплеменников, имея о них такую мысль: что евреи, ввиду всей их неземледельческой истории, непригодны для усвоения социалистических идей. Своих крестьян — у евреев не было. «Никому из еврейских революционеров в 70-е годы в голову не могло прийти, что надо работать только для всей национальности». Ясно, что — на господствующем языке и только для русских крестьян. «Для нас... не существовали труженики-евреи. Мы смотрели на них глазами обрусителей: еврей должен вполне ассимилироваться с коренным населением», даже ремесленников считали потенциальными эксплуататорами: ведь у них подмастерья, ученики. Не придавали значения и русским рабочим и ремесленникам как самостоятельному классу — но лишь если делать из них социалистов, тогда через них легче будет работать среди крестьян¹⁵.

Отдавшиеся ассимиляции — по самому положению своему и склонялись более всего к радикализму: на новообретенной почве у них не оказывалось прежних прочных консервативных корней.

«Мы готовились идти в народ и, разумеется, в русский народ. Мы отрицали еврейскую, как и впрочем всякую религию, жаргон считали искусственным языком, а древнееврейский язык — мёртвым... Мы были искренними ассимиляторами и в русском просвещении видели спасение для евреев... Почему же мы стремились работать среди русского народа, а не еврейского? Это объясняется нашим отчуждением от тогдашней духовной культуры русского еврейства и отрицательным отношением к его ортодоксальным и буржуазным руководителям, из среды которых мы... сами вышли... Мы полагали, что освобождение русского народа от власти деспотизма и гнёта владеющих классов приведёт также к политическому и экономическому освобождению всех других народов России и в том числе еврейского. И надо сознаться, что русская литература... привила нам также, в известной степени, представление об еврействе не как о народе, а как о паразитном классе»¹⁶.

Тут было и чувство долга к великорусскому народу. Была и «тогдашн[яя] вер[а] народников-бунтарей в возможность в близком будущем народного восстания»¹⁷. В 70-е годы «еврейская интеллигентная молодёжь...» “пошла в народ", в расчёте и своими слабыми руками подтолкнуть крестьянскую революцию в России»¹⁸. Как пишет Аптекман, Натансон, «подобно лермонтовскому Мцыри, "знал одной лишь думы власть, одну [ — но] пламенную страсть": этой думой было счастье народа, этой страстью была борьба за его освобождение»¹⁹. А сам Аптекман, по описанию Дейча — «крайне физически истощённый, маленького роста, с бледным цветом лица», «с резко выраженными национальными чертами лица», — став фельдшером в селе, проповедовал крестьянам социализм через Евангелие²⁰.

Этот поворот к опоре на христианство или к использованию его произошёл у первых евреев-народников не без влияния предшествующего кружка долгушинцев, которые прямо писали на перекладинах распятия — «Во имя Христа. Свобода, равенство, братство», и почти у всех у них было в ходу Евангелие. Аптекман пишет о себе: «Я потому и принял христианство — по глубокому моему сердечному движению, по любви моей к Христу»²¹. (He спутаем с мотивами Тана-Богораза, который в 80-е годы принял христианство, «чтобы избавиться от стеснений, которыми связывало его еврейское происхождение»²². Или с прямым притворством, как у Дейча, который на агитацию к молоканам пошёл в качестве «истинно-православного».) Но, добавляет Аптекман, «чтобы отдаться народу, совсем не требуется покаяния»; по отношению к русскому народу «покаянного чувства во мне и следа не было. Да и откуда оно могло родиться во мне? Скорее мне, как одному из представителей угнетаемой народности, следовало бы предъявить вексель к уплате, чем самому по какому-то фантастическому займу платить! Не видал я также этого покаянного чувства и у моих товарищей дворян, шедших со мною по одному пути»²³.

Заметим, кстати, что мысль о сближении желаемого социализма с историческим христианством бродила тогда у многих русских революционеров — и как высокое самооправдательное сознание, и как удобный практический приём. В. В. Флеровский писал: «У меня постоянно было в уме сравнение между готовящейся к действию молодёжью и первыми христианами». И сразу следующий шаг: «Непрерывно думая об этом, я пришёл к убеждению, что успех можно обеспечить только одним путём — созданием новой религии... Надо научить народ посвящать свои силы только самому себе... Я стремился создать религию братства», — и молодые последователи Флеровского искали «сделать в этом направлении опыт в народе: как такая религия, без бога и святых, приемлется народом». А последователь его долгушинец Гамов писал ещё прямей: «Нужно выдумать такую религию, которая была бы против царя и правительства... Надо составить катехизис и молитвы в этом духе»²⁴.

Есть ещё альтернативное объяснение еврейского революционерства в России. Его разбирает и отклоняет А. Серебренников: «Существует такая точка зрения, что, если бы в ходе реформ 1861-63 годов была разрушена черта оседлости, всё в нашей истории пошло бы по-другому... отмени Александр II черту оседлости — и не было бы Бунда или троцкизма!». Тут он указывает на текший с Запада поток интернационал-социалистичеких идей. «Если бы отмена черты оседлости для них была действительно существенна, вся их борьба только на это и была бы направлена. А они не этим занимались — они мечтали свергнуть царизм!»²⁵.

И вот с этою страстью они один за другим, не докончив учения, покидали, даже с 4-го курса, ту Военно-Медицинскую Академию или другие учебные заведения — и шли «в народ». Сам диплом уже считался одиозным: это есть средство эксплуатации народа. Отказывались от будущей карьеры, кто — и рвал с родными. Считалось: «Каждый пропущенный день является, конечно, неисчислимой и преступной потерей для скорейшего осуществления блага и счастья обездоленных: масс»²⁶.

А чтобы «идти в народ» — предстояло «опроститься», — и с моральной целью, для самого себя, и с практической: «чтобы пользоваться доверием народной массы — нужно было проникнуть в неё в виде рабочего или мужика»²⁷. Но, вспоминает Дейч: как идти в народ, чтобы тебя слушали и верили бы в тебя? ведь евреи «выдава[ли] себя сразу, как говором, так наружностью и манерами». А ещё же надо, для подхода, сыпать народными прибаутками! А ещё же надо показать себя умелыми в сельских работах, для городских евреев непривычно и тяжело. Хотинский для этого сперва работал на хуторе у своего брата, приучался к труду хлебопашца, братья Левентали обучались сапожному и столярному мастерству, Бети Каменская поступила работницей на тряпичную фабрику на тяжёлый труд. Многие шли фельдшерами. (Дейч пишет, однако, что еврейским революционерам куда больше удавалась внутрикружковая работа, конспирация, связь, типографии, перевозка через границу.)²⁸

Начиналось «хождение в народ» с кратких посещений, житья по несколько месяцев, «летучий» поток. Сперва рассчитывали именно и только на агитацию. Рисовалось так: стоит только раскрыть крестьянам глаза на современный строй и эксплуатацию, и что надо землю и орудия труда брать в общественную собственность, — крестьяне сразу в том убедятся.

Но — пропало всё «хождение» народников впустую. И не только потому, что какой-нибудь внезапный для них выстрел в царя (Соловьёв, 1879) заставлял всех бежать из деревень, ибо «будут брать», скрываться прочь в города. Но и, главное: потому, что крестьяне оказывались совершенно равнодушны к пропаганде народников и даже готовы были выдавать их начальству. А уж увлечь крестьян на восстание — куда там!.. Тогда народники, и русские (не намного более успешные), и еврейские, утеряли «веру в... естественную революционность и социалистические инстинкты» крестьянства и даже «превратились в [крайних] пессимистов»²⁹.

А подпольные работы велись успешнее. Трое минчан — Иосиф Гецов, Саул Левков и Саул Гринфест — успешно устроили в Минске подпольную типографию для всероссийского обслуживания, она держалась до 1881 — и они печатали золотыми буквами листовку о «казни» Александра II, газету «Чёрный передел», затем ещё листовки Народной Воли. Дейч записывает их в «мирные пропагандисты». Очевидно, под «мирным» понималось всё, — кроме прямого бомбометания, в том числе: активная связь с контрабандистами, постоянный нелегальный перевоз и переход через границу у того же кружка в виленском раввинском училище. Или призыв Лазаря Гольденберга к крестьянам не вносить податей.

Некоторым из евреев-революционеров доставалось — даже по нашим поздним, нынешним меркам — и серьёзное заключение. Другим выпадали частные послабления (как Семёну Лурье благоразумный отец устроил взятками мягкий режим в тюрьме). А ещё же бывали послабления от общественного настроения того времени. Сообщает нам, например, Аптекман уже о 1881 годе (после убийства Александра II): им «жилось в Красноярской тюрьме сравнительно свободно», «необузданн[ый] звер[ь]» начальник тюрьмы «сделался ручным и предоставил нам всякие льготы в свиданиях и сношениях с ссыльными и знакомыми». А потом «нас встречали на этапах не как арестантов, а как знатных пленников»; как-то в дневном переходе промокли — явился в камеру «этапный начальник в сопровождении солдат с подносами, а на подносах чай, печения, варенье — всем по порциям, да ещё в придачу по рюмке водки. Чем не идиллия? Мы были тронуты»³⁰.

Просматривая биографии этих первых народников, нельзя не заметить, что многие из них были весьма экзальтированы, не слишком уравновешены. Лев Дейч свидетельствует: Лев Златопольский, террорист, «был не вполне психически уравновешенным человеком». — У того же Аптекмана, вслед аресту 1879, в одиночке «нервы... в сильной степени расшатались, — он не далёк был от помешательства». — Бети Каменская «уже на второй месяц одиночного заключения... лишилась рассудка», поместили в больницу, потом отец-купец взял её на поруки. Узнав же по обвинительному акту, что её не привлекают к суду, — хотела заявить прокурору, что — здорова, и идти под суд; но вскоре же приняла яд, умерла³¹. —У Моисея Рабиновича в одиночке «нервы... расшатались... появились галлюцинации». Решил: притвориться раскаявшимся, назвать, кого следствие вероятно и само знает, — лишь бы выпустили из тюрьмы. Написал заявление: не только изложит всё известное ему, но будет и на воле собирать сведения и сообщать. А из него — выжали, что знал, и не освободили, сослали в Иркутскую губернию; там он сошёл с ума и умер «в возрасте 20-ти с чем-то лет». И примеры можно ещё приводить. Лейзер Цукерман достиг Нью-Йорка и вскоре застрелился там. — Нахман Левенталь, уже эмигрировав в Берлин, испытывал «крайне нервное состояние», а тут ещё наложилась несчастная любовь, — он «выпил серной кислоты и бросился в реку», это — лет девятнадцати³². Эти молодые люди рванулись на размах не по своим силам и нервам.

И даже Григорий Гольденберг, бестрепетно убивший харьковского губернатора и как высшей чести просивший у товарищей лично убить царю (но ими, из опасения народного гнева, отстранён как еврей; очевидно, из этого же соображения народовольцы назначали на главные покушения — большей частью русских), арестованный в 1879 с грузом динамита, — смертно затосковал в одиночной камере Трубецкого бастиона, сломился, давал показания, провальные для народовольцев, и подавал письменные и устные прошения, чтобы его соединили в камере с Ароном Зунделевичем. (Зунделевич снисходительней других народовольцев отнёсся к его греху.) А получив окончательный отказ — кончил с собой³³.

А зацепляло кого и со стороны, как Моисей Эдельштейн, не идейный, а контрабандист, возивший «литературу» лишь за деньги, — очень потом страдал в одиночке, молился Иегове за себя и за семью. На суде покаялся: «Никогда даже не мог себе вообразить, чтобы могли быть такие ужасные книги». — Или С. Аронзон, который после «процесса 193-х» тут же исчез из революционного движения³⁴.

Отметно и другое: как легко многие из тех народников расставались с Россией, которую незадолго перед тем намеревались спасать. Хотя: эмигрировать — в 70-е годы считалось среди революционеров дезертирством: даже если тебя ищет полиция — находись на нелегальном положении, но не уезжай³⁵. —Тан-Богораз уехал на 20 лет в Нью-Йорк. — Лазарь Гольденберг-Гетройтман уже «в 1885 переехал в Нью-Йорк, где читал лекции по истории революционного движения в России». По амнистии «в 1906 приезжал в Россию, но вскоре вернулся в Великобританию», уже и до смерти³⁶. — В Лондоне же один из братьев Вайнеров стал владельцем большой мебельной мастерской, так и остался там. — М. Аронзон и М. Ромм стали практикующими врачами в Нью-Йорке. — И. Гецов после нескольких лет в Швейцарии уехал навсегда в Америку. — Лейзер Левенталь, попав в Швейцарию, кончил: в Женеве медицинский факультет, потом был ассистентом крупного физиолога, затем получил кафедру гистологии: в Лозанне, от социалистического движения отстранился нацело. — Так же и Семён Лурье кончил медицинский факультет в Италии (но вскоре затем умер). — Любовь Аксельрод («Ортодокс»), надолго застряв в эмиграции, получила звание доктора философии в Бернском университете (а потом внедряла диамат в советских вузах). — На медицинский факультет в Берне поступил и А. Хотинский (но через год умер от скоротечной чахотки). — Григорий Гуревич преуспел в Дании, и в Россию вернулся датским консулом в Киев, где и пробыл до самого 1918³⁷.

Это одновременно показывает и как немало талантливых людей было среди тех революционеров. Такие, с деятельным умом, попав и в сибирскую ссылку надолго, не закисали и не сходили с ума от революционного бездействия, но открывали глаза на те народности, которые жили там вокруг них, изучали их язык, быт, писали о них: этнографические сочинения: Лев Штернберг — о гиляках, Тан-Богораз — о чукчах, Владимир Иохельсон — о юкагирах, Наум Гегасер — о физическом типе якутов³⁸, кое-что сделал и Моисей Кроль в исследовании о бурятах.

Некоторые еврейские революционеры — охотно переключались в социалистическое движение на Западе. Например В. Иохельсон и А. Зунделевич при выборах в германский рейхстаг ринулись в предвыборную агитацию за социал-демократов, Зунделевич был даже арестован за непозволительные приёмы. — Анна Розенштейн во Франции получила тюремный срок за уличную демонстрацию с нарушением правил; Тургенев отхлопотал, её только выслали в Италию, но она и там получила два тюремных срока за анархическую агитацию. (Позже вышла замуж за Ф. Турати, обратила его в социалиста и сама стала первой в Италии марксисткой.) — Абрам (Аврагам) Вальт-Лесин, из Минска, в дальнейшем 17 лет печатался в американском социалистическом «Форвертсе», заметно повлиял на формирование американского рабочего движения³⁹. (Эта дорожка ещё многим нашим социалистам предстояла.)

Среди эмигрировавших революционеров иногда свершалось и разочарование в революции. Так, Моисей Веллер, отстав от движения, через хлопоты Тургенева перед Лорис-Меликовым вернулся в Россию. (Но вскоре кончил самоубийством.) — Ещё причудливей был путь Исаака Павловского: в Париже на правах «известно[го] революционера» он был вхож к Тургеневу, через него познакомился с Эмилем Золя, Альфонсом Додэ, написал повесть о русских нигилистах (Тургенев пристроил её в «Вестник Европы»), потом стал парижским корреспондентом «Нового времени» (под псевдонимом И. Яковлев) и даже, пишет Дейч, проявил себя лихим «антисемитом», а затем подавал прошение на высочайшее имя, прощён и вернулся в Россию⁴⁰.

Однако большинство еврейских революционеров наряду с русскими составляли массовые ряды или куда-то канули. «За вычетом двух-трёх крупных деятелей... все остальные мои соплеменники являлись лишь людьми второго или даже третьего ранга», пишет Дейч⁴¹. Раннесоветский «Историко-Революционный Сборник»⁴² приводит множество имён беззвестных солдат революции. Там, на разных страницах, встречаем десятки, даже сотни имён еврейских. Кто теперь помнит их? А они все были в действии. Каждый внёс в общую раскачку государства свою лепту, большую или меньшую.

Да не весь ранний ряд еврейских революционеров сразу и пошёл в отряды революции общерусской, не всякий отрёкся от своего еврейства. — А. Либерман, знаток Талмуда и возрастом старше своих друзей-народников, ещё в 1875 предлагал вести специальную пропаганду социализма среди еврейской массы. Вместе с Г. Гуревичем в 1877 в Вене — издавал социалистический журнал на идише, по названию: «Эмес» («Правда»). Ещё раньше, в 70-х, А. Зунделевич «затеял издание на древне-еврейском языке», тоже: «Правда». (Л. Шапиро допускает, что она могла быть «дальним предком "Правды" Троцкого»⁴³. Долга же тянулась традиция названия.) — Некоторые, как Вальт-Лесин, настаивали на сочетании интернационализма с еврейским национализмом. «В его импровизированных лекциях и проповедях пророк Исайя и Карл Маркс были равноправными авторитетами»⁴⁴. — В Женеве была основана Еврейская Вольная типография⁴⁵, печатать листовки к еврейскому рабочему населению.

Создавались и особые еврейские кружки кое в каких городах. «Составленный в начале 1876 г. “Устав об организации социально-революционного союза между евреями в России” указывал на необходимость вести пропаганду на еврейском языке и даже образовать между евреями Западного края "ряд социально-революционных секций, федерированных как между собою, так и с подобными же секциями евреев за границею"». «Социалисты всего мира составляют одно братство», и «организация должна была называться "Еврейской секцией русской социально-революционной партии"»⁴⁶.

Гессен комментирует, что этого Союза «работа непосредственно среди еврейской массы не встретила достаточного сочувствия», — и потому эти евреи-социалисты в большинстве своём «отдали свои силы общему делу», то есть общероссийскому⁴⁷. И действительно, кружки их создавались не только в Вильне, , Гродно, Минске, Двинске, Одессе, но например и в Ельце, Саратове, Ростове-на-Дону.

В пространном документе об учреждении сего «Социально-революционного союза между евреями России» можно прочесть много удивительных мыслей ну например такую: «Ничто обычное не имеет права существовать, если оно не имеет рационального оправдания»(!)⁴⁸.

К концу 70-х годов российское революционное движение уже катилось к террору: бунтарский бакунизм тогда окончательно победил просветительный лавризм. С 1879 взгляд «Народной Воли»», что народническое пребывание среди крестьян бесполезно, — взял верх над чернопередельским отрицанием террора. Только террор!! И даже: террор систематический! (И не тревожила их безотзывность народа и скудность интеллигентских рядов.) — Террористические акты — и даже прямо на царя! — зачередили один за другим.

В оценке Л. Дейча, в начавшемся терроре народовольцев приняли участие евреи в числе не более 10-12 человек, начиная с Арона Гобста (казнён), Соломона Виттенберга (в 1878 готовил покушение на Александра II, казнён в 1879), Айзика Арончика (участник взрыва царского поезда, получил бессрочные каторжные работы) и уже названного Григория Гольденберга. — Как и Гольденберг, рано был арестован А. Зунделевич, выдающийся организатор террора, и не успел принять участие в убийстве царя. — Ещё активным личным террористом был Млодецкий. — А Роза Гроссман, Христина Гринберг и братья Лев и Савелий Златопольские — на ролях подсобных. (Впрочем, Савелий к 1 марта 1881 был член Исполнительного Комитета.) Геся Гельфман входила в основную группу первомартовцев⁴⁹.

Все за тем 80-е годы — период спада и растворения народничества. Сила правительства брала верх, за принадлежность к революционной организации стали и сроки давать по 8-10 лет, весомые. Но у революционного движения была инерция, участники-то продолжали жить. Тут можно назвать Софью Гинсбург: революционную деятельность она только начала в 1887. Пыталась восстановить разгромленную арестами «Народную волю»; уже после ульяновской группы готовила покушение на Александра III⁵⁰. Кто-то из народников был заброшен в ссылку, кто-то возвращался оттуда, а кого — только слали туда. И они — продолжали борьбу.

Одна такая известная и в мемуарах описанная вспышка — бунт в якутской тюрьме в 1889. Большой группе политических объявили этап в Верхоянск и дальний Средне-Колымск, которого они хотели избежать. Большинство группы составляли евреи. И притом всей группе сократили норму багажа: вместо, как принято было, для одного человека До 5 пудов книг, одежды и белья, 5 пудов хлебного, 2-х пудов мяса, ещё масло, сахар и чай (всё это, разумеется, на ездовых оленях или лошадях), — сократили объём багажа всего До 5 пудов. Ссыльные решили сопротивляться — а они уже полгода перед тем свободно ходили по Якутску и у местных Жителей успели приобрести оружие. «Всё равно погибать, так уж лучше так погибнуть, чтоб миру стало известно всё безобразие русского правительства, — так погибнуть, чтоб пробудить в живых дух борьбы». Когда за ними пришли, вызывая их в полицейское управление, они первые открыли стрельбу в начальство, наряд ответил огнём же. Вместе с Н. Зотовым, сделавшим первый выстрел в вице-губернатора, были приговорены: к смертной казни Л. Коган-Бернштейн и А. Гаусман. К бессрочным каторжным работам — сам мемуарист, известный О. Минор, известнейший М. Гоц, ещё «А. Гуревич и М. Оршов, М. Брамсон, М. Брагинский, М. Фундаминский, М. Уфланд, С. Ратин, О. Эстрович, Софья Гуревич, Вера Гоц, Полина Перли, А. Болотина, Н. Коган-Бернштейн». Еврейская Энциклопедия сообщает, что по суду за тот бунт прошло 26 евреев и 6 русских⁵¹.

В том же 1889 вернулся из ссылки Марк Натансон — и начал сплачивать взамен разбитых народнических организаций ещё новую, «Народное Право» («народоправцы»). Натансон уже был свидетелем нарождения принесенного из Европы марксизма, его борьбы с народничеством — и прилагал усилия не дать распасться революционному движению, не потерять и союза с либералами («лучшие либералы — тоже полусоциалисты»). Как и прежде, он пренебрегал оттенками убеждений, важно всем соединиться, чтобы свергнуть самодержавие, а в демократической России — там разберёмся. Но его организация в этот раз оказалась вялой, малодейственной и краткосрочной. Да упали и требования конспирации. Как ярко выразил Исаак Гурвич: «Благодаря отсутствию конспирации, масса народу попадает в лапы полиции, но теперь такое множество революционеров, что потери, по-видимому, считать не стоит, — лес рубят, щепки летят!»⁵².

Общий перелом еврейского сознания в России после 1881-82 конечно не мог в какой-то мере не отразиться и в сознании еврейских революционеров в России. Эти юноши сперва уходили от еврейства, а после многие возвращались, «уход из "еврейской улицы" и возвращение к народу», «с еврейским гетто связана наша историческая судьба, и от него идёт наша национальная сущность»⁵³. — До погромов 1881-82 «никому решительно из нас, революционеров... не приходило на ум предположение о необходимости» публично объясниться о роли евреев в революционном движении. Погромы же вызвали «среди... преобладающей части моих соплеменников взрыв негодования». И вот «не только вообще интеллигентные евреи, но и некоторые революционеры-евреи, раньше не чувствовавшие ни малейшей связи со своей национальностью... вдруг признали себя обязанными посвятить свои силы и способности несправедливо преследуемым их соплеменникам»⁵⁴. «Погромы пробудили прежде скрытые чувства и сделали молодёжь более чуткой к страданиям своего народа, а народ более восприимчивым к революционным идеям. Пусть это и послужит базисом для самодеятельности еврейской массы», «будем упорно преследовать задачу разрушения современного государственного строя»⁵⁵.

А ещё же внезапная поддержка еврейских погромов листками «Народной Воли»! Лев Дейч выражает своё смятение в письме к тоже озадаченному Аксельроду: «Еврейский вопрос теперь, действительно, на практике почти неразрешим для революционера. Ну что им, например, теперь делать в Балте, где бьют евреев? Заступиться за них, это значит... “вызвать ненависть против революционеров, которые не только убили царя, но и жидов поддерживают”... Среди народа вести примирительную агитацию очень, очень трудно теперь партии»⁵⁶.

И сомнение выразил даже боготворимый вождь П. Л. Лавров: «Признаю еврейский вопрос крайне сложным, а практически для партии, имеющей в виду сблизиться с народом и поднять его против правительства, и в высшей степени трудным... ввиду наличной народной страсти и необходимости иметь народ, где возможно, на своей стороне»⁵⁷. — и так стал рассуждать из русских революционеров не он один.

В 80-е годы снова появляется течение среди социалистов — перенести внимание и агитацию на собственно еврейские кружки, желательно рабочие, — но пролетариата как такового среди евреев было мало: ну столяры, а то переплётчики, сапожники. Удобней всего, однако, работать с типографами: они интеллигентней. Исаак Гурвич рассказывает, как с Моисеем Хургиным, Львом Рогаллером, Иосифом Резником, «мы в Минске ставили себе задачей создание ядра интеллигентных рабочих». Но, например, в Белостоке и Гродно «совсем не оказалось рабочих кружков», не набрали членов.

Создание таких кружков требовало известной конспирации: иногда сходок за городом, а если на квартирах и систематически — то сперва заниматься русским языком и естествознанием, и лишь в ходе этих занятий отбирать кандидатов для пропаганды социализма. Как объясняет Ю. Мартов, вот это предварительное обучение, оно-то и привлекало многих в революционные кружки: «Такими ловкими и смышлёными», способными выйти в самостоятельные хозяева, «являлись именно те, которые попадали в наши кружки и которые в этих кружках приобретали культурное развитие, а, в частности, приучались владеть русским языком — этим весьма существенным орудием в конкуренционной борьбе мелкой торговли и промышленности»; после этого, «наши "счастливчики", избавившиеся от положения наёмника», торжественно обещав не прибегать к наёмному труду, — в силу требований рынка прибегали к нему⁵⁸. Или, образовавшись в таких кружках, «рабочий забрасывал свою профессию и уходил в "экстерны"»⁵⁹.

Участию молодёжи в этих кружках встречалось неодобрение, даже противодействие и от местной еврейской буржуазии, быстрей и лучше полиции понимавшей, куда клонится дело⁶⁰.

Всё же что-то местами удавалось, использовали социалистические брошюры и листки из лондонской типографии, и сами, как умели, вырабатывали «по всем программным вопросам социал-демократические формулы». Так: целое десятилетие заняла медленная пропагандистская подготовка к созданию Бунда.

Но «гораздо больше, чем полицейские преследования, тормозила нашу работу начавшаяся эмиграция в Америку. Фактически мы подготовляли социалистических рабочих для Америки». И вот совсем не длинные воспоминания Исаака Гурвича о «первых еврейских рабочих кружках» насквозь пронизаны попутными замечаниями: агитатор студент Шварц «впоследствии эмигрировал в Америку, теперь живёт в Нью-Йорке». — От такого-то кружка в собрании на квартире Иосифа Резника «присутствовало двое рабочих, один плотник и один столяр, оба теперь в Америке». — Спустя две страницы узнаём, что и сам Резник после ссылки «переселился в Америку». — Приехавший, напротив, из Америки для агитации «молодой человек Гиршфельд... в настоящее время врач в Миннеаполисе» и выставлялся социалистическим кандидатом на должность губернатора. — «Один из наиболее деятельных членов первого кружка Абрамовича Яков Звирин... высидел год в Крестах и... переселился в Америку и в настоящее время живёт в Нью-Йорке». — «Шмулевич ("Кивель")... в 1889... вынужден был бежать из России, до 1896 жил в Швейцарии, где был активным членом социал-демократических организаций», потом «переселился в Америку... живёт в Чикаго». — Наконец и автор повествования: «в 1890 году я сам оставил Россию», хотя за несколько лет перед тем «мы... смотрели на дело иначе. Вести социалистическую пропаганду среди рабочих — обязанность всякого честного интеллигента; этим мы уплачиваем "исторический долг" народу. [А] раз на мне лежит обязанность заниматься пропагандой, то отсюда с очевидностью вытекает, что я имею право требовать, чтобы мне была предоставлена возможность выполнять эту обязанность». А приехав в Нью-Йорк в 1890, Гурвич там нашёл «русское рабочее общество саморазвития», сплошь из минских ремесленников, — и под «русский Новый год» устроили в Нью-Йорке «бал минских социалистов»⁶¹. В Нью-Йорке «местно[е] социалистической] движени[е]... в своём большинстве было чисто еврейским»⁶².

Как видим, уже тогда океаны не были серьёзным препятствием для единства и непрерывности еврейской революционной работы. И эта живая связь ещё как явно отдастся в России.

Но — и от общероссийской революционной традиции значительная часть еврейской молодёжи не ушла, не отклонилась и в 80-90-е годы. Её, как указывает Д. Шуб, — погромы, затем ограничительные законы Александра III, напротив, взъярили на борьбу.

И тогда возникла необходимость убедительно объяснить русскому простонародью, почему столь немалое число евреев участвует в революционном движении. Применительно к малограмотному уровню, для популярных брошюр, постепенно отрабатывались и аргументы и фразеология. Затем они действовали и до 1917, ещё и в самом 1917, и по брошюре такого рода мы можем восстановить их.

Тяжела судьба русского подданного, правительство держало его в кулаке, но «ещё горше доля... российского еврея-бедняка»: «власть куражилась над ним, выжимая из него все соки. Его жизнь — сплошное умирание с голоду», а «его братья по труду и по бедности, русские крестьяне и рабочие... пока темны, чуждаются его». — И один за другим — разъяснительные вопросы. «Враги ли для русского трудового народа еврейские капиталисты?» Враги — всякие капиталисты, и не всё ли равно трудящемуся, какой капиталист их грабит; не надо обращать гнева именно на еврейских. — «У еврея... земли нет — ему некуда податься». Не крестьянствуют евреи «потому, что русское правительство не позволяло им жить в деревне». Но в своих колониях они — «усердные хлебопашцы. Их поля прекрасно обработаны... руками евреев: со стороны не приходится нанимать никого. И колонисты не занимаются никаким сторонним делом... евреи очень любят суровый земледельческий труд». — «Вредит ли; еврейская беднота экономическим интересам русского трудового народа?» Торговлей евреи занимаются «не из любви… а по нужде: все пути им закрыты; надо же чем-нибудь жить»; «с радостью бросили бы свою торговлю, если б [их выпустили] из тесной клерки». А что среди торговцев есть плуты — так надо винить царское правительство. — «Еврейские рабочие начали борьбу за улучшение своего положения ещё в то время, когда почти во всей остальной России трудящийся народ был покорен». Еврейские рабочие «всех раньше потеряли терпение»; «и ещё десятки тысяч евреев входят в российские социалистические партии. Они разносили по всей стране ненависть к капиталистическому строю и к царскому правительству», они сослужили «хорошую службу русскому трудовому народу», и за это их ненавидят русские капиталисты. — Правительство «через полицию участвовало в подготовлении погромов; оно посылало на помощь громилам полицию и войско»; «к счастью... рабочие и крестьяне очень редко участвовали в погромах». — «Да, еврейская трудовая масса ненавидит безответственное царское правительство», «по воле правительства еврейским малюткам разбивали головы о стену... еврейских женщин — от старух до маленьких девочек — насиловали на улицах». Но «нагло лжёт тот, кто называет евреев врагами русского народа... Да и как могут они ненавидеть Россию? Разве у них теперь есть другая родина?»⁶³

Революционная традиция иногда выныривает поразительно. Когда-то в 1876 А. Бибергаль был осуждён за участие в демонстрации на Казанской площади. И вот его старшая дочь поступила в Петербург на высшие курсы — и в 1901, в точное 25-летие митинга на Казанской площади, арестована там же. (А в 1908, в эсеровской группе, получила каторгу за покушение на в. кн. Владимира Александровича.)

Да российские революционеры с годами всё больше нуждались в еврейском соучастии, всё больше понимали выгоду использовать евреев как зажигательную смесь в революции, использовать их двойной порыв: против стеснений национальных и стеснений экономических.

В 1883 в Женеве возникает как бы голова нарождающейся российской социал-демократии: Группа Освобождения Труда. Её основали — наряду с Плехановым и Верой Засулич — Л. Дейч и П. Аксельрод⁶⁴. (С 1885 вступил вместо умершего Игнатова — Ингерман.)

В поддержку им в России в массе разбредшихся и потерянных чернопередельцев (численно они намного превосходили народовольцев) группируется течение, следующее «Освобождению Труда», — «освобожденцы». Среди них видим немало еврейской молодёжи; из более известных можно отметить: Израиля Гельфанда (тот самый будущий могучий Парвус), Рафаила Соловейчика. В 1889, когда Соловейчик, объезжавший многие города России для налаженья революционной работы, был арестован, то по делу его шли, надо понять, тоже «освобожденцы», и среди них тоже еврейские имена⁶⁵. — К этому же социал-демократическому направлению принадлежал и Давид Гольдендах — впоследствии довольно знаменитый большевик «Рязанов» (как раз в 1889 бежавший из Одессы за границу от воинской повинности)⁶⁶.

Но и группа народовольцев, даже после разгрома их, «была тоже довольно многочисленна. В неё, например, входили: Дембо, Рудевич, Мандельштам, Борис Рейнштейн, Людвиг Нагель, Век, Софья Шенцис, Филиппео, Левентис, Шефтель, Варнеховский и другие»⁶⁷.

Стало быть, ещё сохранялись силы для революционного состязания и для теоретических споров между народовольцами, чернопередельцами и «освобожденцами». Используемый тут трёхтомник 20-х советских годов, «Историко-Революционный Сборник», — содержит в изнурительном потяготном словообилии эти споры, которые велись в представлении, что они важнее и выше всех вопросов мировой мысли и всемирной истории; в их подробностях — убийственный материал о духовном содержании российских революционеров 80-90-х годов, может быть ещё дождущийся своего исследователя.

Но с 30-х советских годов на смену горделивым, подробным и поимённым перечислениям всего и всех, причастных революции, в историко-политических публикациях возникло какое-то неестественное табу на упоминание роли и численности именно евреев в российском революционном движении, и ссылки на то с тех пор воспринимаются болезненно. Однако всякое сознательное умолчание в истории — и не морально, и опасно: оно только порождает впоследствии обратное преувеличение.

Как пишет Еврейская Энциклопедия, «учесть действительное значение еврейского элемента в общерусском освободительном движении, дать ему определённое статистическое выражение, не представляется возможным»⁶⁸, но некоторая картина рисуется из разных источников.

Гессен сообщает, что «среди 376 лиц, привлечённых за первое полугодие 1879 г. в качестве обвиняемых по государственным преступлениям, евреи составили всего 4%», а из судимых перед сенатом в течении 1880, «среди 1.054 лиц... евреи составляли 6 1/2%»⁶⁹. Похожие оценки можем найти и у других авторов.

Но из десятилетия к десятилетию в революционном движении появляется евреев всё больше, их роль — заметней и влиятельней. В первые годы советской власти, когда это чтилось в гордость, видный коммунист Лурье-Ларин сообщил нам: «В царских тюрьмах и ссылке евреи обычно составляли около четверти всех арестованных и сосланных»⁷⁰. — А марксистский историк М. Н. Покровский оценивал по данным различных съездов, что «евреи составля[ли] от 1/4 до 1/3 организаторского слоя всех революционных партий»⁷¹. (Современная Еврейская Энциклопедия выражает сомнение в этой оценке.)

В 1903 Витте во встрече с Герцлем указал, что, составляя менее 5% населения России, 6 миллионов из 136, евреи рекрутируют из себя 50% революционеров⁷².

Командующий Сибирским Военным Округом генерал Н. Н. Сухотин составил на 1 января 1905 года статистику политических поднадзорных во всей Сибири по национальностям. И оказалось: русских — 1.898 (42 %), евреев — 1.678 (37%), поляков 624 (14%), кавказцев 147, прибалтов 85, прочих 94. (Конечно, эти данные только по ссыльным, без тюрем и каторги, и только за 1904 год, но всё же дают возможность огляда.) Ещё интересна там другая строка: «в том числе скрывшихся». И здесь процентное соотношение меняется так: русских — 17%, евреев — 64%, остальных 19%⁷³.

Вот свидетельствовал В. Шульгин: в 1899 в Киеве получили известия о петербургских студенческих волнениях. «Длиннейшие коридоры университета были заполнены жужжащей студенческой толпой. Меня поразило преобладание евреев в этой толпе. Было их более или менее, чем русских, я не знаю, но несомненно они "преобладали", т. е. они руководили этим мятущимся месивом в тужурках». Дальше — стали выбрасывать из аудиторий профессоров и небастующих студентов. Затем эта «"чистая, святая молодёжь" подделала фотографические карточки, на которых было изображено избиение студентов казаками; эти карточки выдавались за моментальные снимки с "натуры"», а были — фотографиями с рисунков. «Не все евреи были левыми... отдельные студенты евреи были на нашей стороне» — зато потом они много потерпели, в обществе их травили. И: «роль евреев в революционировании университетов была поистине примечательна и совершенно не соответствовала их численности в стране»⁷⁴.

Милюков называл это: «легенды о революционности евреев... им [людям из правительства] нужна легенда, как примитивному человеку нужна рифмованная проза»⁷⁵. А Г. П. Федотов писал, напротив: «Еврейство... освобождённое духовно с 80-х годов... подобно русской интеллигенции Петровской эпохи, максимально беспочвенно, интернационально по сознанию и необычайно активно... сразу же занимает в русской революции руководящее место... На моральный облик русского революционера оно наложило резкий и тёмный отпечаток»⁷⁶. — С 80-х годов сливаются русская и еврейская интеллигенции не только в общем революционном деле, но и во всех духовных увлечениях, особенно в пламенной беспочвенности.

Рядовому современнику (Зинаида Алтайская, орловская корреспондентка писателя Фёдора Крюкова) в начале XX века эта еврейская молодёжь виделась так: «... их уменье и любовь к борьбе. А какие планы — широкие, неустрашимые! Есть у них нечто своё, выбеленное и дорогое. Как обидно, завидно!» — то есть что русская молодёжь не такова.

М. Агурский высказывает такое соображение: «что участие в революционном движении было своего рода [более] "приличной" ассимиляцией», нежели обычная ассимиляция, требовавшая крещения; и к тому же выглядело особенно благородно потому, что означало как бы и бунт против собственной еврейской буржуазии⁷⁷ — и против собственной религии, теперь поставляемой революционерами в ничто.

Однако эта «приличная» ассимиляция никак не была полной и даже подлинной: многие поспешливые молодые люди оторвались от своей почвы, но и не вросли в русскую, они остались вне наций и культур — тот самый материал, который так и нужен для интернационализма.

А так как еврейское равноправие оставалось одним из главных лозунгов всероссийского революционного движения, то в голове и в груди каждого такого еврейского юноши, пошедшего в российскую революцию, сохранялось, что он продолжает служить интересам еврейства: занимаясь революцией, он тем самым борется и за еврейское равноправие. Парвус выдвинул, всегда отстаивал, внушал молодым тезис (и взял его себе задачей на всю жизнь): освобождение евреев в России может осуществиться только свержением царской власти.

И такое понимание поддерживалось влиянием пожилой, состоятельной, устойчивой, вовсе не авантюрной части российского еврейства: её настроение было с конца XIX в. — постоянное раздражение против российского образа правления, — и в этом идеологическом поле воспитывалась молодёжь ещё и до своего отпочкования от еврейства. Отмечал и видный бундовец М. Рафес, что на рубеже XIX-XX века «еврейская буржуазия выявляла свои чаяния и надежды, которые она возлагала на развитие революционного движения... симпатии должны были занять место прежнего отрицательного к нему отношения»⁷⁸.

Г. Гершуни на суде объяснял: «Это — ваши преследования загнали нас в революцию». На самом деле объяснение уходит корнями и в еврейскую, и в русскую историю, и в их пересечение.

Послушаем Г. А. Ландау, видного еврейского публициста. Уже после 1917 он писал: «Много ли было таких еврейских буржуазных или мещанских семей, где бы родители, мещане и буржуи, не смотрели сочувственно, подчас с гордостью, и в крайнем случае безразлично на то, как их дети штамповались ходячим штампом одной из ходячих революционно-социалистических идеологий». Да они и сами «смутно тяготели к идеологии, восстававшей против притеснителей вообще, не разбирая, в чём заключается протест и в чём притеснение». И так «постепенно установилась в еврейском обществе гегемония социализма... — отрицание гражданского общества и современного государства, пренебрежение к буржуазной культуре и к наследию веков; от этого последнего евреям тем легче было отказаться, что от своего наследия они в значительной части уже раньше отрешились в процессе своей европеизации». Революционные идеи «в еврейской среде... были... дважды разрушительными» — то есть и по отношению к России, и по отношению к самим себе. А «по интенсивности еврейская среда прониклась ими относительно полнее русской»⁷⁹.

Киевский ювелир Маршак (украшавший и киевские церкви своими изделиями) свидетельствует, что «даже в буржуазии, большой, я заразился [революционерством]»⁸⁰. — Да это же видим мы и по тому душевно-динамичному заряду, который вырос в молодом Богрове в его юности в богатейшей семье. Отец, богач-либерал, — давал полную свободу сыну-террористу. — И террористы братья Гоцы вышли из родов двух московских еврейских крезов Гоца и Высоцкого, чайного фабриканта, несметного миллионера, и деды не только не удерживали внуков, но жертвовали эсеровской партии сотни тысяч рублей.

«Ряды социалистов были переполнены евреями», — продолжает Ландау⁸¹. — А. И. Гучков в одной из своих думских речей (1909) привёл свидетельство молодой эсерки; между другими причинами своего разочарования «она указывала, что всё революционное движение захвачено еврейством и что в торжестве революции еврейство видит своё собственное торжество»⁸².

Революционные увлечения захватили еврейство по всей вертикали, указывает И. О. Левин: «Власти революционной стихии поддались не только низшие в социальном отношении слои еврейского населения в России», но это движение «не могло не охватить и значительных кадров полуинтеллигенции и интеллигенции в еврейском народе» (каковая полуинтеллигенция, пишет он, к 20-м годам «принадлежит несомненно к наиболее активным агентам советского режима»). «Ещё больше было их среди тех "экстернов" всех рангов», «от зубоврачебных до университетских, добывавших себе... право жительства вне черты оседлости. Эти элементы еврейского народа, утратившие культурное содержание старого еврейства, в то же время оставались чуждыми не только русской культуре, но и вообще какой бы то ни было культуре. Эта духовная пустота, скрывавшаяся под лишь поверхностно усвоенной европейской культурой, делала евреев, уже в силу своего преимущественного занятия торговлей и промышленностью склонных к материализму, крайне восприимчивыми к материалистическим политическим учениям... Столь свойственное евреям рационалистическое мышление... располагает их к усвоению доктрин вроде революционного марксизма»⁸³.

Соавтор того же сборника B. C. Мандель отмечает: «Русский марксизм в чистом его виде, списанный с немецкого, никогда не был русско-национальным движением, и революционно настроенной части русского еврейства, для которой восприять социалистическое учение по немецким книжкам не составило никакого труда, естественно было принять значительное участие при пересадке этого иностранного фрукта на русскую почву»⁸⁴. — Ф. А. Степун выразился так: еврейская молодёжь смело спорила, цитируя Маркса, в каких формах русскому мужику надо владеть землёю. Марксистское движение в России и началось с еврейской молодёжи в черте оседлости.

Развивая мысль, В. С. Мандель припоминает «"Протоколы сионских мудрецов"... эт[у] нелеп[ую] и злостн[ую] фальсификац[ию]». Так вот «эти евреи усматривают в бреднях протоколов злой умысел антисемитов искоренить еврейство», но ведь они «сами в большей или меньшей степени не прочь устроить мир на новых началах и верят, что революция есть шаг по пути осуществления царства Божия на земле и они, уже не в осуждение еврейского народа, а в похвалу, приписывают ему роль вождя народных движений за свободу, равенство и социальную справедливость, вождя, для достижения этой высокой цели, конечно, не останавливающегося перед разрушением существующего государственного и социального строя». И приводит пример крайнего выражения в книге Фрица Кана «Евреи как раса и народ культуры»: «Моисей за 1250 лет до Христа первый в истории провозгласил права человека... Христос заплатил смертью за проповедь коммунистических манифестов в капиталистическом государстве»; а «в 1848 году вторично взошла вифлеемская звезда — и опять она взошла над крышами Иудеи: Маркс»⁸⁵.

И так, «из этого общего лона благоволения к революции... выделяются отдельные течения еврейской общественности, безнадёжно-фантастические, ребячески притязательные и именно потому неудержимо тяготеющие к смуте, не к русской даже только смуте, а к смуте века вообще»⁸⁶.

Но с какой вальяжной солидностью и обещательностью входит в сознание интеллигентской России — марксизм! Наконец-то революция приобрела и научное основание и полную неизбежность выводов и предсказаний!

Среди молодых марксистов — и Юлий Цедербаум, виднейший будущий лидер меньшевизма Мартов; вот он вместе со своим ближайшим другом Лениным создаёт сперва «Союз борьбы за освобождение рабочего класса» (всероссийского), только, не имея ленинской протекции получить для ссылки благодатный Минусинский край, отбывает 3 года в Туруханском. Затем, в паре с тем же Лениным, замышляет «Искру» и готовит для неё сеть распространителей.

Но ещё прежде, чем сотрудиться с Лениным над созданием всероссийской социал-демократической партии, тот же Мартов, поселенный в Вильне, около 1895 года составил идеологические и организационные основы «Всеобщего Еврейского Рабочего Союза в Литве, Польше и России». Идея Мартова была: отныне — не пропаганда в кружках, а агитация в еврейской массе; а чтобы приспособить социалистическую агитацию к массе — «надо сделать её более еврейской», и в том числе, значит, перевести на идиш. В своём программном докладе Мартов обосновывал новый Союз так: «мы всего ожидали от движения русского рабочего класса и на самих себя смотрели только как на придаток к общерусскому рабочему движению... мы позабыли удержать связь с еврейской массой, не знающей русского языка». Но между тем «мы незаметно для себя подняли еврейское движение на такую высоту, какой русское движение ещё не достигло». Теперь пришло время освободить самосознание еврейского рабочего движения «из-под умственного гнёта, которому его подвергает буржуазия» еврейская, являющаяся «самой жалкой и низкой буржуазией в мире», «создать специально еврейскую рабочую организацию, которая явилась бы руководительницей и воспитательницей еврейского пролетариата». «Национальный характер нашего движения» Мартов рассматривал как победу над буржуазией, а при этом «мы вполне застрахованы от... национализма»⁸⁷. Уже в следующем 1896 году Плеханов на конгрессе Социалистического Интернационала назвал еврейское с-д движение «авангардом рабочей армии в России»⁸⁸. Оно и стало — Бунд (Вильна, 1897), на полгода раньше создания РСДРП. И дальше: I съезд РСДРП, уже по эстафете, состоялся в Минске (где и была резиденция ЦК Бунда) в 1898. Еврейская энциклопедия сообщает, что «из восьми делегатов... пятеро были евреями: представители киевской "Рабочей газеты" Б. Эйдельман, Н. Вигдорчик... [и] Бунда — А. Кремер, А. Мутник, Ш. Кац. [Ещё были Радченко, Петрусевич и Банковский.] В образованный на съезде центральный комитет партии в составе трёх человек вошли А. Кремер и Б. Эйдельман»⁸⁹. Так: РСДРП родилась — в ближайшем родстве с Бундом. (И: ещё до «Искры» редактирование газеты Бунда предлагали взять на себя — Ленину⁹⁰.)

Не случайно Бунд создался именно в Вильне. Вильна была — «Литовский Иерусалим», Вильна всегда имела значительную еврейскую интеллигенцию, через Вильну же текли с Запада и все транспорты нелегальной литературы в Петербург и в Москву⁹¹.

Но вот Бунд, вопреки своей интернациональной идеологии, «стал национализирующим фактором еврейской жизни», хотя «руководители его чурались национализма, как проказы». (И как русские с-д успешно чурались до конца.) Но хотя Бунд стал получать крупную денежную помощь от состоятельных еврейских кругов из-за границы, он проводил принцип, что больше нет единого еврейского народа, отвергал идею «мировой еврейской нации»⁹², — а существуют-де и в еврействе два враждующих класса. (Бунд опасался, как бы национальные еврейские настроения «не затемнили классового сознания пролетариата».)

Однако собственно еврейского пролетариата в наличии было мало: евреи — крайне редко шли в фабричные рабочие. Это объясняет Ф. Кон: «Евреи считали позорным для себя не быть самостоятельными хозяевами», хоть самым скудным — да ремесленником, хоть подмастерьем: есть надежда открыть свою мастерскую. «Между тем переход на фабрику лишал его [еврея] всех иллюзий относительно того, что он когда-либо будет самостоятельным хозяином: поэтому переход на фабрику считался унижением, считался позором»⁹³. (Правда, тут была и та помеха, что фабрикантам невыгодно было набирать рабочих с отдыхом в субботу, а не в воскресенье.) Тогда Бунд объявил «еврейским пролетариатом» — и ремесленников, и мелких торговцев, и купеческих приказчиков (ведь по Марксу «пролетарий» — всякий, кто работает по найму), и даже торговых посредников. И вот теперь их всех можно и надо было революционизировать и бросить против самодержавия. И даже объявил Бунд, что евреи — «лучшие пролетарии в мире»⁹⁴. (Впрочем, Бунд не снимал с себя задачи и «усилить работу среди христианских рабочих».)

Далёкий от социалистических симпатий Г. Б. Слиозберг пишет по этому поводу: огромная пропаганда со стороны Бунда и отдельные выступления его «приносили вред и, в особенности, непосредственный вред еврейской торговле и начинавшей развиваться промышленности». Бунд натравливал 14-15 летних ремесленных подмастерий на обучавших их мастеров; бундовцы выбивали стёкла «в еврейских домах более или менее зажиточных». Вот «в день Иом-Кипура бундистская молодёжь толпою ворвалась в большую синагогу [в Вильне], стала мешать продолжению молитвы и устроила невероятный дебош, распивая пиво...»⁹⁵.

Но несмотря на весь свой классовый накал, Бунд всё более попадал и в струю всемирную, свойственную и буржуазному либерализму: «Всё более распространявшаяся в культурном мире мысль, что национальная идея играет выдающуюся роль в пробуждении человеческого самосознания, принудила и теоретиков пролетарских кругов к более широкой постановке национального вопроса», и в Бунде «ассимиляционные тенденции стали постепенно вытесняться национальными»⁹⁶. — Это подтверждает и Жаботинский: «Бунд... по мере своего роста, заменяет космополитическую идеологию национальной»⁹⁷. — Абрам Амстердам, «один из первых видных деятелей Бунда», рано умерший, «пытался согласовать марксистское учение с идеями национализма»⁹⁸. — В 1901 на очередном съезде Бунда один из будущих лидеров Семнадцатого года Марк Либер (М. И. Гольдман), тогда 20-летний юноша, говорил: «Мы были до сих пор в большой мере космополитами. Мы должны стать национальными. Не надо бояться этого слова. Национальное не значит националистическое». (Усвоить бы это нам хоть через 90 лет.) И хотя резолюция того бундовского съезда высказалась против «раздувания национального чувства, ведущего к шовинизму», но одновременно и за национальную автономию евреев, «независимо от обитаемой [ими] территории»⁹⁹.

Этот лозунг национальной автономии Бунд ещё несколько лет потом развивал в общественной агитации, и на банкетной кампании 1904, хотя вряд ли кто точно себе представлял, что значит автономия без территории. Например, стояло там право любого еврея пользоваться только еврейским языком в сношениях: с местным самоуправлением и с государственными учреждениями, — как это можно осуществить? (Тогда ведь и для члена любой другой национальности — тоже?)

Стоит отметить, что, несмотря на свою социалистическую окраску, Бунд «в социал-демократической программе» высказывался «против требования восстановления Польши... и против учредительных собраний для окраинных областей России»¹⁰⁰. — Национализм — только для себя одних?

Итак, Бунд принимал в свой состав лишь евреев. А ступив на эту дорогу, хотя был резко антиклерикален — для последовательности уже не принимал и евреев, изменивших религию. Параллельные российские социал-демократические организации Бунд стал называть «христианскими», да ведь как и придумать иначе? И этим, понятно, сильнейше оскорблял Ленина¹⁰¹: его-то записать в «христиане»?!..

Так Бунд стал массивной попыткой отстаивать еврейские интересы особо от общероссийских: — И тот же Слиозберг признаёт: «Работа Бунда имела последствием поднятие собственного достоинства и сознания своих прав в еврейском трудовом населении»¹⁰².

Взаимоотношения Бунда с РСДРП дальше не складывались легко. Впрочем — и с польской социалистической партией, ППС, которая от самого зарождения Бунда отнеслась к нему «крайне несочувственно» и заявила, что «изолированность Бунда ставит его в положение неприятеля по отношению к нам»¹⁰³. При своём растущем националистическом сознании Бунд и не мог не столкнуться с другими ветвями российской социал-демократии.

Ленин описывает свой и Мартова спор с Плехановым в сентябре 1900 в Женеве: «Г. В. проявляет феноменальную нетерпимость, объявляя его [Бунд] прямо не-социал-демократической организацией, а просто эксплуататорской, эксплуатирующей русских, говоря, что наша цель — вышибить этот Бунд из партии, что евреи — сплошь шовинисты и националисты, что русская партия должна быть русской, а не давать себя "в пленение" "колену Гадову"... Г. В. остался всецело при своём, говоря, что у нас просто недостаёт знаний еврейства, жизненного опыта в ведении дел с евреями»¹⁰⁴. (И каково было всё это выслушивать — Мартову, первому зачинателю Бунда?!)

В 1898 Бунд, хотя и старший по стажу, согласился вступить в РСДРП, но не отдельными членами, или группами, а как целое, и войти на правах полной автономии в еврейских делах, то есть состоять и участвовать в общероссийской партии, а чтоб общероссийская не вмешивалась в еврейские дела. Так и сладились. Однако в начале 1902 Бунд нашёл, что автономии, легко полученной от I съезда РСДРП, ему мало, он хочет состоять в РСДРП на правах федерации, с самостоятельностью также и в программных вопросах, — и выпустил о том брошюру против «Искры»¹⁰⁵. Из главных: аргументов был, по словам Ленина, тот, что еврейский пролетариат — часть «еврейского народа, занимающего особенное положение среди других народов»¹⁰⁶.

Тут — взбеленился Ленин, и пришлось ему самому схватиться с Бундом. Теперь он не только призывал «не ослаблять силы своего натиска [т. е. на самодержавие] дроблением на многочисленные самостоятельные политические партии»¹⁰⁷, но и со страстью кинулся доказывать (правда, вслед за Каутским), что евреи — вообще не нация: у них нет ни общего языка, ни общей территории. (Плоское материалистическое суждение. Евреи — из самых реальных и слитных, слитных в духе, наций на Земле. В своём поверхностном пошлом интернационализме Ленин не понимал глубины и исторической укоренённости еврейского вопроса.) «Идея об особом еврейском народе реакционна по своему политическому значению»¹⁰⁸, узаконяя еврейскую обособленность. (Уж тем более «реакционны» были для него сионисты.) Выход для евреев Ленин видел только в их полной ассимиляции, — то есть вообще перестать быть евреями.

Летом 1903 на II съезде РСДРП, в Брюсселе, из 43 делегатов — от Бунда было только 5 (хотя вообще «принимало участие много евреев»). И Мартов, «поддержанный 12 евреями (среди них Троцкий, Дейч, Мартынов, Лядов и др.), выступил со стороны партии против федеративного принципа» для Бунда, — и бундовцы ушли со съезда (это и дало возможность победить ленинскому «параграфу 1-му устава»), вышли из РСДРП¹⁰⁹. (После раскола РСДРП на большевиков и меньшевиков «лидерами меньшевиков были П. Аксельрод, А. Дейч, Л. Мартов, М. Либер, Л. Троцкий»¹¹⁰, а также Ф. Дан, Р. Абрамович, — Плеханов же держался особняком.)

От своего возникновения Бунд быстро стал мощной и деятельной организацией «на еврейской улице», как тогда выражались.»До кануна событий 1905 г. Бунд был самой сильной социал-демократической организацией в России в смысле налаженности своего аппарата, дисциплинированности, спаянности, гибкости и умелой конспирации».»Нигде нет такой дисциплины, как в Бунде».»Крепостью» Бунда был Северо-Западный край¹¹¹.

Правда, выступила соревновательная и губительная опасность Бунду от возникшей в 1901 «Независимой еврейской рабочей партии». Создалась она — под влиянием и внушениями Зубатова, убеждавшего еврейских рабочих, как и всяких других, что им нужна не социал-демократическая идеология, им нужно бороться против буржуазии за свои экономические интересы, и правительство заинтересовано в их успехе, и они могут действовать легально, власти будут доброжелательным арбитром. — Во главе этого движения стала энергичная Мария Вильбушевич, дочь мельника. «Последователи Зубатова... имели в Минске среди [еврейских] рабочих большой успех», и они с большой страстью боролись против бундовцев, и экономическими стачками многого добились. —Успешно действовали «независимцы» ещё и в Одессе (Хуна Шаевич). — Но как во всём объёме государства напуганное правительство (и Плеве) сорвало замысел Зубатова, так и с «независимцами»: Шаевич в 1903 был арестован, на малый срок, — а тут принеслись вести о кишинёвском погроме, и у «независимцев» опустились руки¹¹².

Тем временем «Бунд получал помощь от заграничных групп» — сперва из Швейцарии, затем из Парижа, Лондона, из Америки, где «группы содействия... достигли довольно значительных размеров». Возникли «клубы, землячества и общества для оказания помощи деятельности Бунда в России. Помощь эта была, главным образом, денежная»¹¹³.

С 1901 Бунд отказался от «экономического террора» (нападения и избиения хозяев, фабричной администрации), ибо он «затемняет социал-демократическое сознание рабочих», уж будто стал и против участия в терроре политическом¹¹⁴. Однако в 1902 бундовец сапожник Гирш Леккерт стрелял в виленского губернатора и за то был повешен. Стрелял и несовершеннолетний бундовец Мендель Дейч, чей «выстрел означал уже апогей движения еврейских масс»¹¹⁵. — И Бунд заколебался, не перейти ли снова к террору. Летом 1902 его бердичевская конференция приняла резолюцию об «организованной мести». Но пошла в Бунде дискуссия — и через год съезд Бунда формально отменил то решение конференции¹¹⁶. — По словам Ленина, в 1903 Бунд испытал «террористически[е] увлечени[я], которые миновали»¹¹⁷.

Общий в воздухе дух к террору, уже не раз явленному в России, нарастающая привычка молодых людей иметь «в запасе» оружие, да при доступности оружия, особенно через контрабанду, — не могли у революционной молодёжи черты оседлости не родить мысли: создавать свои боевые отряды.

А между тем у Бунда возникали деятельные и опасные соперники. По историческому ли совпадению, или потому, что как раз назрела пора возрождаться и еврейскому национальному самосознанию, — в 1897, году создания Бунда, даже за месяц до Бунда, состоялся и первый Всемирный конгресс сионизма. И вот, в начале 900-х годов молодые евреи прокладывали «путь общественного служения... на перекрестке между "Искрой" и "Бнэй Мошэ" ["Сыновья Моисея"]... одни повернули направо, другие подались налево»¹¹⁸. — «в программах всех наших [еврейских] партийных группировок, возникших в 1904-1906 гг., национальный момент занимал подобающее место»¹¹⁹. Мы уже видели, что этого не избежал: и социалистический Бунд — и теперь оставалось ему тем резче осуждать: что сионизм воспламеняет национальное чувство и тем препятствует развитию классового самосознания.

Правда, «численность сионистских кружков молодёжи подавлялась числом молодых людей, примыкающих к социалистическим революционным партиям»¹²⁰. (Хотя бывали и обратные примеры: издатель венской социалистической еврейской «Правды» Г. Гуревич целиком перешёл на деятельность по переселению евреев в Палестину.) Образовавшийся разрыв между сионизмом и буддизмом динамически стал заполняться новой, новой и ещё новой партиями, — Поалей-Цион, Цеирей-Цион, «сионисты-социалисты», «серповцы» («сеймовцы»), — каждая из которых ещё по-новому сочетала в себе сионизм и социализм.

Между столь тесно расставленными партиями понятным образом возникла напряжённая борьба, и это не облегчало задачу Бунда. Не облегчалась она и усилившейся в те годы эмиграцией евреев из России: зачем же эмигрировать? в чём тут смысл? ведь еврейский пролетариат должен биться бок о бок с рабочим классом всех стран — за социализм, это автоматически решит еврейский вопрос повсюду!

Евреям нередко ставилось в упрёк, что на протяжении истории из них непропорционально многие были ростовщиками, банкирами, торговцами. Да, евреи были передовым отрядом, создавшим мир капитала (и преимущественно в его финансовых формах). Об этом ярко и убедительно писал выдающийся политэконом Вернер Зомбарт. В первые годы революции евреям это публично ставилось в заслугу — ведь то была неизбежная формация, на пути к социализму. И Крыленко в одной из судебных речей 1919 нашёл место сказать, что «еврейский народ ещё в Средние века выделил группу носителей нового влияния капитала... ускорявших... естественное разрушение» экономических форм Средневековья¹²¹. Да, несомненно: системы капиталистическая в экономике, в торговле и демократическая в политическом устройстве многим обязаны созидательному вкладу евреев, и они же для расцвета еврейской жизни — наиболее благоприятны.

Но, по непостижимой исторической загадке, евреи послужили совсем не только им.

Вот В. С. Мандель напоминает нам: если обратиться к Библии, то «оказывается, что самая монархия... выдумана никем иным, как евреями, от которых эту идею и унаследовал христианский мир. Монарх не избирается народом, он назначается самим Господом Богом... Отсюда ведёт своё происхождение принятый преемственно и христианскими народами обряд коронования и помазания царя»¹²². (Поправить можно, что фараоны были и того ранее, и тоже как выразители воли божественной.) — А бывший активный российский революционер А. Вальт-Лесин вспоминает: «Евреи революционному движению не придавали особенного значения. Они связывали все свои лучшие надежды с ходатайством в Петербурге, даже со взятками в министерствах, а не с победой революции»¹²³. Впрочем, у нетерпеливой еврейской молодёжи такие ходатаи во влиятельных сферах получили, — по традиции из Средних Веков, но презрительную для революционеров, — кличку «штадлан». Как раз Г. Б. Слиозберг, много десятилетий проработавший в системе Сената и министерства внутренних дел и терпеливо улаживавший сотни частных еврейских проблем, считал такой путь перспективно правильным для евреев и с обидой отзывается на это молодое нетерпение.

Да, евреям как будто ну никак не разумно было связываться с революционным движением, погубившим нормальную жизнь в России, а с нею ведь и жизнь российских евреев. Однако: и в разрушении монархии, и в разрушении буржуазного порядка, как и в утверждении его перед тем, евреи также послужили передовым отрядом. Такова — прирождённая мобильность еврейского характера, и его опережающая повышенная чуткость к общественным течениям, к проступу будущего.

Но в истории человечества не раз бывало, что из самых естественных порывов людей — потом вдруг да вырастали неестественные чудовища.

К главе 7

РОЖДЕНИЕ СИОНИЗМА

Примечания к главе 6:

1. Л. Дейч. Роль евреев в русском революционном движении, т. 1, 2-е изд., М.; Л.: ГИЗ, 1925, с. 18, 20-22.

2. Д. Шуб. Евреи в русской революции // Еврейский мир: Сб. II (далее — ЕМ-2). Нью-Йорк: Союз русских евреев в Нью-Йорке, 1944, с. 126-128; Ю. Гессен. История еврейского народа в России: В 2-х т., т. 2, Л., 1927, с. 213.

3. О. В. Аптекман. Две дорогие тени // Былое: Журнал, посвященный истории освободительного движения. М., 1921, № 16, с. 9.

4. Дейч, с. 97, 108, 164, 169-174, 196.

5. Дейч, с. 20, 130, 139.

6. Там же, с. 33, 86-88, 185.

7. Российская Еврейская Энциклопедия (далее — РЕЭ): 1994 — … [2-е продолж. изд., испр. и доп.], т. 1, М., 1994, с. 377.

8. РЕЭ, т. 2, с. 309.

9. Дейч, с. 77-79, 85, 89-94, 105-112, 140, 218; Вл. Иохельсон. Далекое прошлое // Былое, 1918, № 13, с. 54-55.

10. Дейч, с. 18, 149, 151, 154.

11. Там же, с. 17-18.

12. К. Лейтес. Памяти М. А. Кроля // ЕМ-2, с. 410.

13. Б. Фрумкин. Из истории революционного движения среди евреев в 1870-х годах // [Сб.] Соблазн Социализма: Революция в России и евреи / Сост. А. Серебренников. Париж; М.: YMCA -Press; Русский Путь, 1995, с. 49.

14. Еврейская Энциклопедия (далее — ЕЭ): В 16-ти т. СПб.: Общество для Научных Еврейских Изданий и Изд-во Брокгауз-Ефрон, 1906-1913, т. 3, с. 336.

15. Дейч, с. 56, 67-68.

16. Иохельсон // Былое, 1918, № 13, с. 56-57.

17. Там же, с. 61, 66.

18. Г. Я. Аронсон. В борьбе за гражданские и национальные права: Общественные течения в русском еврействе // (Сб.) Книга о русском еврействе: От 1860-х годов до Революции 1917г. (далее — КРЕ-1). Нью-Йорк: Союз Русских Евреев, 1960, с. 210.

19. Аптекман // Былое, 1921, № 16, с. 11-12.

20. Дейч, с. 183-185.

21. O. B. Аптекман. Флеровский-Берви и кружок Долгушина / / Былое, 1922, № 18, с. 63.

22. ЕЭ, т. 4, с. 714.

23. Аптекман // Былое, 1922, № 18, с. 63.

24. Там же*.

25. Общая газета, 1995, № 35, 31 авг. - 6 сент., с. 11.

26. Дейч, с. 106, 205-206.

27. Иохельсон // Былое*, 1918, № 13, с. 74.

28. Дейч, с. 34-37, 183.

29. Дейч, с. 194 и др.; Иохельсон // Былое, 1918, № 13, с. 69.

30. Аптекман // Былое, 1922, № 18, с. 73, 75.

31. Дейч, с. 38, 41, 94, 189.

32. Там же, с. 78-79, 156-157.

33. Григорий Гольденберг в Петропавловской крепости // Красный архив: Исторический журнал Центрархива РСФСР. М.: ГИЗ, 1922-1941, т. 10, 1925, с. 328-331.

34. Дейч*, с. 85-86.

35. Там же, с. 132.

36. РЕЭ, т. 1, с. 344.

37. Дейч, с. 61-62, 147-148, 157-162, 198-201, 203-216.

38. ЕЭ, т. 6, с. 284.

39. РЕЭ, т. 2, с. 166; т. 1, с. 205.

40. Дейч, с. 84-85; Иохельсон // Былое, 1918, № 13, с. 53-75; И. Гурвич. Первые еврейские рабочие кружки // Былое, 1907, № 6/18, с. 68.

41. Дейч, с. 231.

42. Историко-Революционный сборник (далее — ИРС) / Под ред. В. И. Невского: В 3-х т., М.; Л.: ГИЗ, 1924-1926, т. 1, 2.

43. Leonard Schapiro. The Role of the Jews In the Russian Revolutionary Movement // The Slavonic and East European Review, vol. 40, London: Athlone Press, 1961-62, p. 157.

44. ЕМ-2*, с. 392.

45. ЕЭ, т. 13, с. 644.

46. Ю. Гессен, т. 2, с. 213-214.

47. Там же, с. 214.

48. ИРС, т. 1 с. 45.

49. Дейч, с. 38-39; Процесс двадцати народовольцев в 1882 г. // Былое, 1906, № 1, с. 227-284.

50. РЕЭ, т. l, c. 314.

51. О. С. Минор. Якутская драма 22 марта 1889 года // Былое, 1906, № 9, с. 138-141, 144; ЕЭ, т. 5, с. 599.

52. Гурвич // Былое, 1907, № 6/18, с. 68.

53. Ю. Марк. Памяти И. М. Чериковера // ЕМ-2, с. 424-425.

54. Дейч, с. 3-4.

55. И. Ильяшевич (И. Рубенович). Что делать евреям в России? // Соблазн Социализма, с. 185-186.

56. Шуб // ЕМ-2*, с. 134.

57. Там же*, с. 133-134.

58. Ю. Мартов. Записки социал-демократа. Берлин: Изд-во Гржебина, 1922, с. 187-189.

59. Н. А. Бухбиндер. [Рабочие о пропагандистских кружках] // Соблазн Социализма, с. 230.

60. Гурвич // Былое, 1907, № 6/18, с. 65- 68, 74.

61. Там же, 66-68, 72-77.

62. Я. Крепляк. Послесловие к статье Лесина // ЕМ-2, с. 392.

63. Абрамова. Враги ли трудовому народу евреи. Тифлис: Издательская Комиссия Краевого Совета Кавказской армии, 1917, с. 3-31.

64. Дейч, с. 136.

65. ИРС, т. 2, с. 36, 38-40.

66. ИРС, т. 2, с. 198-199.

67. Там же, с. 36.

68. ЕЭ, т. 13, с. 645.

69. Ю. Гессен, т. 2. с. 212.

70. Ю. Ларин. Евреи и антисемитизм в СССР. М.; Л.: ГИЗ, 1929, с. 31.

71. Краткая Еврейская Энциклопедия (далее — КЕЭ): 1976 — ... [продолж. изд.], т. 7*, Иерусалим: Общество по исследованию еврейских общин, 1994, с. 398.

72. Г. Свет. Русские евреи в сионизме и в строительстве Палестины и Израиля // КРЕ-1, с. 258.

73. Из истории борьбы с революцией в 1905 г. // Красный Архив, 1929, т. 32, с. 229.

74. В. В. Шульгин. «Что нам в них не нравится...»: Об Антисемитизме в России. Париж, 1929, с. 53-54, 191.

75. Государственная Дума — Четвёртый созыв (далее — ГД-4): Стенографический отчёт. Сессия 5, Пд., 1917, заседание 18, 16 дек. 1916, с. 1174.

76. Г. П. Федотов. Лицо России: Сб. статей (1918-1931). Париж: YMCA-Press, 1967, с. 113-114.

77. М. Агурский. Совместим ли сионизм и социализм? // "22": Общественно-политический и литературный журнал еврейской интеллигенции из СССР в Израиле. Тель-Авив, 1984, № 36, с. 130.

78. М. Рафес. [Националистический "уклон" Бунда] // Соблазн Социализма, с. 276.

79. Г. А. Ландау. Революционные идеи в еврейской общественности // Россия и евреи: Сб. 1 (далее — РиЕ) / Отечественное объединение русских евреев заграницей. Париж: YMCA-Press, 1978 [переизд. Берлин: Основа, 1924], с. 106-109.

80. А. О. Маршак. Интервью радиостанции «Свобода» // Воспоминания о революции 1917 года. Инт. № 17, Мюнхен, 1965, с. 9.

81. Ландау // РиЕ, с. 109.

82. А. Гучков. Речь в Государственной Думе 16 дек. 1909 [по запросу о взрыве на Астраханской улице] // А. И. Гучков в Третьей Государственной Думе (1907-1912 гг.): Сборник речей. СПб., 1912, с. 143-144.

83. И. О. Левин. Евреи в революции // РиЕ, с. 130-132.

84. B. C. Мандель. Консервативные и разрушительные идеи в еврействе // РиЕ, с. 199.

85. Мандель // РиЕ, с. 172-173.

86. И. М. Викерман. Россия и русское еврейство // РиЕ, с. 34.

87. Ю. Мартов. Поворотный пункт в истории еврейского рабочего движения // Соблазн Социализма, с. 249, 259-264; ЕЭ, т. 5, с. 94.

88. [Г. В. Плеханов о социалистическом движении среди евреев] // Соблазн Социализма, с. 266.

89. КЕЭ, т. 7, с. 396.

90. В. И. Ленин. Сочинения: В 45-ти т., 4-е изд., Госполитиздат, 1941-1967 (далее — Ленин, 4-е изд.), т. 5, с., 463-464, 518.

91. Шуб // ЕМ-2, с. 137.

92. Аронсон. В борьбе за... // КРЕ-1, с. 222.

93. Революционное движение среди евреев // Сб. 1, М.: Всесоюзное Общество Политкаторжан и Ссыльно-поселенцев, 1930, с. 25.

94. С. Диманштейн. Революционное движение среди евреев // [Сб.] 1905: История революционного движенияв отдельных очерках (далее — «1905») / Под ред. М. Н. Покровского, т. 3, вып. 1, М.; Л.: ГИЗ, 1927, с. 127, 138, 156.

95. Г. Б. Слиозберг. Дела минувших дней: Записки русского еврея: В 3-х т. Париж, 1933-1934, т. 3, с. 136-137.

96. ЕЭ, т. 3, с. 337.

97. Вл. Жаботинский. Введение // Х. Н. Бялик. Песни и поэмы. СПб.: Изд. Зальцман, 1914, с. 36.

98. ЕЭ, т. 2, с. 354.

99. Аронсон. В борьбе за... // КРЕ-1*. с. 220-222.

100. ЕЭ, т. 5, с. 99.

101. Ленин, 4-е изд., т. 6, с. 298.

102. Слиозберг, т. 2, с. 258.

103. ЕЭ*, т. 5, с. 95.

104. Ленин, 4-е изд., т. 4, с. 311.

105. ЕЭ, т. 5, с. 96-97.

106. Ленин, 4-е изд., т. 7, с. 77.

107. Ленин, 4-е изд., т. 6, с. 300.

108. Там же, т. 7, с. 83-84.

109. ЕЭ, т. 5, с. 97; КЕЭ, т. 7, с. 397.

110. КЕЭ, т. 7, с. 397.

111. Диманштейн // «1905», т. 3, вып. 1, с. 127, 138, 156.

112. Н. А. Бухбиндер. Независимая еврейская рабочая партия // Красная летопись: Исторический журнал. Пг.: ГИЗ, 1922, №2-3, с. 208-241.

113. ЕЭ, т. 5, с. 101; КЕЭ, т. 1, с. 559-560.

114. ЕЭ, т. 5, с. 96.

115. Диманштейн // «1905», т. 3, вып. 1, с. 149-150.

116. ЕЭ*, т. 5, с. 97.

117. Ленин, 4-е изд., т. 6, с. 288.

118. И. Бен-Цви. Из истории рабочего сионизма в России // КРЕ -1, с. 274.

119 С. М. Гинзбург. О русско-еврейской интеллигенции // [Сб.] Еврейский мир: Ежегодник на 1939 г. Париж: Объединение русско-еврейской интеллигенции, с. 39.

120. Слиозберг, т. 3, с. 133.

121. Н. В. Крыленко. За пять лет. 1918-1922 г. Обвинительные речи по наиболее крупным процессам, заслушанным в Московском и Верховном Революционных Трибуналах. М.; Пд.: ГИЗ, 1923, с. 353.

122. Мандель // РиЕ, с. 177.

123. А. Лесин. Эпизоды из моей жизни // ЕМ-2, с. 388.