ПИШИТЕ! MD

=Главная=Изранет=ШОА=История=Ирушалаим=Новости=Проекты=Традиции=
=Книжная полка=Музей=Антисемитизм=Материалы=

ЕВРЕЙСКИЙ УНИВЕРСИТЕТ В МОСКВЕ
Вестник ЕУМ, № 3 (13), 1996

А. Зельцер (Иерусалим)

ПОГРОМ В БАЛТЕ

Балтский погром [1], происшедший в последние дни марта 1882г., занимает особое место в истории антиеврейских беспорядков 1881—1882 гг. Эта вспышка была достаточно симптоматичной по своей жестокости и разрушительности, безразличию и прямому участию местных властей. С другой стороны, Балтский погром стал важным по своим последствиям событием для евреев России, заметно усилив эмиграционные настроения и вызвав многочисленные отклики в прессе, побудившие верховные органы к принятию срочных мер по пресечению растущего насилия в стране.

Рост антиеврейских беспорядков в стране


Антиеврейские беспорядки 80-х гг., возникшие первоначально весной 1881 г. в ряде крупных городов Юга страны (Елисаветграде, Одессе и Киеве) и переместившиеся впоследствии в мелкие города, местечки и деревни, ознаменовали собой новый этап во взаимоотношениях между еврейским и христианским населением. Вплоть до этого времени погромы были практически неизвестны в России. После разделов Польши еврейское население страны испытывало на себе различные законодательные ограничения — ограничение в праве повсеместного проживания, многочисленные выселения, рекрутчину, вмешательство во внутренние дела (роспуск кагала 1844 г., создание еврейских казенных училищ) и пр. Однако это была государственная политика, которая не несла отпечатка «дикого русского бунта». Погромы в Одессе (1821, 1859, 1871 гг.) и Аккермане (1862 г.) носили качественно иной характер. Вплоть до 15 апреля 1881 г., первого погрома в Елисаветграде, вероятность массового насилия на национальной почве была много ниже, чем традиционные крестьянские волнения против помещиков (впрочем, число последних также не было сколь-нибудь значительным до начала 80-хгг.).

Модернизация и индустриализация в России, особенно усилившиеся вследствие преобразований Александра II, углубили социальные, политические, национальные противоречия. Усилилось брожение в кругах радикальной интеллигенции, вылившееся в убийство Александра II народовольцами 1 марта 1881 г. Углубился раскол в русском обществе на консервативный (националистический) и либеральный лагери. Это нашло отражение в прессе и еще больше способствовало дестабилизации обстановки. В газетах, близких к правительственным кругам, развернулась мощная антисемитская кампания, которая началась еще в конце 1870-х гг. Наиболее враждебными по отношению к евреям были «Новое время» в Петербурге, «Киевлянин» в Киеве, «Виленский вестник» в Вильно и «Новороссийский телеграф» в Одессе. С другой стороны, либеральная русская пресса, противостоявшая надвигавшейся в стране реакции («Голос», «Санкт-Петербургские ведомости» и др.), выступала против антиеврейских гонений, что составляло часть ее общей программы, направленной на поддержку продолжения и углубления реформ Александра II.

Все это сопровождалось глубоким экономическим кризисом. Возникновение крупных предприятий, появление железных дорог, улучшение товарообмена привели к заметному снижению конкурентоспособности отсталого мелкого ремесленного производства, что вело к разорению ремесленников и других слоев населения, связанных с этим производством. Кроме того, для начала 80-х гг. характерно массовое бегство разорившихся крестьян в города, вызванное неурожаем 1880 г. Все вместе это повлекло заметный рост цен (в Подольской губернии цены на хлеб поднялись с 92 коп. за пуд в 1879 г. до 1,32 руб. в 1881 г. и уступали росту цен лишь в Таврической губ.) и, как следствие, значительное обнищание населения (в том числе и еврейского). Появляется довольно большой слой населения, не имевший постоянного заработка, кочующий с места на место в поисках пропитания. Это вызвало скачок преступности в городах и местечках. Вот этот слой, прозванный современниками «босой командой», и составил базу погромного движения [2].

Вместе с тем антиеврейское законодательство создало у окружающего населения образ униженного еврея, даже более бесправного, чем крестьянство. Широкая открытая травля евреев, развернувшаяся в антисемитской прессе, еще более развращала население, провоцируя на безнаказанность антиеврейских выступлений.

Среди причин, вызвавших такой всплеск насилия в стране, израильский историк М. Аронсон выделяет в первую очередь модернизацию и индустриализацию и в значительно меньшей степени традиционный антагонизм, существовавший между еврейским и христианским населением,— религиозный и экономический [3].

Для вспышки антиеврейских беспорядков в условиях такой повышенной нестабильности зачастую достаточно было ни на чем не основанных слухов о «еврейском разгуле». Так, например, для погромной волны 1881 г. характерным поводом начала погромов был слух о том, что евреи-нигилисты убили АлександраII и что есть приказание (указ) об избиении евреев, но власти скрывают этот факт от народа [4].

Весной 1882 г. волна беспорядков на Юге и Юго-Западе страны, ослабевшая поздней осенью предыдущего года, стала вновь нарастать. Еврейская пресса, зачастую со ссылками на русские провинциальные и столичные издания, буквально переполнена сообщениями о столкновениях между христианским и еврейским населением. Число этих столкновений, их дерзость со стороны христиан возрастали по мере приближения к православной пасхе. Однако в большинстве случаев вмешательство полиции пресекало насилие и оно не успевало достигнуть большого размаха. Во многих населенных пунктах местные власти, поскольку, как правило, сил полиции было явно недостаточно, прибегали к помощи войск, а также окрестных крестьян и с их помощью усмиряли беспорядки. Причем часто усмирение заключалось просто в высылке погромщиков из одних районов, в которых происходили эксцессы, в другие, что приводило к перемещению уголовных элементов по всему краю [5].

Власти пытались предотвратить повторение волны погромов весны — лета 1881 г. 8 сентября 1881 г. было опубликовано принятое Комитетом министров по инициативе министра внутренних дел Н. П. Игнатьева «Положение о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия», сообщавшее о введении особого положения в случае «преступных посягательств против существующего государственного строя или безопасности частных лиц и их имуществ, или подготовлением таковых так, что для охранения порядка применение действующих постоянных законов окажется недостаточным». К «неблагополучным» были отнесены кроме Московской и Петербургской губерний также губернии Юга и Юго-Запада России, в том числе и Подольская [6].

Накануне пасхи 1882 г. Игнатьев с одобрения царя разослал генерал-губернаторам и губернаторам циркуляр, в котором указывал на необходимость предупреждения возможных беспорядков и в случае их возникновения требовал принять исключительные меры к их подавлению «для охранения общественного порядка и личной безопасности еврейского населения» [7]. В соответствии с этим циркуляром указывал на необходимость принятия «мер к предупреждению и прекращению противоеврейских беспорядков» и киевский генерал-губернатор Дрентельн (которому подчинялась и Подольская губ.), возложив полностью ответственность на губернаторов [8].

В южных губерниях предпринимали меры и местные власти. В ряде мест были отданы распоряжения о закрытии питейных заведений на первые три дня праздников и об усилении состава полиции. В Конотоп (Черниговская губерния) из-за опасения повторения погрома, происшедшего в апреле 1881 г., были присланы две роты пехоты и два эскадрона драгун, снабжение квартирами которых приняла на себя местная еврейская община. В Одессе на пасху по городу разъезжал казачий патруль с целью предупредить возможные беспорядки [9].

В результате многочисленные антиеврейские волнения накануне праздников, так же как и большинство беспорядков в последние дни марта и в начале апреля (Дубоссары Херсонской губ., Карповичи Черниговской губ., Меджибож, Летичев Подольской губ. и др.), были сравнительно быстро пресечены полицией и войсками и не достигли устрашающих размеров. И хотя материальный урон со стороны евреев был весьма значительным, было много избитых, были даже убийства, но практически везде местные власти, хотя и без энтузиазма, прикладывали усилия, чтобы сдержать насилие. Печальное исключение составила Балта, в которой предпринятые меры по отмене традиционных пасхальных гуляний оказались явно недостаточными и лишь способствовали дестабилизации обстановки в городе [10].

Балтский погром


Обстановка в Балте накануне православной пасхи была очень тревожной. Еще 15 марта полицмейстер вызвал к себе «именитых граждан г. Балты» и передал им сведения о полученных анонимных письмах, в которых говорилось о предстоящих беспорядках. Приглашенные евреи просили полицмейстера предпринять необходимые меры, предлагали, в частности, нанять за свой счет 30—40 городовых («будочников»). Однако получили от полицмейстера ответ, что такой способ ненадежен. Известие о погроме, происшедшем 21 марта в расположенном недалеко от Балты местечке Волигоцолово Ананьевского уезда Херсонской губернии, посеяло среди евреев города сильную панику. Полицмейстер вновь пригласил к себе евреев и предупредил, что положение опасно, сообщив, что принял меры. Однако евреи не успокоились. Они послали 22 марта в Петербург, в том числе на имя Гинцбурга и Полякова, телеграммы, в которых сообщали, что ожидаются, по отзывам самой же полиции, беспорядки, и спрашивали совета, что им делать, ходатайствовали о посылке войск в Балту [11].

Погром начался с довольно «банального» эпизода: 29 марта подростки стали кидать камни в дома евреев (по другой версии — попали камнем в лоб еврею). Евреи погнались за хулиганами. Те укрылись в здании пожарной охраны, расположенном на соборной площади города. Начали стекаться евреи и христиане, полетели комья земли и камни, началась драка. Так как евреев в городе было больше, чем христиан, численный их перевес был и на площади. Появились представители власти: исправник, полицмейстер, воинский начальник и воинская команда. Полиция и войска начали бить евреев прикладами и саблями. Это событие, а также разнесшийся слух о том, что евреи побили окна в соборе, сыграли свою роль. Начался погром.

Погромщики устремились в Турецкую часть города, отделенную рекой, где евреев было меньшинство, и там, постепенно нарастая, началось истребление всего еврейского имущества. На следующий день погром возобновился и распространился на центральную часть города, в которой жило основное еврейское население. Исправником к утру было вызвано около 500 крестьян из окрестных деревень, которым он объяснил, что их привлекают для пресечения беспорядков, но не сообщил каких, и те полагали, что вызваны властями для усмирения евреев. Крестьяне присоединились к погромщикам. Погром продолжался до конца дня. 31марта ночью приехал подольский губернатор Милорадович; вслед за ним прибыли войска. Губернатор предпринял решительные меры к пресечению насилия, запретил сборища на улицах и предупредил жителей, что в случае повторения беспорядков будет применена военная сила, а в случае необходимости войска прибегнут к оружию. Были расклеены печатные объявления по всему городу за подписью губернатора, в которых он приказывал всем сдать вещи, принадлежавшие евреям, в полицейский участок, чтоб избежать ответственности по всей строгости законов. Беспорядки в самой Балте более не возобновлялись. В результате погрома было разорено 976 домов, 278 лавок и 31 винный погреб; сумма убытка достигла полутора миллионов рублей; 211 человек было ранено, в том числе 39 ранено тяжело; 12 человек было убито и умерло от последствий погрома; отмечено более 20 случаев изнасилований. Началось следствие. Более 50 человек было арестовано. Часть из них предстала перед подольским судом (15 июня), остальные за более тяжелые преступления — перед Киевским военно-окружным судом (30 июня). Они были осуждены на различные сроки, причем двое были приговорены к смертной казни через повешение и трое к каторжным работам на 15 лет [12].

Характерной чертой Балтского погрома была бездеятельность, а то и прямое содействие погромщикам со стороны местных властей. 29 марта власти скорее всего могли достаточно быстро пресечь погром. Однако этого не произошло. Более того, их действия вольно или невольно содействовали разрастанию беспорядков. Так, уже в первый день погрома войска не пропускали евреев через мост на Турецкую сторону, что позволило грабителям разгромить находящееся там имущество евреев; власти освободили под нажимом толпы арестованных в первый день погрома 24 христиан, в то время как задержанные евреи были под арестом вплоть до прибытия в город губернатора. В начале второго дня погрома, 30 марта, власти тоже еще могли предотвратить дальнейшее насилие — войска в какой-то мере пытались сдержать беспорядки; местный батальон, патрулировавший город, оцепил толпу и продержал ее почти час, в течение которого протоиерей Радзионовский пытался уговорить погромщиков разойтись. Однако с появлением полицмейстера, воинского начальника и исправника цепь разомкнулась и чернь в сопровождении прибывших из деревень крестьян набросилась на спиртной склад, напилась и начала крушить и разбивать все на своем пути. Когда начался массовый разгул, приостановить разгром силами местной полиции и сравнительно небольшого гарнизона было уже не просто, тем более что в избиениях участвовали и сами солдаты. Впрочем, погромщики действовали группами в 10—15 человек, что давало властям возможность нейтрализовать эти мелкие банды, в составе которых было немало подростков 13—15 лет обоего пола. Однако эта возможность использована не была. Полицмейстер куда-то исчез, и все время погрома его никто не видел. Полиция и солдаты в значительной мере содействовали хулиганам. Воинский же начальник Карпухин патрулировал в течение всего дня по городу в сопровождении солдат, которые, однако, погрому не противодействовали. По его приказу многие сопротивляющиеся грабителям евреи были арестованы. Основную же часть гарнизона он разместил на соборной площади для охраны собора, хотя никакой надобности в этом не было. На все попытки местной русской интеллигенции внушить властям, что следует остановить погром, звучал ответ администрации: «Это не ваше дело». Тот факт, что отдельным христианам удалось не только спасти имущество своих соседей-евреев, но уберечь иногда целые улицы, уговорив погромщиков не трогать их, также подтверждает, что власти не предпринимали с самого начала усилий пресечь беспорядки [13].

Балтское руководство попыталось убедить губернское начальство, что беспорядки были организованы самими евреями. С этой целью полицмейстер телеграфировал подольскому губернатору Милорадовичу, что евреи взбунтовались и напали на собор.

Сценарий «еврейского бунта»должны были подтвердить аресты евреев. Скорее всего для этой же цели были расположены войска на соборной площади для защиты собора. Более того, предводитель дворянства Бялогородецкий в день приезда губернатора вызвал к себе балтского раввина Шапиро и сказал ему: «Передайте вашим евреям, чтоб они не марали начальство перед губернатором и не жаловались бы на христиан, иначе им будет еще хуже: до сих пор грабили их имущество, а то может дойти еще и до резни». Когда Милорадович вызвал к себе евреев, выяснилось, что губернатор прибыл в Балту не для усмирения погромщиков, а для устранения еврейских беспорядков. И только заступничество протоиерея Радзионовского, опровергшего слухи о разгроме собора, некоторых представителей местной русской интеллигенции, а также печальные последствия разгрома заставили губернатора изменить точку зрения [14].

Что касается самих погромщиков, то на основании газетных сообщений можно попытаться выделить следующую мотивацию их поступков. Так, в целом серьезным поводом к возникновению погромов 1881—1882 гг. были религиозные мотивы. Это характерно и для Балтских событий. Основным поводом для начала беспорядков послужил слух о посягательстве евреев на христианскую святыню — городской собор. На присутствие религиозных мотивов также указывает осквернение семи городских синагог и молелен, а также случай уничтожения найденного в частном доме свитка Торы. Об этом же свидетельствует обида христиан на запрещение полицмейстером народных праздничных гуляний на соборной площади, в чем они усматривали руку евреев («Участники беспорядков, разбивая имущество евреев, часто, говорят, причитали: «Мы не присягали жидам; через них у нас нет музыки, качелей»). Достаточно выраженными в Балте были и экономические мотивы: очень тщательное, зачастую многократное разорение еврейских домов и лавок, в том числе уничтожение продуктов питания, материи и пр., а также многочисленные случаи грабежей, присвоения еврейского имущества и денег (из деревень 31 марта с целью грабежа прибыли женщины, старики, дети). Вместе с тем во время погрома звучал и совсем новый мотив — призыв евреям убираться в Америку. Кроме того, среди погромщиков бытовало мнение, что часть населения, выступавшая в защиту евреев, в том числе и духовенство, подкуплена евреями [15]. Здесь скорее всего можно уже видеть влияние юдофобской прессы.

Какова была реакция самих евреев Балты, жертв погрома? Как было показано выше, они пытались предотвратить погром, воздействуя как на полицмейстера, так и на высшие органы власти, но безрезультатно. Когда погром разразился, евреи начали изыскивать способы индивидуальной и групповой защиты (договор между несколькими соседями). Здесь и оборона своего имущества, и защита своей семьи, но это чаще всего заканчивалось жестоким избиением евреев и их арестом. Вместе с тем состоятельные евреи старались купить себе безопасность и сохранность своего имущества у полицейских и военных чинов или просто откупиться от банд грабителей, которые расхаживали по городу. Однако большинство спасалось бегством, особенно когда стало ясно, что защитить свое имущество не представляется возможным из-за поддержки погрома властями [16].

Погромная атмосфера полностью не развеялась и с приездом губернатора. Волна беспорядков, как это характерно в целом для погромов 1881—1882 гг., переместилась в уезд, где крестьяне громили еврейские колонии, уничтожали имущество, птицу и скот, пока не были усмирены войсками. Да и в самой Балте положение было далеко не стабильным. Все время циркулировали слухи о новых беспорядках, которые вот-вот должны были начаться в Балте. Эти слухи активно подогревались угрозами со стороны христианского населения устроить в городе резню. Тем более, что многие из арестованных были временно освобождены — взяты на поруки местным христианским населением. Паника еще более усилилась вследствие пожара, возникшего в городе 12 апреля и охватившего уцелевшие еврейские дома [17].

О страхе евреев Балты перед возможным повторным погромом свидетельствует также ходатайство раввина города Шапиро перед киевским генерал-губернатором Дрентельном о помиловании двух главных виновников Балтского погрома, приговоренных к смертной казни [18].

Экономическое положение в городе было крайне тяжелым. Основанный 5 апреля 1882 г. Комитет по оказанию помощи погромленным мог только в самой незначительной степени оказать содействие и функционировал только благодаря помощи, полученной от жертвователей по всей стране. (Был организован сбор средств через все еврейские печатные органы и другие каналы.) Торговая жизнь в городе была практически полностью парализована.

Разгром еврейского имущества привел к полному разорению большого числа жителей Балты. Кроме того, неизбежность постоянных столкновений с погромщиками в условиях сравнительно небольшого города должна была, по-видимому, усиливать напряженность. Многие евреи покидали Балту, переселялись на новые места. Причем явное предпочтение отдавалось большим городам, в которых было больше надежды найти себе заработок и активность властей по предотвращению беспорядков, судя по сообщениям в прессе, была гораздо выше (Одесса, Елисаветград и др.).

На март — апрель 1882 г. приходится пик эмиграционных настроений. Во многих городах, в том числе и в самой Балте, возникли кружки по поощрению эмиграции. Балтский погром и другие более мелкие антиеврейские выступления, показавшие, что на защиту властей рассчитывать не приходится (не помогали зачастую даже деньги), еще более усилили эмиграцию. Свидетель Балтского погрома, указывающий на нежелание властей, как в Петербурге, так и на местах, наказать виновных в погроме по всей строгости и защитить евреев, подчеркивает невозможность жить в создавшихся условиях и выход видит только в эмиграции. Он прямо призывает: «Встань, мой народ, и уйдем в один день отсюда и поищем убежище в далеких краях». Заметную долю среди эмигрантов, направлявшихся в большинстве своем в Соединенные Штаты Америки, составляли образованные слои еврейского населения. Так, среди покинувших Балту упомянуты учитель и провизор. Среди оставивших Екатеринослав отмечалось много гимназистов и учеников реальных училищ. Балтские события заметно повлияли на размеры эмиграции. Так, в середине апреля из Каменец-Подольска за одну неделю отправилось за рубеж более 50 семейств, причем отмечалось, что число эмигрантов нарастало по мере прибывания беженцев из Балты, сообщавших подробности погрома. Подобное явление наблюдалось и в Елисаветграде [19].

Балтский погром и власти


Начало погромов 1881 г. совпало с серьезными перестановками в высших эшелонах власти в России, в том числе и в Министерстве внутренних дел. На должность министра внутренних дел был назначен граф Н. П. Игнатьев, в прошлом дипломат, посол России в Константинополе, известный своей ролью в подготовке Сан-Стефанского договора, заключенного в 1878 г. По возвращении в том же 1878 г. в Россию Игнатьев сблизился с московскими панславистами круга Аксакова. В то же время он находился под сильным влиянием обер-прокурора Святейшего Синода Победоносцева, благодаря которому скорее всего и был назначен на пост министра, несмотря на отсутствие необходимого опыта управления. Принадлежность Игнатьева к панславистским кругам, одной из характерных черт которых был агрессивный антисемитизм, а также столь присущая Игнатьеву склонность ко лжи, лицемерию и интригам, которыую отмечали современники, сказались и на его политике в отношении евреев [20].

В его программе, составленной еще в середине марта 1881 г., отмечалось, что в «Петербурге существует могущественная польско-жидовская группа, в руках которой непосредственно находятся банки, биржа, адвокатура, большая часть печати и другие общественные дела. Многие законными и незаконными путями и средствами они имеют громадное влияние на чиновничество и вообще на весь ход дела» [21]. Тех же поляков и евреев склонен он был рассматривать и как почву для тайной организации нигилистов [22].

Этот взгляд на евреев как на вредный для России элемент характерен для Игнатьева на протяжении всего периода пребывания его во главе Министерства внутренних дел. В резких комментариях к прошению барона Гинзбурга о непоправимых последствиях выселения евреев из деревень, поданному 22 марта 1882 г. на имя царя, и в своей записке к царю в связи с этим вопросом Игнатьев использует весь набор современной для того времени антисемитской терминологии. Он утверждает, что «в бедственном положении, если и признать его действительно существующим,— виноваты сами евреи, возбудившие своими незаконными действиями и экономическим гнетом на христиан общую ненависть населения». Начиная с конца августа 1881 г. этот тезис становится основной версией происхождения антиеврейских беспорядков (до этого времени погромы связывались с агитацией революционеров). Другую причину погромов Игнатьев, как и некоторые другие высокопоставленные чиновники, например Дрентельн, видел в возбуждении антагонизма самими евреями, «так как замечено, что и до погрома, и после прибытия войск они своим вызывающим образом действия усиливают существующую вражду. Если администрация стала строго относиться к евреям, то потому, что во многих случаях погромы вызваны их нахальством]« [23].

Правомочность ограничений евреев в правах проживания Игнатьев объяснял сложностью отношений между «евреями-талмудистами», особенностью которых являлось внутреннее кагальное устройство, и «производительным населением», а также особо высокой уголовной преступностью, характерной для еврейского населения. Более того, в самом ходатайстве барона Гинзбурга, бывшего в Петербурге, по мнению Игнатьева, «представителем всемирного еврейского союза (Alliance israelite)», в его стремлении противодействовать новым антиеврейским гонениям он видел точку зрения и стремления «всемирного кагала» [24].

Тем не менее, оказавшись на посту министра внутренних дел, Игнатьев должен был предпринять меры к пресечению антиеврейских беспорядков и наведению порядка в стране. Уже в циркуляре, опубликованном 6 мая 1881 г., в котором Игнатьев изложил свою программу, он отмечал по поводу еврейских погромов, что «подобные нарушения порядка должны быть не только преследуемы, но и заботливо предупреждаемы, ибо первый долг правительства охранять безопасность населения от всякого насилия и дикого самоуправства» [25]. Стремлением к пресечению антиеврейских беспорядков объясняется скорее всего и принятие в сентябре 1881 г. «Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия». Рост антиеврейских выступлений весной 1882 г. вновь побудил Игнатьева к изданию циркуляра о принятии губернаторами превентивных мер к недопущению насилия над евреями.

Эта двойственность в политике Игнатьева по отношению к евреям как к внешней злой силе, нещадно эксплуатировавшей христианское население, проповедовавшей (совместно с поляками) «слепое подражание Европе» [26], чуждое русскому народному сознанию, и в то же время принятие им, как главой Министерства внутренних дел, мер по пресечению открытого насилия толпы над евреями нашли отражение в полной мере и в отношении властей различного уровня к балтским событиям.

Уже 30 марта Игнатьев сообщил царю о происшедших в Балте беспорядках, направленных против евреев, и о выезде на место губернатора. На докладе Александр III отметил, что это весьма печально. Однако первое, очень сжатое, официальное сообщение о погроме появилось в «Правительственном вестнике» только 2 апреля [27]. Того же 2 апреля Петербургский телеграф принял телеграмму из Балты с сообщением корреспондента газеты «Голос» о происшедшем в городе еврейском погроме. Телеграмма была разрешена для передачи подольским губернатором Милорадовичем. В телеграмме говорилось:

«Специально обозрел Балту после погрома. Все магазины, лавки, числом более 300, разбиты. Множество товаров уничтожено, унесено; из всех еврейских домов не осталось 30-ти уцелевших; ни платья, ни мебели, ни постели, ни посуды, ни утвари, ни окон, ни дверей нет у евреев; вино, водка почти из всех еврейских складов выпущены; все улицы покрыты перьями; около ста человек евреев избиты; немало избитых христиан; один еврей умер; вчера богачи, сегодня нуждаются в необходимом; нужда в хлебе отчасти удовлетворяется пожертвованиями; хлеб привозится из Одессы; войска прибыли 31/3; прибывший 31/3 губернатор принимает меры [к] успокоению. Им высланы войска в окрестности, где спокойствие восстанавливается».

Начальник телеграфа счел нужным переадресовать ее министру внутренних дел графу Игнатьеву [28]. Игнатьев придерживался точки зрения, что основной функцией прессы должно быть успокоение общества, что пресса должна сообщать только ту информацию, которую будет предлагать ей Министерство внутренних дел. Причем эти взгляды основывались на утверждении, что пресса зачастую, ориентируясь на слухи, передает недостоверную информацию. Неудивительно поэтому, что доставленная телеграмма вызвала сильное неудовольствие министра, о чем свидетельствует отправленное им (5 апреля) на имя Милорадовича письмо, в котором он указывал губернатору, находившемуся непосредственно в самой Балте, на недостоверность (преувеличенность) сведений, «оглашение которых совершенно напрасно послужило бы к возбуждению общественного мнения», и сообщал, что не считает нужным передать телеграмму по назначению [29].

В то же время в своем очередном докладе Александру III 3апреля Игнатьев, отметив, что со 2-го числа порядок восстановлен, торговля возобновляется, дома и лавки приводятся в порядок, арестованные переданы в распоряжение судебной власти, указал также на то, что повреждены были почти все еврейские дома и лавки, истреблено значительное количество имущества и товаров, а также много избитых евреев и христиан, то есть именно те факты, на которые он в письме к Милорадовичу указывал как на недостоверную информацию [30]. Подольский губернатор Милорадович предпринял достаточно жесткие меры, направленные на прекращение насилия, защиту еврейского населения и наказание виновных [31].

Более того, как мы видели выше, Милорадович разрешил передачу по телеграфу телеграммы для «Голоса», сообщающей о размахе погрома. Однако отношение губернатора к балтским событиям довольно быстро меняется, что следует связать, по-видимому, с полученным письмом от Игнатьева. Письмо отправлено 5 апреля, а сразу же после отъезда губернатора из Балты (8 апреля) городской голова пригласил всех видных евреев города и сообщил им, что губернатор полагает, что среди причин, вызвавших беспорядки, нельзя не видеть и того, что евреи собираются кучками, нападают на христианское население, срывают платки и т. д. Такое поведение раздражительно действует на страсти толпы и может повлечь за собой дурные последствия. И далее последовало предложение губернатора, что евреи вследствие указанного выше берутся увещевать своих единоверцев не собираться толпами, не задевать христиан и вообще избегать всего того, что может так или иначе оскорбить последних. Евреи приняли предложение губернатора и обещали приложить все старания к тому, чтобы устранить все возможные недоразумения. Со своей стороны христиане — гласные городской думы обязались, не принимая без полиции каких-нибудь мер, увещевать и нравственно влиять на своих единоверцев. Таким образом, губернатором была выдвинута версия, что беспорядки были спровоцированы самими евреями. Той же версии придерживался и начальник каменец-подольского жандармского управления (см.. Приложение). Но в его версии добавился еще один пункт — евреям свойственно все всегда преувеличивать свои страдания, что вполне согласовывалось с упомянутым письмом Игнатьева Милорадовичу, а также с распространенным в среде высших государственных чиновников мнением, сторонником которого был также и киевский генерал-губернатор Дрентельн. Дрентельн, посетив в августе того же года Балту, указал евреям, что в погроме те виноваты сами, поскольку раздражали местное христианское население [32].

Дрентельн в конфиденциальном письме к Игнатьеву, отправленном уже 5 апреля, указывал, что, «как бы административная власть ни напрягала усилия к предупреждению или подавлению вспыхнувшего уже волнения, какие бы резкие меры в одной местности она ни принимала, ничто не может гарантировать правительство, что беспорядки тотчас же не возобновятся или не проявятся в другой местности», примером чему, по его мнению, и были события в Балте, и выдвигал поэтому свою точку зрения о нецелесообразности распыления крупных военных сил для посылки их по малым населенным пунктам [33]. Игнатьев, так же как и Дрентельн, возможно, на основании его рапортов, утверждал, что невозможно каждого предупреждающего еврея оградить конвоем [34], из чего и делался вывод о необходимости законодательного разрешения проблемы путем дальнейших ограничений в отношении евреев.

Однако сведения о размерах Балтского погрома, по-видимому, были неожиданны для Игнатьева и беспокоили его. Об этом свидетельствует, кроме уже упомянутого письма, также запрос директора Департамента полиции Плеве начальнику подольского жандармского управления, в котором он просит сообщить ему, в какой степени сведения о погроме, напечатанные 11 апреля в «Голосе», соответствуют действительности. Особенно волновал вопрос о случаях изнасилования девушек и женщин, являющихся злостными уголовными преступлениями и имевших заметный общественный резонанс. Запрос киевскому генерал-губернатору посылает и сам Игнатьев, причем просит известить его о принятых мерах «для взыскания с виновных».

Участие местных властей в балтских беспорядках было настолько явно представлено в прессе и общественная реакция в этой связи была столь значительна, что властям пришлось произвести некоторые кадровые перестановки — заменен был полицмейстер, переведен в другой уезд «по собственному желанию» исправник [35]. Происшедшие в Балте беспорядки, намного превзошедшие по размаху все погромы предыдущего года, свидетельствовали о неэффективности проводимых министром мероприятий по пресечению насилия в стране.

Предельно резкий тон Игнатьева в связи с прошением барона Гинзбурга, использование всего лексикона националистической антисемитской прессы, вплоть до «всемирного кагала», свидетельствуют, сколь остро в это время Игнатьев реагировал на проявление иной позиции, что могло помешать проведению антиеврейского законодательства.

Ведь работа Комитета о евреях под руководством Д. Готовцева завершилась, были выработаны антиеврейские меры, измененные и дополненные впоследствии самим Игнатьевым. Уже 3 марта предложения были представлены в Комитет министров и направлены для ознакомления и заключения ряду министров.

Отношение министров к проводимой Игнатьевым антиеврейской политике было неоднозначно. Несмотря на то, что министры, как правило, видели в евреях группу, вредную для окружающих христиан как в нравственном, так и в экономическом отношении, часть из них высказала отрицательное отношение к предложенным Игнатьевым «Временным правилам о евреях». Причем отвергли их не только относительно либеральные министр финансов Н. Х. Бунге, которого волновали кредиты России на Западе, или министр юстиции Д. Н. Набоков, считавший, что подобные меры должны проходить только законным порядком, то есть явиться предметом обсуждения Государственным советом, но даже известный антисемит министр государственных имуществ М. Н. Островский, указавший, что подобные меры должны проводиться с меньшим насилием и «с возможным ограничением страданий десятков тысяч душ, хотя бы и еврейских» [36].

Игнатьев, безусловно, знал об отрицательном отношении в высших органах власти к антиеврейскому законодательству, подтверждением чему является вынесение нового закона на обсуждение не в Государственный совет, как это было принято обычно, а в более узкий Кабинет министров. Да и сам Александр III был противником беспорядков. Гораздо позже, уже в 1891 г., он заявил варшавскому генерал-губернатору И. В. Гурко: «В глубине души я ужасно рад, когда бьют евреев, и все-таки не надо допускать этого». Об этом же свидетельствуют отклики императора на антиеврейские беспорядки начала 80-х гг. По докладу министра юстиции Набокова 7 апреля 1882 г. он распорядился, чтобы все дела о беспорядках, сопровождающихся насилиями над еврейским населением, во всех судебных заведениях производились безотлагательно, вне установленной очереди [37].

Выражал явное недовольство погромами и взрывом насилия со стороны народа и К. П. Победоносцев. Поддерживая дальнейшее ограничительное законодательство в отношении евреев, содействуя ослаблению их влияния во всех сферах жизни, Победоносцев тем не менее в 1882 г. осуждал Игнатьева за допущение демагогии, стимулировавшей насилие и демонстрации против евреев. Победоносцев также был очень недоволен той ролью, которая ему отводилась в связи с антиеврейскими беспорядками в западной прессе [38].

Вопрос о Балтском погроме встал и на заседании Комитета министров 20 апреля 1882 г., когда обсуждались новые ограничения против евреев. Особенно резко высказался против политики министра внутренних дел государственный контролер Д. М. Сольский: «Евреи такие же русские подданные, как все остальные, и власти правительственные обязаны охранять их от преступных посягательств на их жизнь и собственность». Он отметил, что некоторые органы печати травят евреев, следствием чего и стали еврейские погромы на Юге страны, и что все это совершается если не с разрешения, то по крайней мере с ведома правительства, так как Министерство внутренних дел остается сторонним наблюдателем этих беспорядков. Он указал, что не было ни одного предостережения, газете «Новое время» и ряду журналов за возбуждающие статьи против евреев, не было и никаких взысканий с полицейских чинов, допускающих еврейские погромы, примером чему явился погром, описание которого было опубликовано в «Голосе» (очевидно, что речь идет о погроме в Балте). В конце Сольский добавил, что нужно наказать виновных и объявить во всеобщее сведение, что правительство не будет терпеть подобных беззаконий [39].

Предложенные Игнатьевым ограничительные меры против евреев были приняты на этом заседании, хотя и в значительно смягченном виде (вместо поголовного изгнания евреев из деревень было решено воспретить евреям впредь селиться в сельской местности, были отклонены попытки ограничить в проживании евреев-ремесленников, запретить евреям заниматься питейной торговлей), и утверждены 3 мая 1822 г. Александром III. То есть, по сути, он достиг того, чего добивался. Вместе с тем следует отметить, что высказанное на заседании недовольство бездействием властей, подчиненных министру внутренних дел, имело немаловажное значение для дальнейшей судьбы евреев России.

3 мая 1882 г. вместе с принятием «Временных правил», было утверждено царем положение Комитета министров, в котором указывалось, что «правительство твердо решилось неуклонно преследовать всякие насилия над личностью и имуществом евреев, как находящихся под охраной общих для всего населения законов наравне с другими подданными Его Величества». И далее говорилось об ответственности губернского начальства за непринятие своевременных предупредительных мер, чтоб предотвратить «подобные беспорядки» и устранить их в самом начале [40].

Недовольство Игнатьевым нарастало. Несомненно, Балтский погром в значительной мере содействовал этому. Уже на упоминавшемся заседании Комитета министров министр финансов указывал на тот резонанс, который антиеврейские беспорядки и бездействие властей имели на Западе. Он подчеркивал, что принятыми в последнее время антиеврейскими мерами кредит России уже подорван и что Ротшильды объявили во всеуслышание, что они не покупают больше русских государственных бумаг. Это заявление Ротшильдов имело заметный отклик на европейских биржах, и «последствием их был необыкновенный упадок как бумаг наших, так и самого курса». Министр финансов также отметил, что «несравненно более грустных последствий следует ожидать от утверждения проектированных по отношению к многомиллионному еврейскому населению крайне стеснительных правил, при содействии которых евреям остается только одно — выселиться из России... Нельзя, однако, не предвидеть от выселения евреев чрезвычайных замешательств в экономическом нашем быту». Председатель Комитета министров М. Х. Рейтерн, резюмируя, указал: «Сегодня травят и грабят евреев. Завтра перейдут к так называемым кулакам, которые нравственно суть те же евреи, только христианского православного вероисповедания,— потом очередь дойдет до купцов и помещиков. Одним словом, при подобном бездействии властей можно ожидать в недалеком будущем развития самого ужасного социализма». Е. А. Перетц отмечает в своем дневнике, что Игнатьев смолчал. А ведь даже косвенное содействие «социализму» было величайшим грехом в глазах царя, панически боявшегося, особенно в первый период своего царствования, революционеров [41].

К середине мая заметное недовольство Игнатьевым высказывал уже Александр III, полагавший, что тот не может далее находиться на посту министра внутренних дел. Проект подготовки славянофильского земского собора, предложенный Игнатьевым весной 1882 г., его отказ от дальнейших репрессий для наведения порядка в стране с целью поддержания идеи собора, окончательно подорвали его позиции. Победоносцев усмотрел в соборе конституционную опасность и содействовал отставке Игнатьева. 30 мая Игнатьеву было объявлено об отставке. На его место был назначен граф Д. А. Толстой. Несмотря на то, что Толстой был по своим взглядам крайним реакционером, что и привело его в кресло министра внутренних дел, он, по свидетельству Бунге, относился к евреям не столь враждебно [42].

Последствия этого не преминули сказаться. 9 июня был подписан циркуляр нового министра о привлечении к ответственности всех административных лиц, не принявших должных мер для пресечения антиеврейских беспорядков. Более того, Толстой предпринял усилия, чтоб сдержать массовую эмиграцию евреев, о чем свидетельствует разосланный в июне 1882 г. циркуляр, предназначенный для губернского начальства (см. Приложение). По-видимому, это было связано с попытками повысить международный престиж России, а также диктовалось соображениями экономического порядка.

Несмотря на то, что в первые месяцы нахождения на министерском посту Толстого происходят отдельные эксцессы (например, в местечке Окна того же Балтского уезда 14 июня 1882 г.), предпринятые им решительные меры постепенно приводят к свертыванию антиеврейских беспорядков. Для евреев России наступает новый период, который Дубнов охарактеризовал как «легальный погром».

* * *


Имеющиеся данные о погроме в Балте позволяют предположить, что погром вспыхнул стихийно на волне того насилия, которое буквально заполонило Юг и Юго-Запад страны в 1881 г. и в значительно меньших масштабах в предпасхальные дни 1882г., но благодаря бездействию местных властей принял устрашающие размеры.

Получив, несмотря на цензуру, достаточно подробное освещение в прессе, балтские события привлекли к себе широкое общественное внимание в России и за рубежом, вызвали в правящих кругах заметное недовольство политикой министра внутренних дел Игнатьева и в значительной степени подвинули правительство к принятию срочных, более жестких мер к прекращению насилия в стране. И хотя антиеврейские беспорядки и не сыграли своей решающей роли в отставке министра, но в значительной мере выявили его неспособность наведения «порядка» в стране, что было основополагающей идеей в годы царствования Александра III.

События в Балте привлекли к себе внимание широкой общественности за рубежом, подтвердив, что, несмотря на все предшествующие протесты на Западе, в России по-прежнему не приняты решительные меры для пресечения преследования евреев и задача спасения русских евреев остается по-прежнему актуальной.

Погром в Балте заметно усилил эмиграционные настроения в среде русских евреев, продемонстрировав, что нет не только надежды на стабильность и улучшение правовых и экономических условий, но и, как показали принятые почти сразу после погрома «Временные правила», нет даже гарантии со стороны властей на сохранность их имущества и личной безопасности евреев.

Балтские события подтолкнули национально настроенные круги евреев в России к осознанию необходимости объединения. По их мнению, потери евреев в Балте стали следствием разобщенности, когда каждый еврей защищал только себя и свое имущество. Усиливалось понимание того, что только коллективная защита способна оградить евреев от насилия [43].

Балта в начале 80-х гг. представляла уездный город со значительным еврейским населением. По данным балтского раввина Шапиро, накануне погрома в городе проживало более 20 тыс. евреев, что составляло приблизительно 75% всего населения. Еврейских домов в городе было около 1000, около 300 лавок и винных погребов.

Примечания

Приложение

Hosted by uCoz