ОБЩЕСТВО ЕВРЕЙСКОЕ НАСЛЕДИЕ

Миндлин А.

"ЧУЖИЕ СРЕДИ СВОИХ":
А.А.ЛОПУХИН И С.Д.УРУСОВ ПРОТИВ ГОСУДАРСТВЕННОГО АНТИСЕМИТИЗМА

Характерной чертой третьеиюньского периода политической жизни России был чудовищный разгул антисемитизма. Недостаточно активная антисемитская политика квалифицировалась черносотенными кругами как попустительство или даже покровительство евреям. Такие обвинения являлись средствами давления на правительство, а для отдельных министров и чиновников были равносильны концу государственной карьеры [1].

С полным правом можно считать, что подобная атмосфера существовала и в дотретьеиюньские годы. Именно тогда развернулась деятельность некоторых высших чиновников, не поддерживавших антисемитскую политику или даже выступавших против нее и потому оказавшихся "чужими среди своих". Наиболее яркими представителями "чужих" были А.А.Лопухин и князь С.Д.Урусов.

Алексей Александрович Лопухин, старший из пяти братьев, родился в дворянской семье в 1864 г. По семейным преданиям Лопухины происходили от касожского князя Редеди. В их роду была Евдокия Федоровна Лопухина — первая жена Петра Первого. О своем дальнем родственнике и товарище по Орловской гимназии П.А.Столыпине Лопухин вспоминал, что с ним "был дружен в юности" [2]. После окончания юридического факультета Московского университета в 1886 г. его зачислили на службу по ведомству министерства юстиции. В служебной карьере Лопухина, по-видимому, немаловажное значение имели родственные связи с многими знатными дворянскими фамилиями; он был женат на княжне Е.Д.Урусовой.

В 1890 г. Лопухина назначили товарищем прокурора Рязанского окружного суда, в 1893 г. Московского, в 1896 г. прокурором Тверского, в 1898 г. Московского, а в 1900 г. Петербургского окружного суда.

В начале 1902 г. он стал прокурором Харьковской судебной палаты. Здесь наиболее значительным для Лопухина явилось дело о крестьянских волнениях в марте — апреле того же года в Харьковской и Полтавской губерниях, приведших к разгрому ряда помещичьих усадеб. Именно в связи с этими событиями он впервые публично высказал свои взгляды. Лопухин считал, что упомянутые разгромы нельзя было рассматривать как явления случайные, они представлялись "результатами общих условий русской жизни, невежества крестьянского населения, страшного его обнищания, индефферентизма властей к духовным и материальным его потребностям и, наконец, назойливой опеки администрации" [3]. В записке о развитии революционного движения в России Лопухин писал, что причиной волнений было бездействие властей в отношении пяти лет неурожаев и голодовок крестьян, произвол властей, обезземеливание, "правовая и духовная приниженность сельских обывателей". Тогда же Лопухин говорил о "совершенно невыносимых условиях, в которых скученный в городах и местечках черты оседлости, проживает еврейский пролетариат" [4].

Еще в 1901 г. тогдашний министр внутренних дел Д.С.Сипягин предложил Лопухину должность вице-директора Департамента полиции, но тот отказался. Об этом Лопухин говорил, когда его судили в 1909 г. за раскрытие эсерам Е.Ф.Азефа как платного агента полиции. Лопухин хотел объяснить причину отказа от должности, но председатель суда прервал его [5].

Приезжавшему в Харьков и Полтаву по поводу крестьянских волнений министру внутренних дел В.К. фон Плеве Лопухин докладывал о ходе беспорядков и производившемся о них следствии.

В крестьянском движении на Украине Лопухин увидел "начало русской революции" [6]. Это убеждение, а также опыт прокурорской работы привели его к мысли о необходимости реформы полиции. Программу реформы Лопухин предложил Плеве, который в ответ пригласил его на пост директора Департамента полиции. Лопухин счел себя непригодным для руководства политическим сыском. Плеве заявил, что он нужен не для сыска, которым должно заведовать другое лицо в департаменте, "а для участия в общей реформе полиции и в руководстве деятельностью местных властей по охране порядка при отсутствии положения об охране" (Положения о мерах к охранению государственного порядка и общественного спокойствия от 14 августа 1881 г. — А.М.), которое Плеве предполагал упразднить [7].

Шурин Лопухина князь С.Д.Урусов, бывший с ним не только в родственных, но и в "тесно дружеских отношениях", подтверждал, что Лопухин сам в общих чертах выработал план "для упорядочения полиции" и предложил его Плеве [8].

Лопухин принял предложение Плеве.Мотивы такого поступка он излагал уже на скамье подсудимых. Не желая ухудшать свое положение напоминанием суду о прогрессивной программе реформ, Лопухин приписал авторство плана Плеве, в котором отмечались недостатки существующей системы политического розыска и говорилось о необходимости упразднения охранных отделений, реформы полиции и передачи политических дел на рассмотрение суда [9].

Назначение произошло в мае 1902 г.

Сразу же после прошедшего 6 — 7 апреля 1903 г. еврейского погрома в Кишиневе Плеве командировал туда Лопухина для расследования его причин и обстоятельств. Однако его доклад по итогам поездки неизвестен, ибо после разгрома здания Департамента полиции во время Февральской революции из четырех томов архивного дела "Об антиеврейских беспорядках в гор. Кишиневе" остался только четвертый [10]. Известно лишь, что Лопухин признал неправильность действий администрации и военных во время погрома [11]. А уже значительно позже он оценил этот погром как "меру не только гнусную, но и политически глупую" [12].

Директор Департамента полиции заведовал всеми делами по еврейскому вопросу, проходившими по министерству внутренних дел. В 1903 г. Лопухин составил записку об историческом очерке развития сионизма. В ней были обобщены сведения, которые накопились в департаменте, о русском и зарубежном сионизме в течение периода от I (1897 г.) до V (1901 г.) Конгрессов, а также о Всероссийском съезде сионистов в 1902 г. Записка носила чисто информативный характер, без анализа, оценок, выводов и рекомендаций [13].

Записка была составлена в первой половине 1903 г., так как уже в августе того же года проходил VI Конгресс Всемирной сионистской организации.

Еще работая в Москве, Лопухин познакомился с С.В.Зубатовым, и между ними установились товарищеские отношения. Зубатов зимой 1902 г. был назначен начальником особого отдела Департамента полиции.

В августе — сентябре 1903 г. Лопухин проводил отпуск в Париже и в письме к Зубатову от 2 сентября затронул еврейскую тему. Поводом для письма послужила заметка в газете "Новое время" от 24 августа, рассказывавшая об избиении на почве конкуренции в Южном Уэльсе горняками-англичанами рабочих-евреев, иммигрантов из Польши и Румынии.

Еще 1 июня 1902 г. Плеве образовал Особое совещание для разработки вопросов по пересмотру Временных правил о евреях от 3 мая 1882 г. Председателем совещания был назначен товарищ министра П.Н.Дурново, а одним из членов — Лопухин [14]. Поэтому он писал Зубатову, что английский инцидент будет иметь большое значение для России, ибо дает "опору антисемитическому движению". И далее: "Если нам осенью удастся приступить к еврейскому вопросу, решение его будет еще более осложнено" [15].

Конечно, Лопухин ошибался, придавая такое значение для России описанному случаю, где антисемитизм не нуждался в подпитке извне.

Продолжая письмо, он говорил, что немного познакомился с историей еврейства, после чего "мрачными глазами" смотрит в будущее; "и от еврейства нечего ждать, и мы ему вряд ли что-нибудь дадим, а дать нужно" [16].

Лопухин воспринял распространенный взгляд о главенствующей роли евреев в масонстве, которое якобы финансирует революционеров. "Ничто не помешает ему (масонству — А.М.) перейти к действию, когда оно перейдет к нам" — писал он в заключение [17].

Осенью 1903 г. министр внутренних дел предложил всем губернаторам представить соображения об изменениях, которые следовало бы внести в законы об евреях. В январе 1904 г. собралось Особое совещание для рассмотрения мнения губернаторов по указанному вопросу. В состав совещания были включены несколько губернаторов и ряд высокопоставленных чиновников.

О работе совещания существуют разноречивые суждения.

В программе работы совещания, в частности, значился вопрос о недостатках закона от 3 мая 1882 г., его изменениях или полной отмене [18]. Член совещания Виленский губернатор граф К.К.Пален в записке о положении евреев в России, представленной совещанию, предложил отменить все ограничительные законы для евреев, проживающих в черте оседлости, сохранив саму черту [19]. Бессарабский губернатор князь С.Д.Урусов, также участвовавший в совещании, в своей записке высказал мнение о том, что Временные правила о евреях не дали ожидаемого результата не только для самих евреев, но и для русского общества [20].

Урусов в своих воспоминаниях писал, что он вместе с Лопухиным на совещании оказался среди меньшинства, предложившего рассмотреть вопрос о прекращении действия закона от 3 мая 1882 г., как временно созданного. Предлагалось исходить из равноправия евреев и обсуждать только исключения, жизненную необходимость которых доказывать в каждом отдельном случае [21].

Однако Урусов изложил позицию Лопухина не совсем точно. Из материалов совещания видно, что Лопухин действительно выступал за отмену Временных правил, но был против равноправия евреев и высказывался за сохранение черты оседлости, хотя и за расширение ее. Остальные ограничения Лопухин предлагал пересмотреть [22].

Совещание решило предоставить сельским обществам право высказываться за допущение евреев в свою среду с последующим утверждением приговора губернскими властями [23]. Таким образом, появлялась возможность жительства евреев в сельской местности.

Урусов писал, что начало русско-японской войны положило конец работе совещания [24]. По другой версии, изложенной в редакционном предисловии к записке Палена, Плеве посчитал совещание "крамольным" и распустил его [25].

В итоге никаких практических результатов работа Особого совещания не дала.

После убийства Плеве в июле 1904 г. Лопухин присутствовал при официальном осмотре оставшихся в кабинете министра бумаг. Были обнаружены перлюстрированные письма. В одной пачке находились копии писем Лопухина его двоюродному брату и другу, профессору Московского университета князю С.Н.Трубецкому. Лопухин вспоминал, что в письмах осуждал политику Плеве, но свое осуждение "от него не скрывал". Кроме копий имелись два письма в подлинниках, не доставленные адресату. Их задержали, так как автор "доказывал близость революции и неизбежность свержения самодержавия" [26]. Но еще в самом начале деятельности на посту директора департамента Лопухин говорил примерно о том же. Так, весной 1902 г. министерство финансов внесло в Государственный совет законопроект о страховании рабочих. Приглашенный на заседание Лопухин, обрисовывая политическую обстановку, сильно шокировал присутствовавших, потому что слово "революция" не сходило с его языка [27].

6 декабря 1904 г., уже при новом министре внутренних дел князе П.Д.Святополк-Мирском, сменившем покойного Плеве, Лопухин передал в Комитет министров упомянутую ранее записку о развитии революционного движения, где подчеркивал, что "борьба с крамолой одними полицейскими методами была бессильной" [28].

8 декабря Святополк-Мирский представил Николаю II записку Лопухина, в которой революционная ситуация в стране была показана как следствие произвола власти в отношении прав населения или бездействия власти в части его насущных интересов. В этой записке была очевидной необходимость признания неизбежности революции и ее предупреждения посредством законодательных реформ. Царь никак не отреагировал, и Лопухин отметил: "Единственным последствием моей записки было то, что при дворе и в кругах петербургской бюрократии я был произведен в революционеры, во всяком случае, в человека в смысле карьеры отпетого" [29]. Петербургская великосветская "львица" А.В.Богданович вообще называла Лопухина "красным" [30].

12 декабря 1904 г. был издан указ "О мерах к усовершенствованию государственного порядка". Для работы в исполнение указа Лопухин по поручению председателя Комитета министров С.Ю.Витте 28 декабря составил записку о практическом значении действовавшего с 1881 г. исключительного закона (положения об охране), который он подверг резкой критике, подчеркнув, что этот закон не дал никаких результатов [31].

Лопухин вспоминал, как на заседании Комитета министров в январе 1905 г. Витте "восклицал, потрясая этой запиской, что близость революции неудивительна, когда во главе Департамента полиции стоит лицо, позволяющее себе такую критику законов" [32].

После убийства 4 февраля 1905 г. великого князя Сергея Александровича министр внутренних дел А.Г.Булыгин, заменивший уволенного в отставку Святополк-Мирского, Лопухин и вице-директор Департамента полиции Н.П.Зуев обсуждали случившееся. В кабинет без доклада быстро вошел петербургский генерал-губернатор Д.Ф.Трепов, не поздоровавшись, в повышенном тоне сказал Лопухину: "Этим мы Вам обязаны", — и также быстро удалился. Основанием для обвинения послужил отказ Лопухина на просьбу Трепова, бывшего тогда московским обер-полицмейстером, ассигновать 30 тыс. руб. на организацию охраны великого князя [33].

Успешно развивавшаяся карьера Лопухина дала осечку, и 4 марта он за неприятие должных мер охраны Сергея Александровича был смещен с должности директора Департамента полиции и назначен эстляндским губернатором, что считалось понижением [34]. По-видимому, снятие Лопухина не обошлось без Трепова, имевшего огромное влияние на царя.

Летом 1905 г. Лопухина в Ревеле посетил Урусов [35]. Они обсуждали положение в стране и пришли к выводу о предстоящем революционном взрыве [36].

В октябре 1905 г. представители ревельской еврейской общины заявили Лопухину, как губернатору Эстляндии, о готовящемся погроме, подтвердив сказанное документами. Лопухин объявил ревельской полиции, что "околоточный, помощник пристава и пристав", на участке которых возникнет погром, будут "вместе с полицмейстером" уволены [37]. Погрома, конечно, не было.

Независимо от этого, 15 октября в Ревеле разгромили ряд винных лавок. Полиция оказалась бессильной. Лопухин через городскую думу обратился к рабочим с предложением организовать охрану Ревеля милицией, включающей как население, так и полицию. Рабочие согласились, и почти сразу же милиция восстановила в городе порядок.

По телеграмме начальника губернского жандармского управления и прокурора окружного суда из Петербурга прислали войска. Начальник гарнизона без ведома Лопухина выслал на улицы военные патрули. Столкновение гражданского патруля с военным вызвало возмущение рабочих, и они организовали митинг, который войска расстреляли; было более ста убитых и раненых.

Дурново, ставший министром внутренних дел после Булыгина, объявил вызванному вскоре в Петербург Лопухину об увольнении от должности губернатора и причислении к министерству внутренних дел за то, что он "сдал власть революционерам". При этом в приказе значилось, что Лопухин уволен "по прошению", и Дурново предложил ему подать прошение об отставке задним числом. Лопухин заявил, что "такой шаг знаменовал бы сознание вины, трусость или угодничество" и потребовал расследования. Была создана комиссия из трех человек, пришедшая к каким-то неблагоприятным для Лопухина выводам, оставшимся для него неизвестными. Дурново объяснил Лопухину, что если бы последовало объяснение, он представил бы возражения, потребовавшие возобновления расследования. В итоге Лопухин писал: "В сущности, это являлось признанием моей правоты" [38].

В июле 1917 г. в Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства допрашивали бывшего товарища министра внутренних дел С.Е.Крыжановского при министре Столыпине. Допрос больше походил на диалог между председателем комиссии и допрашиваемым. Из диалога явствует следующее.

Перед выборами в I Государственную думу Дурново решил направить их в нужное русло, для чего послать к губернаторам доверенных лиц. Выбор пал на Лопухина, причисленного к министерству, но находившегося как бы не у дел, князя Н.В.Шаховского, члена совета министерства и Л.В.Половцева, чиновника особых поручений при министерстве. Их снабдили письмами за подписью Дурново на имя губернаторов с предписанием "исполнить то, что будет передано".

Каждый из командированных объехал по три приволжских губернии. Лопухин просил направить его в Саратовскую губернию, "ссылаясь на то, что саратовский губернатор Столыпин его приятель".

Поездка не имела последствий. До выборов оставалось мало времени, "да и никто не знал, как взяться за дело, на кого опереться" [39].

Во время суда над Лопухиным начальник Петербургского охранного отделения А.В.Герасимов, выступавший в качестве свидетеля, утверждал, что Лопухин был уволен с государственной службы [40]. Такой же версии придерживается современный историк Ф.М.Лурье [41]. Сам Лопухин отвергал указанный факт, подчеркивая, что "ушел в отставку по доброй воле, по соображениям принципиального свойства" [42].

Отставка состоялась в июле 1906 г. Но еще находясь в штате министерства внутренних дел, Лопухин совершил поступок, который произвел на все российское общество впечатление взрыва разорвавшейся бомбы. Он раскрыл существование в самом Департаменте полиции тайной типографии, печатавшей антиеврейские прокламации, призывавшие к погромам. Вдохновителями, авторами и распространителями прокламаций во многих местностях страны были чины жандармерии и полиции разных рангов в центральном аппарате и на местах. Это событие подробно описано во многих публикациях [43]. Здесь необходимо подчеркнуть позицию Лопухина.

Он был уверен в том, что погромы организуют черносотенные организации и "крайний правительственный антисемитизм", при этом основным являлся второй фактор. "Правительственный антисемитизм по иерархической лестнице доходил до низов правительственного механизма" в виде прямого призыва к избиению евреев; этот призыв реализовывался в действия черносотенцами [44]. За два с небольшим года со времени работы Особого совещания в мировоззрении Лопухина произошли существенные изменения, и выход из создавшегося положения он видел уже только в установлении равноправия евреев [45].

Таким образом, Лопухин выступал против государственного, да и всякого другого антисемитизма. Подобная политика претила ему, и именно она явилась принципиальным соображением для отставки.

Герасимов, а впоследствии Лурье, считали, что Лопухин был обижен за свое увольнение без пенсии [46]. Но Лопухин рассказывал, как директор Департамента общих дел А.Д.Арбузов предлагал ему просить пенсию по болезни, если он не выслужил пенсионного срока. Лопухин же считал себя здоровым и вообще не имеющим права на пенсию и ее даже не просил [47]. Арбузов на судебном заседании подтвердил сказанное [48].

О какой обиде можно говорить, если вспомнить поведение Лопухина в Ревеле: он знал, что идет не просто на превышение власти, а на проступок, противоречащий идеологии всей правящей верхушки, знал, что ему не простят такого. Раскрывая деяния руководства по антиеврейским погромным воззваниям, Лопухин также мог предположить, что это не пройдет для него даром.

После многих лет перерыва в общении Лопухин в 1904 г. встретился с товарищем гимназических лет Столыпиным. Когда его в апреле 1906 г. назначили министром внутренних дел, Лопухин посвятил Столыпина в детали погромной деятельности тайной типографии и самого Департамента полиции, к чему министр, как показалось бывшему директору департамента, отнесся "с искренним негодованием, высказав полную решимость покончить" с этим [49].

Возмущенные печатанием в Департаменте полиции программных воззваний, члены I Государственной думы 8 мая 1906 г. приняли срочное заявление о запросе министру внутренних дел по поводу указанного факта. 8 июня министр Столыпин, отвечая на запрос, свел дело к "неправильным" поступкам отдельных лиц, действовавших как будто только по собственной инициативе, и отрицал наличие в департаменте "преступной типографии" [50].

Прочитав ответ Столыпина в Думе, Лопухин увидел явное извращение сведений, сообщенных им министру. Находившийся за рубежом Лопухин написал министру письмо, еще раз повторив сказанное ему в беседе. По возвращении из-за границы при новой встрече с министром Лопухин понял, что Столыпин "сознательно искажал истину в своих заявлениях перед Думой". Лопухин отмечал: "Наши отношения после этого объяснения порвались" [51].

Осенью 1906 г. состоялась, вероятно, последняя встреча Лопухина со Столыпиным, на которой они говорили об августовском погроме в Седлеце (в Царстве Польском — А.М.). Министр "с величайшим раздражением" назвал Лопухина "революционером" и они "разошлись окончательно" [52].

Впоследствии Лопухин узнал, что Столыпин поднимал вопрос о предании его суду, но даже тогдашняя юстиция не нашла в приведенном случае состава преступления [53].

После выхода в отставку, по рассказу И.В.Гессена, Лопухин пытался поступить в присяжные поверенные [54], но вследствие прошлой службы в полиции его не приняли, и он занялся частной юридической практикой. Лопухин был юридическим посредником по сделкам общегражданского характера, по коммерческим сделкам и по созданию новых акционерных организаций, в частности, совместного русско-английского Соединенного банка.

Работая директором Департамента полиции, Лопухин рассчитывал осуществить реформы. Но Плеве постоянно откладывал "созидательную работу" [55]. Поэтому реформы полиции Лопухину не удались. Тогда он решил изложить свое видение преобразований в книге, вышедшей в 1907 г. [56]. Существенное место в ней занимают взгляды Лопухина на взаимоотношения государственной власти и народа.

Основной функцией полиции, — писал Лопухин, — является охрана государственной власти от народа [57]. Значительное внимание Лопухин уделил положению политической полиции — отдельного корпуса жандармов в жизни страны. Резко отрицательно он оценивал профессиональные качества личного состава корпуса жандармов и делал вывод о том, что "деятельность политической полиции представляется не только враждебной народу, но и противогосударственной" [58]. Лопухин подчеркивал вседозволенность, безграничность власти и безнаказанность полиции при постоянных нарушениях ею закона [59].

В качестве практических шагов по реформе Лопухин предлагал ликвидацию политической полиции; он считал, что собственно полиция должна заниматься охраной порядка, частной и общественной безопасности и должна находиться в ведении местных самоуправляющихся учреждений [60].

В общем плане Лопухин призывал к "упразднению бюрократического принципа", в чем видел "положительное начало демократическое". Развивая этот тезис, он говорил, что господство демократического принципа может быть обеспечено только при участии всего народа в законодательстве, распоряжении народными деньгами и контроле над исполнительной властью, а также в сосредоточении управления на местах в руках всего населения [61].

Продолжая деятельность, начатую разоблачением печатания антиеврейских воззваний, Лопухин написал статью "Как живется евреям в России" [62]. Она была пронизана идеей о несправедливости ограничений прав евреев. В основной части статьи была кратко изложена история русского законодательства о евреях или, точнее, — антиеврейского законодательства. Лопухин отметал все хорошо известные обвинения, выдвигавшиеся против евреев их недругами, и объяснял недостатки, присущие евреям, условиями их жизни в России и самими же законами. Например, евреев обвиняли в невежестве, отмечал автор, в то же время им ограничивали доступ в общие государственные школы, а в царствование Александра III им вообще "запрещалось учиться русской грамоте" [63]. В заключение Лопухин провозглашал: "Настало время, чтобы несправедливости и бесправию был положен конец" [64].

К сожалению, статья не была опубликована.

Характеристика Лопухина будет неполной, если не упомянуть наиболее крупную из его гражданских акций — раскрытие руководителя Боевой организации эсеров Азефа перед руководящими органами партии как платного агента охранки. Нет необходимости описывать эту акцию, ибо она достаточно широко освещена во многих публикациях [65]. Следует только остановиться на мотивах действий Лопухина.

Его двоюродный брат, В.Б.Лопухин, бывший директор департамента министерства иностранных дел писал о свойственном А.А.Лопухину мальчишеском темпераменте, лишавшем его "сплошь и рядом чувства меры" [66]. В.Б.Лопухин считал, что его брат совершил указанный поступок из чувства мести властям за неудавшуюся карьеру [67]. Такую же версию использовал ряд историков, в том числе Б.И.Николаевский [68]. Однако более правдоподобная версия состоит в отношении Лопухина к Азефу, о котором он сказал Герасимову следующее: "Вся жизнь этого человека — сплошные ложь и предательство. Революционеров Азеф предавал нам, а нас — революционерам. Пора уже положить конец этой преступной двойной игре" [69]. Лопухин считал деятельность Азефа безнравственной и хотел предотвратить новые террористические акты.

Конечно, Лопухин не был никаким революционером и тем более "красным". Урусов так характеризовал Лопухина: его влияние "не раз смягчало и вводило в законные рамки железную волю и диктаторские замашки министра (Плеве — А.М.), который, считая директора департамента либералом, все же продолжал его уважать и нередко ему уступал" [70]. Святополк-Мирский говорил, что политические взгляды Лопухина "были хотя и прогрессивные, но вполне умеренные" [71]. М.С.Комиссаров, именно тот самый, который печатал погромные прокламации в Департаменте полиции, называл Лопухина, разоблачившего его, "честнейшим человеком" [72].

Таким образом, по-видимому, именно взгляды Лопухина, его моральные принципы как раз и заставляли его восставать против двойного предательства Азефа. И они же побуждали Лопухина выступать в защиту евреев, их интересов.

За разоблачение Азефа Лопухин в 1909 г. был арестован и предан суду Особого присутствия Правительствующего Сената и приговорен к лишению всех прав состояния и каторжным работам на 5 лет. Общее собрание кассационных департаментов Правительствующего Сената смягчило приговор и 23 мая 1909 г. заменило каторжные работы ссылкой на поселение на тот же срок, который Лопухин отбывал в Восточной Сибири. 4 декабря 1912 г. Высочайшим повелением он был помилован и восстановлен в правах, после чего занимался юридической и банковской деятельностью. Приблизительно в 1922 — 23 гг. Лопухин по разрешению советского правительства выехал во Францию, где скончался в 1928 г.

Князь Сергей Дмитриевич Урусов родился в 1862 г. Он происходил их старинного дворянского рода, основателем которого считали Эдигея Мангита, одного из военачальников Тамерлана. В 1885 г. Урусов окончил историко-филологический факультет Московского университета и начал работать податным инспектором Перемышльского уезда Калужской губернии, в 1886 г. был избран уездным предводителем дворянства. В 1887 г. он стал председателем уездного съезда мировых судей, а в 1890 — 1892 гг. был председателем Калужской губернской земской управы. С 1893 по 1896 г. Урусов работал в государственном банке в Калуге, в 1897 — 1902 гг. — в Москве почетным мировым судьей. В 1902 г. его назначили тамбовским вице-губернатором. После еврейского погрома в Кишиневе Урусов "неожиданно и без предварительного запроса" получил телеграмму из министерства внутренних дел о назначении Бессарабским губернатором [73].

Скорее всего, это было связано с тем, что Урусов считался "прогрессистом", потому предполагалось показать общественному мнению отрицательное отношение правительства к погромам. Оно было уверено в умиротворении края Урусовым "средствами культурными, без репрессий, без военного положения, усиленной и чрезвычайной охраны" [74].

Так какими же были политические взгляды Урусова? Он изложил их в своей книге "Записки губернатора".

Он думал о "грядущих реформах", которые должны были бы охватить весь "русский строй". Главными задачами "после гражданской свободы" он считал реорганизацию местного самоуправления и отмену "ограничения прав отдельных частей населения империи", хотя, в частности, о положении евреев и законах о них ничего не знал [75]. После изучения законодательства Урусов, вступив в должность губернатора, решил строго соблюдать Временные правила о евреях от 3 мая 1882 г. Впоследствии он с удивлением узнал, что принятие правил мотивировалось "стремлением оградить евреев от насилий со стороны христианского населения". Однако наряду с этим Урусов предполагал исходить из общих начал "справедливости и терпимости", внушенных ему общим образованием, а также из того, что евреи являются русскими подданными, пользующимися в отношении безопасности покровительством законов и властей, наравне с основным населением страны. Кишиневский же погром он открыто признавал преступлением [76].

Правительство не ошиблось, назначив Урусова Бессарабским губернатором. Именно благодаря его деятельности на этом посту произошло успокоение кишиневских евреев после жесточайшего погрома. Да и он сам почувствовал расположение к евреям, тесно с ними общаясь [77]. Что касается законов о евреях, то Урусов стал считать их "совершенно бессмысленными и не достигающими цели" [78].

Чтобы подчиненные, не разделявшие взгляды Урусова, защищавшего евреев, не противодействовали ему, он выдвинул лозунг: "Мы охраняем не евреев, а порядок" [79].

В "Записках губернатора" Урусов также писал, что, тщательно изучив обстоятельства погрома, он убедился в попустительстве правительства погромам и в его моральной ответственности "за происшедшие в Кишиневе избиения и грабежи" [80].

Следствием усилий Урусова как губернатора было привлечение погромщиков к уголовной ответственности. Но, по его мнению, меры наказания оказались "за редким исключением, довольно мягкие". Все же судебное разбирательство дало еврейскому населению города некоторое нравственное удовлетворение [81].

Урусов вспоминал, что от евреев он "получил право на доверие, как человек, который не только хочет, но и может обеспечить им безопасность"81а. И кишиневские евреи преподнесли ему книгу "Священные книги Ветхого Завета" со следующей надписью: "Его Сиятельству глубокочтимому князю Сергею Дмитриевичу Урусову. От благодарной Кишиневской еврейской общины" [82]. Весной 1904 г. депутация от еврейского общества пособия бедным г. Кишинева вручила ему диплом о присвоении звания почетного члена общества [83]. 4 июля 1905 г. он получил письмо от председателя правления этого общества с просьбой дать согласие на учреждение стипендии имени Урусова в существовавшем при обществе сиротском доме. (По-видимому, предполагалось выделить стипендию за счет средств самого общества — А.М.). В письме также высказывалась благодарность "за гуманное и доброжелательное отношение к еврейскому населению" [84]. Реакцию Урусова на просьбу установить не удалось.

12 ноября 1905 г. ему прислал телеграмму председатель правления общества пособия бедным евреям г. Оргеева Бессарабской губернии. В телеграмме говорилось, что первое собрание общества "единогласно решило избрать Ваше Сиятельство почетным членом. Ваши заслуги перед нашим краем слишком серьезны, чтобы забыть о них" [85].

Поэтому недаром Урусова и его единомышленника прокурора Бессарабского губернского суда В.Н.Горемыкина русские антисемитские газеты называли "жидовскими батьками" и "шаббесгоями" [86].

В кишиневский период Урусов, как указано ранее, составил записку по еврейскому вопросу для рассмотрения в Особом совещании. Приехав в Петербург на совещание, он узнал, что записка "возбудила в министерстве (внутренних дел — А.М.) недоумение" и вызвала весьма сухой прием его министром Плеве [87].

Осенью 1904 г. Урусов получил должность Тверского губернатора. Весной 1905 г. Д.Ф.Трепова назначили товарищем министра внутренних дел. И с этого момента губернаторы, вопреки закону, перешли в подчинение, даже не министру, а именно Трепову [88]. Урусов не согласился с подобной субординацией, полагая, что губернатор, по закону, не является ставленником министра внутренних дел и не должен считать себя чиновником министерства [89]. Кроме того, ему претил антисемитизм Трепова. Поэтому Урусов "по несогласию с направлением и характером деятельности руководителей ведомства" вышел в отставку [90].

В октябре 1905 г. по приглашению Витте он занял пост товарища министра внутренних дел, когда Трепова в министерстве уже не было. На Урусова возложили заведование статистическим комитетом, медицинским и ветеринарным управлениями, Департаментами общих дел (но без личного состава) и духовных дел [91]. Главным же было поручение разработать в плане реформы местного управления новое положение о губернском, уездном, волостном управлении. Составив проект положения, "не удостоенный одобрения министра", Урусов в феврале 1906 г. вышел в отставку [92].

В марте в качестве члена партии демократических реформ Урусова избрали в I Государственную думу от Калужской губернии.

После того как Столыпин ответил в Думе на запрос о печатании антиеврейских воззваний, первым выступил Урусов, начавший с того, что сообщение о тайной типографии важно для будущего, так как опасность еврейских погромов осталась. Выразив уверенность в искренности Столыпина, Урусов указал на возможность погромов "вне зависимости от отношения к ним того или иного министра внутренних дел".

Далее Урусов говорил, что к печатному станку "был приставлен, а не сам стал" жандармский ротмистр Комиссаров. И сделали это именно те, "кто должен находить подпольные типографии".

Урусов подробно остановился на процессе подготовки погромов в различных местностях, который проходил везде одинаково.

"Группа лиц, составляющих как бы дружину одного из наших самых патриотических собраний (Союза русского народа — А.М.), задумала борьбу с революцией", — продолжал Урусов. Далее он говорил, что причину крамолы они видели в инородцах: поляках, армянах и обитателях черты еврейской оседлости. Повсеместно развозили сотни тысяч экземпляров воззваний, призывавших к борьбе с перечисленными группами инородцев, особенно с евреями, а также — к самосуду. К солдатам было обращено отдельное воззвание. Негласные подстрекательства, прокламации и деньги для погромщиков распространялись через цепочки единомышленников, в том числе жандармов, чаще всего служащих охранных отделений.

Затем Урусов говорил о тревожных телеграммах, присылаемых из министерства внутренних дел на места, в которых сообщалось о готовящихся беспорядках; в телеграммах приказывали употреблять самые энергичные меры.

Распоряжения делали и меры принимали, но не все этим распоряжениям верили. Урусов утверждал: "Бывало даже так, я сам являюсь свидетелем этих событий, что чины полиции не верили губернаторским приказам, полагая, что это так делается для вида, для приличия, но что им лучше известны истинные виды правительства".

О погромщиках Урусов говорил, что "они действуют в сознании какого-то права, в сознании какой-то безнаказанности". Но как только такое сознание будет в них поколеблено, "погром прекращается необыкновенно быстро и легко". Что касается действий полиции, то иногда при наличии значительных полицейских сил погромы принимали "характер сплошного бедствия", в других же местах отдельные служащие полиции останавливали погромы, не давая им разгореться.

Возвращаясь к "тайной типографии", Урусов привел высказывание Комиссарова, который на вопрос о ходе дела ответил: "Погром устроить можно какой угодно, хотите на 10 человек, а хотите и на 10 тысяч". Урусов назвал высказывание Комиссарова исторической фразой и добавил, что 3 февраля 1906 г. в Киеве был организован погром именно на 10 тысяч, но его удалось предупредить.

В продолжение выступления Урусов заявил, что нет никаких гарантий относительно деятельности этих "преступных полуправительственных организаций и относительно того, что в них и впредь не будут принимать участие лица, состоящие на государственной службе. Да иначе быть и не может, так как главные вдохновители находятся, очевидно, вне сферы действия министра внутренних дел. Никакое министерство (правительство — А.М.) не может обеспечить порядок и спокойствие".

Заключая речь, Урусов утверждал, что опасность не исчезнет, пока "на дела управления, а следовательно на судьбы страны будут оказывать влияние люди, по воспитанию вахмистры и городовые, а по убеждению погромщики" [93].

Речь Урусова вызвала широкий общественный резонанс в России и за рубежом, особенно потому, что это был человек, еще недавно стоявший у власти. Например, газета "Радикал", издававшаяся в Париже, писала 9 июня, что Урусов осуждал режим, известный под названием "треповский", и хотя имя Трепова не было произнесено, каждое слово целило в него [94].

После роспуска I Думы Урусов был привлечен к уголовной ответственности по делу о "Выборгском воззвании", хотя в Выборгском совещании бывших членов Думы не участвовал и воззвание впервые увидел уже напечатанным.

Не желая отделять свою судьбу от судьбы товарищей, Урусов на суде молчал и был приговорен вместе с остальными обвиняемыми к тюремному заключению на три месяца. Наказание отбывал в Таганской тюрьме в Москве [95].

Подсудимые обвинялись в тяжком преступлении — в распространении воззвания, призывающего к неповиновению властям и противодействию законам. При подобном преступлении можно приговорить к лишению прав состояния. Но для бывших членов Думы ограничились лишением их возможности избирать и быть избранными в Думу [96]. Такое право было восстановлено лишь после Февральской революции.

Сам Урусов писал о лишении права на государственную и общественную службу [97].

Выше указано, что в 1907 г. Урусов выпустил книгу "Записки губернатора", в которой рассказал о своей деятельности в Кишиневе в 1903 — 1904 гг. В своей автобиографии он писал, что за эту книгу в 1913 г. его приговорили к четырехмесячному тюремному заключению [98].

С 1907 по 1917 г. Урусов занимался сельскохозяйственной и литературной деятельностью. В марте 1917 г. был назначен товарищем министра внутренних дел Временного правительства. Ему поручили разработать проект положения о милиции. Работа была выполнена, положение было утверждено, и в июне того же года Урусов вышел в отставку [99].

В советское время он неоднократно подвергался преследованиям, арестам и тюремному заключению без объяснения причин. В 1919 г. был арестован по делу "Тактического центра", о существовании которого не подозревал [100]. В августе 1920 г. Урусова оправдали [101]. После октября 1917 г. он был лишен гражданских прав, восстановленных лишь в 1929 г. [102]. В 1920 — 1921 гг. Урусов проходил службу в военно-морских силах, затем работал в различных учреждениях. Умер он в 1937 г. в Москве.

Урусову ставили в вину службу при таких реакционерах как Плеве и Дурново. Его школьный товарищ, член I Думы Е.Н.Щепкин отвечал на это обвинение следующим образом.

"При Плеве на Урусова была возложена такая высокая миссия, от которой ни один порядочный человек не отказался бы и не должен был отказаться: умиротворить несчастный город, сделавшийся жертвой дикой расправы. И Урусов с честью выполнил эту миссию". Что касается занятия поста товарища министра внутренних дел при Дурново, вернее, при Витте, то, говорил Щепкин, "это ведь было время, когда многие питали некоторые иллюзии и охотно шли бы в виттевский кабинет". Однако Урусов, не колеблясь, уходил, когда "на сцену выступали администраторы из погромщиков по убеждению". Он всегда был человеком прогрессивных взглядов [103].

Подытоживая сказанное, можно поставить вопрос: что же побудило объединить Лопухина и Урусова в одной статье? Напрашивается естественный ответ — происхождение, родственные отношения, дружба и, главное, общность взглядов, единомыслие. Даже многие события в их жизни происходили практически одновременно: рождение, учеба в Московском университете, чиновничья карьера, раскрытие Лопухиным "тайной типографии" и, как следствие, разоблачительная речь Урусова в Думе, изданные в одном году родственные по духу книги Лопухина "Из итогов служебного опыта. Настоящее и будущее русской полиции" и Урусова "Записки губернатора".

По отношению к прокурору Бессарабского губернского суда В.Н.Горемыкина Урусов высказался так: "он не был юдофилом, а просто был умным и образованным человеком, лишенным чувства ненависти и нетерпимости ко всем нерусским народностям" [104]. С полным правом подобным образом можно характеризовать и самого Урусова и Лопухина. Однако, будучи представителями правящей верхушки, они действовали против ее мировоззрения, являясь "чужими среди своих".

Примечания

1. Аврех А.Я. Царизм и третьеиюньская система. М., 1967. С.107.
2. Государственный архив Российской Федерации (ГАРФ), ф. 1467, оп. 1, ед. хр. 483, л. 63 об.
3. Там же. Лл. 23 об. - 24.
4. Записка А.А.Лопухина о развитии революционного движения в России (1904 г.) // Былое. Париж, 1909, № 9-10, с.74, 77.
5. Дело А.А.Лопухина в Особом присутствии Правительствующего Сената. Стенографический отчет. СПб., 1910. С.113.
6. Там же.
7. ГАРФ, ф. 1467, оп. 1, ед. хр. 483, лл. 28-28 об.
8. Урусов С.Д. Записки губернатора. Кишинев. 1903 — 1904 гг. М., 1907. С.157.
9. Дело А.А.Лопухина... С.113.
10. Материалы для истории антиеврейских погромов в России. Т.1. Дубоссарское и Кишиневское дела 1903 г. Пг., 1919. С.219.
11. Там же. С.134.
12. Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. М.-Пг., 1923. С.15.
13. Сионизм. Исторический очерк его развития. Записка, составленная в Департаменте полиции. Б.м., 1903.
14. ГАРФ, ф. 102, 2-ое делопроизводство, оп. 76а, ед. хр. 2113, лл.2-3.
15. Козьмин Б.П. Зубатов и его корреспонденты. М.-Л., 1928. С.39.
16. Там же.
17. Там же.
18. ГАРФ, ф. 102, 2-ое делопроизводство, оп. 76а, ед. хр. 2114, л.1.
19. Пален К.К. Тайная докладная записка виленского губернатора о положении евреев в России. Женева, 1904. С.73.
20. Урусов С.Д. Указ. соч. С.344.
21. Там же. С.367-368.
22. ГАРФ, ф. 102, 2-ое делопроизводство, оп. 76а, ед. хр. 2114, лл. 41, 42.
23. Там же. Лл.29 об.-30.
24. Урусов С.Д. Указ. соч. С.368.
25. Пален К.К. Указ. соч. С.1.
26. Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. С.12-13.
27. Лопухин В.Б. Люди и политика. (Конец XIX — начало XX в.) // Вопросы истории, 1966, № 9, с.125.
28. Записка А.А.Лопухина о развитии революционного движения... С.77.
29. Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. С.54-55.
30. Богданович А.В. Три последних саомдержца. Дневник. М., 1990. С.303.
31. Докладная записка директора Департамента полиции Лопухина, рассмотренная в Комитете министров ...января 1905 г. Женева, 1905.
32. Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. С.57.
33. Курлов П.Г. Конец императорской России. Берлин, 1923. С.36-37.
34. ГАРФ, ф. 102, 2-ое делопроизводство, оп. 22, ед. хр. 295, л.134; Там же, ф. 1467, оп. 1, ед. хр. 682, л.119.
35. Отдел рукописей Российской государственной библиотеки (ОР РГБ), ф. 550, к.2, ед. хр. 7, л.1.
36. Там же. Ед. хр. 3, л.45.
37. Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. С.87.
38. Там же. С.77-81.
39. Падение царского режима. По материалам Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Т.5. М.-Л., 1926. С.399.
40. Дело А.А.Лопухина... С.45.
41. Лурье Ф.М. Хранители прошлого: Журнал "Былое": история, редакторы, издатели. Л., 1990. С.88.
42. Дело А.А.Лопухина... С.48.
43. Витте С.Ю. Воспоминания. Т.III. Таллинн-М., 1994. С.81-84; Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. С.81-91, 95-96; Государственная дума. Созыв 1-й. 1906 г. Сессия 1-я. Стенографические отчеты. Т.I. СПб., 1906. С.270-271, 275, 277; Там же. Т.II. С. 1125-1127, 1129-1131, 1141, 1173, 1196; Малиновский И.А. Кровавая месть и смертные казни // Известия Томского университета. Кн.33. Томск, 1909. Приложение. С.41-48; Материалы к истории русской контрреволюции. Т.1. СПб., 1908. С.88-92; Ганелин Р.Ш. Первая государственная дума в борьбе черносотенством и погромами // Освободительное движение в России. Вып.15. Саратов, 1992. С.113-140; Лурье Ф.М. Из истории правительственных провокаций: Опыт исторического расследования // Вестник Евр. университета в Москве. М., 1993, № 4, с. 168-179.
44. Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. С.85.
45. Там же. С.83.
46. Дело А.А.Лопухина... С.45; Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы. Политический сыск в России. 1649-1917. СПб., 1992. С.349.
47. Дело А.А.Лопухина... С.48.
48. Там же. С.74.
49. ГАРФ, ф. 1467, оп. 1, ед. хр. 483, лл.63об. -64об.
50. Государственная дума. Созыв 1-й. 1906 г. Сессия 1-я. Стенографические отчеты. Т.II. СПб., 1906. С.1126-1127.
51. ГАРФ, ф. 1467, оп. 1, ед. хр. 483, лл.65-66.
52. Там же. Л.66.
53. Лопухин А.А. Отрывки из воспоминаний. С.96.
54. Гессен И.В. В двух веках. Жизненный отчет. Берлин, 1937. С.288.
55. Урусов С.Д. Указ, соч. С.157.
56. Лопухин А.А. Из итогов служебного опыта. Настоящее и будущее русской полиции. М., 1907.
57. Там же. С.40.
58. Там же. С.33.
59. Там же. С.42-43.
60. Там же. С.61, 67-68.
61. Там же. С.54.
62. ГАРФ, ф. 1467, оп. 1, ед. хр. 682, лл.40-114.
63. Там же. Лл.96, 98.
64. Там же. Л.114.
65. Дело А.А.Лопухина...; Бурцев В.Л. В погоне за провокаторами. М., 1989. С.112-124, 130-131, 145-146, 156-167; Николаевский Б.И. История одного предателя. Террористы и политическая полиция. М., Высш. шк., 1991. С.11, 13, 20, 28-41, 286, 289, 293, 296, 298-299; Лурье Ф.М. Полицейские и провокаторы... С.350-355, 362-364.
66. Лопухин В.Б. Люди и политика... С.125.
67. Балуев Б.П. Дело А.А.Лопухина // Вопросы истории, 1996, № 1, с.134.
68. Николаевский Б.И. Указ. соч. С.39.
69. Герасимов А.В. На лезвии с террористами. М., 1991. С.133-134.
70. Урусов С.Д. Указ. соч. С.157.
71. Дело А.А.Лопухина... С.74.
72. Падение царского режима. Т.7. 1927. С.158.
73. Урусов С.Д. Указ. соч. С.1.
74. ОР РГБ, ф.550, к. 1, ед. хр.30, л.34.
75. Урусов С.Д. Указ. соч. Предисловие, с.2.
76. Там же. С.13-15.
77. Там же. С.45.
78. Там же. С.62.
79. Там же. С.109.
80. Там же. С.164-165.
81. Там же. С.168-169.
81а. Там же. С.45.
82. Книга хранится в личном архиве внучки Урусова, Е.А.Фадеевой.
83. Урусов С.Д. Указ. соч. С.101.
84. ОР РГБ, ф. 550, к. 3, ед. хр. 26, л.1.
85. Там же. Ед. хр. 31, л. 1.
86. Урусов С.Д. Указ. соч. С.18, 172-173. "Шаббесгой" — наемный человек неиудейского вероисповедания, выполняющий все работы по субботам, когда ортодоксальным евреям делать что-либо воспрещено.
87. Урусов С.Д. Указ. соч. С.356-357.
88. ОР РГБ, ф. 550, к. 2, ед. хр. 7, л.1.
89. Урусов С.Д. Указ. соч. С.3.
90. ОР РГБ, ф. 550, к.1, ед. хр. 12, л.1.
91. Там же. К.2, ед. хр.7, л.14.
92. Там же. К.1, ед. хр. 12, л.1об.
93. Государственная дума. Созыв 1-й. 1906 г. Сессия 1-я. Стенографические отчеты. Т.II. СПб., 1906. С.1129-1132.
94. ОР РГБ, ф. 550, к.1, ед. хр. 30, л.5.
95. Там же. Ед. хр. 12, л.1об.
96. Суд над первой Государственной Думой. 12-18 декабря 1907 г. СПб., 1908. С.78.
97. ОР РГБ, ф. 550, к. 1, ед. хр. 12, л. 1об.
98. Там же. Л.2.
99. Там же.
100. Там же.
101. Там же. Ед. хр. 8, л.1.
102. Там же. Ед. хр. 22, л.1.
103. Там же. Ед. хр. 30, л.39.
104. Урусов С.Д. Указ. соч. С.172.