ОБЩЕСТВО ЕВРЕЙСКОЕ НАСЛЕДИЕ

Эпоха Александра II

Царствование Александра II — это переломная эпоха в истории России, период, когда страна резко разорвала связь с прошлым, встала на совершенно новый путь развития. В середине XIX века Россия решительно отказывается от своей особой роли и положения в мире и делает первый шаг навстречу Европе.

В происходивших в эти два с половиной десятилетия событиях главную роль сыграл узкий слой либеральной бюрократии, черпавший свою силу в основном в поддержке самого императора. Политическая слабость реформаторов наглядно проявилась после убийства Александра II, когда волею нового царя был во мгновение ока совершен разворот на 180 градусов во всей внутренней политике и это не вызвало в обществе фактически никакого заметного возмущения.

А это значит, что вся история проводившихся реформ — не только не история глубоких, органических движений сословных и классовых групп, но даже не история широкой борьбы политических партий и группировок. Перед нами разворачивается, фактически, борьба мнений отдельных государственных деятелей, в том числе членов царствующего дома. И решающим фактором в этой борьбе становится, разумеется, не научная точность или политическая глубина того или иного взгляда, а близость его выразителя к императору или его сегодняшним фаворитам.

Таким образом, для понимания хода и смысла реформ александровского царствования решающим становится выяснение двух вопросов: изменения расстановки сил в окружении царя и анализ взглядов и мнений чиновников, занимавших в тот или иной период высшие государственные посты.

Далее, при изучении национальной политики Александра II до сих пор основное внимание уделялось событиям, связанным с расширением российских границ или вооруженным противостоянием империи и национальных окраин. В то же время широкие усилия власти, нацеленные на ненасильственную ассимиляцию подвластных народов, в первую очередь, путем распространения среди них общего светского образования в противовес традиционному религиозному, не получили должного отражения в литературе.

В особенности же история еврейского вопроса, с такой остротой вставшего в России в последующее царствование, в рассматриваемый период остается скрытой от нас и, насколько можно судить, не вызывает должного интереса даже у еврейских историков, предпочитающих более драматические сюжеты времен правления Николая I или наследников Александра Николаевича.

В свете вышесказанного совершенно очевидна важность и актуальность исследования, предпринятого В.Р.Нахмановичем. Раскрывая перед нами малоизученную сторону внутренней политики эпохи Великих Реформ, он не ограничивается изложением собственно законодательного материала, а подробно рассматривает весь процесс принятия решений, анализирует взгляды высших чиновников, старается проследить связь между общими событиями и изменениями в политической жизни России и ходом реформирования законодательства о евреях.

К сожалению, при этом не совсем ясной остается позиция самого Александра II. Понятно, что немногочисленные резолюции, скрупулезно собранные автором, сами по себе не дают возможности судить о ней. Но представляется возможным, опираясь на биографические материалы общего характера, а также на источники из личного архива императора, в первую очередь, его записные книжки и письма, составить более полное представление об отношении Александра Николаевича к евреям вообще и путям изменения их положения в стране, в частности.

В целом же следует еще раз подчеркнуть безусловную важность работы В.Р.Нахмановича, вносящей очевидный вклад в изучение истории России середины XIX века.

Нахманович В.

ВВЕДЕНИЕ

В 1869 г., во время пребывания в Варшаве, Александр II обратил внимание на то, что многие из польских евреев носят традиционную одежду, а женщины бреют головы. В России это было запрещено еще при Николае Павловиче. Император повелел министру внутренних дел А.Е. Тимашеву внести в Государственный Совет представление о распространении указанного положения на евреев Царства Польского.  [1]

Этот, сугубо частный, казалось бы эпизод стал причиной создания целой межведомственной Комиссии по устройству быта евреев (Еврейской Комиссии), которая должна была пересмотреть практически все законодательство о евреях. Деятельность Комиссии в течение почти десяти лет (1872 — 1881) ее существования и станет основным предметом настоящего исследования.

При этом повествование наше, на первый взгляд, будет лишено не только цельности, но и элементарной связности. Каждое последующее заседание Комиссии практически никак не связано с предыдущим, да и отделено от него зачастую не то что месяцами — годами полной бездеятельности. Из трех единств, важных не только в классической драматургии, но и желательных все-таки и в научном очерке, соблюдено только одно — места. Правительственный орган превратился в некое подобие клуба, в котором время от времени собираются высокопоставленные чиновники, чтобы в перерывах между решением по-настоящему серьезных государственных дел обсудить с разных сторон безусловно интересный, но не слишком важный, с их точки зрения, вопрос. Как водится, при основании клуба составлена обширная программа заседаний, членам поручено подготовить доклады и все они рьяно принялись за дело. Через год первоначальный пыл поутих, у всех нашлись другие заботы на службе и дома, доклады были заброшены, а программа забыта. Но к этому времени у членов клуба сложилась прочная репутация специалистов в этой, малоизученной вообще, проблеме. К ним на заключение стали посылать всевозможные проекты, касающиеся жизни и прав загадочного народа. И они собирались, спорили и выносили заключения, и делали вид, что если бы их постоянно не отвлекали разными случайными делами, они давно бы уже решили весь вопрос целиком и явили Urbi et Orbi такой шедевр законодательного жанра, который разом бы разрубил завязывавшийся веками узел. При этом они не хотели признаться даже самим себе, что если бы не эти “случайные дела”, их клуб распался бы на втором году своего существования, и никто о нем не вспомнил в эпоху, когда подданные охотились на своего государя, ненавидя его за то, что он пытался из холопов превратить их в людей.

Но взглянем на дело с другой стороны. На протяжении десятилетия собираются, постепенно сменяя друг друга, высшие чины “второго эшелона” бюрократической машины Империи. Собираются, чтобы рассмотреть с разных сторон еврейский вопрос, выработать новые подходы к его решению, поставить его в связь с общим процессом реформ. Все высшие государственные учреждения ждут от них окончательных рекомендаций, которые позволят наконец решить этот вопрос раньше, чем он станет камнем преткновения для всей страны. Они выражают не просто свое мнение, но и настроения своих ведомств, начальников и сослуживцев. В их спорах сталкиваются не только, и даже не столько юдофилы и антисемиты (среди них и нет-то, практически, ни тех ни других), — идет все та же борьба между либералами и консерваторами, “прогрессистами” и “стародурами”, борьба, которая составила смысл всего царствования и которая была прервана грубым вмешательством третьей силы, ставшей силой может потому именно, что ее слишком долго таковой не считали. И если мы так посмотрим на предмет нашего исследования, то станет ясно, что важен не результат работы Еврейской Комиссии, — его и не было, — а важен сам процесс ее деятельности, вернее, ход обсуждений, в которых вырисовывались позиции их участников, определялось соотношение сил.

Может показаться странным, что мы такое большое значение пытаемся придать мнению отдельных чиновников, пусть даже высокопоставленных. Но в том-то и специфика бюрократической системы управления, что в ней огромную роль приобретает личность того или иного представителя власти, начиная от самодержца и заканчивая последним писарем. Знаменитый тезис, что “России нужна не конституция, а пятьдесят толковых губернаторов”, как раз и отражает психологию этой системы. Парадокс заключается в том, что при конституции как раз становится практически безразлично, толковый губернатор или нет, главное, чтобы его деятельность регламентировалась толковыми законами и находилась под эффективным общественным контролем. И наоборот, чем сильнее в управлении бюрократический произвол, тем важнее профессиональные и человеческие качества каждого чиновника, его политические взгляды, поскольку именно они становятся определяющим фактором в работе подчиненного ему ведомства.

Почему именно Комиссию по устройству быта евреев мы выбрали в качестве предмета своего исследования?

Альтернативность исторического развития является сейчас модной у историков темой. К сожалению, нечасто вспоминают, что первая и, может быть, наиболее реальная возможность для России пойти по пути мирной эволюции в направлении демократического буржуазного общества была потеряна в трагический день 1 марта 1881 года. Убийство Александра II, совершенное в день подписания им т.н. “лорис-меликовской конституции”, со всей неотвратимостью толкнуло страну на тот крестный ее путь, который завершился “съездом победителей”.

Для евреев России эта дата трагична в особенности. В тот день были фактически похоронены их надежды на уравнение в правах с остальным населением Империи. С начала царствования Александра II правительство постепенно расширяло права евреев, стремясь достичь их “слияния с коренным населением”. Первый день весны 1881 года стал последним днем на этом пути. Разразившиеся через полтора месяца и продолжавшиеся более полутора лет погромы дали новому императору повод сделать резкий поворот в еврейской политике. Александр III полностью отказался от прежней цели и перешел к всемерному ограничению их прав. Главными вехами на этом пути стали Временные правила 3 мая 1882 г., запрещавшие поселение евреев вне городов и местечек, циркуляры министра народного просвещения 1886 — 1887 гг., вводившие процентную норму в учебных заведениях, выселение в начале 90–х годов евреев из Москвы и Московской губернии, запрещение становиться адвокатами, новые Земское и Городовое Положения, устранившие их от участия в местном самоуправлении. Все эти меры, сохранившие свою силу и при преемнике Александра Александровича, имели своим следствием, с одной стороны, резкий рост еврейской эмиграции из России, в т.ч. и в Палестину, а с другой, чрезвычайно активное участие евреев в русском и национальном либеральном и революционном движении. К чему это привело в конце концов как евреев, так Россию и Ближний Восток, мы знаем…

Не знаем мы другого. Что было бы с русскими евреями (а в России с Царством Польским жила тогда половина всех вообще евреев мира), если бы 1 марта 1881 г. царь Александр Николаевич еще раз “счастливо избавился” от грозившей ему опасности? Ответ на этот вопрос может быть безусловно лишь гипотетическим. В нашем распоряжении сегодня нет документов, которые могли бы однозначно разрешить его. В литературе тенденции в области законодательства о евреях в последние годы царствования Александра II оценивались двояко. Ю.И. Гессен считал, что закон 1880 г. о запрещении евреям жительства в Области войска Донского “печально завершил “эпоху облегчений” и как бы возвестил начало нового периода в законодательстве о евреях”. [2] Иной точки зрения придерживался С.В. Познер. “Как это на первый взгляд ни странно, — писал он, — но факт тот, что в правительственных кругах такого переворота в отношении к евреям, который обнаружился в известной части общества, не наблюдалось вплоть до начала 80–х годов. Менее увлеченное общим движением в разгар освободительной поры, правительство — поскольку, по крайней мере, дело касалось еврейского вопроса, — медленнее отказывалось от усвоенных в этой области взглядов. До самого начала 80–х годов стояло оно на той точке зрения, что единственный исход из ненормально сложившегося положения евреев в России заключается в полном слиянии их с русским населением путем, действительно, весьма медленного, “постепенного” расширения их прав.”  [3]

Оба автора весьма уязвимы для критики. Ю.И. Гессен основывает свои суждения на факте принятия одного закона, как такового, не принимая во внимание ни обстоятельств (довольно специфических) его принятия, ни хода обсуждения (также весьма показательного) его в Государственном Совете. Гессен обращает внимание на то, что этот закон был принят после расширения в 1879 г. прав евреев по образованию и, следовательно, стал как бы шагом назад по отношению к последнему. Ниже мы покажем, что за этой внешней последовательностью нет никакой внутренней связи. В свою очередь, С.В. Познер свое исследование основывает исключительно на официальных опубликованных материалах Министерства народного просвещения. Однако политика в области образования евреев стоит особняком от других вопросов, а настроения в этом министерстве лишь отчасти могут служить показателем взглядов правительства в целом.

Как же обстояло дело в действительности? Вернемся на несколько десятилетий назад. В начале царствования Николая I окончательной целью еврейской политики было провозглашено “слияние евреев с коренным населением”. Оно предусматривало уничтожение национальной замкнутости еврейских общин, разрушение их традиционной структуры, секуляризацию быта, привлечение основной массы еврейского населения к т.н. “производительным занятиям”, которыми в то время считались исключительно земледелие и ремесло, в первую очередь, связанное с тяжелым физическим трудом.

В 1827 г. евреи были обязаны отбывать рекрутскую повинность натурой, причем в размере большем, чем остальное население. Однако, широкое “наступление” началось после образования в 1840 г. Еврейского Комитета. Были приняты меры к распространению среди евреев общего образования путем учреждения специальных государственных начальных и средних (раввинских) училищ. Предпринимались попытки реформировать традиционную иудейскую религиозную структуру, заменив ее иерархической по образцу православной. Они ограничились введением института т.н. “казенных” (утверждаемых правительством) раввинов, образованием при синагогах Духовных правлений с широким кругом хозяйственных обязанностей, созданием при МВД Раввинской Комиссии и учреждением при генерал-губернаторах и попечителях учебных округов черты оседлости должностей ученых евреев, выполнявших обязанности инспекторов и консультантов. В 1844 г. были уничтожены кагалы и евреи были подчинены общим органам городского самоуправления. Было запрещено ношение традиционной одежды и бритье голов женщинами. Принимались новые меры поощрения для развития среди евреев земледелия. Одним из самых крутых начинаний стал закон о “разборе евреев” на разряды, причем попавшие в 5–й разряд “мещан неоседлых”, как не имеющие “производительных занятий” и недвижимой собственности должны были подвергнуться ряду суровых ограничений, в первую очередь, пятикратно усиленному рекрутскому набору.

Однако, к началу царствования Александра II стала очевидна малая результативность и крайняя стеснительность проводимой политики. Поэтому от ограничений правительство переходит к предоставлению льгот. Евреи уравнены с прочим населением в отбывании воинской повинности. Для поощрения к получению общего образования предоставлены права государственной службы и повсеместного жительства евреям, имеющим ученые степени. Учреждаются стипендии для еврейских детей, обучающихся в общих низших и средних учебных заведениях. Право повсеместного жительства в Империи получают евреи-купцы 1 гильдии, ремесленники, отставные и бессрочно-отпускные нижние чины. Отменяются ограничения по жительству и приобретению земель вне городов и местечек в пределах черты оседлости, а также распоряжение о выселении евреев из 50–верстной приграничной полосы. Ввиду очевидной безуспешности усилий к устройству еврейских земледельческих колоний прекращается действие всех особых правил о переселении евреев в земледельцы и устраняются препятствия к возвращению их в прежнее состояние. Одновременно продолжается разработка проектов реформы религиозного управления евреев. Поднят вопрос об упразднении особых коробочного (акциза на кошерное мясо и птицу) и свечного (с зажигаемых в субботу свеч) сборов. В сочетании с общими для всего населения повинностями они представляли непосильную тяжесть для еврейских обществ. Ввиду связи последних двух вопросов с предполагаемой реформой казенных еврейских училищ (подготовкой “казенных” раввинов занимались, в первую очередь, раввинские училища, а суммы свечного сбора шли на нужды еврейского образования), разработанные проекты передаются в Министерство народного просвещения, где и находятся без движения к началу 70–х годов.

Все вышеперечисленные мероприятия были подготовлены и проведены под общим руководством Еврейского Комитета. С закрытием последнего в 1865 г. в политике правительства можно выделить три, практически независимых, направления.

Во-первых, пришедший в 1866 г. в Министерство просвещения гр. Д.А. Толстой активно занялся подготовкой реформы казенных еврейских учебных заведений. Она была осуществлена в 1873 г., причем гр. Толстой употребил свое немалое влияние, чтобы провести ее помимо Государственного Совета. В результате, обсужденные в Совете Министров “Основные начала” были утверждены царем по всеподданнейшему докладу министра. А он уже своей властью ввел в действие Положения о еврейских начальных училищах и учительских институтах, в которые преобразовывались, соответственно, часть казенных еврейских училищ 1 разряда и Раввинские училища. По своему курсу новые учебные заведения были сближены с общими учительскими институтами и городскими училищами, созданными годом ранее.

Одновременно с этим в Министерстве активно шла разработка новых правил о меламедах (вероучителях) и домашних учителях из евреев. Этого вопроса мы отчасти коснемся ниже. здесь же отметим, что закон о меламедах был принят только в 1893 г. и не предусматривал никаких условия для получения ими разрешительных свидетельств.

Наконец, в 1875 г., ввиду необычайно усилившегося наплыва евреев в общие учебные заведения, было признано нецелесообразным продолжать выплачивать им на это особые стипендии. Тем не менее, как писал впоследствии ближайший сотрудник гр. Толстого А.И. Георгиевский, в это время “общим преобладающим настроением в правительстве было чувство полного удовлетворения по случаю замеченных успехов общего образования среди евреев”. [4] Правда, в начале 1881 г. была выдвинута идея введения процентной нормы для евреев в некоторых гимназиях и прогимназиях Одесского учебного округа. Встретившая понимание у управлявшего тогда МНП А.А. Сабурова, она заглохла при сменившем его в марте того же года бар. А.П. Николаи. Это неудивительно, ибо, еще в бытность последнего товарищем министра у А.В. Головнина, он лично проводил меры, направленные на поощрение еврейского образования. С новой силой мысль эта возродилась лишь в министерство гр. И.Д. Делянова.

Во-вторых, еврейский вопрос так или иначе решался при проведении общегосударственных реформ. В настроениях законодателей здесь нельзя выявить четкой тенденции. Так, при принятии в 1870 г. Городового Положения представительство евреев, по настоянию министра внутренних дел А.Е. Тимашева, было по-прежнему ограничено 1/3 от числа гласных и запрещением избирать из них городского голову. Однако, при обсуждении в 1873 г. порядка применения Положения к городам и местечкам Западного края было признано практически невозможным и нецелесообразным требовать безусловного выполнения этого условия. Поэтому было допущено, с разрешения МВД, нарушать установленную квоту и даже выбирать из евреев глав местного самоуправления.

При введении в 1874 г. Устава о всеобщей воинской повинности Государственный Совет признал невозможным установить для евреев какие-либо особые правила в порядке ее отбывания, предоставив им, вопреки мнению военного министра Д.А. Милютина, и право производства в офицеры. Однако, вскоре выяснилось, что значительное число евреев уклоняется от службы. Поэтому в течение 70–х годов для них был установлен целый ряд изъятий. Так, неявившиеся на службу стали замещаться единоверцами в порядке жребия (правило это было распространено и на христиан). В случае недобора евреев по данному призывному участку разрешено было призывать их единоверцев из числа пользующихся льготами по семейному положению. Кроме того, в 1875 г. была проведена перепись мужчин-евреев, выявившая серьезные злоупотребления в деле учета населения.

Уставы 1864 г. также никак не ограничивали участие евреев в новых судах. Однако, при введении их в 1877 г. в западных губерниях, по настоянию местных генерал-губернаторов и несмотря на протест министра юстиции гр. К.И. Палена, было оговорено, что количество евреев среди присяжных должно быть в процентном отношении не более, чем среди жителей данного уезда.

Тем не менее, мы должны отметить, что, как и на протяжении всего царствования, собственно Государственный Совет в большинстве своем был настроен в пользу уравнения евреев в правах с остальным населением. Некоторые примеры тому мы увидим и ниже. Показательно, — на это же указывал в 90–е годы С.Ю. Витте. “Все наиболее существенные законы, ограничивающие права евреев, — писал он, — пошли в последние десятилетия не в законодательном порядке, а через Комитет Министров. Законодатели знали…, что Государственный Совет (старый, составленный исключительно… из бюрократов) или большинством выскажется против, или спустит представление “в песок”, или по меньшей мере наговорит много неприятных истин для министров, внесших проект новых ограничений евреев.” [5] Очевидно, при превышении в собрании некой “критической массы” государственные соображения начинают превалировать над личными пристрастиями. Также немалое значение имеет отсутствие у его членов непосредственных ведомственных интересов и довольно значительная степень независимости от внешних влияний, как снизу, так и сверху.

Наконец, как третье направление можно рассматривать деятельность Комиссии по устройству быта евреев. Именно здесь может крыться ответ на интересующий нас вопрос. Так или иначе вокруг Комиссии вращались все основные проблемы еврейского законодательства. Ее заключение должно было в конце концов оказать решающее влияние на разрешение основной из них: отменять или нет черту оседлости. Мы можем с большой долей уверенности утверждать, что взгляды членов Комиссии отражали соотношение сил в правительстве в целом, хотя бы потому, что она состояла из высших представителей всех заинтересованных ведомств. Но мы не ограничимся этим. На заключительном этапе исследования будут привлечены материалы, прямо не соприкасающиеся с его предметом, но в совокупности дающие гораздо более полную картину положения дел с разработкой законодательства о евреях накануне и сразу после 1 марта 1881 г. А вместе с тем и ответ на вопрос об альтернативном пути развития еврейской политики правительства.

Теперь о структуре работы. Первая глава настоящего очерка посвящена предыстории возникновения Еврейской Комиссии. Сам повод к ее созданию носил вполне случайный характер. Поэтому необходимо дать более широкую картину обсуждения еврейского вопроса в правительстве в 60–е годы. Она убедительно показывает, насколько к моменту образования Комиссии назрела необходимость решительных изменений в правовом положении евреев.

Во второй главе основное место отведено изложению содержания докладов, подготовленных членами Еврейской Комиссии в конце 1872 — начале 1874 г. Это позволяет нам выявить позиции части из них в самом начале деятельности, определить предварительную расстановку сил.

Самой неудобной для восприятия является третья часть работы. Она распадается на краткие очерки, повествующие о заседаниях Комиссии, происходивших в 1872 — 1879 гг. Связи между ними, практически, нет. Комиссия собиралась лишь по мере того, как другие учреждения требовали от нее заключения по тому или иному предмету. Но это дает нам уникальную возможность узнать взгляды ее членов не только на самые разные вопросы еврейского законодательства, но и на некоторые основные принципы внутренней политики вообще. Для этого мы будем обращать особое внимание на мотивировку различных мнений.

Четвертая глава подводит нас непосредственно к трагическим событиям весны 1881 г. На первый план выходит вопрос о режиме черты оседлости. Свой взгляд на его решение высказывают Государственный Совет и МВД. В начале 1880 г. Комиссия, наполовину обновившая к этому времени свой состав, казалось, наконец принимается за дело. Подготовлен новый доклад о праве жительства евреев. На мартовском заседании окончательно вырисовывается расстановка сил. Однако, затем Комиссия неожиданно прекращает свою деятельность, хотя продолжает существовать до осени 1881 г. Об этих и некоторых других событиях и идет речь в последней части нашей работы. К сожалению, дать однозначный ответ на все возникающие вопросы не удается. Источники пока молчат, не давая прояснить многие важные детали.

Основными нашими источниками являются, естественно, журналы, доклады и другие материалы Еврейской Комиссии. Большая их часть была опубликована в 1879 г., после того как в руководстве МВД и составе самой Комиссии произошли перемены, и работа ее несколько оживилась. Однако, в печатный сборник попали далеко не все из имевшихся на тот час документов. Так, не были опубликованы журналы заседаний, на которых рассматривались вопросы о проживании евреев в 50–верстной приграничной полосе и о правах евреев по образованию. Объяснить это нетрудно. Новый председатель Комиссии, сенатор Мартынов был ярым противником эмансипации евреев. А именно на этих заседаниях члены Комиссии решительно высказались в пользу отмены ряда ограничений. Поэтому пришлось также широко использовать рукописные материалы, хранящиеся в фонде Департамента Духовных Дел. Но и здесь мы не находим доклада “О равноправии евреев”, составленного в начале 1880 г. Карповым и Неклюдовым. К счастью, копия доклада сохранилась в архиве известного еврейского общественного деятеля, банкира бар. Г.О. Гинцбурга (сына упоминаемого нами ниже бар. Е.Г. Гинцбурга). Из его собрания он был извлечен Ю.И. Гессеном и опубликован на средства барона в 1907 г., когда вопрос о правах евреев вновь остро стал на повестку дня.

Историография вопроса практически отсутствует. Несколько статей Гессена в Еврейской Энциклопедии акцентируют внимание, в основном, на причинах неуспеха работы Еврейской Комиссии. При этом Гессен считал главной причиной ее закрытия то, что “часть членов… настаивала на… расширении прав евреев, но это течение встречало противодействие со стороны председателя и вызвало неудовольствие в высших правительственных кругах” [6]. В другом месте он прямо называет доклад Карпова и Неклюдова “поводом к закрытию Комиссии” [7]. Имеющиеся в нашем распоряжении документы никак не подкрепляют этот вывод. Прекращение работы Комиссии в 1880 г., как мы постараемся показать, было связано с общей политической ситуацией в стране.

Глава 1

ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС ВО ВТОРОЙ ПОЛОВИНЕ 1860–х ГОДОВ.

Итак, 5 декабря 1870 г. Департамент Законов Государственного Совета рассматривал дело о воспрещении польским евреям ношения особой одежды и бритья голов. При этом присутствующие выразили убеждение, что этим “далеко еще не достигнется столь желательное уничтожение обособленности евреев”. [1] Рассуждая о причинах замкнутости еврейских обществ, они указали, что “независимо от весьма естественной… связи между собой людей, принадлежащих к отдельной народности и исповедующих особую религию, — означенному порядку вещей немало способствуют и самые постановления нашего законодательства о евреях, почти во всем отделяющие их от прочих подданных”. [2] Перечислялись: порядок отбывания евреями воинской повинности, существование среди них особых сборов и сборщиков, а также специальных еврейских училищ, в т.ч. и учрежденных от правительства. Для борьбы с этим наиболее действенными мерами представлялись, с одной стороны, “ослабление… общественной… связи евреев и… власти еврейских старшин, а с другой, — и это еще важнее, — распространение между евреями просвещения… в особенности посредством привлечения молодых евреев в общие учебные заведения”. [3] Мнение Департамента явно во многом было продиктовано присутствовавшим на заседании министром просвещения гр. Толстым, который в это время как раз активно занимался подготовкой реформы казенных еврейских училищ.

В результате министру внутренних дел Тимашеву было поручено, “по сношении с министрами финансов и народного просвещения, безотлагательно (выделено мною — В. Н.) приступить к обсуждению вопросов о средствах к возможному ослаблению общественной связи евреев и к распространению между ними образования, в особенности посредством привлечения их детей в общие учебные заведения”.  [4]

Что касается вопроса о еврейской одежде, то Департамент счел, что “не только нет необходимости, но даже едва ли удобно было бы (выделено мною — В. Н.) издать теперь же в законодательном порядке новое о том правило”. [5] Поэтому решено было просто предоставить Наместнику своей властью принять меры к исполнению соответствующих законов в Царстве Польском. Это заключение стало формальной точкой отсчета для деятельности Еврейской Комиссии.

Остановимся. Что происходит? Конец 1870 года. В России разгул реакции, наступившей после покушения Каракозова. “Петр IV”, шеф жандармов граф Шувалов, “работает неутомимо: он беспрерывно высылает то того, то другого в отдаленные губернии; забирает людей и сажает их в кутузку — все это секретно. Все в страхе: шпионов несть числа”. [6] Такую запись сделает 25 декабря в своем дневнике А.В. Никитенко. И в то же время Государственный Совет настаивает на “безотлагательном решении” еврейского вопроса, указывая при этом на “неудобство” издания нового ограничительного постановления. Совет явно пытается дать новый толчок разработке еврейского законодательства. Но сделать это по собственной инициативе он не может. Напомним, еще в 1857 г. Александр II категорически указал: “Совет не предлагает, а должен рассматривать проекты новых законов, которые, по моему приказанию, представляются на рассмотрение”. [7] Поэтому как повод используется “дело о лапсердаках”. Но в чем же настоящая причина, вернее, причины? Ведь подобное решение не рождается вдруг, на пустом месте.

Бросим взгляд на истекшее десятилетие. В январе 1865 г. закрывается просуществовавший почти 25 лет Еврейский Комитет. Оставшиеся нерешенными дела его передаются в Комитет Министров. [8] Реформаторский пыл правительства в еврейском вопросе начинает угасать, даже раньше, чем во всех остальных. 28 июня 1865 г. принят обсужденный еще Еврейским Комитетом закон о праве повсеместного жительства евреев-ремесленников. [9] Три десятилетия спустя известный юрист и журналист Г.С. Вольтке напишет: “Закон этот, который согласно общему духу и направлению нашего законодательства о евреях, должен был составить лишь одну из промежуточных ступеней к главной цели, лишь временную остановку на пути к окончательному и всеобщему уравнению евреев с остальным народом России, стал не “началом конца” этого длинного исторического пути, а концом начала”.  [10]

1 апреля 1866 г. “главный советник и руководитель” вождя либералов вел. кн. Константина Николаевича [11], министр народного просвещения А.В. Головнин вносит в Комитет Министров свой проект реформы еврейского образования. Он, в частности, предусматривает “дозволить евреям поступать… в учебные заведения МНП во все Империи… с тем, чтобы семейства таковых евреев имели право жить там, где учатся их дети”. 12 апреля Комитет предлагает министру представить его на рассмотрение Государственного Совета. [12] Понятно, что принятие этого закона практически отменило бы черту оседлости. Но выстрел 4 апреля уже прозвучал. И Головнин, “самый умный, самый предприимчивый, самый энергический, одним словом, самый способный человек” из всего великокняжеского окружения [13], пал одной из первых его жертв. 14 апреля его сменяет гр. Д.А. Толстой. Александр II, извещая Головнина об отставке, сказал: “Теперешнее время требует другой системы управления министерством, других начал и большей энергии”. [14] Поскольку в первое время основным “началом” “системы управления” графа Толстого была “непримиримая ненависть к Головнину” [15], нетрудно догадаться, что все проекты последнего были немедленно и торжественно похоронены. Своих же идей у нового министра в то время еще не было вовсе.

Вообще покушение быстро привело к самым катастрофическим последствиям. Уже в августе один из главных деятелей крестьянской реформы, в то время статс-секретарь Царства Польского Н.А. Милютин говорил Головнину, “что вследствие преступления 4 апреля явилась сильная реакция по всем ведомствам, разные полицейские меры, усиление шпионства, доносов и перлюстраций, господство произвола над законностью и стеснение всякой свободы, причем вся правительственная деятельность сопровождалась каким-то беспокойным лихорадочным характером”. [16] Понятно, что в таких условиях ни “друг Головнина”  [17] М.Х. Рейтерн (министр финансов), ни представитель “партии попутного ветра” [18] П.А. Валуев (министр внутренних дел) не рисковали ходатайствовать о каком-либо новом расширении прав евреев.

Между тем, к этому времени в МВД накапливается обширный “анкетный” материал. В 1862 г. крупный банкир и известный еврейский общественный деятель бар. Е.Г. Гинцбург подал тогдашнему председателю Еврейского Комитета, главноуправляющему II отделением бар. М.А. Корфу записку. В ней он ходатайствовал о снятии с евреев ограничений в праве жительства, производства торговли и приобретения поземельной собственности и некоторых других, а также о предоставлении права государственной службы евреям, получившим среднее образование. [19] Записка была разослана на заключение центрального и местного начальства. В течение 1863 — 1867 гг. в МВД поступило в общей сложности 25 отзывов. При этом за увеличение в той или иной степени прав евреев высказались 4 министра, в т.ч. Головнин, Рейтерн и военный министр Д.А. Милютин, 5 генерал-губернаторов и 8 губернаторов. Против расширения права жительства были Кавказский Наместник вел. кн. Михаил Николаевич, 2 генерал-губернатора и один губернатор. 4 министра, в т.ч. гр. Толстой, тогда обер-прокурор Синода, предпочли ограничиться указанием на нецелесообразность отмены некоторых частных постановлений по их ведомствам.

Результаты опроса говорят сами за себя. Однако, Валуев так и не дал им хода. Не захотел, не успел? Мы не знаем. Скорее всего, просто побоялся, счел несвоевременным. Отложил до лучших времен. Так же в декабре 1867 г. он поступит с ходатайством кн. Вл.А. Долгорукова (о нем ниже). А в марте 1868–го Валуев уходит в отставку. Официальный историк позднее напишет: “Эта перемена находилась в связи с неурожаем 1867 г., последствия которого принесли необычайно бедственные результаты”. [20] Никитенко выразился яснее: “Решительный удар… нанесен ему голодом, который по непонятным причинам он скрывал и против которого не принял никаких деятельных мер”.  [21]

Голод, сваливший Валуева, больно ударил по евреям Северо-западного края. Виленский генерал-губернатор А.Л. Потапов в своем отчете отметил, что “крайняя бедность и нищета” еврейского населения “при неурожаях 1867 и 1868 гг. и наступившей вследствие того дороговизны приняли ужасающие размеры”. [22] Очевидной для всех причиной была чрезмерная скученность евреев в городах и местечках. К торгово-промышленному сословию, две трети которого они составляли [23], принадлежала в западном крае 1/6 часть населения. Это было вдвое больше не только, чем в среднем по Европейской России, но даже, чем в Московской и С.–Петербургской губерниях (12 и 13 % соответственно) [24]. В результате и конкуренция между торговцами и ремесленниками западной полосы была выше вдвое, а по сравнению с крупнейшими центральными губерниями России, — втрое и вчетверо. Следствием этого была ужасающая бедность городского населения, три четверти которого и в обычные времена не имели постоянных средств существования [25]. Неурожай же ставил их просто на грань голодной смерти. Для евреев же, 97% которых жило ремеслом и торговлей [26], это принимало характер национального бедствия. Особенно тяжело приходилось обитателям сотен (в одной Ковенской губ. их было 240 [27]) мелких местечек, разбросанных по просторам Литвы, Белоруссии и Юго-Западного края. Итак, голод 1867 — 1868 гг. показал, кроме всего прочего, что все предыдущие усилия правительства в еврейском вопросе не дали ощутимых результатов. Нужно было искать другие пути, причем неэффективность разрозненных полумер являлась совершенно очевидной. Все это и дало повод новому министру внутренних дел А.Е. Тимашеву отметить осенью 1868 г. в конфиденциальном письме Новороссийскому генерал-губернатору гр. П.Е. Коцебу, что правительство “вообще затрудняется в принятии каких-либо отдельных (выделено мною — В. Н.) мер относительно еврейского населения до обсуждения и проектирования новых о евреях постановлений”  [28].

Впрочем, “враг всех реформ, поборник оренбургской свободы и киргизского просвещения”  [29] , Тимашев и в этом вопросе не слишком торопился. Стиль его “работы” ярко характеризует Никитенко. “… министр внутренних дел, — писал он, — покоится невозмутимо в своих мягких креслах, слушает сквозь приятный сон о народных бедствиях и думает: какое мне дело до всего этого? Я в милости у Шувалова, и у двора и на мой век станет блага для меня”  [30].

Тем временем, 16 июня 1869 г. статс-секретарь е. и. в. у принятия прошений препроводил Тимашеву новую записку бар. Гинцбурга, в которой тот просил о разрешении повсеместного жительства евреям, окончившим средние и низшие общие учебные заведения или выдержавшим соответствующий экзамен  [31] . Эта идея нашла поддержку у Рейтерна, гр. Толстого и Новороссийского генерал-губернатора Коцебу. Против высказались Польский Наместник гр. Ф.Ф. Берг и Виленский генерал-губернатор Потапов. При этом последний считал “расширение прав евреев относительно их местожительства, как общую меру, весьма полезным”, но переселение за черту исключительно получивших образование “не соответствующим потребностям ни самих евреев, ни коренного местного населения”  [32].

Возможно именно это прошение побудило Тимашева дать ход делу, которому предстоит сыграть в нашем повествовании немалую роль.

В декабре 1867 г. к Московскому генерал-губернатору кн. Вл.А. Долгорукову обратились дантист Израиль Арнштейн и аптекарский помощник Борис Леви с просьбой разрешить им проживание в Москве: “первый для занятия лечением зубных болезней, а последний для поступления учеником в Кудринскую аптеку”  [33] . Кн. Долгоруков, младший брат бывшего шефа жандармов, “человек ума самого ограниченного, но мягкий и вежливый”  [34] , всего второй год как занимал свой пост. Впоследствии он настолько “прославился” покровительством евреям, что это послужило причиной его отставки  [35] . “Порочная сия склонность” проявилась у него уже с самого начала службы в Москве. “Я полагаю, — писал он Валуеву, — что было бы несправедливо лишать права повсеместного жительства евреев, получивших дипломы на звание зубного врача, требующее также специального научного образования”. “Что же касается до евреев, желающих проживать в столицах для изучения фармации, — продолжал князь, — то, по мнению моему, ввиду тех достоинств, которыми отличаются вообще столичные аптеки в сравнении с аптеками внутренних губерний… было бы также несправедливо, дозволяя евреям проживать в столицах для изучения разного рода ремесел, лишить их права пребывать здесь для получения фармацевтического образования”  [36].

Канцелярия генерал-губернатора дважды, в 1868 и 1869 гг. обращалась в министерство с запросом о состоянии этого дела  [37] . Наконец, в конце октября 1869 г. Тимашев испросил у государя разрешение на внесение его в Государственный Совет  [38] . Там оно было рассмотрено в Департаменте Законов, который пришел к выводу “о необходимости распространить права повсеместного жительства на всех лиц, имеющих медицинские, фармацевтические и ветеринарные степени и звания, равно как приготовляющихся к деятельности сего рода”. Об этом в декабре сообщил Тимашеву Государственный Секретарь с предложением подготовить нужный законопроект  [39] . Следующие два года ушли на согласование. Ни управляющий МНП Делянов, ни Милютин не имели возражений, причем последний был согласен предоставить указанным лицам еще и право государственной службы  [40].

Тем временем Рейтерн в октябре 1871 г. предложил разрешить жить вне черты и поступать на службу евреям, окончившим Технологический институт. Он мотивировал это “потребностями отечественной промышленности, повсеместно ощущающей недостаток в сведущих техниках”  [41] . При этом главноуправляющий II отделением кн. С.Н. Урусов в своем заключении обратил внимание, что “евреи, окончившие университеты с званием “действительного студента”, не пользуются теми правами, которые предполагается предоставить всем окончившим курс в Технологическом институте. Поэтому предоставление их последним, без распространения на первых, не соответствовало бы строгой справедливости”  [42] . Департамент Законов, во главе которого с 1864 г. стоял бар. Корф, согласился с Рейтерном. А обратившись к замечанию кн. Урусова, нашел, “что возбужденный им частный вопрос мог бы получить вполне правильное разрешение лишь… в связи с общим… о дозволении повсеместного жительства евреям, получившим известное образование”. Было решено поручить МВД разработать его вместе с вопросом о правах евреев-медиков, фармацевтов и ветеринаров.  [43] А поскольку к тому времени уже было принято решение о создании Комиссии по устройству быта евреев, то ей и передали все материалы.

Изложенное выше дает нам некоторое представление о позиции руководителей важнейших ведомств накануне создания Еврейской Комиссии. Но был еще один человек, мнение которого в то время значило быть может больше, чем самого царя. Мы говорим о назначенном после покушения 4 апреля шефом жандармов гр. П.А. Шувалове. 27 ноября 1866 г. Никитенко записал в своем дневнике: “Возвысился граф Петр Шувалов и делает все, что ему заблагорассудится, помимо закона и всех установленных государственных учреждений”  [44] . Личные качества графа благоприятствовали этому. “Лишь светски образованный и, конечно, далеко не государственный человек в настоящем смысле слова, он был, однако, не только умен, но, по отзывам близко его знавших, очень хитер”  [45] . К началу 70–х годов влияние временщика достигло предела. “Надобно отдать справедливость графу Шувалову, что он систематически организовал дело реакции, — пишет Никитенко уже в августе 1872 г. — Подчинив себе несколько главных административных лиц, особенно министра внутренних дел и министра народного просвещения, он последовательно идет от ослабления и возвращения вспять одной из реформ к ослаблению и извращению другой и сплачивает таким образом в один строй силу, долженствующую замкнуть Россию в неподвижный круг”  [46].

Однако, взгляды Шувалова на национальный вопрос никак нельзя назвать реакционными (впрочем, “республиканец-князь” П.В. Долгоруков вообще считал, что “политических взглядов у Шувалова не имеется: он… готов служить всякому, кто облечет его властью”  [47] ). Е.М. Феоктистов позднее сокрушался, что “государь как будто одобрял программу, выставленную национальною партиею, но на деле не предпринимал ничего в ее духе и относился с полным доверием к таким людям, как Шувалов, Валуев и Тимашев, которые не хотели об этой программе и слышать”  [48] . Со своей стороны и А.Ф. Кони вспоминает, как в начале 80–х годов Шувалов “ядовито осуждал нашу тогдашнюю политику в Прибалтийском крае, не удовлетворявшую ни немцев ни латышей и все более и более углублявшую существующую между ними пропасть”  [49].

Известна нам позиция Шувалова и в еврейском вопросе. В 1865 г. он недолгое время состоял Остзейским генерал-губернатором. В это время МВД готовило отмену ограничений в месте жительства для евреев-ремесленников и собирало мнения местного начальства. Граф указал, “что географическое и экономическое положение Остзейского края обуславливает собой необходимость постоянного жительства в нем евреев, а потому он считает желательным наивозможно скорейшую отмену существующих в его крае для евреев ограничительных законов, исполнение которых в действительности оказывается невозможным, и разрешение евреям права повсеместно жительства в России”  [50] . Позднее он ходатайствовал о предоставлении того же права отставным солдатам из евреев  [51].

Нельзя предположить, чтобы Шувалов оставался в стороне от этой проблемы в годы своего могущества. Возможно, именно его влиянию следует приписать следующий факт. Когда Александру II уже в конце 1872 г. доложили о создании Еврейской Комиссии, он выразил желание, чтобы она, “буде возможно, безотлагательно (выделено мною — В. Н.) занялась исполнением возложенного на нее поручения”  [52] . Т.о., и сам государь выразил заинтересованность в скорейшем решении еврейского вопроса. Впрочем, отношение к нему у Александра Николаевича было далеко не однозначное. Так, в 1871 г. на отчете Черниговского губернатора, который считал, “что для устранения эксплуатации местных крестьян евреями, самым естественным средством представляется разрешение всем евреям повсеместного жительства в Империи”, царь написал: “С этим я никак не могу согласиться”  [53].

Так или иначе мы можем констатировать, что заключение Департамента Законов 5 декабря 1870 г. явилось следствием давно сформировавшегося в правительстве убеждения в необходимости коренной реформы всего “быта евреев”, в т.ч. и путем расширения их гражданских прав. Не зря еще в 1869 г. первый историк евреев в России, юрист И.Г. Оршанский писал: “… самое отрадное впечатление… состоит в сознании необходимой связи между общей программой русской народной жизни и гражданским полноправием евреев”  [54] . И вряд ли следует сомневаться, что определенная подготовительная работа уже велась все эти годы в недрах того же МВД. Это объясняет и быстроту, с которой решение Департамента стало претворяться в жизнь.

Глава 2

СОЗДАНИЕ ЕВРЕЙСКОЙ КОМИССИИ

Уже к середине ноября 1871 г. Департамент Полиции МВД окончил подготовительные работы  [1] . Были составлены:

1. Краткая “Историческая записка о судьбах еврейского народа” в Европе с начала нашей эры. Особенное внимание в ней обращалось на изменение гражданских и политических прав евреев в разных странах. Подробно описывалось возникновение и распространение талмудического учения и еврейских религиозных сект.

2. “Краткий очерк литературы еврейского вопроса в России”, с обозрением русско-еврейской периодической печати и основных сочинений о евреях, изданных в Европе.

3. “Сборник узаконений, касающихся евреев”, представлявший выборку из 15–ти томов Свода Законов, изд. 1857 г. с последующими Продолжениями.

4. “Краткое обозрение правительственных мер по еврейскому вопросу в России”. В нем излагались ход законодательства и причины, вызвавшие появление тех или иных законов. К обозрению прилагался хронологический указатель законов о евреях с 1849 г.

5. “Записка о коробочном сборе, с евреев взимаемом”. В ней была изложена история возникновения коробочного сбора и деятельности Комиссии для его пересмотра . [2]

Таким образом, Комиссия имела самую основательную информационную базу по сравнению со всеми своими предшественниками. Кроме того, в нее были переданы материалы Еврейского Комитета  [3] и Виленской Еврейской Комиссии, существовавшей в 1866 — 1869 гг.  [4] Но обратим внимание: в ее распоряжении не было не только обработанного, но даже собранного воедино статистического материала.

7 апреля 1872 г. в МВД, под председательством товарища министра кн. А.Б. Лобанова-Ростовского, состоялось совещание высших чиновников министерства.  Целью его было: “а)… установление пределов и объема предлежащих трудов по еврейскому вопросу…, и б) начертание предположений о способах и приемах, необходимых для… окончательного (выделено мною — В. Н.) его разрешения”  [5].

Собравшиеся отклонили мысль о необходимости создания предварительно особых комиссий на местах, в важнейших центрах еврейской оседлости (по этому пути правительство пошло в 1881 г. при учреждении очередного, т.н. “готовцевского” Комитета). Было решено сразу составить общую Комиссию в Петербурге, с участием в ней членов от министерств внутренних дел, финансов и народного просвещения, а также II отделения с. е. и. в. канцелярии  [6].

Затем была составлена программа занятий Комиссии. Вот она:

“1. Об отношении правительства к внешним проявлениям религиозной жизни евреев. Свобода вероисповедания. — Правила для учреждения синагог и управление ими. — Постройка синагог. — Раввинская Комиссия. — Еврейские духовные правления. — Раввины и их обязанности. — Еврейские секты. — Цадики. — Еврейские духовные братства. — Присяга евреев, и т.п.

2. О счислении евреев. Порядок ведения метрических книг. — Составление ревизских сказок, злоупотребления при составлении тех и других. — Собственные имена евреев, и т.п.

3. О правах личных, по состоянию и имуществу. Права торговые и промышленные. — Права гражданской и общественной службы. — Права имущественные. — Права по образованию, и т.п.

4. Об общественном устройстве евреев. Отдельные еврейские общества, городские и сельские. — Цехи ремесленные. — Общественное управление, больницы, богадельни и другие богоугодные заведения, и т.п.

5. О существующих в среде еврейского народонаселения особых сборах. Сборы коробочный (общий и вспомогательный), сбор свечной (с шабашевых свеч), и т.п.

6. Об образовании евреев. Раввинские училища. — Особые еврейские училища первого и второго разрядов. — Права евреев по образованию в общих учебных заведениях. — Частные еврейские училища, как-то: талмуд-торы,… хедеры, ешиботы и др. — Меламеды…, и т.п.

7. О месте жительства евреев. Ограничение их постоянной оседлости известным районом. — Правила о переселении евреев из Царства Польского в Империю. — Права купцов 1–й гильдии на повсеместное жительство. — Права ремесленников. — Водворение и приезд в Империю иностранных евреев, и т.п.”  [7]

Эта программа имеет две характерные особенности. Во-первых, она всеобъемлюща, т.е. охватывает практически все стороны еврейской жизни. Во-вторых, она абсолютно нейтральна. В ней лишь обозначен круг вопросов, подлежащих рассмотрению, но ни одного слова не сказано, в каком направлении должен двигаться законодатель. Заключения Комиссии, т.о., должны были быть абсолютно непредвзятыми, независящими от каких-либо изначальных установок. Единственное, на чем настаивало Совещание, это то, “что все ныне действующее законодательство необходимо рассматривать в полной его совокупности, не выделяя ни одного вопроса для разрешения его отдельно от прочих, ввиду тесной связи их между собой”  [8] . Результатом деятельности Комиссии должно было, по-видимому, стать новое Положение о евреях, наподобие Положений 1804 и 1835 гг. Напомним, что действовавший до 1865 г. Еврейский Комитет лишь намечал круг необходимых мер, а конкретные законопроекты разрабатывались затем соответствующими ведомствами, что зачастую приводило к их несогласованности, а подчас и противоречивости.

Журнал Совещания был утвержден Тимашевым, и 18 ноября 1872 г. состоялось первое заседание Комиссии по устройству быта евреев, председателем которой стал кн. Лобанов-Ростовский . На нем между членами были распределены доклады по предметам, намеченным Совещанием. При этом еще раз было подтверждено, что все вопросы “должны быть впоследствии рассмотрены в совокупности”  [9].

Прежде, чем перейти к рассмотрению составленных членами Комиссии докладов, представляется уместным сказать несколько слов о личности ее первого председателя. Кн. А.Б. Лобанов-Ростовский всю жизнь провел на дипломатическом поприще. Убеждений он был либеральных, о чем свидетельствует и тот факт, что вел. кн. Константин Николаевич именно его прочил при случае в министры иностранных дел  [10] , какового поста князь Алексей Борисович и достиг к концу жизни. Впрочем, это случилось уже при императоре Николае II. Однако, назначение его в 1867 г. товарищем министра внутренних дел было совершенно неожиданно, и Лобанов сам “признавался откровенно, что шагу не умеет ступить по дороге, которую перед ним открывают”  [11] . Один близкий родственник князя на вопрос, почему он спешит уехать за границу, ответил: “Как же я могу остаться в России, когда она дошла до такого положения, что даже мой брат может быть товарищем министра внутренних дел?”  [12] С.Ю. Витте, которому приходилось сталкиваться с кн. Лобановым в бытность последнего министром, так характеризует его: “Лобанов-Ростовский был человек весьма образованный, очень светский, он отлично владел языками, очень хорошо владел пером… Но, с другой стороны, надо сказать, что Лобанов-Ростовский в течение всей своей жизни не занимался серьезным делом; он не имел привычки посвящать делу много времени. Вообще ум его был более блестящий, нежели серьезный”  [13].

Мы увидим, как “деловые” качества председателя скажутся на работе возглавляемой им Комиссии.

Члены Комиссии не затянули с подготовкой докладов. Так, вопрос об особых сборах с евреев давно был подробно разработан в Хозяйственном Департаменте. Его можно было рассмотреть уже на Совещании 7 апреля, но этому помешал принцип одновременности, положенный в основание деятельности Комиссии  [14] . Не случайно, в ее материалах (как печатных, так и рукописных) отсутствует текст доклада по этому вопросу, который должен был составить А.Д. Шумахер. Его, практически, заменяет упомянутая выше “Записка о коробочном и свечном сборах”.

Центральное место в ней отведено изложению хода работ Комиссии для пересмотра Положений об этих сборах, действовавшей в конце 50–х — начале 60–х годов при МВД и состоявшей из представителей министерств внутренних дел, просвещения и финансов. В своем заключении Комиссия исходила, во-первых, из того, что “коробочный сбор установлен был как мера временная”, для “уплаты долгов, числящихся на еврейских обществах”. Между тем, “опыт… показал, что податные недоимки еврейских обществ год от году лишь возрастали, и, следовательно, цель правительства в этом отношении не достигнута”. Крое того, “от обращения на суммы коробочного сбора многочисленных расходов, таксы на предметы потребления значительно возвысились, к отягощению бедного класса евреев…” В результате Комиссия пришла к выводу о необходимости уничтожить сбор и улучшить быт евреев “предоставлением им права жительства и торговли повсеместно в Империи”  [15].

Затем Комиссия пересмотрела расходы, на которые шли суммы коробочного сбора. При этом оказалось, что часть из них больше вообще не имеет места. Так, с заменой подушной подати с мещан налогом на недвижимые имущества отпала необходимость в уплате податей за выбылых, больных и малолетних евреев. Расходы на переселение евреев в земледельцы “устранились сами собой” после отмены в 1866 г. действовавших по этому поводу постановлений.  [16]

Значительную группу расходов: уплату долгов, земельного чинша, содержание больниц, богаделен, бедных учеников, синагог и т.п., а также выплату жалованья казенным раввинам, — предполагалось отнести на счет доходов обществ и предоставить собственному их попечению  [17].

Содержание Раввинской Комиссии предлагалось возложить на средства Государственного Казначейства, т.к. “Комиссия эта имеет значение высшаго духовного учреждения…, все же подобные учреждения христианских и нехристианских исповеданий содержатся за счет казны”  [18].

Наконец, Комиссия, основываясь на отзывах генерал-губернаторов, предложила упразднить казенные еврейские училища, “с предоставлением евреям, получившим образование в общих учебных заведениях, одинаковых прав с христианами”. Эта мера позволила бы упразднить свечной сбор и содействовала бы цели правительства — “слиянию евреев с коренным населением Империи”.  [19]

А “как с закрытием казенных еврейских училищ и с прекращением непосредственного контроля правительства над благотворительными учреждениями евреев… не будет надобности в обозрении упомянутых заведений, вопросы же, относящиеся к делам еврейской веры, могут быть рассматриваемы в Раввинской Комиссии”, то было предложено упразднить должности ученых евреев при МНП, попечителях, генерал-губернаторах и губернаторах. С тем была бы ликвидирована последняя статья расходов из коробочного сбора.  [20]

В свое время эти предположения были приостановлены из-за несогласия МНП на безусловное закрытие казенных еврейских училищ. И вот теперь они вновь были представлены Комиссии по устройству быта евреев.

26–м января 1873 г. датирован доклад Н.Д. Мягкова и Ф.Г. Тернера “О предоставляемых евреям правах личных, по состоянию и по имуществу”. Но уже в записке от 12 января (адресованной, предположительно, кн. Лобанову) Мягков уведомляет о его готовности  [21] . Прежде чем перейти к его рассмотрению, интересно будет сказать несколько слов об одном из его авторов, Тернере, ставшего впоследствии товарищем министра финансов и членом Государственного Совета. По словам Витте, это “был такой человек, которого нельзя было не уважать; это был человек высоких принципов, человек образованный. Замечательно, что, несмотря на то, что он носил фамилию “Тернер” (отец его был лютеранин…), он был ярым православным, писал различные богословские трактаты…”  [22] . Но вот любопытный факт. В 1876 г. Тернер выступил на заседании Общества любителей духовного просвещения с докладом, в котором высказался за предоставлении свободы совести и отделение церкви от государства. Он указал, что вмешательство власти в дела веры и все ее карательные и запретительные мероприятия лишь укрепляют религиозный индифферентизм и антирелигиозные настроения, приводя в результате к застою религиозного развития.  [23]

Итак, обратимся к докладу. В нем авторы исходили из того, что солидарность евреев “имеет, конечно, главным своим основанием единство племенное и религиозное и общность интересов, но в значительной степени произошла и как естественное последствие того положения, в какое евреи поставлены были у нас… О евреях постоянно учреждались и существовали особые комитеты, для них составлялись особые положения, издавались многочисленные особые постановления и правила”, которые “ставили их в совершенно иные, от прочего населения, гражданские и экономические отношения”  [24].

“Подобная обособленность, — говорилось далее, — неизбежно должна была вкоренить и развить в них убеждение, что они во всем, даже и в глазах правительства, составляют совершенно отдельную, замкнутую в самой себе… народность”. Противодействовать этому убеждению следует мерами, которые “содействовали бы самостоятельному развитию в среде евреев отдельных личностей путем общего образования и, вместе с тем, расширяли бы круг деятельности для частных интересов. Меры этого рода… постепенно выделили бы из замкнутого круга всех тех, кто своим умственным развитием, знаниями или ремесленною и коммерческою деятельностью представлял бы ручательство и желания и возможности для себя стать выше обще-еврейского уровня и участвовать, наряду и одинаково с другими членами государства, в его общественной и экономической жизни”.  [25]

Переходя к конкретным предложениям, авторы отметили, что “финансовые и торговые соображения постоянно побуждали правительство к расширению прав промышленной деятельности евреев, и тесно связанной с последними свободы передвижений внутри страны”  [26] . А поэтому “самым естественным шагом к дальнейшему разрешению еврейского вопроса, в промышленном отношении, следует признать разрешение евреям-купцам 2 гильдии производства торговли внутри России”  [27] . При этом соблюдалась бы необходимая постепенность, т.к. это право пока не распространялось бы на все торговое сословие. Кроме того, предполагалось установить двухлетний срок состояния в гильдии для получения права на переселение и трехлетний — после него — для получения права приписки к городским обществам внутренних губерний  [28].

Затем указывалось, что привлечение детей евреев в общие учебные заведения есть “средство в особенности действительное и желательное для распространения между ними образования и изглажения их замкнутости”  [29] . Поэтому предлагалось:

1) предоставить право повсеместного жительства евреям, окончившим городские и реальные училища, гимназии и прогимназии  [30];

2) разрешить поступать на государственную службу на общем основании евреям, окончившим университеты и высшие специальные учебные заведения  [31];

3) допустить евреев “повсеместно к изучению фармации, ветеринарной науки и фельдшерского искусства, а выдержавших экзамены на звание магистра фармации или ветеринарных наук, ветеринара, ветеринарного или лекарского помощника и фельдшера, к повсеместной практике и поступлению на службу на общем основании”  [32].

Кроме того, учитывая “благотворное влияние женского воспитания и образования на поднятие общего умственного и нравственного уровня”, предполагалось допустить повсеместное жительство евреек, обучающихся и окончивших женские гимназии и прогимназии (с правом исполнять обязанности домашних учительниц и наставниц), а также повивальные институты (с правом частной практики и поступления в соответствующие должности)  [33].

Очевидно, еще до конца 1872 г. была составлена первая часть обширного доклада В.Я. Фукса “Об отношении правительства к внешним проявлениям религиозной жизни евреев”. Во всяком случае, в тексте упомянуто “падение главного покровителя евреев Наполеона III”, произошедшее “в минувшем году”  [34] . А 17 июля 1873 г. Фукс представил председателю Комиссии и вторую его часть  [35].

Доклад начинается с экскурса в историю евреев. Из него автор делает вывод о том, что “жизненное, неиссякающее начало… продолжающейся замкнутости еврейских масс на европейской почве следует искать в том непримиримом противоречии, которое существует не только между доктринами Евангелия и Талмуда, но и между двумя цивилизациями, возникшими из этих доктрин: христианско-европейской и еврейско-семитической” . “Несмотря на глубокое различие исторических судеб евреев в Европе и на Востоке, — продолжает он, — люди этого племени доселе составляют единый народ, хотя писатели из среды их и уверяют, будто евреи только граждане тех стран, в которых имеют свою оседлость”  [36].

Обращаясь к Талмуду, автор находит в нем (точнее, в литературе, изданной в России и Европе  [37] ) следующие принципиальные положения:

“1. Враждебное отношение ко всем другим народностям, в особенности же к христианам…”  [38]

“2. Уклонение от соблюдения законов страны и от исполнения общих прочим гражданам обязанностей…”  [39]

“3. Исключительно вещественные выгоды”, преследуемые евреями “в своих соприкосновениях с нееврейским миром”  [40].

Внутренний же быт евреев, по Фуксу, главной своей чертой имеет “теократический характер еврейской народности”, обуславливающий “преобладание доселе грубого фанатизма и невежества среди народных масс этого племени”  [41].

Переходя затем к 30–летней правительственной практике, автор указывает, что “наше законодательство организовало такие религиозные еврейские учреждения, которые вовсе не требуются еврейским законом”  [42] . “Официальный раввинат, — пишет он, — не только бесполезен; он положительно вреден. Не служа правительственным видам…, [он] всегда представлялся орудием обособления еврейских общин и как бы формальным выражением права на политическое представительство этой народности. Не пользуясь нравственным авторитетом у своих единоверцев, раввин [казенный — В. Н.] тем не менее является их поверенным, проводником их желаний и настояний перед христианским правительством страны…”  [43].

“Еще более аномалии, — продолжает автор, — представляют еврейские Духовные Правления”  [44] . В них, считает он, “вновь, прочно и легально, воплотились уничтоженные законом 15 лет тому назад кагалы”  [45].

Наконец, Фуксу совершенно очевидны несостоятельность и бесполезность Раввинской Комиссии и состоящих при генерал-губернаторах ученых евреев. Это “подтверждается незначительностью пока итога их совокупной деятельности в течение почти четверти столетия; они нисколько не разъяснили язв еврейского быта…”  [46].

Поэтому, считает он, “в настоящее время едва ли предстоит даже практический повод к новому возбуждению вопроса об организации какого-либо особого управления делами веры евреев”, поскольку это повлечет лишь “новое обособление еврейской народности в России”  [47] . Напротив, автор предлагает “исключить из действующего законодательства все постановления о раввинах, еврейских Духовных Правлениях, Раввинской Комиссии и ученых евреях”  [48].

Приблизительно можно определить время написания доклада А.Д. Шумахера “Об общественном управлении евреев”. С одной стороны, в нем есть ссылка на заключение Комиссии о применении Городового Положения к городам Западных губерний, сделанное в заседании 13 марта 1873 г.  [49] . С другой, здесь же говорится об “ожидаемом преобразовании воинской повинности”  [50] , т.е. доклад был готов во всяком случае до появления Манифеста 1 января 1874 г.

“Сверстник, единомышленник и соратник… деятелей великой эпохи реформ, вынесших на своих плечах всю тяжесть очищения и обновления столь запущенного правительственного строя России”  [51] , Александр Данилович Шумахер был, наверно, одним из самых ярких и влиятельных членов Комиссии. “Было счастливою особенностью, — писал впоследствии Г.А. Джаншиев, — то обстоятельство, что… как выработка, так и проведение Городового Положения 1870 г… находились в руках искреннего сторонника самоуправления Шумахера. Благодаря этому, городская реформа, сравнительно с другими, шла ровнее и без тех толчков и коллизий, которыми ознаменовались первые шаги земской, цензурной и судебной реформ”  [52].

В самом начале своего доклада Шумахер отметил, что “наряду с… общими узаконениями, смысл коих… в том, что отдельного существования собственно еврейского общества не допускается…, особые… правила касательно: а) управления духовными делами евреев; б) общественного в среде евреев призрения; в) отправления ими дел рекрутских и податных; г) образования евреями т.н. неремесленных цехов, — установили, так сказать, законные основания к тому, чтобы присущая… еврейскому племени изолированность… развивалась и усиливалась во вред общегосударственным интересам”  [53].

“Еврейская религиозная корпорация, — указывал он, — могла бы рассматриваться как приход, приписанный к местной синагоге, и оставалась бы явлением общим для всех иноверческих исповеданий”. Особое управление рекрутскими делами евреев, “с ожидаемым преобразованием воинской повинности, должно будет утратить свое значение”. С отменою мещанской подати и предполагаемым упразднением коробочного и свечного сборов взимание государственного земского сбора с евреев могло бы производиться на общем основании.  [54]

Далее автор обращал внимание, что Городовым Положением устранен прежний сословный принцип городского самоуправления и евреи введены в общий состав представительства  [55] . Т.о., утрачивают силу:

а) постановления о сосредоточении всех вообще дел о правах евреев в одном учреждении (прежней Городской Думе), т.к. по делам хозяйственным и податным они подчинены ведомству Городской Управы, а по делам о правах состояния — купеческим и мещанским управлениям; и

б) постановления, предоставлявшие евреям коллективное избрание в некоторые должности членов из своего общества, т.к. в городских выборах им теперь предоставлено участвовать вместе со всеми обывателями.

При этом Шумахер считал полезным указать в законе, что и “в выборах по учреждениям сословным… евреи-купцы, мещане и ремесленники участвуют совместно с христианами”  [56].

Наконец, что касается особых должностей еврейского старосты и сборщика податей, то с введением единого для всех исповеданий сословного управления, их следовало бы упразднить  [57].

Еще сложнее определить точное время написания доклада В.В. Григорьева “О местожительстве евреев”. Когда в 1880 г. в Комиссии обосновывалась необходимость составления нового доклада по этому вопросу, в качестве одной из причин указывалось на то, что он был “составлен еще до введения в местах постоянной оседлости евреев: всеобщей воинской повинности, нового Городового Положения и мирового разбирательства”  [58] . Однако, мировой суд был введен в 9–ти Западных губерниях еще в 1872 г.  [59] . Вероятно, здесь была допущена ошибка и подразумевалось введение в Западном крае Судебных Уставов в полном объеме, которое произошло в 1877 г.  [60] . На это косвенно указывает и порядок перечисления в цитированном документе. Т.о., мы можем констатировать, что доклад был составлен до 1 января 1874 г.

Автор сразу ставит под сомнение один из основополагающих принципов работы Комиссии. По его мнению, вопрос о местожительстве евреев “должен быть обсужден отдельно от прочих, вне связи с ними”. Вопрос этот, считает он, “более русский, нежели еврейский”. Важно здесь “не то, лучше ли будет евреям, если дозволить им селиться повсюду в Империи, а то, как отразится эта мера на экономическом благосостоянии огромного большинства русского народа и других, входящих в состав Империи племен”  [61].

Григорьев сразу отмечает, что представления местного начальства об отмене черты оседлости “вызываются не столько желанием улучшить быт евреев, сколько потребностью облегчить тягостное положение коренного населения тех губерний, вследствие сильного там скучения еврейского элемента”  [62] . Но, утверждал он, зло заключается не в количестве евреев, а в том, что они “не хотят существовать теми же средствами, как и остальное народонаселение”  [63] . “Единственный промысел, — доказывал автор, — которым бы желали существовать евреи, которым существует огромное их большинство и к которому имеют они вполне достаточные способности…, это — факторство, в обширном смысле слова, т.е. посредничество в сделках всякого рода… Еврей и грошовый меняло, и миллионер банкир, и мелкий фактор,… и крупный подрядчик, и содержатель развалившейся корчмы, и арендатор обширных имений, больших заводов; он и мелочный торговец, он и оптовый негоциант”. “Оказывается, — заключает он, — что евреи хотят существовать и существуют… только поглощая плоды чужого труда и сами почти ничего не производя, вследствие чего, для страны, где поселяются, составляют они изнуряющее ее бремя, тяжкое тем более, чем многочисленнее эти паразиты”.  [64]

Отсюда вывод. “Задача по облегчению Западного края заключается не в том, чтобы уменьшить там еврейское население, а в том, чтобы изменить там настоящие условия его существования, чтобы из паразитов обратить его в производителей”  [65] . “Безусловное же допущение евреев в Великороссию представляется экспериментом в высшей степени опасным и, в то же время, не обещающем никакой пользы, нисколько не облегчающим настоящего положения вещей”  [66].

“Словом, — заключает автор, — пока евреи будут оставаться тем, чем они есть, к ним нельзя относиться правительственно, наравне с другими народностями Империи, нельзя давать им всех тех прав, какие имеют эти народности, нельзя допускать их к безусловному жительству по всему пространству России”  [67].

Неопределенна также датировка доклада В.Н. Юферова “О счислении евреев”. Мы знаем, что 11 января 1873 г. кн. Лобанов обратился к председателю Центрального Статистического Комитета П.П. Семенову (Тян-Шанскому) с просьбой принять участие в разработке и последующем рассмотрении этого вопроса  [68] . А в заседании Комиссии 13 апреля 1874 г. было отмечено, что доклад Юферовым “ныне представлен”  [69].

Свою позицию по отношению к евреям автор определил в самом начале. “Не имея ни по религии, ни по характеру ничего общего с остальными народностями, населяющими наше отечество, — писал он, — сплоченные законом в отдельные общества, руководствуясь не только в религиозных, но и гражданских делах указаниями Талмуда — евреи постоянно враждебно относились к требованиям закона, в особенности, когда закон имел целию нарушить их единство и замкнутость или противоречил их материальным интересам… Желая, по возможности, сократить число рекрут, а равно уменьшить сумму податей, евреи сокращали всегда цифру членов своих обществ, чрез пропуски в ревизских сказках и метрических книгах”  [70].

Впрочем, ниже он признает, что несмотря на то, “что едва ли какое-либо государство располагает такими надежными средствами для определения точной численности населения, какими располагает Россия” [71], все вообще “сведения о населении Империи, имеющиеся в правительственных и ученых сферах, весьма неточны” [72]. И объясняется это, “во-первых, разбросанностью предписанных законами мер, не представляющих из себя ничего целаго, а во-вторых, отвращением не только еврейского, но и коренного русского населения ко… всевозможным статистическим сведениям,… вкоренившимся… еще со времен недоброй памяти татарских баскаков,… и в особенности со времен первых ревизий…” [73].

Однако, перед автором стоит конкретная задача — улучшить учет евреев. К ней он и обращается. “Причины такого несомненного успеха в обмане евреями правительства, — пишет Юферов, — лежат в установленной самими законами обособленности их… Главная правительственная мера при счислении населения — ревизия,… находится всецело в руках евреев, составляющих сказки при посредстве лиц, выбранных из среды их обществ. Предоставленное же законами городским думам наблюдение за правильностью составления сказок на практике неосуществимо, как по недостатку к тому действительных средств, так и совершенному незнакомству дум с составом еврейских обществ, большинство членов которых рассеяно по местечкам и деревням уездов” [74].

Вторая причина заключалась в том, что ведение метрических книг по закону было возложено на духовных лиц всех вероисповеданий, “ибо совершая таинства и религиозные обряды, им уже потому самому может быть известно время рождения, смерти и брака лиц, принадлежащих к его пастве” [75]. Соответственно, у евреев эта обязанность лежала на утвержденных правительством (казенных) раввинах. Однако, как верно отмечал Юферов, “в религии евреев нет церковной организации, нет таинств, а есть только обрядовая сторона, и Талмуд не возлагает ни на кого специально обязанности совершения обрядов, оставляя за всеми последователями Моисеева закона право совершать их, в том числе и обряды обрезания, бракосочетания и погребения” [76]. “При таком положении, — заключает автор, — никак нельзя приписать небрежности или злонамеренности раввина тот страшный беспорядок, который царствует в еврейских метрических книгах” [77].

Для исправления положения он предлагает следующие кардинальные меры:

“1) упразднить отдельные еврейские общества, приписав евреев по месту постоянного их жительства к городским и сельским обществам, и

2) передать содержание метрических книг лицам христианских вероисповеданий” [78].

Лишь доклад об образовании евреев вообще не был составлен. Причин тому было несколько. В марте 1873 г. были введены в действие Положения о еврейских начальных училищах и учительских институтах [79]. Эти документы послужили основанием для практически полной реформы системы еврейского образования. В то же время в МНП разрабатывались проекты новых Положений о меламедах и еврейских домашних учителях. При том внимании, которое уделял вопросам образования евреев лично всесильный тогда гр. Толстой, вряд ли возможно представить, чтобы он отдал их решение в чужие руки.

Наконец, сам К.К. Фойгт, которому было поручено составление доклада, заболел, а вскоре и умер. На его место уже 17 апреля 1873 г. был назначен бывший Виленский попечитель, член Совета министра народного просвещения И.П. Корнилов [80]. Последний был известным представителем “патриотической” партии. В Петербурге он состоял председателем Славянского благотворительного комитета , а в его доме, по воспоминаниям Никитенко, с конца 60–х годов “собирались лица, ратующие против поляков” [81].

Таким образом, к началу 1874 г. все доклады (кроме одного) были готовы. Практически ничего не мешало членам Комиссии приступить к их рассмотрению. Но, как мы увидим ниже, этого так и не произошло. Поэтому для нас важнее другое. Все авторы, вне зависимости от их отношения к евреям, решение стоящей перед ними задачи видели на пути отмены особых о евреях постановлений и, пусть и постепенного , но сближения их в гражданских правах с остальным населением. Резким диссонансом звучал доклад Григорьева, который пытался вернуть Комиссию к системе предыдущего царствования, когда какое бы то ни было расширение прав евреев обуславливалось их предварительным “самоусовершенствованием”.

Глава 3

ЕВРЕЙСКАЯ КОМИССИЯ В 1872 — 1879 гг.

Члены Комиссии еще, наверное, не успели приступить к работе, как 4 декабря 1872 г. им пришлось снова собраться на заседание. На нем была рассмотрена всеподданнейшая записка Киевского генерал-губернатора кн. А.М. Дондукова-Корсакова, в которой он, в частности, ходатайствовал о запрещении евреям арендовать все вообще помещичьи имения в Юго-Западном крае. Напомним, что ряд законов, принятых после польского восстания , запрещал евреям приобретение земель в Западных губерниях, а также аренду имений, приобретенных русскими с пособием от правительства.

На записке было несколько высочайших резолюций. Так, кн. Дондуков напоминал, что он еще в 1870 г. представлял свои соображения по этому поводу в МВД. “Желаю, — писал против этих слов Александр II, — чтобы вопрос этот был решен неотлагательно.” Далее указывалось, что дело не разрешено до настоящего времени, а между тем вредное влияние евреев упрочивается и требуются немедленные действия. Царь: “Мнение, которое и я вполне разделяю”. И, наконец, по поводу предлагаемых генерал-губернатором мер: “Все эти предположения требуют зрелаго обсуждения”. [1] Добавим, что еще в первом заседании Комиссии была принята к сведению резолюция на отчете Киевского губернатора за 1870 г. Против предложения усилить ограничения для евреев по праву аренды земель и производства питейной торговли Александр написал: “Вопрос этот считаю весьма важным и требующим зрелаго обсуждения” [2]. Из этих кратких отметок мы можем заключить, что император скорее сочувственно относился к предлагаемой кн. Дондуковым мере и совершенно определенно требовал ее скорейшего рассмотрения. Тем важнее для нас реакция Еврейской Комиссии, позволяющая сделать некоторые выводы о господствовавшем в ней в тот период настроении.

Начать с того, что Комиссия вообще ограничилась принятием мнения Дондукова “к сведению, — по полезности иметь его в виду при окончательных постановлениях Комиссии” [3]. Мотивировалось это тем, что “весьма опасно вступать на путь разрешения частных вопросов, так как подобное действие может послужить пагубным примером, затруднить разработку, скомпрометировать и даже совершенно отсрочить столь необходимое разрешение общего еврейского вопроса” [4].

Но, вместе с тем, была дана оценка предложений генерал-губернатора с юридической, экономической и политической стороны.

Во-первых, было указано, что, одно дело, когда правительство, продавая на льготных условиях имения, ставит взамен известные ограничения. Покупатель волен при этом принять или не принять их и, следовательно, совершить покупку или нет. “Ограничение же прав распоряжения своею собственностью тех владельцев, которые издавна владеют или приобрели… [ее], но без всяких льгот или пособий со стороны правительства,… лишено было бы юридического основания и могло бы быть названо полным правонарушением”. [5]

Во-вторых, в экономическом отношении “евреи-арендаторы земель… несравненно менее вредны для населения, чем евреи-пролетарии. Арендатор, по своим интересам, становится вполне солидарным с интересами остальных землевладельцев”. Противодействовать же “экономическому преобладанию еврейского племени” можно лишь “развитием мер экономических и финансовых, т.е. устройством дешевого поземельного кредита, а не мерами, имеющими характер насильственный”. Тем более, что “есть много примеров тому, что евреи ведут совершенно правильное и рациональное хозяйство и достигают… блистательных результатов”. [6]

Наконец, “стеснением и ограничением евреев… правительство раздражит еврейское население и усилит ряды своих врагов, именно в тех местностях, где спокойствие наиболее необходимо. Поэтому… мера, предложенная кн. Дондуковым-Корсаковым, была бы также непростительною и политическою ошибкою”. [7]

Таким образом, Комиссия уже в самом начале сформулировала некоторые основные принципы, которыми намеревалась руководствоваться. Это:

• уважение права собственности и имущественных интересов всех жителей, в т.ч. и евреев;

• поддержка и поощрение зажиточных слоев еврейского общества, в противовес “пролетариям”, т.е. мелким торговцам, посредникам, факторам и т.п.;

• борьба с преобладанием евреев в хозяйственной жизни экономическими, а не административными методами; и, наконец,

• отказ от новых стеснительных мер в отношении евреев, ввиду необходимости сохранения их лояльности правительству в сложных политических условиях Западного края.

Следующее заседание состоялось уже 13 апреля 1874 г.  * Поводом к нему послужил январский Указ, при котором было распубликовано Положение о всеобщей воинской повинности. В нем, в частности, прелагалось “в видах предотвращения уклонения евреев от военной службы сообразить… вопрос о более правильном учете еврейского населения, возложив при этом ведение еврейских метрик на гражданское начальство” [8]. Практика передачи всех касающихся евреев дел на рассмотрение в Комиссию стала традицией. Она, однако, не спешила заняться навязываемыми ей извне проблемами. Для начала, поскольку при Министерстве финансов уже существовала Комиссия для выработки мер по учету военнообязанных, было решено подождать пока не будут “выяснены главные начала, на которых [она]… признает полезным основать порядок учета населения вообще” [9].

“Вопрос же о метрических книгах для евреев, — говорилось далее в журнале заседания, — будет, по рассмотрении его в… подкомиссии, предметом особого обсуждения” [10].

Из этого мы можем заключить: во-первых, после составления докладов их предполагалось сперва разобрать по отдельности в подкомиссиях, а лишь затем вынести на общее рассмотрение. На деле так были обсуждены лишь два из них, и то частично.

Во-вторых, был резко ограничен предмет доклада Юферова. От него остался лишь частный вопрос о порядке ведения еврейских метрических книг. Мы уже дважды сталкивались с подобным явлением в деятельности Комиссии. Сначала реформаторская активность гр. Толстого в деле еврейского образования фактически изъяла этот вопрос из ее ведения. Затем, введение в Западных губерниях Городового Положения и всеобщей воинской повинности уничтожило особые органы еврейского управления и самоуправления. В результате Шумахеру оставалось лишь предложить незначительные изменения, носящие характер даже не реформ, а уточнений в законах. То же самое могло произойти и с вопросом об учете евреев. Мы еще обратимся к этим фактам, а пока продолжим рассказ о деятельности Комиссии.

Доклад Юферова впервые был рассмотрен в заседании Отдела, под председательством Семенова  ** 5 октября 1874 г. Сам автор к тому времени уже оставил свой пост и выбыл из Комиссии. На его место 15 декабря был назначен новый вице-директор ДПИ Н.К. Шмидт [11].

Участники заседания, “признавая вполне правильною мысль… о необходимости передачи содержания метрических книг для евреев гражданским чиновникам, пришли к убеждению в полезности применения того же порядка и в отношении… всех иноверцев нехристианских исповеданий”. При этом они исходили из того, что “беспорядки в ведении метрических книг” происходят у них от неопределенности “положения духовных лиц, не поставленных самою религией в те же условия, в каких находится духовенство христианских исповеданий…” [12].

“К тому же, — рассуждали собравшиеся, — и усиливать значение иноверческого духовенства, возлагая на него обязанности гражданских чиновников, не может входить в расчеты правительства; долголетний опыт доказывает, что главными и первыми противниками всем правительственным мероприятиям по подчинению инородцев общим условиям гражданской жизни в Империи —   были лица духовные” [13].

В результате был составлен проект правил, возлагавших “содержание и ведение метрических книг… в уездах на становых приставов, а в городах на начальников полиций” [14].

Обратим внимание. Если выше мы отмечали, что еврейский вопрос частично находил свое решение при проведении общегосударственных реформ, то здесь мы сталкиваемся с обратной ситуацией. Разрабатывая еврейское законодательство, члены Комиссии делают попытку обобщить его, распространив на всех вообще иноверцев-нехристиан правила об учете населения.

Однако, эта тенденция не нашла поддержки в Комиссии. В заседании 21 декабря 1874 г. было указано, что “желание Отдела — установить ныне же порядок, пригодный для ведения метрических книг всех нехристианских исповеданий — … едва ли осуществимо. Программа занятий Комиссии… ограничена делами, исключительно касающимися евреев, и потому не представляется возможным устанавливать порядок в делах и вопросах, не входящих в круг прямых обязанностей Комиссии” [15].

Поэтому в следующем заседании Отдела 8 февраля 1875 г. были внесены соответствующие изменения в проект правил [16].

А днем раньше Никитенко записывает в свой дневник: “Чего нам недостает? И в правительстве и в общественности о п р е д е л е н н о с т и стремлений и вместе с тем и последовательности. Мы все чего-то ищем, чего-то хотим; но с точностью никак не можем сказать самим себе: ч е г о ? Правительство не хочет быть, по-видимому, ни ретроградным, ни деспотическим, на манер прошлого времени. Однако ему не хочется допустить и тех последствий, какие должны произойти из его же либеральных реформ.” [17]

Изучая работу Еврейской Комиссии, мы должны признать полную справедливость этих слов. Ее деятельность после 8 февраля 1875 г. практически замирает. Заседания носят спорадический характер, да и собираются они лишь для обсуждения предлагаемых извне вопросов. Надо думать, что немалую роль здесь сыграло и внезапное удаление в 1874 г. гр. Шувалова. Сам министр Тимашев не слишком сочувствовал идее уравнения евреев в правах. Ну, а председатель кн. Лобанов вряд ли по своей инициативе форсировал бы работу.

Причиной следующего заседания Комиссии, состоявшегося 21 марта 1875 г., были опять-таки “посторонние” причины. Во-первых, ей было предложено рассмотреть вопрос “о предоставлении евреям, служащим в казенных еврейских учебных заведениях, прав, равных со служащими там христианами”. Дело состояло в том, что при утверждении в 1873 г. Положений о еврейских училищах и учительских институтах государь разрешил министру просвещения внести впоследствии в Государственный Совет представление о правах служащих там евреев [18].

Согласно Положения должности инспекторов и преподавателей еврейских предметов в учительских институтах замещались евреями, “известными своей опытностью в начальном обучении”, тогда как учителя общих предметов-христиане “избирались из лиц, которые имели право занимать таковые места в средних учебных заведениях” [19]. Соответственно, учителями еврейских начальных училищ назначались “только окончившие полный курс… в еврейских учительских институтах” [20]. Правда, в случае необходимости, на эти должности могли быть приняты и христиане, но только “имеющие право на преподавание в городских училищах” [21]. Т.о., если от христиан требовалось общее высшее или среднее образование, то от евреев лишь окончание еврейского учительского института. Программа же последних, в отличие от прежних раввинских училищ, была ориентирована даже не на гимназии, а на городские учительские институты. Тем не менее, гр. Толстой предлагал уравнять евреев, служащих в этих заведениях, в правах с христианами, в т.ч. по чинопроизводству, размеру жалованья, пенсий и пособий. Мотивировал он это “невозможностью, в противном случае, подобрать кадры для еврейских учительских институтов” [22]. Кроме того, министр полагал, что дарование этих преимуществ, с одной стороны, возвысило бы в глазах евреев значение новых еврейских учебных заведений, а с другой, могло бы привлечь лучшие силы к образованию еврейского юношества [23].

Все эти доводы, однако, не убедили Комиссию. Отметив, что “со времени своего учреждения” она “постоянно высказывалась за уничтожение обособленного положения евреев в государстве”, и “что наилучшим путем к слиянию евреев с коренными жителями может служить развитие между ними просвещения”, участники заседания посчитали, что “здесь имеет место не уравнение…, а дарование особых льгот и преимуществ” [24]. Поэтому они сочли невозможным согласиться на предложение гр. Толстого. Интересно отметить, что Корнилов, вообще не склонный, как мы увидим, к расширению прав евреев, в данном случае не рискнул идти против своего могущественного патрона и “остался при мнении, выраженном в представлении министра народного просвещения” [25].

Другой вопрос был связан с законом, воспрещавшим евреям жительство в 50–верстной полосе от западной границы. Он был принят в 1825 г. с целью пресечения контрабанды, однако практического применения не имел, ввиду явной невозможности выселить столь огромное количество людей. В 1 858 г. он был отредактирован в том смысле, что евреям впредь запрещалась приписка и приобретение недвижимости на указанном пространстве.

В 1869 г. Рейтерн передал в МВД записку, в которой предлагал отменить этот закон, указывая, “что полицейские охранительные меры, которые не согласованы с практической возможностью применения, обыкновенно обращаются во вред и в усиление того зла, против которого они направлены”. “Цель пограничной стражи, — говорилось далее, — как и всякого полицейского начальства, действовать не в пустыне, а в местах населенных, — она не может запрещать людям жить, дабы облегчить себе заботу предупреждать и преследовать их злоупотребления. Поэтому таможенное ведомство в настоящее время вовсе не находит нужным… требовать насильственного переселения массы еврейского народа, живущего по всей западной границе нашей…, а напротив, принимает факт сего незаконного населения, как доказательство несостоятельности самого закона” [26].

Записка Рейтерна была передана на предварительное заключение местного начальства. При этом Ковенский губернатор полностью согласился с мнением министра финансов и предложил, отменив указанный закон, “подчинить евреев правилам, существующим на этот предмет для других подданных Империи” [27].

Новороссийский генерал-губернатор гр. Коцебу, опасаясь, что отмена закона приведет “к еще большей скученности евреев на молдавской границе”, предложил уменьшить ширину полосы до 25 верст и признать право на жительство в ней евреев, поселившихся до 1 января 1872 г. Меру эту он рассматривал как временную, пока правительством не “будет признано возможным дозволить евреям повсеместное в Империи жительство, и когда устранится таким путем главная причина вредной скученности еврейского населения вообще по западной… границе” [28].

Наконец, Киевский генерал-губернатор Дондуков считал необходимым оставить закон в силе, т.к., по его наблюдениям, “несмотря на уменьшение пошлин, контрабандный промысел, которым исключительно занимаются евреи, сильно развит в пограничных местностях Юго-Западного края” [29].

Дело было передано на предварительное рассмотрение в Еврейскую Комиссию. Мнения среди ее членов разделились. Большинство, во главе с председателем  * , считало нужным отменить пресловутую ст. 23 Уст. о пасп., т.к., во-первых, “наиболее заинтересованное в этом отношении учреждение — Министерство финансов находит, что сохранение этого закона было бы совершенно излишним”, а, во-вторых, “самая цифра лиц, нарушивших закон (в одном Кишиневе 14 тыс.), доказывает его практическую неприменимость” [30].

Однако, с ними были несогласны Корнилов, Григорьев и Коссович. Упирая на политическое значение закона, они считали, что “свободное водворение евреев на самой западной границе нашей, при разноплеменном ее составе и весьма малом числе коренных русских…, едва ли может быть допущено. Служа личным своим интересам, — продолжали они, — живя совершенно чуждой остальному населению жизнью, будучи искусными контрабандистами, отличными переметчиками и притоносодержателями различных политических выходцев и беглых иностранных преступников, евреи в политическом отношении составляют самый вредный класс пограничных жителей”. То, что практическая невозможность исполнения данного закона была доказана опытом десятилетий, их не смущало. Ведь “Новороссийский и Киевский генерал-губернаторы, предлагая сохранить в силе установления ст. 23, вероятно, предвидели и возможность их исполнения” [31]. Отметим, что здесь “водораздел” проходит не просто между сторонниками и противниками расширения прав евреев, но, что в конце концов, вероятно, важнее, между сторонниками прагматической реалистичной политики и приверженцами “полицейского идеализма”, скомпрометировавшего себя еще к концу николаевского царствования. Показательно, что с последних позиций выступают чиновник министерства просвещения и два профессора-востоковеда, т.е. люди, не знакомые с реальными задачами и проблемами государственного управления, чуждые административной практики. Тоже стремление ставить отвлеченные теоретические задачи без учета реальных возможностей проявилось у Григорьева еще в его докладе. В нем он призывал испробовать “всевозможные меры к обращению [евреев] в производительных, полезных граждан на нынешних местах их жительства.” При этом почтенный профессор ограничился заверением, что не следует “отчаиваться в возможности найти такие меры и привести их в исполнение” [32].

Так или иначе, но дальнейшего хода это заключение не получило, очевидно, “впредь до окончательного разрешения еврейского вопроса”.

Тем временем в работе самой Комиссии наступил почти двухлетний перерыв. За это время ее состав расширился. 31 декабря 1875 г. Тимашев обратился к министру юстиции с просьбой назначить члена в Комиссию от его ведомства [33]. 4 января 1876 г. гр. Пален назначил на это место товарища обер-прокурора Гражданского Кассационного Департамента Сената кн. Трубецкого [34]. Впрочем, мы ничего не знаем о деятельности последнего, а 28 ноября 1877 г. вместо него в Комиссию вошел старший юрисконсульт Министерства юстиции Н.А. Неклюдов [35]. Зато, в связи с уходом из Главного Управления по делам печати, покидает в 1877 г. Комиссию В.Я. Фукс. По каким-то причинам перестает принимать участие в заседаниях и Григорьев.

7 февраля 1877 г. состоялось заседание Отдела под председательством гр. Сиверса * , на котором обсуждался вопрос о правах евреев по образованию. Он к тому времени, как мы помним, уже имел долгую историю. Непосредственной же причиной заседания послужила ревизия нерешенных дел ДПИ, переданных в Комиссию. При этом относительно дела о евреях-дантистах и фармацевтах была сделана отметка: “Необходимо составить доклад для Комиссии, по соображению с запискою, внесенной членами Тернером и Мягковым” [36]. Т.о., открывалась возможность рассмотреть во всей совокупности законы о правах евреев по состоянию и имуществу и вывести, наконец, деятельность Комиссии из застоя. Однако, собравшиеся пошли по иному пути, признав “необходимым обсудить только часть доклада, относящуюся до прав евреев по образованию, как непосредственно относящуюся до поручения, возложенного Государственным Советом на министра внутренних дел. И из этой части доклада признано было возможным рассмотреть только права евреев, окончивших курс в высших учебных заведениях, а также получивших медицинские, фармацевтические и ветеринарные звания и степени, не касаясь прав окончивших курс в средних учебных заведениях, т.к. … вопрос этот относится скорее к вопросу о местожительстве евреев, в совокупности с которым… он и должен быть обсужден” [37]. Собственно, и в таком подходе ничего страшного не было, при условии, что вслед за тем началось бы рассмотрение остальных докладов. Этого, однако, пришлось ждать еще три года.

Затем члены Комиссии признали “совершенно справедливым предоставить евреям, окончившим курс в высших учебных заведениях, права: поступления в государственную службу, повсеместного жительства и свободной приписки к обществам вне губерний, определенных для постоянной оседлости евреев” [38].

Следующая оговорка весьма характерна и важна для уяснения взглядов участников заседания на стоящую перед правительством задачу. “Права эти, — указывали они, — могут быть предоставлены только лицам, прошедшим полный курс наук в каком-либо заведении”, т.к. это связано “с постоянным общением с русской молодежью” и имеет “огромное нравственное влияние, как бы вырывающее евреев из той тесной и вредной среды, в которой они чахнут и извращаются умственно и нравственно”. Но нельзя их распространять на тех, “которые выдержат… экзамен, без прохождения курса”, т.к. они “подготовляясь дома,… продолжают вращаться в еврейской среде, и… нравственно воспитываются в духе, враждебном христианскому учению и гражданскому строю государства” [39]. Другое ограничение было вызвано традиционными опасениями последствий “еврейской солидарности”. Члены Комиссии не сочли возможным предоставлять право государственной службы евреям, окончившим Институт Путей Сообщения, “ввиду того, что в последнее время большинство концессионеров и подрядчиков по постройке железных дорог, а равно и значительное число членов правлений уже действующих дорог принадлежит к еврейской национальности; а потому, усиление этого элемента… было бы крайне нежелательно”. Но при этом, “не находя удобным делать оговорку об исключении одного учебного заведения, Отдел Комиссии признал более соответствующим поименовать в своем постановлении те высшие учебные заведения, окончание курса в которых дает евреям право на поступление в государственную службу” [40]. Незначительный, но, согласимся, очень любопытный пример бюрократической казуистики. Духу времени “более соответствуют” разрешения, чем ограничения. Прекрасно. В таком случае, ограничение также можно представить в виде расширения прав, но… в меньшем объеме. И в заключении Отдела права, предоставляемые евреям, окончившим Институт Путей сообщения, попадают отдельным пунктом [41].

Наконец, аптекарским помощникам, дантистам, фельдшерам и повивальным бабкам, а также евреям, изучающим фармацию, фельдшерское и повивальное искусство, решено было предоставить право повсеместного жительства и приписки, “имея в виду повсюду ощущаемый у нас недостаток” в подобных специалистах [42].

В апреле 1878 г. Лобанов был назначен послом в Турцию, а в ноябре свой пост оставил Тимашев. Приход к управлению МВД Л.С. Макова повлек за собой ряд перемен в личном составе как министерства, так и, соответственно, Комиссии по устройству быта евреев. 18 декабря ее членами стали новые вице-директор Департамента Полиции Н.А. Бойсман и управляющий Департаментом Духовных Дел А.Н. Мосолов [43].

В отсутствие председателя очередное заседание 30 декабря 1878 г. провел Шумахер.  * Оно было посвящено проекту закона и меламедах, внесенному в Государственный Совет гр. Толстым. Соединенные Департаменты, “для соблюдения необходимого единства в законодательных предположениях, признали полезным… сообразить проектированные Министерством… правила… с собранными Комиссией материалами и ее предположениями по еврейскому вопросу” [44].

Сразу же “выяснилось”, что “общий вопрос о образовании евреев не был еще подвергнут окончательному обсуждению…, и потому… не были еще установлены те общие начала, которые… должны бы быть положены в основание будущих мероприятий… … засим, Комиссия находится ныне вне всякой возможности выполнить в точности требование Соединенных Департаментов” Поэтому было решено “немедленно приступить к разработке этого вопроса… и просить… И.П. Корнилова принять на себя труд по составлению… доклада…” [45]. Сразу скажем, что никакого доклада Иван Петрович так и не составил. Возможно, он заранее предвидел, что ему не удастся найти общий язык с большинством своих коллег.

Однако, закон о меламедах носил срочный характер, и Комиссия признала возможным обсудить его немедленно. Предыстория его, вкратце, такова. В 1855 г., в связи с первым выпуском из раввинского училища, было повелено, что через 20 лет свидетельства на звание меламедов смогут получать лишь лица, окончившие их, либо общие высшие и средние учебные заведения [46]. Указанный срок истекал 4 мая 1875 г. К этому времени стало совершенно очевидно, что лица, удовлетворяющие условиям закона 1855 г., не проявляют никакого желания заниматься преподаванием Талмуда и древнееврейского языка, а находят для себя более интересные и прибыльные занятия. С другой стороны, потребность в меламедах не снижалась, т.к. каждый еврей почитал долгом дать своим детям начальное религиозное образование и научить их читать и писать на языке священных книг. В результате, лишь незначительная часть меламедов брала установленные свидетельства на право преподавания, остальные же по-прежнему находились вне всякого контроля. Это, помимо всего, доставляло широкое поле для всякого рода злоупотреблений на местах. Правительство уже трижды откладывало срок вступления в действие закона 1855 г. [47], а тем временем Министерство просвещения разрабатывало новые правила.

Проект гр. Толстого предполагал “в меламеды допускать… евреев, которые представят удостоверение местного раввина… о их познании в законе Божием, а от гражданского начальства о хорошем поведении и выдержат… испытание на звание частного начального учителя” [48].

В своих рассуждениях члены Комиссии нашли для себя “руководящие указания” в рассуждениях бывшего Еврейского Комитета, легших в основу закона 4 мая 1859 г. Выясняя причины уклонения евреев от поступления в казенные еврейские училища, Комитет заключил, что этому “содействовали: введение в училищах закона веры и преподавание его по руководствам, не удовлетворяющим ни фанатиков, ни евреев образованных”. И считая, что “необходимо как можно менее вмешиваться в религиозное обучение”, положил “предоставить евреям обучать детей своих закону веры по собственной воле — в училищах или дома, у частных учителей”. [49]

Далее, участники заседания приняли во внимание разъяснения Раввинской Комиссии о том, что “учение еврейской веры… подлежит свободному исследованию каждого и потому не может быть подчинено чьему бы то ни было догматическому авторитету”. [50]

Особый интерес представляет следующая мысль, высказанная в заседании. “В законодательной регламентации преподавания вероучения обитающим в Империи инородцам нехристианам, — согласились члены Комиссии, — правительству едва ли не следует соблюдать возможное единство в своих распоряжениях, не простирая… своего вмешательства по отношению к одним инородцам далее, чем по отношению к другим… Наиболее многочисленные в России иноверцы, из нехристиан, принадлежат к последователям Магомета, обитающим в юго-восточной части Империи в числе до 6 миллионов человек [евреев в России с Царством Польским в это время считалось до 3 млн. — В. Н.], и едва ли можно сомневаться в том, что поддержание в них религиозного фанатизма представляется несравненно более опасным, по своим последствиям, ввиду существующего в этом населении тяготения к единоверным им народностям, с которыми Россия может находиться во враждебных отношениях. Между тем, от лиц, занимающихся преподаванием закона Божия по Корану (мулл), не требуется приобретения таких познаний в общеобразовательных предметах, которые могли бы повлиять на ослабление их религиозного фанатизма”. [51]

Что здесь для нас важно? Сразу, конечно, напрашивается замечание: наконец-то нашелся чей-то религиозный фанатизм, который может представлять для государства большую угрозу, чем пресловутый еврейский. Но гораздо большее значение имеет новая попытка унификации подхода к законодательному регулированию внутренней жизни иноверцев. Очевидно, что члены Комиссии склонялись к необходимости, по-возможности, меньшего вмешательства государства в вопросы религиозного образования нехристиан. По существу, мы снова видим здесь зачатки формирования идеи единой национальной (точнее, “вероисповедной”, поскольку русский законодатель имел дело не с татарином, евреем или поляком, а с мусульманином, иудеем и католиком) политики.

Вернемся в заседание. Все эти рассуждения естественным образом привели его участников к тому, “что едва ли имеется достаточное основание к установлению каких-либо особых ограничительных правил относительно лиц, занимающихся преподаванием закона Божия по Талмуду” [52]. Исходя из этой посылки, были по очереди рассмотрены и отклонены все предусмотренные проектом гр. Толстого условия разрешения деятельности меламедов. Было признано, что лишь стесняя еврейских учителей, они на практике не принесут существенной пользы. А т.к. “установление в законодательном порядке правил, исполнение которых на деле оказывается невозможным и даже сомнительным, подрывает значение самого закона” [53], то нет “никакой необходимости в дальнейшем сохранении… в нашем законодательстве каких-либо постановлений о меламедах” [54].

С особым мнением выступил Корнилов, причем, по-видимому, не только по долгу службы, но и вследствие личных убеждений. На его взгляд, правительство до сих пор придерживалось “одной и той же системы, состоящей в постепенном замещении закоренелых фанатиков-меламедов вероучителями, получившими общее образование и потому представляющими… ручательство в том, что они… не станут отвращать еврейских детей от общих училищ и не будут развивать в них чувств обособления и вражды к людям других исповеданий” [55]. А “так как семь членов Комиссии основывают свои суждения на совершенно противоположном принципе — полнейшего невмешательства по отношению к меламедам…, то я, — писал Корнилов, — решительно не могу согласиться с этим заключением…” [56].

Следующий пассаж особо интересен. Если, — продолжает он, — уничтожить “все… меры предосторожности по отношению к меламедам,… то, впоследствии, если бы оказалась надобность возвратиться опять к репрессивным мерам, такое обратное движение от дарованной свободы к ее стеснению может затруднить правительство” [57]. Мы уже видели (и увидим далее), что Корнилов вообще не склонен к какому-либо смягчению законодательства о евреях. Он надеется (и, как показала жизнь, небезосновательно), что власть покончит с либеральными преобразованиями и вернется к “репрессивным мерам”. Однако, Корнилов знает, что гораздо проще не давать свободу, чем отбирать ее, что правительство, не расширяющее прав подданных, слывет лишь консервативным, тогда как лишающее подданных прав — реакционным. И беспокоясь о том, чтобы оно впоследствии не попало в неудобное положение, находит “весьма желательным, чтобы предполагаемые Министерством народного просвещения правила о меламедах были приведены в исполнение” [58].

15 января 1879 г. председательство в Комиссии было возложено на товарища министра сенатора М.А. Мартынова [59]. 16 февраля членом ее стал состоявший при МВД В.Д. Карпов [60]. В начале года покидает Комиссию назначенный сенатором Шумахер.

Кроме того, Маков, не дожидаясь окончания работ, 19 января 1879 г. испросил всеподданнейшим докладом “впредь, до рассмотрения сего вопроса в законодательном порядке”, право повсеместного жительства всем категориям евреев, перечисленным в заключении Отдела от 7 февраля 1877 г. При этом управляющий МВД заверил государя, что труды Комиссии “уже почти окончены и в весьма скором времени имеют быть представлены на рассмотрение Государственного Совета”. [61] Маков сильно ошибался. До завершения работ было, похоже, так же далеко, как и в момент создания Комиссии. Правда, сначала новый председатель довольно активно принялся за дело. Уже на заседании 30 апреля 1879 г. была закончена разработка правил ведения метрических книг евреев  * . Впрочем, и здесь главную роль сыграло давление извне. Правила необходимы были Военному министерству, озабоченному приисканием мер для борьбы с уклонением евреев от исполнения воинской повинности. (Сразу отметим, что это не помешало проекту еще два года пролежать без движения. Ход ему был дан уже в министерство гр. Н.П. Игнатьева.) После этого работа опять замерла до начала следующего года.

Автор составленной впоследствии записки о деятельности Комиссии (скорее всего, это был ее делопроизводитель П.А. Веригин) указывал: “Рассмотрение вопросов не в очередь не могло не повлиять неблагоприятно как на само разрешение вопросов, так и на быстроту работы… Заседания, — добавляет он, — назначались слишком редко сравнительно с тою массою второстепенных вопросов, которые должны были быть принимаемы во внимание при разрешение… первостепенных.

Причину этого, — считает он, — следует искать в самом составе Комиссии, члены которой, имея и другие неотлагательные занятия в своих министерствах, не могли присутствовать на заседаниях, когда таковые назначались чаще”. [62]

Соглашаясь со справедливостью этих замечаний, нельзя не отметить, что занятость в министерствах не помешала провести (пусть и не всегда в полном составе) пять заседаний в течение только первых четырех месяцев 1879 г. Так что вряд ли одной служебной занятостью можно объяснить то, что Комиссия за период 1872 — 1878 гг. собиралась всего восемь раз, да трижды заседали отделы.

Глава 4

ЕВРЕЙСКИЙ ВОПРОС В 1880 — НАЧАЛЕ 1881 г.

Следующее заседание Комиссии состоялось 7 января 1880 г.  * На нем Мартынов “предложил установить порядок последовательного обсуждения вопросов, разработанных членами Комиссии” [1].

При этом обнаружились некоторые разногласия. “Было высказано, что так как часть вопросов… имела в виду лишь расширение места жительства некоторых евреев,… смотря по степени их образования и торговой состоятельности,… то в видах более последовательного обсуждения… было бы правильнее первоначально обсудить вопрос о месте жительства евреев вообще”. Но о нем в Комиссии имелся лишь доклад Григорьева, выдержанный в духе, явно противоречившем настроению большинства. Поэтому Карпов выразил “желание представить свои соображения” по данному вопросу. Мотивировал он это тем, что Григорьев составил свой доклад “еще до введения в местах постоянной оседлости евреев: всеобщей воинской повинности, нового Городового Положения и мирового разбирательства” [2].

Нельзя с точностью сказать, что побудило вдруг сенатора Мартынова заняться, наконец, тем, от чего Комиссия успешно уклонялась на протяжении многих лет своего существования. Вероятно, это произошло не без вмешательства министра.

Обратим внимание на другое. Необходимость нового подхода к режиму черты оседлости проистекала, по мнению членов Комиссии, из факта проведения в Западном крае военной, городской и судебной реформ. Почему? Отсутствие прямой связи между ними очевидно. Функционирование новых учреждений абсолютно не зависело от того, будет ли часть населения иметь право свободного выбора места проживания, или будет ограничена в этом определенной территорией. Считать, что введенные в последние несколько лет всесословное судопроизводство, самоуправление и отбывание воинской повинности уже успели разрушить пресловутую “общественную связь евреев” и сделать их тем самым “достойными” новых послаблений, также было бы наивно. Остается одно. В противоречие с идеей ущемления прав части жителей по вероисповедному признаку, а внутри представителей одного и того же исповедания — по сословному, вступил сам дух реформ, направленных, в конечном итоге, к созданию гражданского, бессословного общества.

А через месяц к власти в России пришел человек “с блестящим взором умных и добрых глаз, с милою и как бы застенчивою улыбкой под густыми усами, с живым жестом и горячей речью, пересыпаемой поговорками и освещаемой вспышками добродушного юмора” [3]. 12 февраля 1880 г. Главным Начальником Верховной Распорядительной Комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия, “диктатором сердца государева”, стал герой Карса, бывший временный Харьковский генерал-губернатор, граф Михаил Тариэлович Лорис-Меликов [4]. “Закипевшая затем вокруг него работа по устранению вопиющих злоупотреблений окружила его миссию общим доверием всех порядочных людей, — вспоминал впоследствии Кони. — Облегчение цензурного гнета, тщательный пересмотр предпринятых с поспешной неразборчивостью административных мероприятий, доступность самого Лорис-Меликова подействовали живительным образом на общество, совсем утратившее веру в фактическое осуществление тех начал, которые были вложены в реформы шестидесятых годов. Казалось, что в душную комнату со спертым воздухом отворили форточку — и многие почувствовали в своей груди свежую струю” [5].

Изменившаяся ситуация позволяла надеяться на положительные сдвиги и в разрешении еврейского вопроса, тем более, что к началу 1880 г. он со всей остротой встал на повестку дня.

К середине 70–х годов Областное Правление войска Донского констатировало, что “в последние годы, со времени передачи Грушевской ж. д. в распоряжение коммерции советника Полякова, евреи, пользуясь покровительством железнодорожной администрации, стали во множестве жить в Области войска Донского, в качестве разных подрядчиков, поставщиков, ремесленников, агентов и т.п., и мало помалу захватили в свои руки местную торговлю… Вслед за евреями-арендаторами появились в области и крупные капиталисты из евреев , которые начали скупать недвижимую собственность, заниматься крупными торговыми оборотами, особенно по каменноугольной промышленности.” А между тем, “Областное Правление имеет много данных, что местная торговля делала довольно быстрые успехи и несомненно могла бы достигнуть значительных размеров, если бы не вторжение евреев, которые заметно приостановили развитие промышленности между казаками”. [6]

Поэтому Правление, “признавая прочное водворение в области еврейского населения положительно вредным и находя, что в законе нет прямого разрешения евреям приобретать недвижимую собственность собственно в Области войска Донского, просило войскового Наказного Атамана войти с представлением, как о принятии соответственных мер для воспрещения евреям селиться в области, так и о разъяснении вопроса, имел ли право купец Рубинштейн приобретать землю в области… и следует ли такую покупку признать законной”. [7]

Совершенно очевидно, что здесь сыграло роль не только стремление оградить донских купцов и промышленников от конкуренции со стороны более искушенных еврейских предпринимателей. Немалое значение имела и традиционная казачья замкнутость, враждебное неприятие “иногородних” вообще, а иноверцев в особенности.

Гораздо любопытнее для нас юридическая мотивировка требований Правления. Перед нами пример чисто феодального правового мышления, когда областные или сословные привилегии ставятся выше общегосударственных законов.

Однако, Тимашев, которому был послан предварительный запрос, ответил 29 января 1875 г., что, по существующим законам, евреи-купцы 1 гильдии пользуются всеми правами коренного русского купечества, в т.ч. в отношении приписки и приобретения недвижимости [8].

Областное Правление не сложило рук. Рассмотрев вновь это дело, оно “выразило убеждение, что ввиду исключительного положения Донской области… единственный и верный способ спасти хозяйство казаков и только что начавшие водворяться в области промыслы и торговлю от разорения есть воспрещение евреям иметь жительство и приобретать недвижимую собственность в пределах донской территории” [9].

Военный Совет министерства поддержал Правление. Его аргументы настолько рельефно характеризуют внутренний строй жизни казачества, что мы позволим себе воспроизвести их целиком.

“Донскую область, — говорилось в заключении Совета, — никак нельзя поставить наравне с другими местностями Империи…

1. Казачье население обязано отбывать военную службу с собственным снаряжением и на собственных лошадях. Такой порядок может существовать только при известной степени зажиточности казачьего населения и при том непременном условии, чтобы материальная состоятельность была, по возможности, равномерно распределена между членами казачьей общины. При таких условиях слишком поспешная эксплуатация местных богатств и быстрое развитие промышленности вовсе нежелательно, т.к. это сопровождается обыкновенно чрезвычайно неравномерным распределением капиталов, быстрым обогащением одних и обеднением других. Даже развитие такой отрасли промышленности, как земледелие, находится в Донской области в иных условиях, чем в других местностях. Казакам нельзя дозволять, хотя бы они и желали, пахать всю свою землю или вообще эксплуатировать ее тем только способом, который признается наивыгоднейшим в коммерческом отношении. Казаки должны оставлять значительную часть земли для коневодства, не обращая внимания, выгодно ли это или невыгодно, т.к., в противном случае, при недостатке строевых лошадей в данной местности, быстрая мобилизация строевых казачьих частей сделалась бы совершенно невозможной.” [10]

Далее указывалось, что поголовная воинская повинность заставляет всех казаков с 18 лет значительную часть времени проводить на службе или на сборах. “При таких условиях, развитие промышленности и торговли в среде казачьего населения должно идти по необходимости медленно, и казаки, естественно, не могут бороться в этом отношении в таким искони торговым племенем, как евреи” [11].

Наконец, “беспорядочное положение… землевладения в Области” и “военный строй, проникающий все сословия казачьей общины, вовсе не благоприятствуют тому, чтобы выработать из донских землевладельцев хороших сельских хозяев”.

“… Если оставить дело на произвол случая, — пророчил Военный Совет, — то в скором времени значительная часть поземельной собственности перейдет в руки евреев, которые станут таким образом во главе местной земельной аристократии. Казачье население очутится при этом как бы в тисках: сверху будут напирать на него евреи-землевладельцы, снизу евреи-торговцы и промышленники, подавая, разумеется, друг другу руку для взаимной помощи.” [12]

Нарисовав эту устрашающую, хотя, согласимся, несколько преувеличенную картину, Совет ставил вопрос ребром: “Если правительство желает сохранить еще на долгое время ту боевую силу, какая заключается в донском казачьем населении, то нельзя не признать, что мера, о которой так настойчиво ходатайствуют Областное Правление и войсковой Наказной Атаман, принадлежит к числу наиболее важных и требует неотлагательного решения” [13].

Мнение Совета было передано на рассмотрение главноуправляющего II отделением кн. Урусова, сменившего в 1872 г. бар. Корфа и на посту председателя Департамента Законов. Кн. Сергей Николаевич уже появлялся в нашем очерке. Через его руки, как начальника кодификационного отделения императорской канцелярии, проходили все законопроекты, в том числе, разумеется, и касающиеся евреев. И, как правило, в своих заключениях он настаивал на максимально благоприятных для евреев формулировках. При этом Урусов всегда исходил исключительно из принципов законности, справедливости и государственной пользы. Поэтому нам небезынтересна будет характеристика, данная ему кн. Долгоруковым, человеком, как известно, скупым на похвалы. Кн. Урусов, — писал он еще в 1867 г., — “личность в высшей степени почтенная. Ум ясный, бескорыстие примерное, отчужденность от всяких интриг, прямизна неуклонная и в словах, и в поступках, совершенная независимость характера и воля твердая, скрытые под формами самыми мягкими и ультравежливыми. Юрист по страсти,… Урусов поставил себя на такую ногу, что и обер-прокуроры и сенаторы в делах казусных прибегали к нему, и мнение скромного обер-секретаря иногда решало дела, имея более веса, чем целые департаменты сенаторов” [14]. Вот и сейчас князь указал, что “закон, который предоставляет евреям право селиться вне черты постоянной их оседлости, есть общий закон Империи и изменение онаго может быть допущено только при безусловной в том необходимости, обнаруженной практической его несостоятельностью”. Поэтому, — считает он, — “было бы удобнее, вместо издания специальных для Области войска Донского правил, приостановить на время действие вышеупомянутого общего закона”. [15]

Однако, такой подход не устраивал военного министра. “В действующем законодательстве, — писал гр. Милютин, — существует для казачества длинный ряд изъятий, и если существование казачества в общем строе государственной жизни признается необходимым, то едва ли можно останавливаться перед одним из таких изъятий, имеющем несомненное значение для быта всего казачьего населения” [16].

Почему мы так подробно остановились на мнениях Областного Правления, Военного Совета и, наконец, самого министра? Потому что в них проводится одна и та же мотивировка требуемого ограничения. И она прямо противоречит всей сложившейся ранее ограничительной практике. До сих пор недопущение евреев во внутренние губернии обычно обосновывалось их разрушающим воздействием на правильно функционирующее народное хозяйство Здесь мы видим нечто совершенно иное. Евреи признаются вредными в Донской области как раз потому, что несут ускорение экономического развития региона, в то время как военные интересы государства требуют законсервировать хозяйственный уклад казачества. Подчеркивается исключительный характер именно войска Донского, а не евреев. Мы уже отмечали, что предлагаемый закон следует рассматривать скорее в контексте феодального права. В этом случае, мы можем сказать, что он носит характер скорее привилегии для определенной территории (Области войска Донского), нежели ограничения для определенного сословия (евреев). Его можно поставить в один ряд с прежними законами, запрещавшими евреям жить в Киеве, Николаеве и Севастополе, а также на отдельных улицах в Вильне, Житомире и Каменце-Подольском (кроме первого, все они были отменены в начале царствования). В таком виде он совершенно противоречил духу новой, складывавшейся в России, законодательной системы западноевропейского типа. Именно на это и указывал в своем заключении кн. Урусов.

19 января 1880 г. Милютин внес представление в Государственный Совет, а 29 марта оно было рассмотрено Соединенными Департаментами Законов, Экономии и Гражданских Дел  *.

Проследим внимательно за ходом рассуждений. “Департаменты нашли, что приостановление действия упомянутых узаконений” (т.е. то, на чем настаивал кн. Урусов) “имело бы прямым последствием устранение евреев от пользования всеми (выделено мной — В. Н.) правами в Области войска Донского. Между тем, гр. Милютин ходатайствует лишь о воспрещении евреям водворяться, а также владеть недвижимым имуществом и арендовать оное в области. Не усматривая никаких поводов к расширению испрашиваемых ограничений устранением евреев от производства торговых операций в названной местности, Департаменты отдали предпочтение предположению Военного Совета.” [17]

Смысл сказанного ясен. Коль скоро военное ведомство так настаивает на введении ограничений для евреев в Донской области, то Государственный Совет не может противиться этой мере, от которой, по-видимому, зависит само существование казачества. Но при этом он явно не имеет желания расширять масштабы ограничений сверх просимого.

Такой поворот, однако, не устроил военного министра. Он заявил, что “не приобретая собственности и не водворяясь на постоянное жительство, евреи тем не менее могут наводнить Область войска Донского в качестве ремесленников, торговцев, подрядчиков, банкиров и т.д.” Поэтому, по настоянию Милютина, в проект закона была внесена поправка, запрещавшая евреям не только водворяться в Области, но и иметь в ней “постоянное жительство по узаконенным видам”. [18]

Тогда “Департаменты обратили внимание, что оставление заключения в том виде, в каком оно изложено в представлении Военного Министра, лишило бы права на постоянное жительство… и тех из евреев, присутствие которых… может быть скорее полезно… Такими следует считать… имеющих дипломы на ученые степени… … названный закон стеснил бы и правительство при выборе лиц для занятия вакантных должностей… Во избежание сего Департаменты находят необходимым не распространять на этих лиц запрещения водворяться в Области войска Донского” [19].

Наконец, предвидя возможные недоразумения и злоупотребления, Департаменты оговорили, что евреи, уже приобретшие или арендовавшие недвижимость в Области, сохраняют право на жительство там: “первые — до отчуждения имущества в другие руки; вторые — впредь до истечения сроков арендных договоров” [20].

Наряду с этим, участники заседания позаботились о возможности в недалеком будущем опять вернуться к этому, явно не очень импонировавшему им закону. “Состоящая при МВД Комиссия, — не забыли оговориться они, — занимается пересмотром всех действующих о евреях узаконений, и при завершении этого труда будет затронут вопрос о правах евреев селиться и приобретать недвижимость в разных местностях Империи. В каком бы виде ни разрешился этот вопрос впоследствии, необходимо, однако, чтобы постановленное ныне правило не послужило для него предрешением относительно Области войска Донского. Для сего надлежит дать упомянутому правилу значение временной меры, долженствующей сохранить свою силу впредь до окончательного пересмотра… действующих… о евреях узаконений.” [21]

Весь ход рассуждений членов Совета не оставляет сомнений в том, в каком направлении, по их мнению, должны были быть пересмотрены законы о праве жительства евреев. Следует подчеркнуть особо, что заключение было подписано 19–тью высшими чиновниками государства, самых противоположных политических направлений, от кн. Урусова до К.П. Победоносцева. 5 мая оно было утверждено Общим Собранием, а 22–го и самим царем.

Посмотрим теперь, как развивались в это время события в Министерстве внутренних дел. 11 июня 1879 г. МВД предложило губернаторам составить, по-возможности, обстоятельные данные о всех евреях-ремесленниках, проживающих во внутренних губерниях Империи. Поступавшие с мест сведения подвергались в министерстве всестороннему разбору, с целью проверить правильность применения закона 1865 г. При этом министерство сообщало губернаторам обо всех выявленных случаях нарушения закона с тем, чтобы дальнейшая судьба таких лиц решалась местными губернскими правлениями. Естественно, что следствием такого распоряжения стала массовая высылка евреев, не отвечающих требованиям закона, в пределы черты оседлости. Это вызвало массу жалоб, как со стороны евреев, так и со стороны русских помещиков, у которых евреи состояли арендаторами земель или управляющими заводов. [22] Наконец, министр финансов Грейг заявил Макову, “что, по поводу стеснительности предпринимаемых русским правительством в отношении проживающих во внутренних губерниях евреев мер, к нему поступили заявления представителей иностранных бирж, и что обстоятельство это неминуемо окажет неблагоприятное влияние на наши фонды”  [23].

“Все это вместе взятое, — писал позднее директор Департамента Полиции, член Еврейской Комиссии, П.П. Косаговский, — а также то, что вопрос о пересмотре закона о праве жительства евреев находился в рассмотрении Еврейской Комиссии” [24], побудило Макова издать 3 апреля 1880 г. следующий циркуляр: “… я просил… сообщить… данные о… евреях… ремесленниках… Между тем,… распоряжение это послужило некоторым губернаторам поводом к немедленной высылке… тех евреев, которые не отвечают требованиям закона… … имею честь покорнейше просить… не прибегать к высылке… впредь до особых по сему предмету распоряжений.” [25]

К подлиннику в деле приложена записка Косаговского: “Циркуляр этот необходимо отпечатать немедленно, дабы скорее устранить сумятицу, принимающую все большие размеры” [26].

Уже 16 апреля от Харьковского губернатора пришел запрос, следует ли применять этот циркуляр ко всем евреям, незаконно проживающим во внутренних губерниях, или лишь к нарушителям закона 1865 г. В ответ министерство разъяснило, “что под действие циркуляра 3 апреля должны быть подведены все, без исключения, евреи, которых циркуляр застал проживающими во внутренних губерниях вопреки действующему законодательству” [27].

Таким образом, мы можем констатировать, что в преддверии рассмотрения в Еврейской Комиссии вопроса о праве жительства евреев Маков фактические приостановил действие закона о черте оседлости, дав тем самым понять членам Комиссии, какого направления они должны придерживаться в своих выводах. О том, что циркуляр 3 апреля именно так и был понят всеми, говорят немедленно участившиеся случаи незаконного переселения евреев во внутренние губернии. Это, в свою очередь, вызвало нескончаемый поток запросов со стороны местных властей, к рассмотрению которых МВД вернулось уже осенью 1880 г.

Итак, слово было за Комиссией. Карпов представил свой доклад совместно с Неклюдовым, впоследствии обер-прокурором Сената и товарищем министра внутренних дел. Авторство доклада, носившего многообещающее название “О равноправии евреев”, приписывалось, в основном, Неклюдову. Об этом свидетельствовал бар. Г.О. Гинцбург, в архиве которого сохранилась копия документа [28]. Этот доклад, построенный на началах, совершенно новых для русской бюрократической мысли, заслуживает подробного рассмотрения.

“Существенное отличие еврейского вопроса от других социальных вопросов нашего времени, — сразу определяли свою позицию авторы, — заключается в том, что он возник и развился не на почве материальных и экономических отношений,… а на почве чисто нравственной… Эмансипацией евреев не нарушаются нисколько права прочих подданных Империи, не наносится ущерба ничьим материальным интересам, — вследствие этого предоставление евреям общих гражданских прав не может вызвать ни малейшего потрясения в государственном строе Империи и является простым актом справедливости” [29].

В подтверждение своей мысли авторы приводят пример Западной Европы, отвергая тезис о том, “что сравнительная малочисленность [там]… еврейского населения делает равноправность его менее опасною, чем в России… Довод этот, — указывают они, — едва ли не следует понимать в обратном смысле, так как совершенно очевидно, что стеснение гражданской свободы и ограничение личных прав, будучи применены к немногочисленному классу населения, не могут иметь тех вредных последствий, которые обуславливаются бесправностью целаго народа.” [30]

Однако, авторам приходится считаться “с категорическим заявлением верховной законодательной власти [о том], что уравнение евреев в правах с остальными должно совершаться постепенно” [31]. Но и ему они придают совершенно неожиданное толкование. “Означенное условие, — пишут они, — не должно иметь никакого другого значения, кроме того, что реформа еврейского быта… должна заключаться в постепенном… уничтожении отдельных групп и категорий ограничительных законов относительно всего еврейского народа вообще, а отнюдь не в создании льгот и привилегий для отдельных личностей этого населения (выделено мною — В. Н.)” [32].

Не принимают авторы и заявления о несвоевременности подобной реформы, “ибо всякая благая государственная мера своевременна” [33].

Затем, разделяя права на политические и гражданские, Карпов и Неклюдов указывают, что последние “принадлежат каждому человеку по рождению, — таковы… право собственности, право торговли, промыслов и занятий, право… свободы передвижения… Эти три права — три главные устоя гражданского быта… отрицать их значило бы вступить в борьбу… с опытом, историей и цивилизацией настоящего века.” [34]

“Поэтому, — заявляют они, — если требования национальной политики вызывают еще устранение евреев от заведывания русскими общественными делами…, то, с другой стороны, самые элементарные и основные положения той же государственной политики требуют безусловного предоставления всем подданным одинаковых прав для проявления их частной экономической деятельности.” [35]

Наконец, предостерегают авторы, “закончить этот вопрос, после двадцатипятилетней его разработки, некоторыми только редакционными изменениями существующих законоположений, хотя бы с предоставлением некоторых льгот отдельным личностям, едва ли было бы, при нынешнем положении вещей, последовательно и благоразумно. Оно не удовлетворило бы ни общественное мнение Европы, ни просвещенную и здравомыслящую часть русского общества,… ни… многолетние ожидания еврейского народа. Оно шло бы вразрез со всеми великими реформами настоящего царствования… Оно было бы бесцельно, потому что ни на волос не подвинуло бы задачи слияния еврейского элемента с коренным населением. Оно было бы… просто вредно, потому что дало бы внешним и внутренним врагам России оружие к возбуждению в массе трехмиллионного еврейского населения неудовольствия против государства, оставшагося в настоящее время единственным в Европе, где евреям еще не даны права, прирожденные каждому человеку.” [36]

Далее, авторы опровергают тезис о якобы “непроизводительном” характере труда евреев, лишь “эксплуатирующих” русское земледельческое население. “Давно уже прошло то время, — пишут они, — когда по экономической теории физиократов, производительным считался тот труд, который увеличивает количество сырых продуктов в стране. Большинство экономистов новейшего времени признает производительным (полезным) всякий труд, который удовлетворяет какой-нибудь потребности, а непроизводительным (бесполезным) трудом тот, который не удовлетворяет ничьей потребности, не находит потребителей… При свете этих элементарных политико-экономических истин становится очевидным, что торговая, промышленная, ремесленная и посредническая деятельность евреев, как подобная же деятельность лиц других национальностей и самих русских, бесспорно должна быть отнесена сама по себе к области труда производительного. Но это достоинство отнимается у нее теснотою территории, в пределах которой она насильственно замкнута. … народное хозяйство в Западном крае не нуждается в такой большой массе торговцев, промышленников, ремесленников и посреднических деятелей всякого рода, которую представляет контингент городского населения, преимущественно состоящего из евреев.

… Этот-то избыток еврейского населения и желательно было бы отвести, дозволив ему переместиться в другие части Империи, где его деятельность могла бы найти спрос. Этого одинаково требуют не только польза самих евреев, но и в гораздо большей мере выгоды нееврейского населения Западного края и тех местностей внутренней России, которые нуждаются в оживлении торговой и промышленной деятельности.” [37]

В результате авторы приходят к заключению, “что дарование еврейскому населению права повсеместного жительства является… своевременным, как первый шаг к уравнению прав евреев с остальными подданными Империи…” [38].

Доклад еще не успел появиться, как Комиссия была вынуждена собраться 10 марта 1880 г. на новое заседание  * . Причиной его было ходатайство Киевского генерал-губернатора М.И. Черткова об ограничении мест, разрешенных для проживания евреев в Киеве. Вопрос этот имел давнюю историю. Дело в том, что законом 11 декабря 1861 г. для жительства евреев в Киеве (не входившем в черту оседлости) были определены две части города: Плоская и Лыбедская [39]. Закон этот, однако, находился в противоречии с целым рядом других, разрешавших селиться повсеместно, а следовательно, и в Киеве, отдельным категориям еврейского населения: купцам 1 гильдии (16 марта 1859 г.) [40], имеющим ученые степени кандидата, магистра и доктора, а также докторам медицины и хирургии (27 ноября 1861 г.) [41], ремесленникам (28 июня 1865 г.), лекарям (10 мая 1865 г. [42], 16 мая 18 6 6 г. [43] и 30 января 1867 г. [44]), отставным и бессрочно-отпускным нижним чинам (25 июня 1867 г.) [45], наконец, лицам, подпадающим под действие закона 19 января 1879 г. Все Киевские генерал-губернаторы пытались, основываясь на законе 11 декабря 1861   г., бороться с наплывом в Киев евреев, в первую очередь, разумеется, ремесленников, отставных солдат и купеческих приказчиков.

В самом начале заседания было категорически заявлено, “что рассмотрение частных вопросов о правах жительства евреев в отдельных местностях было бы непоследовательно и нецелесообразно… В противном случае… Комиссия могла бы, с одной стороны, прийти к случайным решениям, не основанным на определенном начале, а с другой стороны, встать в противоречие сама с собой при разрешении впоследствии в том или ином смысле вопроса о праве жительства вообще”. Поэтому было решено, что предложенный вопрос “может быть обсужден лишь с консультативной точки зрения” [46].

Участники заседания сразу пришли к единогласному заключению, “что так как закон 11 декабря 1861 г. издан позднее законов 16 марта 1859 г.… и 27 ноября 1861 г., то евреи-купцы 1 гильдии и евреи, получившие высшие ученые степени, могут жить в Киеве… только в Плоской и Лыбедской частях”. Воздержался при голосовании лишь Тернер   [47]. “Человек замечательно порядочный, честный и благородный” [48], Федор Густавович, очевидно, не мог согласиться с мнением, явно противоположным его воззрениям на обсуждаемый предмет. Ведь он, как мы помним, в своем докладе отстаивал мысль о необходимости расширения прав как раз евреев-купцов и получивших образование. Относительно же применения к Киеву законов, изданных после 1861 г., мнения разделились. Мартынов, Корнилов и Бойсман посчитали, что и в этих случаях действует указанное ограничение. Исходили они из того, что, по их мнению, “при издании закона 11 декабря 1861 г. законодатель руководствовался стремлением устранить возможность неприязненных отношений между евреями и христианами. … со времени соединения г. Киева железными дорогами с прочими местностями Империи число богомольцев ежегодно возрастает, а потому при разрешении евреям селиться повсеместно в Киеве можно ожидать повторения весьма печальных столкновений, бывших еще в недавнее время в Одессе.” [49] Попросту говоря, три члена Комиссии угрожали возможностью погромов в Киеве, по примеру одесских событий 1871 г. Опасность, как выяснилось через год, была вполне реальной и не только для Киева. Сомнения вызывает возможность их предотвращения путем искусственного разделения “в пространстве” еврейского и христианского населения. Впрочем, печально известные Временные правила 3 мая 1882 г. исходили именно из этой идеи. Что не помешало новой волне погромов в начале XX века.

Интересно, что, в качестве юридического обоснования подобного мнения, приводилась статья Свода, гласившая: “Законы, особо для каких-либо губерний или какого-либо рода людей изданные, новым общим законом не отменяются, если в нем именно таковой отмены не постановлено” [50]. Опять чисто средневековой ограничение пытались подкрепить законом, вышедшим из глубин феодального права и находящимся в явном противоречии с духом и практикой настоящего царствования.

Мягков, Карпов и Неклюдов, напротив, предлагали отклонить ходатайство генерал-губернатора. “Ограничение места жительства евреев лишь известными улицами города, — указывали они, — может принести один только вред, скучивая еврейское население в нескольких кварталах и возбуждая вражду и рознь между ними и остальным населением” [51]. Кроме того, по их мнению, “едва ли было бы удобно, с политической точки зрения, отменять уже однажды изданный и вошедший в жизнь льготный закон” [52]. (Как это перекликается с опасениями Корнилова двухлетней давности.)

Семенов, Барыков, Тернер и Карпов добавили к этому, что требование немедленного переселения евреев-ремесленников и нижних чинов… в Плоскую и Лыбедскую части было бы противно как требованиям справедливости, так и государственной пользе” [53]. Во-первых, потому что евреям “был бы нанесен и торговый, и имущественный ущерб”, а во-вторых, это “было бы равносильно учреждению гетто, — меры, повсюду в России отмененной, как влекущей самые вредные последствия” [54].

Добавить тут, в общем-то, нечего. Расклад сил, накануне предстоящего обсуждения вопроса о праве жительства евреев, ясен. И то, что среди консервативного меньшинства оказался председатель, не предвещало ничего хорошего.

Поэтому неудивительно, что когда Мартынов ознакомился с докладом Карпова и Неклюдова, он “находя приводимые в… [нем] доводы слабыми, и имея в виду могущий произойти вред прочему населению Империи от предоставления евреям одинаковых со всеми прав, приказал делопроизводителю Комиссии составить доклад в противном смысле” [55]. При такой непримиримой позиции председателя трудно было рассчитывать на успех. Однако, в том же марте Мартынов был уволен. После этого работа Комиссии остановилась. Не был назначен не только новый, но даже временный (как в 1878 г. Шумахер) председатель. Почему? Точного ответа мы и здесь не знаем . Но можно предположить, что Маков, чувствовал свое шаткое положение в связи с приходом в правительство новой “команды”. Уже были сменены министры финансов и народного просвещения, начальник III отделения. В такой ситуации Макову явно было не с руки “подставляться” с еврейским вопросом, не зная в точности, как на него смотрят на самом верху. Впрочем, это ему не помогло.

6 августа министром внутренних дел был назначен Лорис-Меликов [56]. А.В. Богданович записала в своем дневнике: “Все газеты полны восторгов о назначении нового министра и называют 6 августа… счастливым днем” [57].

Тогда же, в августе, для Лориса была составлена записка о деятельности Еврейской Комиссии (мы уже обращались к ней выше). В конце ее Косаговский сделал приписку: “Относясь беспристрастно к деятельности Комиссии за целое десятилетие ее существования, следует сознаться, что она ограничилась исключительно собиранием материала — существенного же она не сделала почти ничего.

Причина этого, без сомнения, кроется в отсутствии решительного заявления правительства о том, склонно ли оно к полному уравнению прав евреев с правами остальных подданных государства или предпочитает удерживать их обособленность.” [58]

Директор Департамента Полиции явно ждал этого заявления от своего нового шефа. Но Лорис еще не был готов его сделать. 11 августа Александр утвердил его всеподданнейший доклад, в котором предлагалось приступить “к поверке действий местных властей и к изучению потребностей различных частей” Империи при помощи сенаторских ревизий. Производить ревизию в Киевской и Черниговской губ. был назначен А.А. Половцов. Инструкция ревизующим сенаторам охватывала широкий спектр подлежащих изучению вопросов, в т.ч. и положение евреев. Осенью сенаторы отправились к местам своего назначения. [59]

Тем временем продолжалась переписка, связанная с циркуляром 3 апреля 1880 г. 18 октября на запросе Харьковского губернатора Лорис отмечает: “Необходимо было бы положить конец этим недоразумениям. Просил бы лично.” [60] 30 октября на очередной бумаге из Харькова: “Я решительно предвижу вредные недоразумения вследствие циркуляра 3 апреля. Прошу неотлагательно (подчеркнуто в тексте) составить доклад с подробным изложением хода дела и с соображениями ДПИ” [61].

Доклад был представлен Косаговским 8 ноября. В заключении он писал, что “не может и ныне отказаться от убеждения, что немедленное и повсеместное восстановление действия ст. 294 Уст. о пасп., будучи вполне правильно по букве закона, вызовет в то же время расстройство многих частных благосостояний, породит массу жалоб и, по всей вероятности, явится поводом дипломатического вмешательства. По мнению Департамента, только быстрая и обстоятельная разработка Еврейской Комиссией вопроса о месте жительства евреев может положить конец настоящему временному положению, в равной мере нежелательному, как для правительства, так и для евреев. До тех же пор надлежало бы, не отменяя сделанного распоряжения, разъяснить губернаторам, что циркуляр 3 апреля отнюдь не распространяется на евреев, вновь прибывающих во внутренние губернии…” [62]. Косаговский опять призывает своего начальника разморозить работу Комиссии. Но тот ограничивается следующей резолюцией: “Никакого общего распоряжения, ни в подтверждение, ни в разъяснение, ни в отмену циркуляра 3 апреля не считал бы удобным сделать теперь же, а потому просил бы ограничиться проектированием ответов по отдельным представлениям, соображаясь с законами и с вынужденным обстоятельствами циркуляром 3 апреля” [63].

Лорис ждет результатов ревизий. Кроме того, он вообще хочет изменить порядок обсуждения государственных вопросов. “Великие Реформы царствования Вашего Величества, — говорилось в его всеподданнейшем докладе в конце января 1881 г., — представляются до сих пор отчасти незаконченными, а отчасти не вполне согласованными между собой. Для закончания реформ в центральных управлениях имеется уже много материалов. Сенаторские ревизии должны внести богатый вклад в эти материалы и уяснить местными данными то направление, какое для успеха дела необходимо будет дать предстоящим преобразованиям… но и эти данные… несомненно окажутся недостаточными, без практических указаний людей, близко знакомых с местными условиями и потребностями”. Призвание людей с мест для разработки новых реформ, считал министр, есть именно то средство, которое “и полезно, и необходимо для дальнейшей борьбы с крамолою”. Он предложил учредить в Петербурге временные подготовительные комиссии, состоящие из представителей администрации и делегатов с мест, наподобие Редакционных Комиссий. Подготовленные ими законопроекты по важнейшим вопросам должны были затем поступить в Государственный Совет. [64] Отметим, что, среди перечисленных в докладе, вопроса о правах евреев не было. Очевидно, Лорис не придавал ему в то время первостепенного значения.

Однако, убийство Александра II и разразившиеся вслед за тем по всему югу России погромы (первый начался 15 апреля в Елисаветграде) изменили его взгляд на этот предмет. “Погромы евреев, — говорил он и впоследствии в разговоре с Кони, — предвестники ряда будущих безобразных и диких бунтов” [65].

21 апреля у молодого государя “было экстренное заседание… Решено образовать Кабинет с Лорисом во главе и с сохранением ему портфеля министра внутренних дел…”. Вечером Лорис с друзьями “собрались у Нелидовой… и пили за победу…” [66].

Вероятно, вскоре после этого он приказывает составить новую записку о деятельности Еврейской Комиссии. 30 апреля вице-директор Департамента Духовных Дел передает ее секретарю министра А.А. Скальковскому [67]. Надо полагать, будущий премьер наконец созрел для “решительного заявления”.

Но было уже поздно. 29 апреля появился Манифест, в котором ни слова не было сказано о предстоящих политических преобразованиях. На следующий день Лорис подал в отставку. 4 мая его сменил гр. Н.П. Игнатьев. [68]

Изменение линии правительства, в том числе и в еврейском вопросе, было очевидно. Уже 13 мая кн. Дондуков, занимавший теперь пост временного Одесского генерал-губернатора, писал новому министру: “В продолжении 12 лет, со времени вступления моего в управление Юго-Западным краем, боролся я противу зла”. (Под злом князь подразумевал “еврейскую растлевающую эксплуатацию и невыносимое экономическое иго”.) “Но если до сих пор бесплодная борьба моя, — продолжал он, — разбивалась в Петербурге о противоположные влияния, то полагаю, что теперь… еврейский вопрос требует радикальных мер…” При этом Дондуков резко нападал на Еврейскую Комиссию, “результатом деятельности которой, — по его мнению, — было только дарование новых прав евреям, или способов уклоняться от существующих законов, или узаконение тех злоупотреблений, которые были так противны и народным и государственным интересам”.  [69]

Гр. Игнатьев оправдал надежды генерал-губернатора. Еврейская Комиссия больше не собиралась, а осенью 1881 г. и официально была закрыта, в связи с учреждением нового Комитета о евреях. Символом же поворота в политике правительства стала фраза, оброненная Игнатьевым в частной беседе. “Западная граница евреям открыта”, — сказал министр  [70] . Смысл этих слов был ясен всем. Империя отказывалась от трех миллионов своих подданных. Власть становилась в еврейском вопросе на путь открытых репрессий.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

После изучения работы Еврейской Комиссии может создаться впечатление, что вся деятельность правительства в данном вопросе ограничивалась безрезультатной говорильней. Чтобы составить себе правильную картину происходившего, нелишним будет в заключение сказать несколько слов о реальных изменениях в положении евреев, произошедших на протяжении александровского царствования.

Во-первых, началось постепенное переселение части еврейского населения во внутренние губернии Империи. В 1858 г. в 32 губерниях Европейской России, лежавших вне черты оседлости, насчитывалось 13.238 евреев (из общего их числа 1,4 млн.), причем мужчин из них было 9.189  [1] . Т.е., можно с уверенностью сказать, что это были в подавляющем большинстве находящиеся на действительной службе солдаты и члены их семей, т.к. ни одна другая категория евреев не пользовалась в это время правом жительства вне черты. В 1870 г. из почти 2 млн. евреев здесь жило уже 30.728, из них мужчин было 17.796  [2] . Учитывая, что после уравнения в 1856 г. евреев в отбывании воинской повинности с остальным населением, число нижних чинов этого исповедания неизбежно должно было сократиться, мы можем сделать вывод, что как минимум две трети из этих людей поселились в Великороссии на основании законов 1859 — 1867 гг. Это подтверждается и изменением соотношения среди них мужчин и женщин. К 1880 же году количество евреев, поселившихся в этих губерниях только на основании закона 1865 г. о ремесленниках, составило 53.712 чел.  [3] . А общее их число было не ниже 80 тыс.  [4] , причем в него не входили солдаты срочной службы.

Для сравнения: еврейское населения трех Новороссийских губерний (Херсонской, Екатеринославской и Таврической), составившее по ревизии 1847 г. 25.704 чел.  [5] , выросло к 1858 г. до 109.773  [6] , а к 1870 — 192.744 чел.  [7] . Перепись же 1897 г. застала здесь уже 504.143 еврея, тогда как в Великороссийских губерниях их было к этому времени 129.739  [8] . Объяснение лежит на поверхности. Доступ внутрь России был закрыт для наиболее подвижного — торгового — элемента, который составлял основную массу переселенцев в Новороссию.

Еще немного статистики. Эмиграция русских евреев в Соединенные Штаты за 1871 — 1880 гг. составила 41.057 чел.  [9] . В Англии число евреев из России и Польши увеличилось с 9.974 чел. в 1871 г. до 15.271 в 1881 г.  [10] . Учитывая, что эмигранты также не знали ограничений по роду занятий, мы можем констатировать, что, как минимум до начала погромов 80–х годов, надежды большинства евреев были безусловно связаны с Россией. Более того. Даже на состоявшемся в 1882 г. съезде делегатов еврейских общин было вынесено постановление “отвергнуть мысль об устройстве эмиграции, как противоречащее достоинству русского государства”  [11].

Во-вторых, увенчались успехом усилия по привлечению евреев в общие учебные заведения. Безусловно, тут сыграл свою роль целый ряд факторов: право повсеместного жительства и государственной службы для лиц, имеющих ученые степени, значительные льготы по отбыванию воинской повинности для получивших образования, наконец, просветительское движение среди самих евреев.

Так или иначе, количество евреев-студентов университетов выросло со 129 чел. (3,2 %) в 1865 г., до 274 (5 %) в 1876–м и 513 (6,5 %) в 1880–м. Причем в университете св. Владимира (в Киеве) их число увеличилось за этот период с 26 до 125 чел. и составило 12,9 %.  [12]

Количество евреев, обучавшихся в гимназиях и прогимназиях (без Варшавского округа), возросло с 990 (3,7 %) чел. в 1865 г., до 2.045 (5,6 %) в 1870–м, 4.674 (9,4 %) в 1876–м и 7.004 (12,1 %) в 1880–м  [13] . Наиболее ярко эта тенденция была выражена в Одесском учебном округе, где к 1880 г. 34,8% гимназистов  [14] и 20,6 % учащихся реальных училищ  [15] были евреями. При этом они составили 32,9 % всех учащихся городских сословий в мужских средних учебных заведениях Европейской России, в т.ч. в Одесском округе — 68,7 %  [16].

Показателем во многом бескорыстного стремления евреев к получению образования является рост количества девушек, обучавшихся в общих учебных заведениях. В 1880 г. в Европейской России из 49.555 учащихся женских гимназий и прогимназий МНП и ведомства имп. Марии 3.772 (7,6 %), были еврейками. В то же время по отношению к учащимся городских сословий они составляли 18,9 %. А в Одесском округе это соотношение равнялось 24,6 и 47,9 %, соответственно.  [17]

Наконец, экономические реформы царствования повлекли за собой не только изменение в положении различных сословий, но ломку социальной структуры общества, как таковой. Естественно, евреев не могли не коснуться эти перемены. Вот как характеризовал их во второй половине 70–х годов такой известный знаток еврейской жизни, как И.Г. Оршанский.

“До освобождения крестьян Россия имела в значительной мере характер государства средневекового, по крайней мере, в отношении экономическом. Могущественное и многочисленное земледельческое дворянство, в руках которого находилась судьба сельского населения, бедного, невежественного и зависимого, малочисленность промышленного сословия, слабый обмен, затрудненность сообщений — вот существенные черты нашего крепостного экономического строя. Естественным следствием такого порядка вещей явилось необыкновенное развитие посредничества во всех его видах…

Освобождение крестьян, отняв у помещиков даровой труд, заставило их сделаться более экономными и умеренными, самим вести свое хозяйство…

Таким же образом повлияла крестьянская реформа на быт самих крестьян по отношению их к посредничеству. Сознав за собой свободу и гражданское полноправие, крестьянин стал более горд, самостоятелен и менее уступчив, боязлив, чем прежде. Далее, мужик теперь меньше пьет, и, что гораздо важнее, реже пропивается. Это, естественно, отзывается вредно на торговле питиями, которой питается огромное число евреев…

Такое же влияние на экономический быт русских евреев обнаруживает развитие железнодорожного дела и вообще улучшение путей сообщения. Известно, что извоз в местах оседлости евреев доставлял занятие большому числу их. Немалое число евреев жило содержанием постоялых дворов в городах и по дорогам, содержанием почтовых станций, торговлей лошадьми и т.п. …

Весьма выгодный для евреев промысел составляли далее казенные подряды, поставки и откупа. Откупщик и подрядчик у евреев — синоним богачей. Теперь откуп уничтожен; т.н. хозяйственный способ удовлетворения потребностей казны берет верх над подрядным. Таким образом, и число подрядов уменьшилось, и самые подряды делаются все менее выгодными…

… понижение тарифов подорвало в корне контрабандную торговлю. А евреи, жившие близ границы, наравне с другими пограничными жителями, извлекали из этой торговли немаловажные выгоды…

Затем и земское, и городское самоуправление, вводя более разумное и бережливое управление в некоторые части хозяйства государственного и общественного, повели непосредственно к ущербу интересов того разряда людей, который прежде ловил рыбку в мутной водичке нашего общественного управления и порядочно нагревал руки в разных подрядах, поставках, арендах и т.п.”  [18]

Все вышесказанное дает нам возможность сделать следующий вывод. Цель правительства — слияние евреев с остальным населением — могла быть достигнута только посредством коренных изменений структуры общества в целом, экономического развития Западного края, поднятия благосостояния всех слоев общества. Уравнение же евреев в правах с другими подданными само по себе не могло еще решить задачи уничтожения национально-религиозного антагонизма, усиленного общей враждебностью между городскими и сельскими жителями. Гражданская эмансипация евреев имела значение более психологическое, показывая народу отношение к ним верховной власти. Это, во-первых, предотвратило бы погромы, а во-вторых, открыв массе еврейского населения широкий и свободный доступ ко всем занятиям, не поставило бы ее во враждебное отношение к государству. Отказавшись от такой политики, правительство само загнало евреев в угол, оставив им выход только в эмиграцию или революцию.  

ПРИМЕЧАНИЯ

Введение

1 — Краткое обозрение правительственных мер по еврейскому вопросу в России. — С. 20 // Материалы Комиссии по устройству быта евреев (по Империи). [Далее — Материалы] — Ч. 1. — СПБ. — 1879.
2 — Гессен Ю. И. Закон и жизнь. Как созидались ограничительные законы о жительстве евреев в России. — СПБ. — 1911. — С. 151. Эту же мысль Гессен повторял и в позднейших своих работах.
3 — Познер С. В. Евреи в общей школе. (К истории законодательства и правительственной политики в области еврейского вопроса.) — СПБ. — 1914. — С. 46–47.
4 — Георгиевский А. И. Доклад члена Высшей комиссии для пересмотра законов о евреях "По вопросу о мерах относительно образования евреев". — СПБ. — 1889. — С. 204.
5 — Витте С. Ю. Воспоминания. — Т. 2. — М. — 1860. — С. 211.
6 — Еврейская Энциклопедия — Т. IX. — С. 692.
7 — Там же. — Т. I. — С. 682.

Глава 1

1 — Журнал Департамента Законов… 5 декабря 1870 г. — С. 4 // Материалы. — Ч . 1.
2 — Там же.
3 — Там же. — С. 5.
4 — Там же. — С. 6.
5 — Там же. — С. 3.
6 — Никитенко А. В. Дневник. — Т. 3. — М. — 1956. — С. 191.
7 — Государственный Совет. 1801 — 1901. — СПБ. — 1901. — С. 122.
8 — РГИА — Ф. 1269. — Оп. 1. — Д. 132. — Л. 1–2.
9 — 2 ПСЗ — Т. XL. — 1865. — № 42264.
10 — Вольтке Г. С. О правах ремесленников-евреев. — СПБ. — 1894. — С. 31–32.
11 — Долгоруков П. В. Петербургские очерки. — М. — 1992. — С. 187.
12 — Георгиевский. Указ. соч. — С. 166–167.
13 — Долгоруков. Указ. соч. — С. 1 25.
14 — Никитенко. Указ. соч. — Т. 3. — С. 27.
15 — Феоктистов Е. М. За кулисами политики и литературы. — М. — 1991. — С. 177.
16 — ОР РНБ — Ф. 208. — Ед. хр. 4. — Л. 58 и об.
17 — Долгоруков. Указ. соч. — С. 115.
18 — Там же. — С. 285.
19 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 77. — Л. 13об.–17.
20 — Министерство Внутренних Дел. 1802 — 1902. — СПБ. — 1902. — С. 108.
21 — Никитенко. Указ. соч. — Т. 3. — С. 116.
22 — РГИА — Ф. 1263. — Оп. 4. — 1871. — Д. 46. — Л. 103.
23 — РГИА — Ф. 1290. — Оп. 2. — Д. 6. — Л. 8–9 .
24 — Стат. Врем. Росс. Имп. — Сер. I. — Вып. 1. — СПБ. — 866. — С. 40–43.
25 — Подсчитано по: Указ. соч. — С. 46–47, 182–183.
26 — РГИА — Ф. 1290. — Оп. 2. — Д. 6. — Л. 8–9.
27 — Стат. Врем. — С. 148.
28 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 78. — Л. 74об.
29 —  Долгоруков. Указ. соч. — С. 196.
30 — Никитенко. Указ. соч. — Т. 3. — С. 291.
31 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 78. — Л. 57–61.
32 — Там же. — Л. 68.
33 — Там же. — Л. 1.
34 — Долгоруков. Указ. соч. — С. 290.
35 — Витте. Указ. соч. — Т. 3. — С. 486.
36 —  РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 78. — Л. 2об.
37 — Там же. — Л. 8 и об., 22.
38 — Там же. — Л. 9 и об.
39 — Там же. — Л. 25–27.
40 — Там же. — Л. 43–44об.
41 — Там же. — Л. 53.
42 — Там же. — Л. 51 и об.
43 — Там же. — Л. 47об.
44 — Никитенко. Указ. соч. — Т. 3. — С. 58.
45 — Кони А. Ф. Собр. соч. в 8 тт. — Т. 5. — М. — 1968. — С. 279.
46 — Никитенко. Указ. соч. — Т. 3. — С. 249.
47 — Долгоруков. Указ. соч. — С. 209.
48 — Феоктистов. Указ. соч. — С. 284.
49 — Кони. Указ. соч. — Т. 5. — С. 286.
50 — РГИА — Ф. 1287. — Оп. 37. — 1856. — Л. 292–296об.
51 — Там же. — Л. 311–312об.
52 — Журнал Комиссии… 4 декабря 1872 г. — С. 2. // Материалы. — Ч. 1.
53 — Журнал Комиссии… 18 ноября 1872 г. — С. 2. // Там же.
54 — "День" — 1869. — № 4.

Глава 2

1 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 85. — Л. 7об.
2 — Журнал Совещания… 7 апреля 1872 г. — С. 2–3. // Материалы. — Ч. 1.
3 — Журнал Комиссии… 18 ноября 1872 г. — С. 3–4. // Там же.
4 — Журнал Совещания… 7 апреля 1872 г. — С. 4.
5 — Там же. — С. 2.
6 — Там же. — С. 10–11.
7 — Там же. — С. 9–10.
8 — Там же. — С. 10.
9 — Журнал Комиссии… 18 ноября 1872 г. — С. 2–3.
10 — Долгоруков. Указ. соч. — С. 116, 306, 335.
11 — Никитенко. — Указ. соч. — Т. 3. — С. 76–77.
12 — Витте. Указ. соч. — Т. 2. — С. 32.
13 — Там же. — С. 29–30.
14 — Журнал Комиссии… 4 декабря 1872 г. — С. 7. // Материалы. — Ч. 1.
15 — Записка о коробочном и свечном сборах… — С. 27. // Там же.
16 — Там же. — С. 31.
17 — Там же. — С. 38–39.
18 — Там же. — С. 32.
19 — Там же. — С. 34.
20 — Там же. — С. 35.
21 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 93. — Л. 20.
22 — Витте. Указ. соч. — Т. 1. — С. 287.
23 — Достоевский Ф. М. ПСС. — Т. 22. — Л. — 1981. — С. 415.
24 — Доклад… Мягкова и Тернера… — С. 1–2. // Материалы. — Ч. 1.
25 — Там же. — С. 2–3.
26 — Там же. — С. 3.
27 — Там же. — С.  12.
28 — Там же. — С. 13.
29 — Там же. — С. 15.
30 — Там же.
31 — Там же. — С. 17, 22.
32 — Там же. — С. 17.
33 — Там же. — С. 18.
34 — Доклад… Фукса… — Ч. 1. — С. 7. // Материалы. — Ч. 1.
Наполеон III был низложен Учредительным собранием Франции 1 марта 1871 г. — История XIX века. — Т. 6. — С. 393.
35 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 93. — Л. 21.
36 — Доклад… Фукса… — Ч. 1. — С. 6. // Материалы. — Ч. 1.
37 — Там же. — С. 29–31.
38 — Там же. — С. 14.
39 — Там же. — С. 16.
40 — Там же. — С. 17.
41 — Там же. — С. 19.
42 — Доклад… Фукса… — Ч. 2. — С. 25. // Там же.
43 — Там же. — С. 15–16.
44 — Там же. — С. 17.
45 — Там же. — С. 18.
46 — Там же. — С. 24.
47 — Там же. — С. 11.
48 — Там же. — С. 32.
49 — Материалы. — Ч. 2. — С. 12. Материалы, относящиеся до нового общественного устройства в городах Империи. (Городовое Положение 16 июня 1870 г.). — Т. 5. — СПБ. — 1879. — С. 213.
50 — Материалы. — Там же.
51 — Джаншиев Г. А. Эпоха Великих Реформ. — Изд. 10–е. — СПБ. — 1907. — С. 781.
52 — Там же. — С. 782.
53 — Материалы. — Ч. 2. — С. 11.
54 — Там же. — С. 12.
55 — Там же. — С. 21.
56 — Там же. — С. 22–23.
57 — Там же. — С. 26–27.
58 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 108. — Л. 22об.
59 — 2 ПСЗ — Т. XLVI. — 1871. — № 49750.
60 — 2 ПСЗ — Т. LII. — 1877. — № 57589.
61 — Доклад… Григорьева… — С. 1. // Материалы. — Ч. 1.
62 — Там же. — С. 2.
63 — Там же. — С. 4.
64 — Там же. — С. 7–8.
65 — Там же. — С. 11.
66 — Там же. — С. 15.
67 — Там же. — С. 16.
68 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 93. — Л. 18–19.
69 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 94. — Л. 38.
70 — Материалы. — Ч. 2. — С. 31–32.
71 — Там же. — С. 58.
72 — Там же. — С. 59.
73 — Там же.
74 — Там же. — С. 60.
75 — Там же. — С. 62.
76 — Там же.
77 — Там же. — С. 63.
78 — Там же. — С. 66.
79 — Сборник постановлений по МНП. — Т. 5. — СПБ. — 1877. — № 343.
80 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 85. — Л. 26 и об.
81 — Никитенко. Указ. соч. — Т. 3. — С. 135.

Глава 3

1 — Журнал Комиссии… 4 декабря 1872 г. — С. 2 // Материалы. — Ч. 1.
2 — Журнал Комиссии… 18 ноября 1872 г. — С. 1–2. // Там же.
3 — Журнал Комиссии… 4 декабря 1872 г. — С. 9.
4 — Там же. — С. 6.
5 — Там же. — С. 4.
6 — Там же. — С. 5–6.
7 — Там же. — С. 6.
8 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 94. — Л. 37.
s New Roman">9 — Там же. — Л. 37об.–38.
10 — Там же. — Л. 38.
11 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 85. — Л. 29.
12 — Материалы. — Ч. 2. — С. 107–108.
13 — Там же. — С. 108.
14 — Там же. — С. 109.
15 — Там же. — С. 201.
16 — Там же. — С. 202–213.
17 — Никитенко. Указ. соч. — Т. 3. — С. 331.
18 — Всеподданнейший доклад министра народного просвещения "О преобразовании еврейских училищ". // Сборник постановлений по МНП. — Т. 5. — № 343.
19 — Положение о еврейских учительских институтах. — Ст. 13. // Там же.
n">20 — Положение о еврейских начальных училищах. — Ст. 20. // Там же.
21 — Там же. — Ст. 21.
22  — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 94. — Л. 98об.
23 — Там же. — Л. 99об.–100.
24 — Там же. — Л. 104об.–105.
25 — Там же. — Л. 114. 
26 — Доклад… об отмене ст. 23 Т. XIV Уст. о пасп. — С. 7. // Материалы. — Ч. 1.
27 — Там же. — С. 8.
28 — Там же. — С. 8–9.
2 9  — Там же. — С. 9.
30 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 94. — Л. 111об.–112об.
31 — Там же. — Л. 113 и об.
32 — Доклад…  Григорьева… — С. 16. // Материалы. — Ч. 1.
33 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 85. — Л. 28 и об.
34 — Там же. — Л. 30 и об.
35 — Там же. — Л. 31.
36 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 129. — Л. 7об.–8.
37 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 114. — Л. 9 и об.
38 — Там же. — Л. 9об.
39 — Там же. — Л. 9об.–10.
40 — Там же. — Л. 10.
41 — Там же. — Л. 11.
42 — Там же. — Л. 10.
43 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 85. — Л. 32.
44 — Журнал Комиссии… 30 декабря 1878 г. — С. 2. // Материалы. — Ч. 2. — Прил.
45 — Там же. — С. 3–4.
46 — 2 ПСЗ — Т. XXX. — 1855. — № 20276.
47 — 2 ПСЗ — Т. L. — 1875. — № 55183; Т. LII. — 1877. — № 57243; Т. LIII. — 1878. — № 58403.
48  — Журнал Комиссии… 30 декабря 1878 г. — С. 6–7. // Материалы. — Ч. 2. — Прил.
49 — Там же. — С. 8.
50 — Там же.
51 — Там же. — С. 9.
52 — Там же.
53 — Там же. — С. 12.
54 — Там же. — С. 13.
55 — Особое мнение… Корнилова… — С. 4. // Там же.
56 — Там же. — С. 5.
57 — Там же.
58 — Там же. — С. 8.
59 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 85. — Л. 33.
60 — Там же. — Л. 34.
61 — 2 ПСЗ — Т. LIV. — 1879–1880. — № 59236.
62 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 8. — Д. 287. — Л. 366об.–367.

Глава 4

1 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 108. — Л. 22.
2 — Там же. — Л. 22 и об.
3 — Кони. Указ. соч. — Т. 5. — С. 185.
4 — Министерство Внутренних Дел. 1802 — 1902. — С. 110.
5 — Кони. Указ. соч. — Т. 5. — С. 186–187.
6 — РГИА — Ф. 1149. — Оп. 9. — 1880. — Д. 29. — Л. 2 и об.
7 — Там же. — Л. 3.
8   — Там же. — Л. 3об.
9 — Там же. — Л. 4 и об.
10 — Там же. — Л. 4об.–5об.
11 — Там же
12 — Там же. — Л. 6об.–7.
13 — Там же. — Л. 7об.
14 — Долгоруков. Указ. соч. — С. 298.
15 — РГИА. — Ф. 1149. — Оп. 9. — 1880. — Д. 29. — Л. 9 и об.
16 — Там же. — Л. 10 и об .
17 — Там же. — Л. 14об.
18 — Там же. — Л. 18 и об.
19 — Там же. — Л. 14об.–15.
20 — Там же. — Л. 15.
21 — Там же. — Л. 14об.
22 — РГИА — Ф. 1286. — Оп. 41. — 1880. — Д. 129. — Л. 1 и об.
23 — Там же. — Л. 6.
24 — Там же.
25 — Там же. — Л. 33 и об.
26 — Там же. — Л. 34.
27 — Там же. — Л. 6 и об.
28 — Еврейская Энциклопедия. — Т. XI. — С. 663.
29 — Неклюдов Н. А., Карпов В. Д. О равноправии евреев. Записка 1880 г. — СПБ. — 1907. — С. 2.
30 — Там же. — С. 3.
31 — Там же. — С. 4.
32 — Там же. — С. 5.
33 — Там же.
34 — Там же. — С. 6–7.
35 — Там же. — С. 10.
36 — Там же. — С. 11–12.
37 — Там же. — С. 19–21.
38 — Там же. — С. 41.
39 — 2 ПСЗ — Т. XXXVI. — 1861. — № 37738.
40 — Там же. — Т. XXXIV. — 1859. — № 34248.
41 — Там же. — Т. XXXVI. — 1861. — № 37684.
42 —  Там же. — Т. XL. — 1865. — № 42079.
43 — Там же. — Т. XLI. — 1866. — № 43308.
44 — Там же. — Т. XLII. — 1867. — № 44195.
45 — Там же. — № 44745.
46 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 94. — Л. 256–257.
47 — Там же. — Л. 260.
48 — Витте. Указ. соч. — Т. 1. — С.  288.
49 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 94. — Л. 261 и об.
50 — Там же. — Л. 260об.
51 — Там же. — Л. 263об.
52 — Там же. — Л. 264.
53 — Там же. — Л. 264 и об.
54 — Там же. — Л. 265 и об.
55 — Неклюдов, Карпов. Указ. соч. — С. II–III.
56 — Министерство Внутренних Дел. — С. 110–111.
57 — Богданович А. В. Три последних самодержца. — М. — 1990. — С. 48.
58 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 8. — Д. 287. — Л. 367.
59 — Татищев С. С. Император Александр II, его жизнь и царствование. — Т. 2. — СПБ. — 1903. — С. 646–648.
60  — РГИА — Ф. 1286. — Оп. 41. — 1880. — Д. 129. — Л. 52.
61 — Там же. — Л. 55.
62 — Там же. — Л. 29 и об.
63 — Там же. — Л. 1.
64 — Министерство Внутренних Дел. — С. 111–112.
65 — Кони. Указ. соч. — Т. 5. — С. 201.
66 — Богданович. Указ. соч. — С. 69–71.
67  — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 93. — Л. 25.
68 — Министерство Внутренних Дел. — С. 170.
69 — РГИА — Ф. 932. — Оп. 1. — Д. 277. — Л. 1 и об.
70 — БСЭ — Изд. 1–е. — Т. 24. — С. 73.

Заключение

1 — Статистические таблицы Российской Империи, изд. ЦСК МВД. — Вып. 2. — Наличное население Империи за 1858 год. — СПБ. — 1863. — С. 224–225.
2 — Стат. Врем. Росс. Имп. — Сер. II. — Вып. 10. — СПБ. — 1875. — С. 40.
3 — РГИА — Ф. 1286. — Оп. 41. — 1880. — Д. 129. — Л. 2–5.
4 — РГИА — Ф. 821. — Оп. 9. — Д. 122. — Л. 117об.–118, 119об.–120.
5 — Еврейская Энциклопедия. — Т. XI. — С. 535.
6 — Стат. табл. — С. 224–225.
7 — Стат. Врем. — II. — 10. — С. 40.
8 — Еврейская Энциклопедия. — Т. XI. — С. 537.
9 — Усов М. Л. Евреи в армии. — СПБ. — 1911. — С. 75.
10 — Еврейская Энциклопедия. — Т. II. — С. 523–524.
11 — БСЭ — Изд. 1–е. — Т. 24. — С. 73.
12 — Познер. Указ. соч. — С. 54–55.
13 — Там же. — С. 58–61.
14 — Там же.
15 — Там же. — С. 62–63.
16 — Подсчитано по: Дубровский А. В. Университеты и средние учебные заведения в 50–ти губерниях Европейской России и 10–ти Привислянских, по переписи 20 марта 1880 г. // Статистика Российской Империи. — Вып. III. — СПБ. — 1888. — С. 98–129.
17 — Подсчитано по: Тому же.
18 — Оршанский И. Г. Евреи в России. Очерки экономического и общественного быта русских евреев. — СПБ. — 1877. — С. 6–10.  

БИБЛИОГРАФИЯ

Список использованных архивных фондов

Российский Государственный Исторический Архив (РГИА) в г. Санкт-Петербурге.
Ф.  821 — Департамент Духовных Дел Иностранных Исповеданий МВД.
Ф.  932 — А.М. Дондукова-Корсакова.
Ф. 1149 — Департамент Законов Государственного Совета.
Ф. 1263 — Комитет Министров.
Ф. 1269 — Еврейский Комитет.
Ф. 1286 — Департамент Полиции Исполнительной МВД.
Ф. 1287 — Хозяйственный Департамент МВД.
Ф. 1290 — Центральный Статистический Комитет МВД.
Отдел Рукописей Российской Национальной Библиотеки (ОР РНБ) в г. Санкт-Петербурге.
Ф.  208 — А.В. Головнина.

Опубликованные источники

а) Документы

1. Второе Полное Собрание Законов Российской Империи.
2. Георгиевский А. И. Доклад члена Высшей Комиссии для пересмотра законов о евреях "По вопросу о мерах относительно образования евреев в России." — СПБ. — 1889.
3. Леванда В. О. Полный хронологический сборник законов и положений, касающихся евреев с 1649 по 1873 г. — СПБ. —  1874.
4. Материалы Комиссии по устройству быта евреев (по Империи). — Ч. 1–2. — СПБ. — 1879.
5. Материалы, относящиеся до нового общественного устройства в городах Империи. (Городовое Положение 16 июня 1870 г.)
6. Неклюдов Н. А., Карпов В. Д. О равноправии евреев. Записка 1880 г. — СПБ. — 1907.
7. Сборник постановлений по Министерству Народного Просвещения.
8. Свод Законов Российской Империи. Изд. 1857 г.
9. Статистика Российской Империи.
10.  Статистические таблицы Российской Империи, издаваемые ЦСК МВД.
11. Статистический Временник Российской Империи.

б) Дневники, мемуары.

12. Бобринский А. А. Воспоминания. (1880 — 1881). // Каторга и ссылка. — 1931. — Кн. 3(76).
13. Богданович А. В. Три последних самодержца. — М. — 1990.
14. Витте С. Ю. Воспоминания. — Т. 1–3. — М. — 1960.
15. Дельвиг А. И. Мои воспоминания. — Т. 1–4. — М. — 1912–1913.
16. Долгоруков П. В. Петербургские очерки. — М. — 1992.
17. Кони А. Ф. Собрание сочинений в 8 тт.
18. Корнилов И. П. Русское дело в Северо-Западном крае. — СПБ. — 1901.
19. Кулишер Р. М. Итоги. Надежды и ожидания передовой части русских евреев за последние 50 лет (1838 — 1888). — Киев. — 1896.
20. Лорис-Меликов М. Т. Исповедь гр. Лорис-Меликова. // Каторга и ссылка. — 1925. — Кн. 2(15).
21. Никитенко А. В. Дневник. — Т. 1–3. — М. — 1956.
22. Перетц Е. А. Дневник (1880 — 1883). — М.–Л. — 1927.
23. Рейтерн М. Х. Посмертные записки. // Куломзин А. Н., Рейтерн В. Г. М.Х. Рейтерн. Биографический очерк. — СПБ. — 1910.
24. Семенов-Тян-Шанский П. П. Мемуары. — Т. 3–4. — Пг. —  1915–1916.
25. Феоктистов Е. М. За кулисами политики и литературы. — М. — 1991.
26. Фирсов Н. Н. Силуэты времени реформ. // Исторический вестник. — 1910. — Т. 119. — № 1–4.
27. Шумахер А. Д. Поздние воспоминания о давно минувших временах. Для моих детей и внучат. // Вестник Европы. — 1899. — Т. 2. — № 3–4.

Литература

28. Барац Г. М. Материалы для истории водворения евреев на жительство в Киеве. // День. — 1870. — № 19, 21–23, 25–29.
29. Блиох И. С. Сравнение материального и нравственного благосостояния губерний западных, великороссийских и польских. — Т. 1–5. — СПБ. — 1901.
30. Брамсон Л. М. Судебная реформа и евреи. (По поводу 25–летия судебных уставов 1864 г.) // Восход. — 1889. — № 11–12.
31. БСЭ — Изд. 1–е.
32. Вольтке Г. С. О правах евреев-ремесленников. — СПБ. — 1894.
33. Вольтке Г. С. Право на труд и черта оседлости. // Вопросы общественной жизни. — 1904. — № 2–3.
34. Вольтке Г. С. Право евреев учиться вне черты оседлости. // Сб. Будущность. — Т. 3.
35. Вольтке Г. С. Права торговли и промышленности в историческом развитии. (В связи с евреями.) — СПБ. — 1903.
36. Галант И. Черта еврейской оседлости. — Киев. — 1910.
37. Гессен Ю. И. Городское общественное самоуправление и евреи. // Вестник права. — 1904. — Кн. 10.
38. Гессен Ю. И. Закон и жизнь. Как созидались ограничительные законы о жительстве евреев в России. — СПБ. — 1911.
39. Гессен Ю. И. Законодательство о жительстве евреев в России. // Русская Мысль. — 1911. — Кн. 5.
40. Гессен Ю. И. Евреи в России. — СПБ. — 1906.
41. Гессен Ю. И.  История еврейского народа в России. — Т. 1–2. — М.–Л. — 1925–1927.
42. Гессен Ю. И. К истории коробочного сбора в России. — СПБ. — 1912.
43. Гессен Ю. И. К судьбе евреев-врачей в России. // Еврейская Старина. — 1910. — Вып. 4.
44. Гессен Ю. И. Как шло наше просвещение? // Новый Восход. — 1913. — № 32–34.
45. Гессен Ю. И. Многострадальная (Киевская) община. // Еврейский Мир. — 1910. — № 22.
46. Головачев В. А. Десять лет реформ. 1861 — 1871. — СПБ. — 1872.
47. Государственный Совет. 1801 — 1901. — СПБ. — 1901.
48. Дубнов С. М. Всеобщая история евреев. — Т. 1–3. — СПБ. — 1906.
49. Джаншиев Г. А. Эпоха Великих Реформ. — Изд. 10–е. — СПБ. — 1907.
50. Еврейская Энциклопедия.
51. Зайончковский П. А. Военные реформы 1860 — 70–х гг. XIX в. — М. — 1952.
52. Зайончковский П. А. Кризис самодержавия на рубеже 1870 — 1880–х гг. — М. — 1964.
53. История XIX века.
54. Кулишер Р. М. История русского законодательства о евреях в связи с системой взимания налогов и отбывания повинностей. // Еврейская Старина. — 1910. — Т. 4.
55. Лернер О. М. Евреи в Новороссии. — Одесса. — 1901.
56. Липец А. Городовое Положение и евреи. // Русский Еврей. — 1881. — № 32.
57. Марек П. С. Борьба двух воспитаний. // Пережитое. — Т. 1.
58. Марек П. С. Очерки по истории просвещения евреев в России. — М. — 1909.
59. Министерство Внутренних Дел. Исторический очерк. 1802 — 1902. — СПБ. — 1901.
60. Моргулис М. Г. Вопросы еврейской жизни. — СПБ. — 1889.
61. Мышъ М. И. Вероисповедный момент в законодательстве о евреях. // Рассвет. — 1881. — № 10, 12, 14 62. Мышъ М. И. Евреи в городском управлении. // Восход. — 1886. — № 3–4.
63. Мышъ М. И. Руководство к русским законам о евреях. — СПБ. — 1914.
64. Никитин В. Н. Евреи-земледельцы. — СПБ. — 1887.
65. Никитин В. Н. Еврейские земледельческие поселения северо- и юго-западных губерний. — СПБ. — 1894.
66. Никотин И. А. Столетний период (1772 — 1872) русского законодательства в воссоединенных от Польши губерниях и законодательство о евреях (1649 — 1876). — Т. 1–2. — Вильно. — 1886.
67. Новые суды в Юго-Западном крае. // Рассвет. — 1880. — № 26–27.
68. Оршанский И. Г. Евреи в России. — СПБ. — 1877.
69. Оршанский И. Г. Очерк законодательных мер относительно евреев в последние годы. // День. — 1869. — № 1–4.
70. Оршанский И. Г. Русское законодательство о евреях. — СПБ. — 1877.
71. Перельштейн Н. Взгляд на историю казенных еврейских училищ. // Рассвет. — 1880. — № 37–39.
72. Познер С. В. Евреи в общей школе. — СПБ. — 1914.
73. Познер С. В. Евреи в общих учебных заведениях. // Книжки Восхода. — 1903. — № 1–7.
74. Познер С. В. Меламед и закон. // Книжки Восхода. — 1903. — № 9–12.
75. Пресс Г. С. К характеристике систем законоположений о евреях в России. // Восход. — 1882. — № 4–5.
76. Рождественский С. В. Исторический обзор деятельности Министерства Народного Просвещения. — СПБ. — 1902.
77. Середонин С. М. Исторический обзор деятельности Комитета Министров. — Т. 3. — Ч. 1–2. — СПБ. — 1902.
78. Систематический указатель литературы о евреях на русском языке со времени введения гражданского шрифта (1708 г.) по декабрь 1889 г. — СПБ. — 1893.
79. Слонимский Л. З. Евреи и государственная служба. // Рассвет. — 1881. — № 2.
80. Татищев С. С. Император Александр II, его жизнь и царствование. — Т. 1–2. — СПБ. — 1903.
81. Толстой И. И., Гессен Ю. И. Факты и мысли. Еврейский вопрос в России. — СПБ. — 1907.
82. Усов М. Л. Евреи в армии. — СПБ. — 1911.
83. Щербина П. В. Судебная реформа 1864 г. на Украине. — Львов. — 1974.