ДОН ХУАН-АНТОНИО ЛЬОРЕНТЕ КРИТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ ИСПАНСКОЙ ИНКВИЗИЦИИ

Глава XX - ИНКВИЗИЦИЯ ТОРЖЕСТВЕННО СПРАВЛЯЕТ В ВАЛЬЯДОЛИДЕ В 1559 ГОДУ ДВА АУТОДАФЕ ПРОТИВ ЛЮТЕРАН. НА НИХ ПРИСУТСТВУЮТ НЕКОТОРЫЕ ЧЛЕНЫ КОРОЛЕВСКОЙ СЕМЬИ

Статья первая

ПЕРВОЕ АУТОДАФЕ

I. Процесс, возбужденный севильской инквизицией против доктора Хуана Хиля, избранного епископом Тортосы, заключение этого прелата в секретной тюрьме святого трибунала в 1550 году, его отречение и епитимья в 1552 году внушили страх множеству лютеран, которые решили уехать из королевства. К ним принадлежали Кассиодоро де Рейна, Хуан Перес де Пинеда, Себриано де Валеро и Хулиано Эрнан-дес. Первые трое опубликовали за пределами Испании катехизисы, переводы Библии и другие труды на кастильском языке {Пельисер. Опыт библиотеки испанских переводчиков. См. статьи Рейны, Переса и Валеры.}. Хуан Перес в 1556 году напечатал свои труды в Венеции, и вскоре они проникли в Испанию стараниями Эрнандеса, впоследствии арестованного по приказу инквизиции. Ряд выписок из дела Эрнандеса, имевших целью выяснить, каковы были религиозные мнения посещавших его лиц, в течение пятнадцати последующих лет позволил возбудить бесчисленное множество процессов почти во всех трибуналах Испании, а особенно в Севилье и Вальядолиде. В 1557 и 1558 годах инквизиция арестовала немало лиц, известных своим происхождением, должностями и ученостью. Найденные в процессуальных документах указания на обширный проект пропаганды учения Лютера убедили Филиппа II и инквизитора Вальдеса в том, что лишь величайшая строгость способна запугать сторонников новых мнений и что инквизиция не в силах этого решить за неимением надлежащих инструкций. Филипп II писал об этом в Рим 4 января 1559 года. Папа прислал Вальдесу бреве, в котором, упомянув вкратце мотивы королевского письма, уполномочивал Вальдеса (с нарушением общих законов инквизиции) выдавать светской власти, согласуя это с верховным советом, еретиков-лютеран, распространяющих учение, в том числе и тех, которые для избежания смертной казни обнаружили бы лишь двусмысленные знаки раскаяния. Если бы истории приходилось упрекать Филиппа II и инквизитора Вальдеса только в этой исходатайствованной ими булле, то и этого было бы достаточно для того, чтобы обречь их имя на бесславие. Фердинанд V и Торквемада не заходили так далеко. То же можно сказать с большим основанием о Карле V и Манрике. Они никогда не думали сжигать еретиков, которые раскаялись бы только внешне, под страхом смерти. Эта булла должна ослабить упреки некоторых писателей в адрес судей, приговоривших нескольких узников Севильи и Вальядолида к сожжению, несмотря на их раскаяние, и среди прочих доктора Касалью. Булла Климента VII от 15 июля 1531 года, казалось бы, делала бесполезной последнюю буллу. Она разрешала главному инквизитору Манрике наводить справки об епископах, архиепископах, герцогах и примирять их с Церковью, если они смиренно просят об этом; возбуждать процессы против мертвых и выдавать светской власти живых, которые пренебрегли ходатайством о примирении. Лишь для епископов было сделано исключение из последнего правила. Эти распоряжения показались, несомненно, слишком мягкими Вальдесу, если предположить, что он нашел их в архиве трибунала.

II. 5 января 1559 года вторая папская булла отменяла все разрешения на чтение запрещенных книг и уполномочивала главного инквизитора преследовать читавших их или державших у себя. Так как папа узнал, что в Испанской монархии обращается множество лютеранских сочинений, служащих быстрому распространению вредного учения, то булла предписывала духовникам заставлять кающихся указывать лиц, имеющих эти книги или содействующих их распространению. Духовники должны были также налагать на них обязательство давать по этому поводу показания святому трибуналу под страхом верховного отлучения от Церкви, изрекаемого Его Святейшеством и великим инквизитором Испании. Духовники, не исполнившие налагаемого на них долга, будут наказаны как виновные, даже в том случае, если кающийся будет епископ, архиепископ, патриарх, кардинал, король или император. Нетрудно догадаться, насколько эта мера должна была увеличить число доносов. Для поощрения доносчиков Филипп II 25 февраля 1557 года возобновил королевский указ, выпущенный Фердинандом V в Торо [800] от 10 апреля 1505 года, по которому доносчик получал четвертую часть имущества осужденных, освобожденную от взноса в государственную казну.

III. Бесчисленное множество доносов и процессов, вызванных папской буллой, высокое положение лиц, на которых последовал донос, наконец, успехи, сделанные новым учением, - все это побудило принять чрезвычайные меры и поставить уполномоченных в двух городах, где лютеранские мнения восторжествовали над инквизицией, потому что ересь устроила там уже храмы, в которых шла проповедь, а сектанты кроме того собирались для молитвы и в частных молитвенных домах. Вследствие этого решения Вальдес передал свои полномочия главного инквизитора дому Педро де Гаске, епископу Паленсии, поместившемуся в Вальядолиде, и дому Хуану Гонсалесу де Мунебреге, епископу Тарасовы, переехавшему в Севилью. Вальдес выполнил в то же время распоряжения новой буллы от 7 января 1559 года. Папа сообщает, что тревожные успехи лютеровой ереси в Испании, где ей покровительствуют много богатых и могущественных людей, принудили главного инквизитора Вальдеса остановить движение этого зла, заключая множество виновных, увеличивая число инквизиторов в разных провинциях королевства и давая им необходимые инструкции для предотвращения бегства подсудимых; что эти меры обязали поставить и держать наготове большое число лошадей в провинциях для преследования беглецов; что издержки, необходимые для этой цели и для прокормления неимущих узников, не могут быть покрыты небольшими доходами инквизиции; что можно опасаться, как бы такое положение не затянулось надолго, и что эти соображения побудили его назначить на нужды святого трибунала доход с одного канониката в каждой митрополичьей, кафедральной и коллегиальной церкви королевства. Другое бреве от того же числа назначает инквизиции на покрытие растущих по указанному поводу долгов одновременно чрезвычайную субсидию в сто тысяч дукатов золотом, которая будет выплачена из всех церковных доходов королевства, даже с тех, которые до сих пор были освобождены от взносов, узаконенных папами.

IV. Изумительно, что после восьмидесяти лет постоянных конфискаций это учреждение осмеливается жаловаться папе на свою нужду для получения новых средств. Но еще более изумляет декретирование меры, установленной многими предшествующими буллами, в частности буллою от 24 ноября 1501 года. Буллы от 7 января 1559 года оказалось недостаточно для добывания денег, так как она встретила сильное сопротивление со стороны многих капитулов, особенно на Майорке. В 1574 году она еще не была исполнена, и тогда Григорий XIII подтвердил ее другою буллой, от 8 июля. Испанскому королю необходимо было принудить строптивых каноников к повиновению.

V. Арест и предание суду такого большого числа испанцев неизбежно должны были кончиться аутодафе, способным возбудить общественное внимание. Действительно, так и случилось во многих трибуналах. Жертвами Вальядолида и Севильи были люди выдающиеся - одни знатностью, другие ученостью и все - безупречным поведением. Поэтому казни в этих городах имели большую известность, чем в других, и я смею утверждать, что все писанное против испанской инквизиции в Германии и Франции обусловлено тем обращением, какое испытали лютеране в Вальядолиде и Севилье, потому что раньше по этому поводу почти ничего не писали. Впрочем, количество осужденных лютеран было невелико, если сравнить его с огромным, чудовищным, почти невероятным числом лиц еврейского и магометанского происхождения, казненных или подвергнутых другим родам наказания.

VI. Этот мотив заставил меня познакомить читателя в полном объеме с этими аутодафе и их главными жертвами. Сначала я скажу о вальядолидских аутодафе, а затем уже о севильских казнях. У меня в руках донесения, писанные на другой день после экзекуции. К сожалению, я не могу поместить их здесь, так как они способны возбудить любопытство как тем, что сказано в них о расположении эшафотов, амфитеатра и мест, занимаемых зрителями всех рангов, так и описанием пышности и импозантного кортежа, с которым появились на первом вальядолидском аутодафе принц дон Карлос и принцесса Хуанна, а на втором сам король Филипп II. Размеры этой Истории не позволяют мне входить в подробности, и я ограничусь рассказом о существенном. Но если публика одобрит мой труд и коллекция мемуаров и любопытных бумаг святого трибунала, которыми я владею, покажется достойной обнародования, я без колебания приму в этом участие, счастливый принести пользу историкам, которые найдут в этом собрании драгоценные документы о гражданской и политической жизни Европы, в частности - Испании, Франции, Германии, Англии, Нидерландов, Италии и Португалии.

VII. Первое торжественное аутодафе в Вальядолиде было справлено 21 мая 1559 года, в Троицын день, посреди большой площади, перед глазами принца и принцессы, в присутствии гражданских властей, значительного числа грандов Испании, маркизов, графов, виконтов, баронов, дворян, дам всех классов и несметного стечения народа, присутствовавшего на этом зрелище стоя. Эшафоты, амфитеатр, ложи, трибуны, ступени и алтари были расположены так, как описано во многих трудах и представлено на эстампах. На аутодафе было четырнадцать человек, приговоренных к сожжению, кости и статуя одной женщины и шестнадцать человек, допущенных к примирению с Церковью с понесением епитимий. Мне показались интересным и судьбы некоторых осужденных этих трех разрядов.

VIII. Донья Элеонора де Виберо (жена Педро Касальи, главного счетовода королевских финансов), дочь Хуана де Виберо, имевшего такую же должность, и доньи Констансии Ортис (процессы которых описаны в этом труде), была владелицей надгробной часовни в церкви королевского монастыря Св. Бенедикта в Вальядолиде. Она была погребена там как католичка, и не возникало никакого подозрения насчет ее правоверия. Однако она была обвинена фискалом инквизиции в лютеранстве и признана умершей в ереси, так как скрыла, по его словам, свои истинные верования под прикрытием католичества, принимая в предсмертной болезни таинства исповеди, причастия и соборования. Фискал подтвердил свое обвинение показаниями свидетелей, подвергнутых пытке или угрозам пыток: из их показаний вытекало, что дом Элеоноры Виберо служил храмом для лютеран Вальядолида. Ее объявили умершею в ереси: ее память была осуждена на бесчестие, включая ее потомство; ее имущество было конфисковано. Было приказано вырыть ее труп, поставить на костер в гробу, с ее статуей, прикрытой санбенито, и с картонной митрой на голове, и все предать пламени; дом снести с лица земли с запрещением его восстанавливать, а на площади воздвигнуть памятник с надписью, повествующей о данном событии. Все распоряжения были выполнены. Я видел площадь, колонну и надпись. Уверяют, что этот памятник человеческой свирепости против мертвых был разрушен в 1809 году.

IX. Другими жертвами, погибшими на этом аутодафе, были:

1. Доктор Агостино Касалья, священник и каноник Саламанки, раздаятель милостыни и проповедник короля и императора. Он был сыном Педро Касальи, главного счетовода королевских финансов, и Элеоноры де Виберо; по отцу и матери он происходил от еврейских предков. Его обвинили в исповедании лютеранской ереси, в громком рассуждении на лютеранском сборище в Вальядолиде и в переписке с севильской лютеранской общиной. Касалья отрицал все факты, приписанные ему, в нескольких показаниях, подтвержденных присягой, и в других, представленных им во время обнародования улик. Назначили пытку. Каноник из Саламанки был приведен 4 марта в застенок; но пытка не состоялась, потому что обвиняемый обещал сделать признание. Он дал его письменно и подтвердил еще раз 16 марта, признаваясь, что был лютеранин, но не учащий, как ему приписывали, потому что он никого не наставлял в своем учении. Он изложил мотивы, мешавшие ему до сих пор сделать признание, и обещал в будущем быть хорошим католиком, если ему разрешат примирение. Но инквизиторы не сочли нужным помиловать его, потому что свидетели утверждали, что он был учителем. Обвиняемый обнаружил все признаки возвращения к католической вере. Когда он увидал, что смерть неизбежна, то стал проповедовать своим товарищам по несчастью. За два дня до смерти он сообщил некоторые подробности своей жизни. Он родился в 1510 году. В семнадцатилетнем возрасте он имел духовником брата Бартоломее Каррансу де Миранду в коллегии Св. Григория в Вальядолиде. Продолжал свое образование в Алькала-де-Энаресе, где прожил до 1536 года. В 1545 году Карл V назначил его своим проповедником; на следующий год он сопровождал государя в Германию и оставался там до 1552 года, постоянно проповедуя против лютеран. В тот же год он вернулся в Испанию и удалился в Саламанку, где прожил три года, иногда бывая в Вальядолиде. Однажды, по приказу императора, он присутствовал на собрании, проходившем под председательством дона Антонио Фонсеки, президента королевского совета Кастилии. Там были лиценциат Оталора, доктора Рибера и Веласко, члены совета и апелляционного суда, брат Альфонсе де Кастро и брат Бартоломео Карранса. Рассуждали о решении, которое следовало принять относительно некоторых бреве, выпущенных римской курией против одобрявших декреты отцов Тридентского собора и продолжавших собираться в этом городе, вопреки приказу папы, перенесшего собор в Болонью [801]. Касалья заявил, что все члены хунты признали, что папа действовал в этом случае в личных интересах, но что брат Бартоломео Карранса, как можно было заметить, с особенной силой восставал против злоупотреблений, которые позволяет себе римская курия. 20 мая, накануне смерти, Касалью посетил посланный инквизиторами брат Антонио де ла Каррера, иеронимит. Он объявил от их имени, что они не удовлетворены его показаниями, потому что в процессе вопросов было больше, и что он поступил бы хорошо в интересах своей совести, если бы открыл все, что знает о себе и других. Касалья ответил, что он не может больше ничего сказать не лжесвидетельствуя, потому что рассказал обо всем. Ему возразили, что до сих пор он упорно отрицает свое учительство, хотя оно было доказано показаниями свидетелей. Он ответил, что его напрасно упрекают в этом преступлении, что поистине он виновен лишь в том, что не разубедил принявших эти вредные верования и говорил о своих убеждениях только с теми, кто мыслил так же. Тогда брат Антонио предложил ему приготовиться к завтрашней смерти. Это известие страшно поразило Касалью, который ожидал, что будет допущен к примирению и епитимье. Он спросил, может ли он надеяться на смягчение наказания. Каррера сказал ему, что лишь в случае признания в скрываемых до сих пор грехах, может быть, взглянут с состраданием на его положение; но без этого условия ему надеяться не на что. "Хорошо, - сказал Касалья, - итак, нужно приготовиться умереть в милости Божией, потому что мне нельзя прибавить что-либо к сказанному, кроме лжи". Тогда он принялся ободрять себя перед смертью. Он исповедался несколько раз ночью и утром на другой день брату Антонио де ла Каррере. Придя на место аутодафе, он просил позволения сказать поучение шедшим вместе с ним на казнь. В этот момент он не получил позволения, но вскоре он сказал им несколько слов. Его положение кающегося послужило причиной того, что его задушили прежде, чем предать тело пламени. Когда он был привязан к роковому ошейнику, он исповедался в последний раз, и его духовник был сильно тронут всем виденным и слышанным в течение суток. Впоследствии он писал, что не сомневается в том, что доктор Касалья на небе. Чему же тогда служил декрет верховного совета от 18 июля 1541 года, приказывавший не казнить осужденного, если он обнаруживал искреннее раскаяние, даже когда приговор ему объявлен, а, напротив, допускать его к примирению? Несомненно, скажут, что инквизиторы не были уверены в искренности этого раскаяния, потому что Касалья не сознался в том, что наговаривали на него свидетели. Итак, всякая надежда на милосердие отнимается у осужденных, против которых свидетели дают ложные показания из-за невежества, по злобе или от недостатка рассуждения! Какого правосудия можно ожидать от трибунала, который руководится такими принципами?

2. Франсиско де Виберо Касалья, брат Агостино Касальи, священник, настоятель прихода Ормигос, в епархии Паленсии, сначала отрицал все навязанные ему обвинения, но признался во всем под пыткой, подтвердил свои признания и просил быть допущенным к примирению. В этой милостыни ему было отказано, и его осудили к передаче в руки светской власти, хотя он не был ни рецидивистом, ни учащим. Предпочли думать, что его побудил к раскаянию только страх смерти. Действительно, будучи на эшафоте, он, увидев своего брата раскаявшимся и вновь ревностно исповедующим католическое учение, засмеялся в ответ на его увещевания, жестом выразил ему свое презрение, обвиняя в трусости, и испустил дух среди пламени, совершенно спокойно, без малейшего признака страдания или раскаяния. Перед вступлением на эшафот он, подобно брату, был лишен священного сана [802]. Не было недостатка в епископах для этой церемонии: среди присутствующих находились архиепископы Севильи и Сант-Яго и епископы Паленсии и Сиудад-Родриго. Ее совершил епископ Паленсии, юрисдикция которого простиралась на Вальядолид, в котором еще не было архиерейской кафедры.

3. Донья Беатриса де Виберо Касалья, сестра двух вышеупомянутых жертв, сначала следовала системе отрицания, во всем призналась под пыткой и просила допустить ее к примирению. Она получила только два голоса против десяти. Обратились в верховный совет, который решил, что она подлежит смертной казни. Она исповедалась, была задушена и затем предана пламени.

4. Альфонса Перес, священник из Паленсии, доктор богословия, отрицал приписанные ему обвинения; мучения пытки вырвали у него признание в том, в чем его обвиняли. Он выказал раскаяние, но, лишенный сана и задушенный, был сожжен, как и другие.

5. Дон Кристобал де Окампо, из Севильи, рыцарь ордена св. Иоанна, раздаятель милостыни при великом приоре Кастилии и Леона, доне Антонио Толедском, присужден за лютеранство к той же каре, что и предшествующие.

6. Дон Кристобал де Падилья, рыцарь и житель Саморы, принял ту же участь.

7. Лиценциат Антонио Эресуэло, адвокат из города Торо, осужденный как лютеранин, сгорел на огне, ничем не показав своего раскаяния. Когда его вели на казнь, доктор Касалья обратился к нему лично со словами увещевания и повторил их уже у ступени эшафота, но это напрасно: Антонио засмеялся в ответ на его слова, хотя уже был привязан к столбу посреди дымившихся дров. Один из лучников, окружавших костер, придя в бешенство от такого мужества, вонзил копье в тело Эресуэло, кровь из которого еще текла, когда его достигло пламя. Он умер, не произнеся ни слова.

8. Хуан Гарсия, ювелир из Вальядолида, был осужден как лютеранин. Он исповедался и понес обычную казнь. Говорили, что его жена донесла о лютеранском сборище в Вальядолиде и была вознаграждена за это пожизненной рентой из государственной казны.

9. Лиценциат Перес де Эррера, судья контрабандистов в городе Логроньо, брат дона Висенте, королевского квартирмейстера, понес ту же кару, что и Гарсия, верования которого он разделял.

10. Такова же была участь Гонсале Баеса, португальца, о котором я говорил в предыдущей главе и который погиб как иудействующий еретик.

11. Донья Каталина де Ортего, вдова командора Лоайсы, дочь Эрнандо Диаса, прокурора королевского совета Кастильи, жительница Вальядолида, была судима как лютеранка и исповедалась. Она разделила участь других осужденных. Той же участи подверглись:

12. Каталина Роман из Педросы.

13. Изабелла де Эстрада из того же города и

14. Хуанна Бласкес, прислуга маркизы Альканисес. Ни одна из этих четырнадцати жертв не учила, ни одна не впала в ересь вторично. Однако инквизиторы раскаяние их считали вынужденным из-за боязни смерти. Почему? Потому что они сознались в своем мнимом преступлении только под пыткой.

X. Среди лиц, примиренных с Церковью на вальядолидском аутодафе, были:

1. Дон Педро Сармиенто де Рохас, житель Паленсии, рыцарь ордена Сант-Яго, командор Кинтаны, сын дона Хуана де Рохаса, первого маркиза Позы, и Марии Гомес де Сармиенто, его жены. Донья Мария была дочерью дона Диего Гомеса де Сармиенто, графа Салинас-и-Рибадео, и доньи Марии Ульоа, его жены, из дома маркизов де ла Мота де Торо. Он был наказан как лютеранин, лишен своих титулов и званий, облечен в пожизненное санбенито, заключен навсегда, лишен имущества и обречен на бесчестие.

2. Дон Луис де Рохас, его племянник, старший сын дона Санчо де Рохаса Сармиенто (отцом которого был маркиз Поза, о котором я только что упоминал) и доньи Франсиски Энрикес д'Альманса, дочери дона Франсиско Энрикеса д'Альманса, маркиза Альканисеса, и доньи Изабеллы Ульоа де ла Мота де Торо. Ему вменили то же преступление, что и его дяде. Он был изгнан из Мадрида, Вальядолида и Паленсии; ему было запрещено выезжать из Испании; его имущество было конфисковано. Он был объявлен лишенным наследования маркизата Позы, который перешел к его младшему брату дону Санчо де Рохасу Энрикесу.

3. Донья Менсия де Фигероа, жена дона Педро Сармиенто де Рохаса, придворная дама испанской королевы. Ее присудили как лютеранку к ношению санбенито, к пожизненному заключению и к потере имущества.

4. Донья Анна Энрикес де Рохас, дочь покойного дона Аль-фонсо Энрикеса д'Альманса, маркиза Альканисес, и доньи Эльвиры де Рохас, его вдовы, внучки (по матери) первых маркизов Поза. Она была женой дона Хуана Альфонсо де Фонсеки Мехиа из города Торо, сына дона Родриго Мехиа, владетеля Сант-Эуфемии, и доньи Марины де Рохас, которая также была дочерью маркиза Позы. Ее преступление состояло в принятии лютеранства. Она появилась на аутодафе в санбенито и затем была заключена в монастырь. Ей было тогда двадцать четыре года; она в совершенстве знала латинский язык и читала труды Кальвина и Константина Понсе де ла Фуэнте.

5. Донья Мария де Рохас, монахиня из монастыря Св. Екатерины в Вальядолиде, сорока лет от роду, сестра доньи Эльвиры де Рохас, маркизы Альканисес, дочери первого маркиза Позы. Она была осуждена как лютеранка, приведена на аутодафе в санбенито и заключена на всю жизнь в своем монастыре. Инквизиция приказала, чтобы с ней обращались как с последней из братства в церкви и в трапезной. Ее лишили также права голоса.

6. Дон Хуан де Ульоа Перейра, рыцарь и командор ордена св. Иоанна Иерусалимского, житель города Торо, сын и брат владетелей де ла Мота, которые немного позже стали маркизами. Он был осужден как лютеранин; был обязан носить санбенито; его заключили пожизненно в тюрьму; его имущество было конфисковано. Он был объявлен бесчестным, не имеющим права на почести, лишенным одежды и креста своего ордена и изгнан из Мадрида, Вальядолида и Торо, без разрешения покинуть королевство. В 1565 году Ульоа обратился к папе; описал положение, в которое поставили его инквизиторы, и напомнил о службе, которую он оказал религии, сражаясь против турок на галерах своего ордена, овладев однажды пятью кораблями пирата Карамзин Араеса, а также в экспедициях против Алжира, Бухни и Африки, после которых император Карл V назначил его первым капитаном, а затем и генералом сухопутной армии, с которой он участвовал в войнах в Германии, Венгрии, Трансильвании [803] и других странах. Он прибавлял, что год тому назад главный инквизитор избавил его от продолжения епитимьи за все, что ставилось ему в вину, но желал вернуть себе звание рыцаря, потому что был еще в состоянии служить. 8 июня 1565 года папа выпустил в пользу Ульоа бреве, в котором он восстанавливал Ульоа во всех правах рыцаря и монаха-професса ордена св. Иоанна, с формальной оговоркой, что случившееся с ним не воспрепятствует ему достигнуть высших санов в своем ордене и военных должностей, если только главный инквизитор Испании и гроссмейстер Мальты одобрят его декрет. Все пожелания Ульоа были выполнены, и он был восстановлен в своей должности командора.

7. Хуан де Виберо Касалья, брат Агостино Касальи, родившийся в Вальядолиде, был наказан как лютеранин. Его приговорили к потере имущества и свободы и к пожизненному ношению санбенито.

8. Донья Хуанна Сильва де Рибера, жена дона Хуана де Виберо Касальи, уроженка Вальядолида, внебрачная дочь дона Хуана де Риберы, маркиза де Монтемайор, и его рабыни, Марии Флюрин. Она разделила участь своего мужа.

9. Донья Констансия де Виберо Касалья, сестра Агостино Касальи, вдова контролера Эрнандо Ортиса, была присуждена к ношению санбенито, к пожизненному заключению и к потере имущества. Агостино, увидя проходящую мимо сестру, повернулся к принцессе-правительнице и сказал ей: "Принцесса, я умоляю Ваше Высочество пожалеть эту несчастную, которая оставит сиротами тринадцать детей".

10. Элеонора де Сиснерос, из Вальядолида, двадцати четырех лет от роду, жена Антонио Эресуэло, осужденного как нераскаявшийся. Она понесла епитимью после двух предшествующих. Муж ее, сойдя с помоста аутодафе, заметил ее в санбенито примиренных, на котором не было ни языков огня, ни фигур чертей, в отличие от его санбенито. В исступлении, вызванном тем, что она оказалась нетвердой в своих верованиях, он ударил ее ногой и сказал: "Так-то ты поступила с учением, которое я тебе преподавал в течение шести лет?" Элеонора молча выслушала мужа, ничего не отвечала и выказала много смирения и терпения.

11. Донья Франсиска Сунъига де Баеса. Эта вальядолидская богомолка была дочерью Альфонсо де Баеса и доньи Марии Суньига. Она была наказана санбенито, заключена пожизненно и лишена имущества. Агустин Касалья, отвечая на обвинения одного свидетеля, заявил, что положение, в котором его упрекают и которое состоит в том, что истинное евхаристическое причащение бывает только под обоими видами, было высказано доньей Франсиской Суньига, ученицей дома Бартоломее Каррансы и брата Доминго Рохаса, добавив, что монахи наносят удары и прячут ударившую руку. В другом показании от 12 октября он повторил сказанное и прибавил, что донья Франсиска - его противница с 1543 года, когда она потеряла надежду выйти замуж за Гонсале Переса де Виберо Касалью, его брата, который не пожелал на ней жениться, потому что Альфонсо Баеса, ее отец, был арестован как иудействующий по приказу вальядолидской инквизиции. Этот довод Касальи неубедителен, потому что и сам он, и Франсиска происходили от евреев, осужденных инквизицией, как мы об этом уже говорили.

12. Марина де Сааведра, уроженка Саморы, вдова Хуана Сиснероса де Сото, выдающегося дворянина. Она была наказана как лютеранка: ее облекли в санбенито, лишили имущества и подвергли пожизненному заключению.

13. Изабелла Мингес, прислуга Доньи Беатрисы Виберо Касалья, сожженной на этом аутодафе. Она разделила участь Марины де Сааведра.

14. Антонио Мингес, брат Изабеллы, житель Педросы, был наказан по этой же причине и таким же образом.

15. Антонио Уазор, англичанин, слуга дона Луиса де Рохаса, сожженного в тот же день [804], был приговорен к ношению санбенито, потере имущества и заключению на год в монастырь.

16. Даниэль де па Куадра, из города Педросы, потерял свободу и имущество и получил пожизненное санбенито как лютеранин.

XI. Проповедь о вере была произнесена знаменитым Мельхиором Кано, епископом Канарских островов, после того как все стали свидетелями скандального и возмутительного поступка, происшедшего посреди собрания. Когда прибыл двор, когда министры, судьи, гранды, знать, народ и обвиняемые заняли свои места, дом Франсиско Бака, вальядолидский инквизитор, приблизился к эстраде, где сидели дон Карлос, принц Астурийский, и его тетка, принцесса Хуанна, и потребовал, а затем и получил от них присягу в том, что они будут поддерживать и защищать инквизицию и открывать ей все, что кем бы то ни было будет сказано против веры, если вдруг они узнают об этом. На такую дерзость этот инквизитор решился, имея распоряжение, одобренное католическими государями Фердинандом и Изабеллой при учреждении инквизиции. Один из пунктов этого распоряжения гласил, что должностное лицо, председательствующее на торжественном аутодафе, должно произнести подобную присягу, даже если оно уже исполняло эту формальность в день учреждения инквизиции в этом городе. Но что общего между должностными лицами и государями? Дон Карлос и его тетка произнесли требуемую присягу; принцу же было в то время всего четырнадцать лет [805]. Впоследствии выяснилось, насколько не понравилась ему дерзость инквизитора. Он поклялся в неумолимой ненависти к инквизиции. Далее я вернусь к этому предмету, говоря о процессе принца.