Ш. Д. ГОЙТЕН ЕВРЕИ И АРАБЫ - ИХ СВЯЗИ НА ПРОТЯЖЕНИИ ВЕКОВ

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Ш. Д. Гойтейн и его книга: "Евреи и арабы" между прошлым и будущим

Профессор Ш. Д. Гойтейн заслуженно считается одним из крупнейших современных исследователей еврейской истории. Его знаменитая пятитомная монография "Общество Средиземноморья" внесла неоценимый вклад в исследование арабо-еврейской средневековой цивилизации, а также иудаизма и ислама в целом. Это монументальное произведение содержит результаты трех десятилетий (до самой смерти Гойтейна) кропотливого труда по изучению каирской Генизы - средневековых документов, обнаруженных около ста лет назад в помещении старой каирской синагоги.

Труд, предпринятый Ш. Д. Гойтейном по систематизации и научному анализу материалов Генизы, его методика и подход к данной теме заслуживают специального описания; здесь мы лишь вкратце коснемся этой стороны его деятельности. Однако наследие Гойтейна-ученого не исчерпывается исследованием каирской Генизы, отраженным в монографии "Общество Средиземноморья", оно включает также большое количество других публикаций, книг и статей, многие из которых получили широкую известность и привлекли внимание ученых всего мира. Одна из них - это предлагаемая вниманию читателя книга "Евреи и арабы".

Книга "Евреи и арабы" вышла на свет в 1956 году в самом начале "генизского периода" Ш. Гойтейна. Она явилась своего рода итогом всей предшествующей академической деятельности ученого. Материалом для книги послужили шесть лекций, прочитанных Гойтейном в 1952 году в Колумбийском университете (США).

Это произведение предназначено для широкого круга читателей: популярное, как определил его сам автор, сожалевший, впрочем, о том, что не снабдил книгу подстрочными примечаниями и ссылками - чтобы сделать ее более полезной для исследователей. Однако отсутствие подстрочных примечаний, то есть строгой научной формы, не уменьшило значения книги для неспециалистов.

Одна из самых привлекательных ее сторон - это свойственное автору умение видеть описываемое им явление в широком контексте: динамику и тенденции за единичными событиями, проявление ментальности в отдельных деталях ("Гойтейн - историк ментальности", по определению одного из коллег).
Талант Гойтейна к аналитическому обобщению, при котором "деревья не заслоняют леса" и при этом каждое "дерево" сохраняет свою неповторимую индивидуальность, раскрывается в полной мере впоследствии, при работе над "Обществом Средиземноморья", где удивительный портрет средневекового египетского еврейства воссоздан как эпическое полотно из огромного количества малоинтересных на первый взгляд подробностей - условий торговых сделок и коммерческих операций, перечней предметов, входящих в приданое невесты, и прочих частностей. Умение такого рода необходимо автору, поставившему перед собой глобальную задачу - обрисовать контуры многовековой истории двух древних народов и выделить черты сходства и различия между ними, и оно проявляется и в этой книге.

Привлекательной для широкой публики книгу делает также и ее тематика, связь с актуальными событиями, с сегодняшним днем. Книга о евреях и арабах, написанная через несколько лет после создания еврейского государства, на очередной стадии развития израильско-арабского конфликта, не могла быть лишь книгой о прошлом.

Гойтейн - не только исследователь прошлого, он целиком привязан к той истории, которая рождалась на его глазах и коей он был больше чем очевидцем - активным участником. Книга "Евреи и арабы" отражает, таким образом, мировоззрение автора, одним из существеннейших элементов которого является соотнесение или, точнее, противопоставление будущего и прошлого.

Гойтейн видел век, ровесником которого он был (он родился в апреле 1900 года), как водораздел истории. Описывая свою биографию, он определяет ее хронологические рамки как период от "дилижанса, рейсы которого соединяли его родной Бургкунштадт, маленький баварский городок, с районным центром, и до полетов в космос". Однако происходившие перемены, воспринимаемые Гойтейном как начало новой эпохи, разумеется, не сводились к впечатляющим достижениям научно-технического прогресса, они были гораздо значительней.

В своем отношении к Новому с большой буквы он был не одинок; это был симптом поколения. Новое было тотальным поветрием, молодежь жила в преддверии перемен. Разница состояла в выборе перспективы: одни глядели на восток - Россию, охваченную бурей социальной ломки и утопией построения нового общества (в 1970 году Гойтейн отметит, что "новые левые" в Израиле не удивляют его, с их идеями он спорил еще пятьдесят лет назад); другие, сионисты, обращали свой взгляд - тоже на Восток, но иной, на Страну Израиля.

Ориентация на перемены, на новое будущее определила судьбу Гойтейна с ранней юности. Человек активной жизненной позиции, он видел свое назначение в том, чтобы деятельно участвовать в том новом, в котором, согласно его мировоззрению, воплотилась вся суть происходящего, - в строительстве еврейского национального дома в Палестине. Подобно многим другим молодым людям в Германии, разделявшим сионистские идеалы и состоявшим в еврейских юношеских организациях, Гойтейн мечтал об эмиграции в Палестину; он готовился к переезду, полностью подчинив ему свою профессиональную подготовку. По его словам, он стремился получить как можно более широкое образование, которое соответствовало бы намеченным им целям, и ими же, как видно, определялся выбор направления: востоковедение, арабистика (тема диссертации, написанной им под руководством известного арабиста, профессора Йозефа Горовица, - "Молитва в Коране").

В 1923 году, уже получив степень доктора университета во Франкфурте, Шломо Дов Гойтейн, молодой многообещающий ученый, ступил на восточный берег Средиземного моря в Хайфском порту. Любопытный факт: товарищем Гойтейна по этому плаванию через Средиземное море, прибывшим вместе с ним в Палестину, был Гершом Шолем, в будущем знаменитый исследователь еврейской мистики. Так, вместе, вернулись на родину предков двое коллег, каждому из которых суждено было в будущем произвести переворот в своей отрасли знания и определить развитие нескольких областей науки на многие годы вперед.

Впрочем, двадцатитрехлетнему Шломо Гойтейну будущее представлялось совсем иным. Он был далек от мысли об академической карьере и мечтал посвятить себя практической деятельности. Его увлекала популярная в то время идея детских коммун, он видел себя в роли воспитателя, наставника, который не только преподает детям школьную премудрость, но и живет вместе с ними, обучая их своим примером.

"Я не собирался быть ученым, я был даже против этого",

- свидетельствует сам Гойтейн. Более того, он был против академической деятельности как таковой - не только для себя лично, но и в целом для еврейского народа, возвращающегося из галута на родину, - соответственно, против создания Еврейского университета в Иерусалиме: вместо того чтобы заниматься настоящим трудом - сельским хозяйством, ремеслами и прочим, необходимым для построения полноценного общества, евреи потянутся к традиционному галутному занятию - служить профессорами в университетах.

Как объясняет Гойтейн, одна из причин его повышенного интереса к общине йеменских евреев, которым в разные годы он посвятил целый ряд исследований, состояла в том, что эти евреи были "настоящими рабочими, наследственными ремесленниками", в отличие от членов палестинских аграрных общин - крестьян в первом-втором поколении. Таким образом, весь долгий жизненный путь Ш. Д. Гойтейна вырисовывается как постепенное удаление от отправной точки - юношеского идеала - и возвращение на круги своя: в орбиту академической жизни, с бунта против которой он начал.

В 1928 году, после нескольких лет преподавания в старших классах школы в Хайфе (а также не увенчавшейся успехом попытки избрать карьеру драматурга: написнная им историческая пьеса "Пульселена", посвященная эпизоду мученической смерти евреев за веру во Франции, в XII веке, была неблагожелательно встречена критикой) Гойтейн становится сотрудником Еврейского университета: начинает читать лекции по истории ислама.

На этом этапе своей жизни он совмещает академическую деятельность с работой в области просвещения - службой в Управлении по делам образования и публикацией работ, посвященных методике преподавания (методика преподавания языка иврит и Танаха). В совмещении занятий, каждое из которых требует значительной самоотдачи, проявляется необычайная работоспособность Гойтейна; к примеру, так он описывает свой рабочий день тех лет: шесть часов в конторе, три часа преподавания в университете и затем - несколько часов за своим письменным столом. Однако окончательный поворот происходит в 1957 году, когда Гойтейн принимает решение полностью посвятить себя науке и уезжает в Пенсильванию - теперь до конца жизни этот неутомимый человек, столь стремившийся совмещать теорию с практикой, будет погружен в исследование Каирской Генизы, вкладывая в него свой неиссякаемый запас энергии.

Круг замкнулся: окончилось паломничество на Восток. Путешественник вернулся на Запад. И этому же процессу сопутствует глубокое внутреннее изменение, о котором рассказывает сам Гойтейн, подводя итог своему жизненному пути: изменение его религиозного мировоззрения.

Когда-то, повествует Гойтейн, рассказывая о своих героях - людях Генизы, я был таким же, как они. "Таким же, как они" - значит, человеком, для которого религия - то единственное, что по-настоящему имеет значение в жизни; это постоянный предмет помыслов, по сравнению с которым все остальное вторично. Этот тип ментальности, свойственный людям средних веков, характеризовал Шломо Гойтейна в начале его пути: он вынес это из семьи.

По словам Гойтейна, влияние семьи, дома послужило основным фактором в процессе его становления как личности. Годы детства и ранней юности, проведенные Гойтейном в родительском доме, он неизменно вспоминал как ничем не омраченную идиллию. Отношения между членами семьи, родителями и их тремя сыновьями, из которых Шломо (Соломон) был младшим, строились на основе любви и взаимного уважения: по его словам, не были в ходу не только наказания, но даже угрозы наказанием.

Религия - ортодоксальный иудаизм - служила фундаментом жизни семьи, ее незыблемой основой. И мать, и отец происходили из династий потомственных ученых-талмудистов; одно из славных имен, по праву служащих предметом семейной гордости, - Бенедикт Барух Гойтейн, живший во второй половине XVIII века, автор галахического труда "Кесеф нивхар".

Доктор Эдуард Гойтейн, отец семейства, был раввином и главой небольшой еврейской общины Бургкунштадта; он умер, когда Шломо было 14 лет. В годы учебы в университете, несмотря на интенсивные занятия, Шломо Гойтейн регулярно находил время для изучения Талмуда - брал частные уроки. Он рассказывает о себе и своих сверстниках: "О чем только мы не спорили - о Зигмунде Фрейде и Максе Вебере, о коммунистической литературе, но, подобно средневековым людям, мы, не испытывая неудобства, обитали одновременно в двух противоположных мирах - Веры и Разума".

"Из средневекового человека я превратился в исследователя средневековья" - так описывает Гойтейн перемену в своем религиозном мировоззрении. По его словам, он не знает и не может объяснить в точности, как произошла эта перемена. "Никто из нас не забыл, разумеется, те катастофы, которые потрясли наше столетие. Некоторые из вас могут представить себе душевные терзания человека, находящегося в Иерусалиме в моем положении, в десятилетия, предшествовавшие и последовавшие за Второй мировой войной. Но я не помню ни одного события или чьего-нибудь влияния, которое могло бы быть непосредственной причиной изменения моего отношения". Гойтейн подчеркивает, что он не пришел к разрыву с религией, он остался религиозным человеком - homo religiosus - "но превратился в совершенно современного человека, в полном значении этого слова". Подчеркнем это "но" в словах Гойтейна. Оно выражает вторую ось в противопоставлении, столь характерном и существенном для его мировоззрения: прошлое - будущее и, параллельно, религия - современность.

Эта позиция оказалась определяющей для отношения Гойтейна к йеменским евреям, исследованием которых он начал заниматься еще в конце 20-х годов и в организации алии которых он принял активное участие в 1949 году. Как уже отмечалось, интерес к выходцам из Йемена отличал Гойтейна еще на ранних этапах его деятельности. Одну из причин этого интереса мы уже назвали: "настоящие ремесленники, рабочие". Кроме того, занятие йеменитами (как и впоследствии - изучение Генизы) давало возможность совместить две области профессионального интереса Гойтейна - исследование иудаизма и арабистику.

Так, в самых ранних исследованиях в этой области, начатых им в конце 20-х годов, большую роль сыграл чисто лингвистический интерес к диалекту йеменитов - "чисто семитскому языку, в отличие от гибридов, на которых говорят в Палестине" (Результатом исследований диалекта и фольклора йеменских евреев явилась вышедшая в 1934 году книга "Дететса", а также популярная работа "From the Land of Sheba", New York, 1949, rev. New York, 1974.) Но еще более важная причина, как нам кажется, состояла в том, что по определению Гойтейна, неоднократно повторяемому им в различных работах на эту тему (включая и эту книгу, в которой он не единожды обращается к материалу, собранному им при работе в этой области), "йемениты" - это самая аутентичная из всех еврейских общин, это "самые еврейские евреи".

Гойтейн объясняет, что в силу исторических и географических обстоятельств - отрезанности и удаленности от "большого мира" и от европейского влияния, а также внутренних политических причин в самом Йемене, еврейское население этой страны сохранило ментальность времен Талмуда. В одной из статей Гойтейн пересказывает эпизод, когда он, показывая профессору Луису Гинзбургу Иерусалим, привел его в йеменскую синагогу; выйдя после молитвы, гость сказал: "Теперь я знаю, что такое иудаизм". На самого Гойтейна, по его словам, производила сильное впечатление синагогальная служба йеменских евреев, сочетающая торжественность и красочность ритуала, свойственные восточным общинам, с эмоциональным порывом и насыщенностью, отличающими молитву восточноевропейских хасидов.

Гойтейн подчеркивает близость (проявляющуюся, например, в особенностях фольклора) между ментальностью йеменских и восточноевропейских евреев, а также и еврейских общин в некоторых районах Германии "несколько поколений тому назад", - несмотря на пространственную отдаленность и внешние различия. Возникает впечатление, что отношение Гойтейна к йеменитам в чем-то имеет своим источником ностальгию - по миру, знакомому и родному ему с детства.

Однако для Гойтейна этот мир принадлежит прошлому. При переезде в Израиль самобытная и уникальная в своем роде духовная жизнь йеменитов, их религиозное мировоззрение должно видоизмениться (подобно тому, как произошло с самим Гойтейном), существенные компоненты его - отмереть, отойти в прошлое.

С точки зрения Гойтейна, тип религиозной мен-тальности йеменских евреев противоречил условиям современности, так же как их профессии - ремесла (вроде плетения корзин, вышивания верхней одежды или ювелирных работ) не вязались с условиями современной жизни и, при всем уважении к их культурной ценности и со всем необходимым при том тактом, должны были занять свое место в этнографическом музее. Острейший конфликт между глубоко религиозными иммигрантами и светским государством, который, по свидетельству самого Гойтейна, привел к трагедиям в человеческих судьбах, видится ему в понятиях взаимоотношений между старым и новым. Поэтому для успешной духовной абсорбции иммигрантов необходимо "обучать современности"; показывать, что можно быть современным человеком, оставаясь религиозным.

Здесь на первый взгляд религия и современность перестают быть антагонистами, но на самом деле картина гораздо сложней; понятно, что это сочетание не стабильно в тех случаях, когда современность, подобно религии, воспринимается как нормативная система, носящая ценностный характер. И неслучайно в решении социальных проблем - жилья, трудоустройства и т.д. - Гойтейн видит путь к разрешению многих противоречий.

Может быть, это тоже относится к числу симптомов поколения. Как известно, многие западные интеллектуалы первой половины XX века придерживались точки зрения, согласно которой в будущем западная культура займет доминирующее положение, полностью вытеснив все остальные; при этом роль религии в современном обществе постепенно сойдет на нет. Возрождение религии и рост национального и религиозного самосознания во многих странах во второй половине этого столетия явился опровержением их прогноза. В настоящее время все чаще раздаются голоса исследователей, предсказывающих параллельное развитие различных цивилизаций, основным формообразующим фактором которых является религия.

Как уже было сказано, книга "Евреи и арабы" явилась итогом всей академической деятельности Ш.Д. Гойтейна к моменту ее написания. Одно из свидетельств тому было уже упомянуто: в своей книге Гойтейн постоянно обращается к данным исследований йеменской общины как к сохранившейся до наших дней модели существования евреев в арабском окружении. Однако интересы Гойтейна-исследователя не ограничивались изучением йеменской общины. Он не оставляет своих занятий в области арабистики, и время от времени в печати появляются его статьи, посвященные различным аспектам исламского общества. (Впоследствии эти статьи войдут в сборник "Studies in Islamic History and Institutions", изданный в 1966 году)

Он принимает участие в издании текста рукописи "Ансаб аль-Ашраф" мусульманского историка IX века Балазури - грандиозный проект, которому он был привлечен доктором Горовицем и участие в котором потребовало от него чрезвычайных усилий и затрат времени. Как объясняет Гойтейн, основная трудность состояла в нахождении огромного количества параллельных источников - в частности, из области древнеарабской поэзии; разумеется, выполнение этой работы значительным образом обогатило эрудицию Гойтейна-арабиста и послужило ему немалым подспорьем в дальнейших исследованиях ислама.

Другое направление, вызывавшее неизменный интерес исследователя и имеющее непосредственное отношение к настоящей книге - это тема взаимоотношений между иудаизмом и исламом. Здесь, очевидно, сказывается профессиональная ориентация Гойтейна как арабиста и в дополнение - базисное еврейское образование, полученное им в детстве и в юности (на это же сочетание он опирался в своих исследованиях йеменских евреев).

В тридцатые, сороковые и в начале пятидесятых годов выходит ряд работ Гойтейна:

"Ислам Мухаммада: возникновение новой религии под сенью иудаизма",

"Святость Палестины с точки зрения мусульманского благочестия",

"Отношение к авторитетам в иудаизме и в исламе",

"О еврейско-арабском симбиозе",

"Кто были учителя Мухаммада?",

"Происхождение и сущность пятничной молитвы"

и другие. Все эти работы посвящены взаимным влияниям между иудаизмом и исламом и контакту культур евреев и арабов. Схема взаимного влияния, предлагаемая Гойтейном в отдельных публикациях и подробно разрабатываемая им в "Евреях и арабах", такова: основной контакт между евреями и арабами, имевший место в средние века, можно разбить на два этапа.

На первом этапе происходило формирование ислама как религиозной системы и исламского закона под влиянием иудаизма (в частности, при посредстве влияния на Мухаммада обитавших в Аравии еврейских сект - предположение, не принятое многими современными исследователями).

На втором этапе, по утверждению Гойтейна, "арабы отплатили евреям сполна", оказав стимулирующее влияние на развитие еврейской философии, литературы и мистицизма, а также на возрождение языка иврит. Как было отмечено, не все эти утверждения вызывают единодушное одобрение исследователей. Вопрос доказательства взаимных влияний - традиционно один из самых сложных и проблематичных. Замечают, что сходство тех или иных явлений или даже текстов почти никогда не является однозначным доказательством влияния даже тогда, когда это определенно соответствует их хронологической последовательности и установлено наличие контакта.

Во многих случаях исследователь может привести альтернативное объяснение, сославшись на сходные условия жизни, универсальные психологические факторы или предположив существование третьего, дополнительного, источника. Поэтому и сам Гойтейн в ряде мест предпочитает не столь обязывающую формулировку, говоря о параллельных или сходных явлениях.

Описывая сосуществование евреев и арабов в Средние века, Гойтейн пользуется биологическим термином "симбиоз", подразумевая под ним сотрудничество, плодотворное для обеих сторон. Положения, центральные для книги "Евреи и арабы", уже намечены им в других работах - в частности, в двух статьях : "О еврейском и арабском симбиозе" и "Заметки по поводу сравнительного изучения истории евреев и арабов". Гойтейн перечисляет черты сходства и различия между двумя народами; при этом, исходя из определенного сходства ментальности и исторической судьбы, он предполагает возможность дальнейшего сближения и сотрудничества - симбиоза - в будущем. Как уже говорилось, Гойтейн в годы своего пребывания в Эрец Исраэль никогда не оставался только исследователем, для него прошлое было неразрывно связано с настоящим и будущим. И в этом случае прогноз Гойтейна определяется в значительной степени его мировоззрением: сближение двух народов происходит на основе их участия в западной культуре.

Западная культура - вот общий язык, который позволит договориться о совместном разрешении проблем. Как и в отношении отмирания религиозной ментальности, Гойтейн разделяет мнение тех, кто видит в западной культуре единое унифицированное будущее всех народов. Как видно из его книги, Гойтейн рассматривает Израиль как очаг западной культуры на Ближнем Востоке - "мировую лабораторию", в которой происходит переплавка или "амальгамирование" (См. статью Гойтейна "The Yemenite Jews in the Israel Amalgam" в сборнике "Israel: its Role in Civilization", 1956; а также его статью "Jewish Education in Yemen as an Archetype of Traditional Jewish Education" в сборнике "Between Past and Future", 1953).

Разнородные элементы - остатки прошлого - должны слиться воедино и образовать новую общность - средиземноморскую разновидность современной западной цивилизации. По этому же пути, только с историческим отставанием, по мнению Гойтейна, движутся и арабы; разрешение социально-экономических проблем поможет им сократить этот путь.

При описании биографии Гойтейна его коллегами можно встретить предположение, что одной из основных причин, приведших его к решению об отъезде в Америку, было разочарование в сионизме - в будущем сионизма, которое постепенно очерчивалось перед ним не таким, каким представлялось поначалу. Нужно отметить, что и на книге "Евреи и арабы", по всей видимости, отразилась та же тенденция: в последовавших за первым изданиях опущена заключительная глава, в которой предсказывается разрешение израильско-арабского конфликта в течение нескольких ближайших десятилетий.

Теперь, по прошествии более сорока лет со времени написания книги "Евреи и арабы", трудно отрицать, что еврейско-арабский конфликт носит гораздо более глубокий и затяжной характер, и ни сглаживание межрелигиозных и межнациональных противоречий, ни подмена их социально-экономической проблематикой не приводит к их разрешению. Таким образом, некоторые оценки и выводы, являющиеся скорее следствием мировоззрения исследователя, нежели результатом его научного труда, относятся к числу недостатков книги. Следует также указать, что не все гипотезы, выдвинутые Гойтейном - в частности, касательно взаимного влияния иудаизма и ислама, - на сегодняшний день безоговорочно принимаются исследователями.

Тем не менее, многие из его идей оказали существенное и даже определяющее влияние на современную науку и получили в ней дальнейшее развитие. Значительный интерес представляет также сама попытка общего взгляда на историю евреев и арабов и сопоставления духовного наследия двух народов - в первую очередь благодаря высокому профессионализму и огромной эрудиции Ш. Д. Гойтейна.

Нужно указать, что тематика книги относится к области, доселе практически незнакомой русскоязычному читателю; таким образом, перевод монографии Гойтейна на русский язык является важным шагом по направлению к заполнению имеющегося вакуума. Поэтому книга "Евреи и арабы", без сомнения, привлечет внимание многих читателей и окажется для них полезной.

Л.Трембовлер