Ш. Д. ГОЙТЕН ЕВРЕИ И АРАБЫ - ИХ СВЯЗИ НА ПРОТЯЖЕНИИ ВЕКОВ

ГЛАВА 8.

НОВОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ

4. Дальнейшее развитие

Шестидневная война июня 1967 г. оказала огромное влияние на общественную и культурную жизнь евреев и арабов, равно как и на их политическое и военное развитие. Она также способствовала быстрой и полной реализации некоторых тенденций, которые начали возникать несколько раньше.

Израильской стороне нелегко было забыть огромное напряжение и угрозы уничтожения, которые предшествовали войне и способствовали ее началу. Они усиливали и углубляли недоверие и стремление укрепить свои границы. Парадоксально, но когда сочли, что эти границы под надежной охраной, возникло и широко распространилось сверхоптимистическое чувство безопасности, ставшее, пожалуй, характерной чертой национального склада.

Воссоединение Иерусалима, как и завоевание Западного берега (Западный берег реки Иордан, до 1967 г. находился под контролем королевства Иордания), сектора Газа и Синайского полуострова привели к тесному физическому и экономическому соприкосновению больших масс евреев и арабов. Старый Город Иерусалима посещали сотни тысяч евреев, чтобы помолиться, осмотреть достопримечательности и сделать покупки. Широкое распространение получили туры по библейским местам на контролируемых территориях, включая Синай. Подобным же образом еврейские прибрежные города были наводнены арабскими визитерами с Западного берега Иордана и из других арабских регионов, которые приезжали туда отдохнуть, в поисках работы или просто из любопытства. Десятки тысяч арабских рабочих ежедневно устремлялись в еврейский сектор, где находили применение, в основном, в строительной индустрии, на сельскохозяйственных работах и в гостиничном бизнесе. Экономическая кооперация не ограничивалась использованием труда арабов. Она находила выражение и в высших сферах партнерства и капиталовложений. И наконец, поразительная политика летних посещений Израиля гражданами арабских государств, формально находящихся в состоянии войны с Израилем, начало которой было положено в 1971 г., дала возможность ста тысячам арабам в год своими глазами увидеть Израиль.

Однако названные физические и экономические контакты не привели к снятию социальных и эмоциональных барьеров, которые разделяли эти два сообщества. Это вполне естественно. На Ближнем Востоке различные общины жили бок о бок в течение многих веков, их экономические структуры были тесно переплетены, но их общественная жизнь протекала совершенно раздельно. Судя по затруднительной ситуации, складывающейся между евреями и арабами в настоящий момент, можно ожидать именно такого положения. Однако следует отметить, что есть случаи, когда отдельные члены двух этих общин поддерживают личные отношения друг с другом.

Арабский мир, как и Израиль, испытал двойной эффект - немедленный и длительный - июньской войны 1967 г. Прямым следствием поражения были замешательство, стыд и депрессия. С течением времени это привело к более реалистичной и критической оценке обоих противников и собственной позиции арабов. Если до сих пор образ Израиля формировался исключительно ненавистью и поэтому был совершенно нереальным, то, чтобы открыть секрет израильского успеха, требовалась правдивая и объективная информация. После Шестидневной войны к этому стремились не для установления мира и добрососедских отношений, но чтобы лучше подготовиться к следующему раунду. Однако само появление трезвых и основанных на фактах арабских отчетов об Израиле, хотя бы и негативно настроенных и немногочисленных, в конечном счете, должно было дать благотворный результат.

Время показало, что обвинения и самокритика, которые сначала воспринимались как слабость арабского внутреннего фронта, были конструктивными. Нет сомнений, что перемена в настроениях тотчас проявила себя. Это были трудные годы, и потребовалась война 1973 г., чтобы убедить арабов, а вместе с ними и весь мир, что критический анализ событий после 1967 г. был не напрасным.

И в Израиле, и у арабов были свои сложности с отсутствием единства, но не стоит преувеличивать их. Кроме непрерывных экономических затруднений, для Израиля внутренние проблемы создавали состав его населения и недостатки парламентской системы. Ранее (см. гл. I, разд. 2) подчеркивалось европейское происхождение большинства основателей Израиля. В результате мощного наплыва беднейших частей еврейских общин из мусульманских стран состав населения Израиля стал социально односторонним, а также совершенно отличным от большинства еврейских общин во всем мире, принимая во внимание, что эти евреи из Азии и Африки в настоящее время составляют почти половину всех израильтян. Естественно, потребовалось время, чтобы социально обделенная группа смогла обеспечить себе равную долю во всех возможностях, имеющихся в распоряжении общества. Но следует помнить, что многие "восточные" старожилы в Израиле и немалое число недавних иммигрантов из Азии и Африки являются столь же экономически состоятельными и хорошо образованными, как многие выходцы из Европы - а часто даже более того. Это не "этническая", а социально-экономическая проблема.

Количество браков между "восточниками" и "западниками" составляет около 18 процентов, что на удивление много, так как для человека естественно выбирать себе пару из собственного окружения. Точно так же модели голосования "восточников" не отличаются существенно от моделей "западников". Не существует значительных политических блоков по этническим направлениям. Все это объясняется тем, что "восточники" и "западники" не образуют двух отдельных структур, а свободно смешиваются. Не существует двух Израилей.

Население, состоящее из сильно отличающихся элементов, конечно, создает серьезные проблемы, но это непрерывно меняющаяся и улучшающаяся ситуация, которая, однако, могла бы показаться довольно угрожающей приезжему из Соединенных Штатов, так как тот невольно сопоставил бы ее с внешне похожей, но по сути иной ситуацией у себя на родине.

Возможно, большее беспокойство вызывает опасное состояние израильской государственности. Этот недуг Израиль разделяет со многими другими нациями, как демократическими, так и тоталитарными, и особенно - со своими арабскими соседями. Но Израиль, маленький народ на географически ограниченной территории с небольшими естественными ресурсами, содержит в числе своих главных активов моральную стойкость, единство и стабильность, а кроме того, конечно, интеллект и трудолюбие своих обитателей. Израиль черпает внутренние силы в обращении к национальным и общечеловеческим идеалам, которые восходят к его основанию (см. гл. I). Эти идеалы несколько потускнели - по той простой причине, что они были в значительной степени реализованы: теперь (в мае 1974 г.), на двадцать шестом году существования, нация обретает форму государства.

Это в значительной степени "государство всеобщего благосостояния", вдохновленное социализмом, которое оставляет отдельному гражданину мало стимулов (и денег) для личных пожертвований на благо общины, как это бывало в до-государственный период. Старые идеалы достаточно содержательны, чтобы превозмочь разъединяющие силы материализма, узкого своекорыстия и борьбы за власть. Но они требуют новых формулировок и адаптации к современному состоянию нации и мира. В сегодняшнем Израиле непрерывно идут искренние искания, переосмысление прежнего, несмотря на постоянное военное положение (или, может быть, по причине его). Это будет медленный процесс, но результат может оказаться значительным.

Сила старых идеалов подтверждается долговечностью израильских лидеров, которые их воплощали и продолжали удерживать власть на протяжении почти сорока лет. Эти лидеры, преимущественно мужчины и женщины, которые в молодости, увлеченные идеями социализма, национализма и гуманизма, эмигрировали из Западной Европы в Палестину, где некоторое время занимались физическим трудом - в кибуце и за его пределами, стали функционерами различных социалистических партий и в конце концов сформировали политическую элиту страны. Их позиция была вполне достойной, но она изжила себя. Смена караула, происходящая в настоящее время, воспринимается в Израиле с энтузиазмом и одобряется друзьями этой страны.

Арабов критиковали (на мой взгляд, несправедливо) за их неоднократные попытки объединения, которые либо не были реализованы, либо оказались нежизнеспособными. Этих попыток было слишком много, чтобы перечислить их все. Упомянем лишь некоторые, которые могли бы иметь значение для будущего. В начале 1950 г. оживленно обсуждался план Великой Сирии, целью которого было объединение этой страны с Иорданией и Ираком.

В 1958 г. была образована Объединенная Арабская Республика (ОАР), состоявшая из Сирии и Абдельнасеровского Египта; но когда египетское преобладание стало слишком тягостным, Сирия расторгла этот союз. Долгое время Египет продолжал официально называться ОАР, пока не стал в 1972 г., при Садате, Арабской Республикой Египет. Но незадолго до этого, 1 сентября 1971 г., была создана Федерация Арабских Республик, включающая Ливию, Египет и Сирию. Однако из-за домогательств ливийского богатыря Каддафи это новообразование не получило полного воплощения. Попытка убрать Садата весной 1974 г. даже приписывалась махинациям ливийского лидера. Еще более странной выглядела совместная декларация Каддафи и главы правительства Туниса, возвещавшая о слиянии двух стран, - только для того, чтобы вскоре объявить о его отмене.

Тех, кто знаком с историей ислама, такие неудачи не смущают. Ведь именно в то время, когда Арабский халифат утратил свое естественное географическое единство, обрели наибольшую силу идея и реальность исламского мира. Сегодня есть много организаций, работающих на арабское объединение, не только политических, военных и экономических - таких, как Лига арабских стран, Арабское верховное командование и Организация стран экспортеров нефти, - но также и культурного плана, таких, как ассоциации, газеты и конференции писателей, ученых, врачей, инженеров и т.д. Несмотря на множество препятствий к арабскому политическому объединению, эта идея сохраняет большую власть над воображением арабов и укрепляет их собственный воображаемый образ и чувство идентичности.

Во всяком случае, политическая раздробленность по всем географическим направлениям, кажется, не наносит арабскому миру серьезного вреда, и современное положение может в любой момент измениться. Границы устанавливаются людьми и отменяются другими людьми. Более серьезным представляется деспотический характер современных арабских властей. Все арабские государства за исключением Ливана, у которого есть свои собственные серьезные проблемы, управляются либо главой однопартийной республики, либо более или менее абсолютными монархами. Утверждают, что Ближний Восток привык к автократической форме правления.

Это не совсем верно. Сирия и особенно Египет имели значительный опыт парламентского правления, хотя и не всегда удачного. Более важно то обстоятельство, что мы сейчас живем в двадцатом веке, когда широко распространилось начальное, а в значительной мере и высшее образование, при изобилии средств массовой информации и разоблачении как демократических, так и тоталитарных форм правления. В конце шестидесятых годов у арабских газет и журналов стало модным обсуждать "кризис интеллектуалов", то есть свое скрытое разочарование в достижениях различных революций и смене правительств, недостаток свободы и усилившийся конформизм, а в целом - эрозию морали и интеллектуальных ценностей.

Дискомфорт, ощущаемый нашими арабскими современниками, это не выдумка интеллектуалов. Не слишком приятно жить в авторитарном государстве, где закон и конституционные права личности постоянно находятся в опасности, а свобода действий человека ограничена. Зажженный Насером энтузиазм по поводу национального величия заставил большинство людей позабыть или простить жесткость его режима и допущенные им ошибки, такие, как долгая и дорогая война против братьев мусульман в Йемене. (Посредством войны 1967 г. Израиль косвенным образом принес мир Йемену.)

Преемнику Насера Садату удалось смягчить гнет авторитарного правления, а Асад в Сирии, который пришел к власти примерно в то же время (в 1970 г.), создал подобие стабильности в стране, известной своей раздробленностью и буйством. Никакая политическая теория или сила не способна и не готова свалить эти режимы, кажется, приближающиеся к концу, однако, смена персоналий, а также, возможно, и руководящих группировок, может произойти в любое время. Другой вопрос, как это сохранение авторитарного правления отразится на духовности и характере арабских народов.

Здесь надо сказать несколько слов о современном развитии арабской литературы, противопоставив его тому, что происходит в ивритской словесности. Я думаю правильно будет считать, что современная арабская литература, хотя корни ее и уходят в XIX век, достигла совершеннолетия к 1930-м годам, когда вечно растущее поколение интеллектуалов, получивших арабское (а не французское или английское) образование и воодушевленных сильным национальным чувством, стало искать поддержки и вдохновения в трудах арабских авторов.

Таким образом арабская литература обеспечила себе место в жизни, на которое она прежде едва могла бы претендовать. Она добилась этого благодаря своему новому содержанию: своей растущей озабоченностью жизнью и проблемами арабского общества, особенно в Египте. Классическим произведением этого периода был "Дневник сельского стряпчего" Тауфика аль-Хакима (1937, переведен под названием "ТЬе Маге оГ 1из11се"; см. ранее, с.228). М.М. Бадави, профессору арабской литературы в Оксфордском университете, пришлось так сказать об этой книге: "Как роман социального протеста "Дневник..." пока еще не превзойден ни по своему яростному негодованию, ни по отчаянной жажде восстановить основы человеческого достоинства в социальных, правовых и политических институтах" (Тоигпа1 оГХУогИ Н1з1огу, 14, 1972; см. Библиографию).

Годы, непосредственно предшествовавшие революции 1952 г., отмечены вспышкой таланта, посвятившего себя критическому или, по крайней мере, жизненно правдивому изображению реалий египетского общества. Именно в эти годы Нагиб Махфуз, несомненно ведущий арабский романист в настоящее время, написал свои всеобъемлющие романы о смене времен и последовательности поколений в своем родном городе Каире, которые принесли ему славу по всему арабскому миру и за его пределами. (Блестящее исследование о нем опубликовал в 1973 г. Сассун Сомех, профессор арабской литературы университета Тель-Авива.)

То, что было подлинным стимулом в созидательные годы перед революцией, вскоре превратилось в литературную моду.

Боевым кличем дня стало слово "долг" - подразумевался долг перед социальной революцией в ее различных видах: чистом и простом марксистско-коммунистическом, арабском социалистическом или панарабистском, сопровождаемом социальной реформой. От писателя требовалось присоединиться к силам "прогрессивного движения". Старая гвардия, возглавляемая старейшиной арабской словесности Таха Хусейном, возражала против литературы как средства для достижения цели. Но поле боя осталось за многочисленной толпой более молодых писателей, поборником их выступил недавно (в 1953 г.) основанный в Бейруте журнал "Аль-Адаб" ("Литература"), который открыто представлял идейных писателей и скоро сделался ведущим голосом в арабской литературе.

Ранее (см. с. 138) уже говорилось о расхождении между литературным и разговорным арабским и вкратце обсуждались серьезные последствия этого для духовного благополучия арабских народов. И в этом отношении также - т.е. в использовании разговорного языка в серьезной литературе - революционный прорыв произошел примерно в 1950-х годах.

Разумеется спорадически разговорный язык использовался уже в XIX в. (и даже раньше), а в наши дни к нему по временам прибегают такие уважаемые писатели, как Махмуд Теймур и Тауфик аль-Хаким. Но настоящим поворотным пунктом стала постановка в 1956 г. пьесы Нумана Ашура "Люди на дне", показывающей самый низшие слои египетского общества. За Н. Ашуром последовали другие драматурги, также облекающие социальный протест в одежды народного языка.

Однако вскоре в арабской литературе возникла столь же новая тенденция, которая стала особенно влиятельной в шестидесятые годы: некоторое разочарование в результатах революций, смене режимов, в социальных реформах и соответственно - частичный поворот от проблем социального прогресса и общества в целом к великим вопросам о судьбе личности и смысле жизни. Экзистенциалистские, пессимистические и даже абсурдистские (по-арабски 1а-та^ш, буквально "иррациональные") пьесы и рассказы начали заполнять рынок. Показательным примером произведения такого типа может служить знаменитый рассказ Нагиба Махфуза "Под прикрытием". В нем совершенно очевидно преобладающее влияние современной европейской литературы.

За исключением того, что написан рассказ по-арабски и что верблюды и бедуины порой возникают на заднем плане, там нет ничего специфически ближневосточного: все принадлежит миру современного западного интеллигента и литературных чувств.

Это кошмарный рассказ о группе людей, становящихся свидетелями серии ужасных и бессмысленных сцен, пока они укрываются от дождя под козырьком автобусной остановки: какого-то вора настигает разъяренная толпа, но ему удается спастись, он обращается к своим преследователям с проникновенной речью, разоблачается и вместе с ними начинает исступленный танец, который продолжается на протяжении всей сцены, несмотря на ливень.

В результате страшного столкновения погибают и сгорают пассажиры двух машин; мужчина, которому удалось выползти из-под обломков, умирает, но никто не приходит ему на помощь; какая-то голая женщина опускает голову на его труп и какой-то голый мужчина занимается с ней любовью; прибывает группа горожан и кочевников-бедуинов, которые устраивают пикник, не обращая внимания на неприглядный вид кругом; каменщики быстро возводят мавзолей и погребают жертв автокатастрофы вместе с любовниками, все еще в объятиях друг друга; и т.д. Наконец появляется человек с подзорной трубой, раздающий приказы, и некоторые из группы под навесом принимают его за "режиссера" - "так как все это имеет смысл, только если это шоу". Вдруг вкатывается отрубленная голова, из которой все еще ручьем льется кровь. Во время всех этих происшествий рядом стоит полицейский, покуривая сигарету, но ничего не предпринимая. Когда люди из-под козырька остановки просят его вмешаться, он требует у них документы, обвиняет в нелегальном сборище и расстреливает всех.

Этот рассказ был написан на исходе 1967 г. и не исключено, что в нем как-то отразилось мрачное настроение, которое преобладало в арабском мире после разгрома в Шестидневной войне. Но Нагиб Махфуз пишет еще такие же призрачные, символические и жуткие рассказы, и другие писатели - тоже. Это некий жанр современной литературы, который арабы подхватили в определенной духовной ситуации и который, мне хотелось бы думать, окажется недолговечным. Исходя из конформистского характера, особенно египтян, следует ожидать, что провозглашенные цели государства: социальный прогресс, модернизация и панарабизм - обеспечат главные направления и содержание литературы. Будет интересно понаблюдать, как это удастся согласовать с внутренними проблемами тоталитарного государства - строгой регламентацией жизни и отсутствием свободы, с их последующим отчуждением - и, конечно, с невзгодами современного человека вообще.

Современная еврейская словесность развивается по сходной кривой, но порядок литературных течений и противотоков, естественно, несколько иной. Об этом говорит само название одной из последних книг покойного Баруха Курцвайля, выдающегося литературного критика, "От мечты к абсурду" (1966). Поворотным моментом было основание государства Израиль (1948 г.), которому предшествовал Холокост, жестокое уничтожение евреев Центральной и Восточной Европы, одних из наиболее одаренных детей человечества. Оба эти события получили немедленное и длительное отражение в еврейской литературе, проявились в смене состава, в подъеме новых поколений авторов и в глубокой внутренней трансформации, заметной у признанных старших писателей.

Самый заменитый пример израильского лауреата Нобелевской премии - Ш.И. Агнон (1888-1970; Нобелевская премия за 1966 год, вместе с немецко-еврейской поэтессой Нелли Закс). Первое собрание его произведений (1931, четыре тома) показывает, что автору, который на вид спокойно, зачастую юмористически изображает традиционную еврейскую жизнь, особенно ее хасидское (благочестивое) направление, удается превосходно воссоздать эту атмосферу, используя присущую ему полутрадиционную манеру. Его одобрительно-утвердительное изображение благостного образа жизни и типа духовного совершенствования, такого, чтобы выживать и восстанавливать силы тем или иным путем, нельзя назвать меланхолической ностальгией по чему-то утраченному - Агнон твердо соблюдал обряды до конца дней своих - скорее, это его "моральный долг".

Однако задолго до ужасных событий Холокоста появ-ля-ется новый Агнон, провидец судьбы. Истинный поэт - пророк, он, как сейсмограф, - может лишь отмечать сотрясения, разрушающие внешний и внутренний мир людей. Из многих публикаций Агнона в этот период наиболее известен "Гость на одну ночь" (1938-1939). Тематически он связан с дезинтеграцией еврейской диаспоры в Польше; но-при этом косвенно затрагивает многие стороны современного бытия в целом. Еще больше это относится к величайшему роману Агнона "Совсем недавно", который появился сразу после Второй мировой войны.

Там описывается Палестина накануне Первой мировой войны; герой романа, молодой человек, который, подобно Агнону, приехал тогда в эту страну из чисто идеалистических побуждений, отворачивается от своей религии, но быстро возвращается к вере, покидает Яффу и ее окрестности ради Иерусалима, Святого Города, где ведет простую, почти святую жизнь, но на него нападает бешеная собака и он умирает нелепой смертью. В свои последние годы Агнон работал над двумя обширными и, пожалуй, взимодополняющими книгами - одна осуждала пустоту современной жизни, особенно жизни академической, а другая в подробностях рассказывала о духовной истории его родного города. Обе эти книги вышли посмертно ("Шира" - 1971; "Город и все, что в нем" - 1973).

Переход от "идейного" к "экзистенциальному" методу письма в равной мере ощущается в произведениях других авторов, родившихся и выросших в этой стране, которые, в отличие от Агнона, выдают эту перемену не только в своих литературных созданиях, но и в открытых декларациях по поводу положения искусства. Хорошим примером служит Моше Шамир, плодовитый писатель, который, поскольку он 1921 г. рождения, уже относится к к старшему поколению израильских отечественных прозаиков. Его ранние рассказы и романы, хотя и не замалчивающие трудности жизни в кибуце и прочих местах, полностью одобряют социалистические, национальные и гуманистические идеалы, актуальные тогда, и превозносят добродетели самопожертвования, руководства, преданности и отзывчивости. В то же самое время (1946 г.) в издаваемой им периодике он защищает "социальный реализм" в русском стиле, описывая простым, откровенным языком жизнь народа для народа.

В последующих писательских дискуссиях на иврите (как это было и в арабской литературе) появляются выражения "идейность" и "идентификация с идеалами движения", противопоставляемые "башне из еловой кости" и "искусству для искусства". Однако в 1950-х годах, когда стали проявляться недостатки молодого государства и его бюрократической системы, Шамир изменил и свою практику, и теорию. Он был достаточно благоразумен (как полагал Барух Курцвайль), чтобы выражать свое недовольство в исторических романах, таких, как "Царь из плоти и крови", 1954, где показан борец за свободу, превращающийся в угнетателя, и "Овца бедняка", 1957 (см. II кн. Самуила, 12), злой карикатуре на престарелого царя Давида. Первый из этих романов произвел особенно сильное впечатление и вышел в десяти или более изданиях. В послании в "Ассоциацию ивритских писателей", опубликованном несколькими годами позже, Шамир подчеркивал автономность литературы и ее независимость от государства и общества. Но он не мог уйти от самого себя.

Его роман "Граница", 1966, выражает, конечно, не поклонение герою, а острую критику слабеющей морали израильского общества, показывает озабоченность Шамира идеями своей молодости. Подобным же образом, современная арабская литература сочетает осуждение некоторых аспектов и отдельных сторон нового режима с твердой приверженностью к его основным идеалам.

"Моя жизнь с Ишмаелем" Шамира (1968), собрание размышлений и воспоминаний, представляет собой интересное чтение, так как автор был членом кибуца, окруженного арабскими поселениями, отбывал военную службу в различных качествах и имел другие специфические возможности ознакомления с данной проблемой. Но в целом книга не вполне хороша. Отдельные части ее неравноценны, а за неустойчивым настроением автора трудно следить. При всем том, Шамир демонстрирует твердую линию, получившую распространение среди значительного числа израильтян в ответ на Хартумскую конференцию Лиги арабских стран в сентябре 1967 г., которая провозгласила: "Никакого мира с Израилем, никакого официального признания и никаких прямых переговоров".

Совсем другая позиция по отношению к арабскому вопросу прослеживается в романах и рассказах, написанных авторами младшего поколения, которые выросли после основания Израильского государства. Это сложная тема. Ранее, на с. 229, упоминались рассказы С. Ицхара, представляющие собой протест против жестокости войны, в которой он лично участвовал. Его идентификация себя с перемещенным арабским крестьянином или простым пастухом, обвиненном в шпионаже, хотя и несколько утрированная, волнует читателей искренностью и вызывает добрые чувства.

По-иному обстоит дело с некоторыми более новыми авторами, разрабатывающими арабскую тему. Здесь возникает неприятное чувство, что арабов вставили в крайне неправдоподобную, искусственно состряпанную, сентиментальную историю - не ради них самих, а как материал для самоистязаний, эскапизма, неверия, дезинтеграции и прочих деструктивных черт, которые должны присутствовать в современном рассказе респектабельности ради. Короче говоря, только с большими оговорками появление в каком-нибудь романе или рассказе в 1950-х и 1960-х годов арабской тематики может рассматриваться как выражение отношения израильтян к своим соседям. Скорее это отражает литературную моду, хотя сами произведения как таковые свидетельствуют о том времени и заслуживают внимания.

Вернувшись от литературы к реальной жизни, мы завершим этот обзор заметками о ситуации с евреями на арабских землях в настоящее время и с арабами в Израиле. Едва ли хоть одна еврейская община все еще нормально функционирует в каком-либо арабском государстве. Все считают само собой разумеющимся, почти неизбежным, что еврейским общинам там суждено прекратить существование. Такой поворот событий надрывает сердце. Вместо исполнения своего естественного предназначения - создания мостов между Израилем и его соседями - те, кто там остался, оказались в положении, когда единственная их надежда - покинуть страну, где их предки жили с незапамятных времен. Всего лишь поколение назад евреи Багдада составляли самую большую организованную группу города и выступали как важный фактор экономики страны. Серьезные нарушения их гражданских прав, такие, как массовые отстранения от занимаемых постов государственных служащих-евреев, исключение еврейских детей из государственных школ и запрет обучения ивриту где бы то ни было, как и спорадические нападения и даже убийства, происходили уже с 1930-х годов.

Фархуд, эта ужасная бойня и погром в июне 1941 г. (которая, в отличие от зверств, совершенных ассирийцами девятью годами ранее, не возбудила сочувствия во всем мире, занятом тогда другими делами), пробудила у багдадских евреев сомнения насчет их будущего в своем родном городе. Подобные события в Триполи в 1945 г. и в Адене в 1947 г. имели тот же эффект. При всех особых обстоятельствах массовой эмиграции евреев из арабских стран, именно уроки тех кровавых инцидентов привели в движение этот исход.

К сожалению, последующее отношение к оставшимся евреям только подтверждает справедливость таких опасений. Сообщения из Ирака и особенно из Сирии тревожат и бросают мрачный свет на все разговоры о "демократических" решениях для Палестины. Доверие и сотрудничество будут установлены в результате гуманных действий, а не слов.

Нет необходимости присовокуплять к этому рассказы о демографическом и экономическом процветании арабов в Израиле. Оно широко известно и обильно документирование. Каждый, кто знал арабские деревни в этой стране поколение назад и посещает их сейчас, поражается гигантским прогрессом. Разумеется, арабы представлены в парламенте, так же, как и в правительстве. Но я хотел бы ограничиться культурными аспектами. В Мандатный период были заложены основы для широкой сети светского арабского образования. Но в 1948 г. большинство арабских учителей и интеллигенции покинуло территорию формирующегося государства Израиль. Кто помогал арабскому образованию и арабской литературе в Израиле встать на ноги? Те самые иракские евреи, которым их правительство запретило изучать иврит даже для смиренного произнесения молитв в синагоге. Восстановление арабского образования требовало огромных усилий от молодого государства, в тот момент осаждаемого колоссальными экономическими проблемами и другими трудностями.

Но этот вопрос воспринимался не как практический, а как моральный долг. Вскоре природные таланты раскрылись и взяли руководство на себя. Результаты были превосходными. Свыше тысячи молодых арабских мужчин и женщин занимаются сегодня в израильских университетах, но обучают их уже арабские коллеги. Разумеется, по отношению ко всему населению процент арабских студентов меньше, чем соответствующий процент еврейских. Но арабский сектор, сельскохозяйственный, в основном, меньше нуждается в академических профессиях, чем городская в большинстве своем еврейская часть, и естественно, требуется время, чтобы сельское население вырастило интеллигенцию. Насколько мне известно, принципы приема арабов в университеты предельно мягкие, а гранты - щедрые.

Наиболее впечатляющим результатом четверти века внедрения образования служат масштаб и качество литературной продукции израильских арабов. Нередко встречаются авторы, публикующие романы и сборники стихов и на арабском, и на иврите. Многочисленные газеты и журналы представляют все оттенки мнений, от проправительственных до откровенно антиизраильских, главным образом, коммунистических или других левых; публикации имеют спрос. Со времени войны 1967 г. литературное творчество израильских арабов вызывает значительный интерес в арабском мире в целом.

Тогда почему же так много арабов в Израиле недовольны? Почему их литература и журналистика так яростно нападает на государство, прямая поддержка которого в значительной мере способствует процветанию их культуры? Почему одаренные авторы, поэты, свободно владеющие ивритом, покидают эту страну и присоединяются к организации "Аль-Фатах"? Существует закономерная причина этого недуга. История пожелала, чтобы в части Палестины, в настоящий момент известной как Израиль, арабы находились в меньшинстве.

История также учит нас, что сопротивление питают не гонения и разрушения, а подъем и процветание. Чем сильнее становится подгруппа, тем громче звучат ее требования. Евреи в арабских странах не жалуются. Они либо вообще не появляются на публике, либо смертельно боятся говорить вслух о своем бедственном положении. Израиль не мог последовать примеру Ирака по отношению к тамошним евреям и попытаться ассимилировать свое арабское меньшинство, которое в 1948 г. было слабым, потерявшим мужество и лидеров. Это противоречило принципам демократического государства. Но создание системы арабского образования привело к неумолимым последствиям. Для арабской молодежи в Израиле естественно было следовать тенденциям, преобладавшим в соседних странах, и становиться националистами и левыми. А поскольку свобода слова была гарантирована, она использовалась полностью, вдобавок к множеству нелегальных действий, проводимых в самих стенах израильских университетов. Конспирация - привилегия молодости.

Но при всем том, следует признать, что арабы в Израиле проявляют немало здравого смысла, и несомненно, что теперь в стране появились культурные люди, которые считают себя арабами по культуре и израильтянами по гражданству. Сотрудничество арабских журналистов в ивритских газетах и журналах в настоящее время так же распространено, как прежде были распространены проза и поэзия, написанные иракскими евреями в Израиле для публиуации на арабском языке. Арабы Палестины, страны туризма, всегда были хорошими лингвистами.

Этот обзор показывает большое сходство между изменением настроений и литературных тенденций Израиля и его арабских современников. Но не следует упускать из виду глубоких внутренних различий. Израиль представляет собой преимущественно современное общество, тогда как большинство арабского населения все еще придерживается своих традиционных путей, со всеми позитивными и негативными последствиями, которые определяет каждая из этих двух систем взглядов. Кроме того, арабский мир неоднороден.

В Египте, несмотря на наличие там значительного христианского меньшинства, ислам выступает в качестве официальной религии. Сирия является секулярным государством, хотя в этой стране существует сильная мусульманская оппозиция, а в Ливане, этой "Швейцарии" арабского мира, разрешается издавать книги под такими названиями, как "Критика религии" и даже "Бог должен умереть". Может также случиться, что Сирия и в культурном отношении превратится в сателлита России, каким она угрожает стать в отношении политическом, тогда как Египет, который в прошлом был широко открыт для Запада, может отвернуться от него в будущем.

Пока контакты Израиля с обществами западной ориентации более желательны, чем с любыми другими. Но разве мы не наблюдаем все возрастающего делового и культурного сотрудничества между демократическими и коммунистическими обществами? Правда, это все еще одностороннее предприятие, так как тоталитарное государство принимает только те научные и прочие создания Запада, которые подходят для его собственных целей. Но процесс пошел, и при постоянном подъеме движения масс в тоталитарных государствах их горизонт расширяется. Никто не может предсказать, куда это все приведет или какую роль пробудившийся в Израиле серьезный интерес к советской культуре сыграет в его возможных отношениях с соседями. Но два момента очевидны:

(1) духовные контакты между евреями и арабами будут опираться на общую основу в современной западной или в будущей мировой цивилизации;

(2) Ближний Восток со своими многочисленными проблемами контроля за окружающей средой, сельским хозяйством и медициной, равно как и за археологическими, социологическими и лингвистическими изысканиями, предоставляет массу возможностей для сотрудничества.