Ш. Д. ГОЙТЕН ЕВРЕИ И АРАБЫ - ИХ СВЯЗИ НА ПРОТЯЖЕНИИ ВЕКОВ

ГЛАВА 8.

НОВОЕ ПРОТИВОСТОЯНИЕ

3. Культурные аспекты двух синхронных возрождений

Теперь нам предстоит с большей точностью определить, в чем заключаются сходства и различия между евреями и арабами в наше время.

Восстановление этих двух народов произошло после продолжительного периода страданий и унижений, периода, в течение которого ни один из них не был нацией в обычном смысле слова. Страдания израильтян и арабов были совершенно разного свойства, таким же было и возрождение их. Рождению Израиля предшествовал долгий и полный превратностей рассвет, он проявлялся медленно и нерешительно, как утро на крайнем севере; арабское возрождение прорвалось внезапно, как яркий свет солнца, которое на юге восходит так быстро после ночной темноты.

Оба возрождения были достигнуты под прямым воздействием Запада. Евреи, которые в большинстве своем жили в Европе на протяжении многих поколений, - фактически их праотцы могли попасть туда прежде тех народов, среди которых они жили, - естественно, подверглись влиянию европейской культуры раньше, в большей степени и более глубоко, чем арабы; в действительности они стали, по существу, европейским народом. Наряду с этим верно и то, что примерно до 1750 г. европейские евреи в основном жили, так сказать, по-восточному и лишь в очень ограниченной мере разделяли духовные и социальные достижения своих соседей.

В то же время следует иметь в виду, что арабский мир никогда не был полностью отрезан от Европы. В прошлом он составлял с нею некое культурное единство, основанное на общем наследии древнего Востока, Израиля и Греции, а, возможно, также и на некотором сходстве характера и ментальности Последний пункт подчеркивали некоторые европейские наблюдатели, например Бертран Томас в своей книге "Арабы". На первой же точке зрения - насчет общего духовного наследия - особенно настаивал д-р Таха Хусейн, один из наиболее выдающихся мыслителей современного Египта, в своей книге "Будущее цивилизации в Египте" (1939), перевод которой подготовил в Нью-Йорке Сидней Глэзер.

Таха Хусейн ограничивает свои рассуждения Египтом, но они приложимы (в разной степени) к арабским странам в Азии.

Настоящий Восток начинается в Индии, и бесполезно было бы бросать в один котелок всё "азиатское". Вместе с тем остается фактом, что современная наука, источник всех великих технических и социальных революций в наше время, была исключительным созданием Европы и Америки. Все другие народы вынуждены были искать синтеза своих собственных культурных традиций с западной наукой.

Из-за большой близости между исламом и иудаизмом задачи, стоящие перед евреями и арабами, очень похожи. Пока мусульманский модернизм не дал еще впечатляющих результатов, насколько можно судить по исследованию Х.А.Р. Гибба "Современные направления в исламе", "Современному исламу" фон Грюнебаума и другим подобным публикациям.

Однако неплохо было бы сравнить арабские достижения в этой области с еврейскими. У арабов пока нет современных религиозных мыслителей уровня Нахмана Крохмаля, или Германа Когена, или Франца Розенцвейга, не говоря уж о многих других, кто писал об иудаизме в современном мире, в частности о тех, кто еще жив. Но было бы несправедливо настаивать, что по сравнению с евреями арабы внесли относительно небольшой вклад в истинно научное и критическое осознание своей истории и литературы (отвлекаясь от всего прочего).

Да, у них не было такого Цунца, Греца или Соломона Шехтера, не говоря уж о Гольдциере, ученом, который создал оригинальную интерпретацию чужой цивилизации. Разумеется, было предпринято много блестящих изданий классических трудов, особенно в Египте, было опубликовано много хорошо написанных книг и очерков на исторические и литературные темы, некоторые даже суперкритического характера. И все же только небольшая часть из них может рассматриваться как подлинный вклад в теологию или историю.

Однако следует помнить, что тесная связь арабов с европейской наукой продолжается не более двух поколений. Один арабский друг, с которым я обсуждал этот вопрос пару лет назад, заметил: "Мы только начинаем".

Но почему бы этому положению не измениться в недалеком будущем? У многих молодых арабов есть способности, есть и средства для длительного, неторопливого обучения в лучших университетах мира, и довольно много замечательных докторских диссертаций по философии уже были опубликованы этими молодыми людьми.

Проблема здесь, скорее, духовного порядка: вопрос в том, найдутся ли в арабском мире моральные силы, которые осуществят долгожданные объективные исследования в поисках истины, не зависящие от чисто утилитарных целей или от пропаганды.

В прошлом у арабо-язычного населения Ближнего Востока была сильная ученая традиция. Было бы интересно знать, возродится ли эта традиция под воздействием современной науки, приведет ли она в конечном счете к ренессансу среди арабов научной деятельности, сравнимой с той, созданной тысячу лет назад под влиянием Греции.

Что касается Израиля, его интеллектуальные связи с Западом несколько отличаются от подобных связей ислама. То, чего достигли евреи на пути современной интерпретации своего исторического и духовного наследия или в науке в целом, они достигли как один из компонентов европейской культуры.

Когда "Аль-Китаб", ведущий египетский ежемесячник, в обзоре, посвященном первой половине этого столетия, упоминает двух евреев - отмечая, что это евреи, - среди двадцати человек, которые служат образцом XX в., он вовсе не намерен видеть в этом именно еврейское достижение.

Государство Израиль, с этой точки зрения, просто кусочек Европы, перенесенный на восточный берег Средиземного моря. Оно, конечно, не обладает ни людскими резервами, ни природными богатствами арабских стран. Однако оно может до некоторой степени полагаться на умы и материальные ресурсы еврейского народа в целом, и "Тора ле-шма" - "учение ради учения" все еще остается реальным идеалом для его молодых мужчин и женщин. Очень ободряет то обстоятельство, что в сегодняшнем Израиле послевоенное поколение студентов, выросших в Палестине, своим рвением или интеллектуальными способностями не уступает предшествующему поколению, в основном воспитанному в старых центрах еврейской, учености в Западной Европе.

В общем, кажется, что у Ближнего Востока блестящие перспективы для возрождения интеллектуальной деятельности, сравнимой с тем временем, когда рядом с еврейскими академиями в Палестине процветали знаменитые храмы науки - Александрия, Бейрут и Антиохия или когда шестьсот лет спустя знаменитые ученые, принадлежащие к трем монотеистическим религиям, могли совершенно свободно обсуждать в Багдаде самые тонкие вопросы греческой философии.

Проблемы, с которыми столкнулся Ближний Восток - социальные, религиозные, сельскохозяйственные, промышленные, биологические, - настолько специфичны и многообразны, что можно без преувеличения сказать: его вклад в науку будет иметь совсем особенный, порожденный этим краем характер.

В области литературы воздействие западной цивилизации на возрождение евреев и арабов было не менее полным, чем в области науки и философии. Не будь этого влияния, по-настоящему современный еврейский или арабский автор и строчки не мог бы написать. Использование традиционных литературных форм, таких, как арабские маками или еврейские хасидские рассказы, картины не меняет, так как они употребляются в современном ключе.

Конечно, истинно великий писатель достигает столь совершенной внутренней гармонии, что читатель может забыть об источнике его вдохновения. Например, у пишущего на иврите Ш.И. Агнона европейское влияние скрыто, но действует оно тонко и поэтому более сильно. Европейское влияние присутствует во всех аспектах современных еврейской и арабской литератур, в мотивах, формах, самом подходе к предмету и, наконец, что не менее важно, в языке.

Лингвистический аспект европейского воздействия особенно важен. Здесь дает о себе знать общность духовного наследия Ближнего Востока и Европы, о которой мы уже говорили ранее. Как "восточный" библейский стиль не мог не повлиять на языки Европы, так - и в значительно большей степени - греческая наука и философия обогатили арабский язык многочисленными абстрактными терминами и выражениями, часть которых даже вошла в разговорную речь.

Средневековые еврейские и арабские авторы, жившие в мусульманских странах, как правило, пользовались арабским, когда они писали на философские или научные темы. Но поскольку их сочинения имели очень большой спрос у европейских евреев, которые не знали иного литературного языка, кроме древнееврейского, их почти сразу же переводили на этот язык.

По этой причине новый стиль в иврите формировался в соответствии с арабским и по его моделям. Таким образом, арабский язык сыграл по отношению к ивриту роль латыни для европейских языков: арабский передавал ему греческую терминологию и средства выражения, без которых невозможно абстрактное рассуждение.

Общим итогом всего этого процесса стало то, что еврейский и арабский языки, с одной стороны, и европейские, с другой, получили в распоряжение огромную общую базу, еще до того как воздействие современной западной литературы на два семитских языка сделало их столь европейскими по характеру.

Этот новый европеизированный стиль особенно заметен в языке газет. Мне часто приходилось читать газеты на иврите, арабском и английском все подряд; так вот с точки зрения лингвистической психологии (не касаясь внешних сторон написания, словаря и грамматики) эти три языка фактически являются одним. В качестве любопытной детали я хотел бы отметить, что некоторые библейские выражения проникли в арабский через посредство английского или французского языка.

Обращаясь к современной арабской и еврейской литературе, мы, естественно, для последней ограничимся произведениями, написанными на иврите. Проблема еврейских авторов, писавших на немецком или других европейских языках, таких, как Гейне, Кафка, Стефан Цвейг (все они, кстати, привлекали большое внимание арабских литературных критиков), не говоря уж об американских еврейских писателях, выходит за пределы этой работы.

Современная еврейская литература, которая полностью отражает реальную жизнь и служит ее проводником, возникла в течение последних тридцати лет девятнадцатого века и поэтому полностью синхронна современной арабской литературе (в отличие от современного еврейского мировоззрения и исторических исследований, которые предшествовали арабским) на протяжении примерно трех поколений.

Более того, получается, что современная арабская литература вроде бы намерена стать интерпретатором арабской реальности в той степени, которая уже достигнута еврейской литературой по отношению к еврейской жизни. Несколько современных арабских писателей получили общее признание в странах, где читают по-арабски, - и не только там.

Из старшего поколения можно упомянуть следующих: Тауфик аль-Хаким, равно владеющий французским и арабским (его "Жезл правосудия" был недавно переведен на английский г-ном Абба Эвеном); Махмуд Теймур, многие короткие рассказы которого, написанные частично на классическом, частично на разговорном арабском, были опубликованы в европейских переводах; Михаил Нуайме, ливано-американский автор коротких рассказов и очерков; Салама Муса, копт, недавно опубликованная автобиография которого заслуживает английского перевода; и конечно, Таха Хусейн, чьи правдивые зарисовки сельской жизни египтян составляют только малую часть его богатой литературной продукции.

В целом наиболее характерная черта современной арабской литературы в том, что ее ведущие деятели не замыкаются в рамках какого-то одного жанра, а выступают как поэты, авторы коротких рассказов, романисты, драматурги, эссеисты, журналисты, ученые-исследователи, а иногда также политики в одном лице.

Литературная производительность одного человека, например египтянина аль-Аккада, просто изумительна, и такие же результаты показывал ряд других египетских литераторов, умерших за последние десять лет: Мухаммад Хусейн Хейкаль (как Таха Хусейн, бывший министр образования), или поэт Абу Шади, или Ахмад Амин (бывший ректор Каирского университета). Серьезный и плодовитый ученый Абдаррахман Бадави одновременно является известным поэтом, то же можно сказать о некоторых сирийских и ливанских авторах, которые с успехом разрабатывают литературную и историческую тематику. Однако если рассматривать нарративную прозу в качестве репрезентативной формы художественного выражения современного человека, то младшее послевоенное поколение романистов, работающих в этой области, следует считать авангардом арабской словесности.

Конечно, нельзя сказать, что все аспекты еврейской жизни уже нашли адекватное отражение в современной еврейской литературе. Существует ряд романов о жизни в кибуцах, общинных поселениях, но, несмотря на определенные достоинства, нельзя считать, что они воздают должное этому величайшему палестинскому эксперименту.

Наряду с этим, я полагаю, справедливо будет сказать, что современная еврейская словесность не создала произведения, которое можно было бы сравнить с двенадцатью томами романов и рассказов Ш.И. Агнона, заключающими в себе целый мир, свою жизненную философию, тонкий артистизм и вместе с тем являющимися надежным путеводителем по разным периодам и аспектам той жизни, какую они описывают или символизируют.

В добавление к "классикам" современной еврейской литературы есть много других авторов различного качества, увлекательно и поучительно написавших о тех группах и классах, к которым они принадлежат или которые имели возможность изучить. Это, например, И. Бурла (сефарды и восточные общины) или Моше Смилянски (старые еврейские колонии в Палестине). Эти двое, как и покойный И.Шами, уроженец Хеврона, также написали много хороших рассказов о жизни арабских феллахов, бедуинов и горожан, большинство которых, насколько я могу судить, вполне соотносится с арабским материалом на эту же тему.

Рабочий класс второго поколения йеменских евреев хорошо представлен одним из них, М. Табибом, тогда как X. Хаззаз, совершенно оригинальный автор, посвятил пять из двенадцати опубликованных им томов старым выходцам из Йемена. Военные годы принесли богатый урожай пьес и рассказов, среди которых, пожалуй, наибольшее впечатление производят короткие повести С.Ицхара, который представляет полный строгой самокритичности, почти воинственный пацифизм лучших ребят "Пальмаха" - "командос" Хаганы.

Еврейский народ пережил глубокое социальное и культурное возрождение, прежде чем добился своей политической независимости; арабским странам первая половина двадцатого века принесла государственность и политическую автономию; но их социальная интеграция еще впереди. И нет сомнений, что будущие социальные перемены, каким бы путем они ни были достигнуты - плановыми реформами или насильственными переворотами, - обязательно принесут новые веяния и в арабскую литературу.