Ш. Д. ГОЙТЕН ЕВРЕИ И АРАБЫ - ИХ СВЯЗИ НА ПРОТЯЖЕНИИ ВЕКОВ

ГЛАВА 7.

РАЗВИТИЕ КУЛЬТУРЫ ЕВРЕЙСКОГО НАРОДА В ПЕРИОД АРАБСКОГО ВЛАДЫЧЕСТВА

6. Другие духовные контакты

1б) Закон и ритуал.

Положение женщин

Мусульманское окружение оказывало воздействие не только на караимское правоведение. Оно влияло также, хотя и несколько иным образом, вообще на еврейский религиозный закон и ритуал. Эти связи еще недостаточно исследованы. За исламский период в еврейском законе появилось значительное количество нововведений. Смело можно предположить, что некоторые из этих новшеств, как уже говорилось в главе 6, были вызваны к жизни новыми экономическими и социальными условиями. Относительно других, однако, трудно решить, обязаны ли они своим появлением деятельности больших вавилонских академий, мусульманским моделям или возникли еще до ислама и случайно избежали упоминания в литературных источниках.

Важный институт остановки молитвы - права одного лица прервать общую молитву, особенно в субботу, пока не будет предпринято или обещано исправление [положения], кажется, обусловлен исключительно внутри-еврейским развитием, но в мусульманской практике существуют аналогичные явления.

Так же обстоит дело с институтом аккредитованных свидетелей, который примерно соответствует современному институту нотариусов. Как в еврейском, так и в мусульманском законодательстве моральные, религиозные и общественные требования, предъявляемые к свидетелю, выступающему перед судом, были столь высоки, что трудно было найти лиц, соответствующих им. Одно время в истории Багдада, самого большого мусульманского города, лишь триста человек были признаны достойными давать свидетельства. Такое положение дел было несовместимо с насущными потребностями экономической и общественной жизни, особенно в случаях, когда и по еврейскому, и по мусульманскому закону официальные документы подписывали не стороны, а свидетели.

Поэтому вошло в обычай, что при каждом суде имелись под рукой несколько квалифицированных людей, которые засвидетельствовали, подписывали и даже составляли официальные акты. Начало этой практики уходит в талмудический период, но, поскольку она получила окончательное завершение в поздне-исламские времена, вполне может быть, что мусульманское окружение оказало некоторое влияние на этот процесс.

Это подводит нас к весьма характерному аспекту отношений между иудаизмом и исламом, а именно к моментам, в которых еврейские институты или идеи соприкоснулись с исламом, прошли в нем период развития и вернулись к иудаизму в модифицированной форме.

Таким моментом, по мнению известного востоковеда, ныне покойного Йозефа Горовица, является цепь передачи, обычай определения авторитетности устного предания путем добавления к ней преамбулы, содержащей имена знатоков, которые передавали это предание, начиная с самого первого авторитета - в исламе обычно Мухаммада. Поскольку эта процедура отнюдь не была всеобщей в раннем исламе и поскольку название этой отрасли мусульманской науки включает некоторые еврейские выражения (например, сам термин цепь передачи), Иозеф Горовиц, возможно, был прав, полагая, что в этом пункте на ислам повлиял высоко развитый еврейский "устный закон".

Однако в исламе знание о людях - изучение биографий и взаимоотношений тысяч знатоков, упомянутых в преамбулах к законам, превратилось в обширную дисциплину, действительно в одну из важных отраслей мусульманской культурной историографии. В иудаизме у нее есть аналоги в таком сочинении, как "Седер ха-дорот", или "Порядок поколений", посвященном мудрецам Талмуда, или в знаменитом "Послании" гаона Шриры, которое по форме представляет собой ответ на вопрос, а по существу, содержит историю руководителей вавилонских академий от их возникновения до времени самого автора "Послания".

Эти еврейские книги нельзя сравнивать с мусульманским знанием о людях, которое, конечно, является вполне сформировавшейся наукой, но представляется вполне правдоподобным, что эта мусульманская наука действительно могла воздействовать на знатоков еврейского закона. Когда Маймонид во введении к своему кодексу еврейского закона и знания перечисляет неразрывную цепь из сорока авторитетов от Моше (Моисея) до Рава Аши, составителя Вавилонского Талмуда, весьма возможно, что это делается под влиянием мусульман, которые в поздний период требовали в этих вопросах безупречной полноты.

Другим хорошим примером связи между иудаизмом и исламом может служить идея "кавваны" ("ниша" по-арабски), религиозного устремления или ревностного расположения духа, которое в обеих религиях должно было сопровождать определенные акты богопочитания. Вскоре после того как регулярная обязательная молитва - как субститут жертвоприношений в Храме - стала фиксированным еврейским институтом, возникла проблема: действительно ли человек исполняет свой долг молитвы, если он делает это механически, не вникая в содержание произносимых слов.

В Талмуде отражены длительные дискуссии на этот счет; поэтому представляется правдоподобным, как указывал голландский ученый А.Й. Венсинк, что это понятие, которое столь же важно для ислама, впервые пришло туда из иудаизма.

Однако арабские ученые с их педантичным подходом к предмету не удовольствовались требованием "рвения", а сформулировали правила, по которым истинно верующий, прежде чем исполнить религиозный долг, должен внятно заявить, что он намерен это сделать.

В иудаизме такие формулы появились позднее и главным образом в пиетистских кругах, которые, как мы видели, были восприимчивы к чужеземным идеям. Если же предположить, что эти формальные заявления о религиозных намерениях могли вести начало не из ислама, то круг, описанный ранее: заимствование института и возвращение его назад в модифицированной форме, замкнулся бы. Благодаря своей красивой торжественной мелодии эта формула

"Я намерен и готов исполнить повеление Создателя моего сделать то или это"

стала очень известной еврейской народной песней, исполнители которой едва ли знают ее долгую историю.

Подобные взаимоотношения могли также существовать и для другого характерного установления еврейского и мусульманского закона: обычая сохранять понедельник и четверг в качестве постных дней и дней судебных заседаний.

Рекомендуемый, хотя и необязательный, пост в эти два дня недели явно был заимствован исламом у иудаизма, так считал и Венсинк, Как показывают документы Генизы, в течение XI-XII вв. сессии раввинистического суда в Каире неизменно проводились по понедельникам и четвергам и лишь очень редко, из-за наплыва дел, еще и в другой день недели.

Но - и это очень характерно - мне никогда не попадалось так много записей в инвентарной книге суда, как в обязательный постный день (это было 17 таммуза, то есть июнь, когда в Каире должно было быть жарко!). Мы знаем из мусульманских источников, что каждый понедельник и четверг знаменитый Саладин, султан Египта, имел обыкновение устраивать - как подобает благочестивому монарху - публичное заседание суда, на котором он сам разбирал представленные ему дела и принимал по ним решения.

Наряду с этим в христианских странах еврейские суды не придерживались обычая проводить сессии в эти два дня. Таким образом, сохранение древней еврейской традиции в раннем исламе может быть связано с тем обстоятельством, что сам ислам рассматривал понедельник и четверг как наиболее подходящие дни для поста и суда. Эти и многие подобные совпадения нуждаются в дальнейшем изучении.

В главе 6 уже указывалось, что с середины XI в. еврейские законоведческие сочинения в мусульманских странах в основном писались по-арабски, хотя обычно открывались и завершались фразами на иврите или на арамейском.

В этих произведениях обнаруживается целый ряд терминов из мусульманских сводов. Однако еврейский закон был слишком высокоразвитой системой, чтобы изменить свои базовые принципы под влиянием младшего брата. Вдобавок в том, что касается юридической терминологии, следует иметь в виду, что в те дни она уже была в значительной степени интернациональной. Это продемонстрировал в своей "Палеографической гебраистике" (Heidelberg, 1894) А.Мерке, издатель самого первого документа Генизы, с которого все и началось. Мерке приобрел эти документы у йеменского еврея в Каире, даже не подозревая о существовании Генизы. В его книге арабские термины, обнаруженные в еврейских бумагах, иллюстрируются современными греческими параллелями.

Но существуют и литературные свидетельства влияния мусульманской юриспруденции на изложение еврейского закона. Когда Саадия Гаон писал по-арабски большинство своих правовых трактатов или когда Шмуель бен Хофни, другой глава одной из вавилонских академий, делал то же самое в своем "Введении в Талмуд", вполне естественно, что вместе с языком в писания этих авторов проникали и мусульманские идеи. Относительно трактата Саадии о праве наследования это было доказано давным-давно и станет еще более очевидным после ожидаемого издания Д.Х. Банетом сочинения Шмуеля бен Хофни о принципах закона.

Даже когда еврейские ученые писали на иврите, они могли по временам черпать идеи у своих мусульманских коллег. Так, предполагают (и возможно - справедливо), что Маймонид в своей организации огромного корпуса еврейского закона отчасти следовал некоторым образцам мусульманских кодексов. О том, что он туда заглядывал, говорят даже детали. Как мы указывали в главе 3, есть фундаментальное различие в еврейских и мусульманских законах о контракте: еврейское законодательство требует символических актов для передачи собственности или других прав, мусульманское, будучи совершенно неформальным, удовлетворяется простым словесным выражением согласия обеих сторон на сделку.

Маймонид нигде не ссылается на мусульманское право; но когда он открывает раздел своего кодекса, названный "Покупка и продажа", авторитетным заявлением: "В сущности, никакие права собственности не могут быть переданы", то, разумеется, намекает на это различие между двумя законами.

В странах ислама, как и везде, еврейские авторитеты вынуждены были бороться за правовую автономию, хотя бы за применение еврейского закона в гражданских делах и в делах, касающихся личного права. Эта борьба видна во многих документах Генизы. Стороны соглашаются не обращаться к нееврейскому суду; даже оговариваются штрафы в том случае, если они все-таки так поступают. Этот вопрос часто затрагивается в еврейских правовых сочинениях, а порой сопровождается также ссылками на мусульманских законоведов.

В целом создается впечатление, что египетское еврейство и большинство других восточных евреев на протяжении средневековья, йеменские евреи вплоть до турецкого завоевания страны (1872), а евреи Марокко почти до наших дней пользовались широкой независимостью в правовых вопросах, так что даже передача недвижимости производилась в еврейских судах. Как из документов Генизы, так и из материалов XIX в., полученных в Йемене, нам известно, что одни и те же дела иногда рассматривались одновременно еврейским и мусульманским судом: в одном - чтобы сделать их законными с религиозной точки зрения, в другом - чтобы обеспечить покровительство властей.

Существовала, однако, одна сфера, где еврейский закон в мусульманских странах рано утратил силу - закон о наследовании, который рассматривался как специальный заповедник для различных течений в исламе. В главе 3 объяснялось основное различие между еврейским и мусульманским законами о наследовании: еврейский, будучи законом земледельческого населения, стремится сохранить большие доли за счет малых, мусульманский, ведущий начало от бедуинов и торгового люда, раздает малые доли многим (наследникам).

По-человечески понятно, что те, кто рассчитывал получить выгоду от мусульманского закона, обращался в мусульманский суд - факт, порицаемый раввинистическими писателями уже в XI в. Чтобы избежать таких явлений, средневековые египетские евреи составляли свои завещания в соответствии с правилами мусульманского закона о наследовании.

Так же поступали и в Йемене нашего времени, в результате чего евреи стали настолько сведущими в хитросплетениях мусульманского закона о наследовании, что в деревнях мусульманские соседи иногда просили их взять на себя распределение имущества по их завещанию.

В нашем обсуждении связей между еврейским и мусульманским мистицизмом (раздел 4) подчеркивалось, что Авраам, сын (Моше Маймонида, который был нагидом, или главой египетского еврейства, в 1204-1237 гг., не удержался от введения мусульманской практики даже в еврейское богослужение. Он поступил так, по его прямому утверждению, потому что эти правила были изначально еврейскими, но вышли из употребления с течением времени.

Подобно другим реформаторам, Авраам Маймонид стремился восстановить то, что он считал добрым старым обычаем. Как мы сейчас увидим, в некоторых своих предположениях он был прав, в других явно ошибался. И в тех, и в других он следовал мусульманским образцам.

Он был прав насчет богопочитания путем простирания ниц. Это действительно был старинный еврейский обычай, как показывают многие пассажи Библии. Еще во II в. он должен был иметь весьма широкое распространение, так как о рабби Акиве, одном из самых знаменитых мудрецов того времени, рассказывали, что в начале молитвы он мог находиться в одном углу синагоги, а в конце совсем в другом - из-за своих непрерывных поклонов и падений ниц.

Позднее, однако, падение ниц во время службы в синагоге было запрещено, возможно, потому, что оно стало таким популярным в практике как христианских монахов, так и еврейских сектантов; последние даже называли свое богослужебное место "Домом падения ниц". Мухаммад, следуя то ли христианскому, то ли еврейскому сектантскому образцу, с энтузиазмом одобрил и поклоны, и простирание ниц, соответственно, мусульманские пиетисты придерживались этой практики с особым пылом. Авраам Маймонид, сокрушаясь об утрате евреями этого выражения полного подчинения человека Богу, смело восстанавливал его, опираясь на авторитет рабби Акивы и других древних мудрецов.

Гораздо меньше оснований было у него, когда он старался придать еврейской службе в целом торжественный, напряженный характер мусульманской молитвы. Сама архитектура синагоги препятствовала его попыткам, как и высокоразвитый, продолжительный еврейский ритуал, который совершенно отличен от мусульманского.

Изначально синагоги - как мы до сих пор можем видеть по зданиям восточных общин - походили на арабский ливан - зал, где присутствующие рассаживались вдоль четырех стен лицом друг к другу.

Поскольку еврейская служба в отличие от мусульманской продолжается несколько часов, прихожане в синагоге удобно располагались на скамьях, покрытых подушками.

Для Авраама Маймонида все это было несовместимо с долгом "слуги, представшего перед своим Господом": сиденья и подушки следовало убрать из синагоги, прихожанам надлежало размещаться длинными рядами лицом к Святому Ковчегу, символу небесного присутствия, а когда они садились, то должны были сидеть прямо (как это делают мусульмане в те мгновения, когда по условиям молитвы им положено сидеть).

Реформы Авраама Маймонида встретили сильное сопротивление, направляемое семейством, члены которого возглавляли египетское еврейство до того, как Моше Маймонид прибыл из Испании и занял позицию непререкаемого авторитета.

Оппоненты Авраама не остановились даже перед тем, чтобы вынести дело на рассмотрение султана аль-Малика аль-Адиля, брата и преемника Саладина. Может показаться странным, что мусульманского правителя призывали выступить против "исламистских" реформ в синагоге, которые вводил религиозный глава египетского еврейства.

Но Саладин и его семья были бесхитростными курдами и верными сторонниками консерватизма во всех религиозных делах. Потому противники Авраама Маймонида могли твердо рассчитывать, что султан благосклонно прислушается к их жалобам. В очень интересном документе, хранящемся в Кембриджской университетской библиотеке (Англия), сообщается, как Авраам Маймонид в личном письме к султану объяснял, что он при своем положении главы египетского еврейства не оказывал ни на кого никакого давления в этих вопросах и что его практика была лишь личным религиозным рвением, в котором ему следовали приверженцы такого же направления.

Ни одна из "исламистских" реформ, отстаивавшихся Авраамом Маймонидом, не увенчалась успехом. Синагоги в странах Востока продолжали строить и украшать так, как прежде, а простирание ниц не вошло в службу. Но все-таки его проповеди, как и проповеди близких ему по духу религиозных деятелей, не были напрасными. Подлинно восточному богослужению присуща гораздо большая этикетность, чем обычной еврейской службе в христианских странах. Мусульманская молитва, непродолжительная, но весьма интенсивная, несомненно, имеет некоторое отношение к этому различию.

Попытки Авраама Маймонида реформировать синагогальную службу - не единственный пример мусульманского влияния на еврейский церемониал. Их связи тщательно обсуждаются в обширном исследовании Н. Видера, вышедшем сначала в составе "Мелила", публикации на иврите, изданной Манчестерским университетом (1946), а затем в виде отдельной книги.

Воздействие мусульманской религии и общества, конечно, было существенным в том, что касалось положения еврейской женщины в странах Востока. Еврейскими раввинами в Европе полигамия запрещалась, но она оставалась законной в странах ислама. Правда, на практике новая еврейская буржуазия на Ближнем Востоке упразднила полигамию при помощи включения в брачный контракт статьи, которая обязывала мужа не жениться вторично, - статьи, аналогичной оговорке, обнаруженной в мусульманском папирусе: она давала первой жене право прогнать вторую или продать девушку-рабыню в случае их дурного поведения.

Эта статья, запрещавшая или затруднявшая второй брак, была найдена во многих контрактах, сохранившихся в Генизе, и использовалась в сефардских еврейских общинах до настоящего времени. В добавление к этому документы Генизы выдают степень экономической и социальной независимости еврейской женщины, которая оказывается значительно выше той, что предусматривали знатоки закона.

Тем не менее, полигамия оставалась законной среди евреев внутри ислама, а в таких чисто арабских странах, как Йемен, она была в моде вплоть до нашего времени. Некоторое количество иммигрантов из Йемена прибыли в Израиль в сопровождении двух или даже трех жен, что создало дополнительную проблему для властей, занимавшихся расселением, так как правила полигамного этикета требуют, чтобы каждой жене была предоставлена отдельная хижина или палатка.

Конечно, даже в полигамном обществе лишь небольшое число мужчин может позволить себе такую роскошь, так как количество мужчин и женщин для супружества примерно равное. Наблюдение антропологов, что у полигамных народов, как и везде, женщина часто является главой семьи, приложимо и к йеменским евреям. И разумеется, верно, что в большинстве случаев вторая жена - союзница первой. При всем том большинство восточных евреев в настоящее время считает полигамию позором, одним из унизительных последствий их изгнания. Хотя закон государства Израиль разрешает мужчине держать у себя жен, привезенных из-за рубежа, многие уже после приезда расстались.

Положение женщин в аспекте еврейского ритуала в странах ислама ухудшилось. Это было особенно заметно на примере участия женщин в синагогальной службе. Вопрос о том, должна ли женщина присутствовать на публичном богослужении, был спорным в самом исламе, также и здесь секты, как правило, были менее терпимы, чем ортодоксальный ислам. Строгие предостережения по поводу попыток не допускать женщин в синагоги звучали в ранне-исламские времена, но социальные предрассудки оказались сильнее религиозного осуждения. В стране, подобной горному Йемену, где правила мусульманская секта, женщины, как правило, не допускались ни в мечеть, ни в синагогу.

Хотя в теории ислам считал "искание мудрости" обязательным для женщин, как и для мужчин, на практике они неукоснительно исключались из всякого систематического образования. Образованная рабыня была очень дорогой игрушкой в раннем исламе - феномен, который явно пришел к арабам от греков через посредство Византии, - но даже дамы из высшего мусульманского общества оставались, как правило, неграмотными, пока западное влияние постепенно не изменило ситуацию. (Женщин не следует учить читать, доказывают некоторые глубокомысленные мусульманские мудрецы, чтобы они не слали тайных писем своим любовникам.)

Еврейские общины внутри ислама, особенно в таких странах, как Йемен, которые были удалены от прочих еврейских центров, почти во всем следовали примеру мусульман. Как правило, женщину не учили читать или писать. Поэтому йеменское острословие гласит:

"Тот, кто читает своей матери, никогда не сделает ошибки".

В отличие от еврейских женщин в Восточной Европе, у еврейских женщин в Йемене не было книг, где рассказывались бы на их собственном языке истории из Библии или о святых былых времен. Поэтому масса еврейских женщин в Йемене была не знакома с содержанием Священного Писания - факт, который отразился в их именах. Если в Европе имена библейских героинь были очень распространены среди евреек, то почти все еврейские женщины в Йемене носили арабские имена, включая Мариам, мусульманский эквивалент Марии, матери Иисуса (однако в Коране это имя отождествляется с Мириам, сестрой Моисея и Аарона).

Естественно, что в исламе, как и в еврейско-арабском обществе, встречались исключения из правила, отлучавшего женщин от религиозного образования.

Известным примером образованной йеменитской женщины XIVв. была Мириам, дочь знаменитого еврейского писца Бенайаху (великолепный манускрипт, вышедший из рук этого писца, сохранился в Британском музее), которая сама стала прославленным переписчиком; в постскриптуме к одной книге она просит простить ей ошибки: она нянчила ребенка во время переписки.

Была также Шамах, дочь поэта Шалома Шабази и сама поэтесса; некоторые ее еврейские стихи известны до сих пор. На другом конце мусульманского мира мы находим вдову Ибн Тарраса, распространителя караизма в Испании, которая носила гордый титул "Учительница", потому что продолжила работу своего мужа после его смерти и стала главным представителем нового раскольнического движения в этой стране.

Среди эмигрантов из Йемена можно найти в каждой деревне одну или двух женщин-лидеров, которые кроме своей поэтической деятельности (разумеется, на арабском языке) выступают в качестве повитух, медиков-практиков и вообще "мудрых женщин" (см. II книгу Самуила, 14:2 и 20:16). Они знают наизусть много еврейских цитат и историй, которым выучились у своих мужей или подхватили, прислушиваясь к ученым дискуссиям. Мужчина, у которого нет сыновей, должен был учить дочь всему, что знал, включая правила ритуального забоя скота, которые составляют целую науку, ветеринарную науку древних.

Сам факт, что женщина исполняет обязанности шохета - ритуального резника, возможно, даже обучает мужчин этой профессии и выдает им еврейские сертификаты, которые удостоверяют их профессиональную пригодность, представляется очень странным каждому, кто знаком с традиционным иудаизмом. Но закон не содержит никаких возражений против этого, и подобные случаи с образованными женщинами, занимавшими официальное положение, отмечены в записях йеменитских и других восточно-еврейских общин.

Даже в Курдистане, наиболее невежественной части еврейского мира, известен по крайней мере один случай блестящей еврейской женщины-ученого. Это была жена Йаакова Мизрахи, рабби и главы йешивы, то есть раввинистической семинарии, в Амадии в Курдистане, а позднее в Мосуле. Ее отец, сам ученый, дал ей серьезное образование и выдал замуж с условием, что она никогда не будет заниматься работой по хозяйству.

Муж сдержал свое обещание, но в дальнейшем нашел хорошее применение талантам жены: пока сам предавался собственным исследованиям, приставил ее учить студентов своей йешивы. Когда он умер, она доблестно продолжала руководить йешивой в самых тяжелых условиях, пока ее сын Шмуель не подрос достаточно, чтобы взяться за дело. История этой отважной женщины XVI в. известна нам из собрания ее писем на еврейском, а также из писем ее мужа и сына и еще одного заезжего еврея из Европы, которые сохранились в библиотеке Еврейского объединенного колледжа в Цинциннати.

Однако эти исключения только подтверждают общее правило, что в мусульманских странах еврейским женщинам были доступны лишь соблюдение религиозных обрядов, с одной стороны, и народная культура в виде устной традиции на разговорном языке - с другой.