Ш. Д. ГОЙТЕН ЕВРЕИ И АРАБЫ - ИХ СВЯЗИ НА ПРОТЯЖЕНИИ ВЕКОВ

ГЛАВА 3.

ПОЧЕМУ ИСТОРИЯ ЭТИХ ДВУХ НАРОДОВ ПОШЛА СТОЛЬ РАЗЛИЧНЫМИ ПУТЯМИ?

В предыдущей главе исконная близость между израильтянами и арабами была установлена на основе большого сходства социальных моделей и воззрений в течение классического периода. Эта близость еще более наглядна на примере того, что можно считать лейтмотивом истории этих двух народов: абсолютно уникальный факт передачи изначально национальной религии множеству других народов.

Что касается Израиля, то здесь нет необходимости изыскивать сложные объяснения. Ветхий Завет, который включает в себя остатки национальной литературы и свидетельства национальной истории, стал священной книгой половины человечества, да и большая часть Нового Завета тоже сильно окрашена местным колоритом.

Подобный же процесс происходил в исламе. Мухаммад хотел создать священную книгу для арабов, "арабский Коран", как он сам говорил, а так называемые "мусульманские науки", то есть корпус знаний, которыми должен обладать образованный мусульманин, всегда включали в себя арабский язык и историю Мухаммада и его благочестивых преемников, наряду с устной традицией, связанной с ними.

Связь между мусульманской религией и арабской национальной идеей наилучшим образом отражена в наши дни в писаниях пакистанских мусульман, которые ищут своих духовных предшественников не только в своей собственной стране, но и в Аравийской пустыне, она также иллюстрируется тем весьма Удивительным фактом, что всерьез предполагалось арабский в качестве официального языка этой обширной индийской республики.

Конечно, переход религии от одного народа к другому обычное явление в мировой истории. Широкое распространение буддизма в Центральной Азии, Китае, Японии и на Цейлоне или иранского манихейства на Западе и на Востоке служат примерами этого феномена. Однако во всех этих и подобных им случаях не наблюдается таких тесных отношений между религией и национальными традициями народа, какие характерны для иудаизма и ислама.

Представляется, что существует определенная связь между этим уникальным фактом и общей социальной моделью арабского и израильского общества, которая в предыдущей главе была описана как примитивная демократия. Общество, не знающее классовых привилегий, превыше всего ставящее неприкосновенность жизни и права личности, представляет наилучший базис для религии, которая, несмотря на национальную принадлежность, является глубоко универсальной по характеру.

Тогда почему же столь сходная в прошлом история двух народов далее пошла в разных направлениях? Причиной большинства различий между историей израильтян и арабов служит то обстоятельство, что еврейская религия была первоисточником и ей понадобилось 1200 лет, чтобы достичь той завершенной формы, которая послужила базисом как для христианства, так и для ислама, а религия Мухаммада имела возможность опереться на полностью разработанную систему, которая и была воспринята и развита арабами на протяжении жизни одного поколения.

Как показывают многие страницы Библии, Иосифа Флавия и Талмуда, развитие религии Израиля было долгим и мучительным процессом внутренней борьбы, часто приводящей к денационализации, и непрерывных столкновений с окружающими странами и народами, тогда как для арабов ислам стал тем цементом, который скрепил их быстро обретенное государственное и национальное единство. Едва ли нужно говорить, что я не собираюсь умалять подлинность и самобытность Мухаммада - мусульманского пророка или отрицать, что Израиль многим обязан великим цивилизациям древнего Востока. Но один факт совершенно ясен: религия Израиля выросла из сильнейшей оппозиции ко всем предшествующим и современным ей религиям.

Эта идея очень отчетливо выражена в Книге Левит: "По делам земли Египетской, где вы пребывали, не поступайте; и по делам земли Ханаанской, куда я веду вас, не поступайте" (Лев. 18:3). Это бесспорно было типичной позицией израильской религии, Мухаммад же, напротив, находил самые убедительные доказательства своей посланнической миссии в ее полной согласованности со старшей религией, или, как он сам излагал это, с тем, "что было уже известно мудрецам Израиля" (Коран, 26:197).

В недавних франко-алжирских публикациях ислам характеризуется как иудаизм с универсалистскими тенденциями. В этом определении есть доля истины. Однако разница между двумя религиями базируется не на изначально противоположных доктринах, а на совершенно различных условиях их возникновения. В том, что касается религии, арабы оказались в положении удачливых наследников - как говорится в приписываемом Мухаммаду изречении:

"Ислам получил всю радость религии, тогда как предшественникам его пришлось мучительно бороться за это" - "лакум ал-хулв ва-лахум ал-мурр", (Буквально: "Вам - сладость, им - горечь". - Примечание редактора).

Практически из этой первой посылки вытекает все остальное.

Прежде всего, основополагающее различие в истории двух народов определялось, так сказать, "выбором времени". Израиль начал развивать собственную уникальную религию на заре своей истории, когда он был еще совсем малочисленным народом. К арабам ислам пришел почти как законченная система, когда позади у них была уже 1500-летняя история развития, когда они не только занимали весь Аравийский полуостров, но и проникали в соседние страны Южной Персии, Ирака, Сирии и Египта.

Мы обнаруживаем проникновение арабов в Северную Сирию уже в IX в. до н.э., и с этого времени исторические источники на разных языках постоянно упоминают об арабах.

Да, верно, что большинство арабов, которые просочились в зону возделанных земель, были поглощены бол ее высокой цивилизацией, окружавшей их. Набатейцы служат типичным примером этого процесса. Однако эти потери обернулись выгодой в столетия, предшествующие возникновению ислама, когда Аравия занимала выгодную позицию нейтральной страны, процветающего торгового посредника между Востоком и Западом, Римской империей и Персидским царством, которые в течение семи веков вели непрерывные войны друг с другом.

В до-исламские времена происходил и другой важный исторический процесс, которому, однако, в исторических трудах пока еще не уделяется должного внимания. По различным причинам древние царства высоко цивилизованной Южной Аравии (из которых на Западе наиболее известна Сабея - благодаря его царице, прославленной Библией) распались в период, предшествующий возникновению ислама, и их население было арабизировано.

Это судьбоносное обстоятельство колоссально увеличило как численность, так и духовные возможности арабов; поскольку без процесса арабизации земель Сабеи и смежных стран, который завершился перед самым возникновением ислама, ни арабские завоевания, ни поразительное внутреннее развитие ислама было бы немыслимым. Правда, эти разрозненные арабские племена пока не составляли единой национальной структуры. Но ведь они не были еще достаточно развиты и для того, чтобы образовать различные нации, как это произошло в древние времена с крошечными племенами Сирии и Палестины.

Эти до-исламские арабские племена говорили на очень разных диалектах; однако был у них и общий литературный язык - язык поэзии, равно как и межплеменной язык торговли. Каждое племя и каждая местность имели своих богов и свои культы. Они были не слишком развиты, отсутствовало разработанное богослужение и жречество со своими интересами, хотя существовали несколько святилищ, наподобие мекканского, и несколько известных ярмарочных площадок, как, например, в Указе, которые различные племена посещали в так называемые святые месяцы, когда запрещались межплеменные стычки.

Совокупность всех этих факторов позволила Мухаммаду и его последователям сравнительно легко преодолеть местное сопротивление и объединить все арабские племена в одно государство, в единую нацию с одной религией. В результате они немедленно превратились в самую крупную силу на всем Ближнем Востоке.

Насколько иной была обстановка, когда создавалась израильская религия! Как мы знаем из надписей в финикийских городах, надписей Меши, царя моавитян и других, языки различных народов Южной Сирии и Палестины были почти идентичными. Находки в Рас-Шамре показывают, что язык, на котором говорили в Северной Сирии во II тысячелетии до н.э., несколько от них отличался.

Наряду с этим сопоставление документов из Рас-Шамры с еврейской Библией обнаруживает очень сильную общую традицию.

Кроме того, истории о Валааме (Билеаме) и предания, связанные с такими именами, как Илия (Элийаху), Елисей (Элиша) и Иеремия (Йирмийаху), учат нас, что институт пророчества не ограничивался пределами какого-то одного народа. Как бы то ни было, эти маленькие племена Сирии и Палестины выросли в оседлые народы с полностью установившейся государственной автономией и разработанными религиозными культами, опирающимися на развитую клерикальную структуру.

Профессор А.Дж. Тойнби в своем монументальном труде "Изучение истории" выдвигает идею существования некоей сирийской цивилизации, которая, по его мнению, основывалась на трех великих достижениях:

изобретении или практическом применении алфавитного письма;

развитии мореплавания, что привело к открытию Атлантического океана, и самое главное -

на создании монотеизма.

Трудность, однако, заключается в том, что такая цивилизация никогда не существовала. Разные народы, которым Тойнби приписывает эти достижения, никогда сознательно не объединялись в едином культурном или политическом порыве, как греки или арабы сумели сделать позднее. Израильская религия родилась слишком рано, когда израильский народ был еще слишком мал, или, что, в сущности, равнозначно, она пришла слишком поздно, то есть когда Израиль и родственные ему народы уже сложились в определенный национальный и религиозный организм.

Вот почему пророчество Исайи (Йешайаху) о мире во всем мире не могло быть реализовано даже среди народов Палестины и Сирии, которые были так близки друг другу в языковом и многих других отношениях.

Итак, мы видели, как приоритет Израиля в создании религии сработал против него в области национальных достижений. Были и другие весьма важные факторы, которые обусловили столь разительное отличие израильской истории от истории его арабских "кузенов". Наиболее важными в этом плане были различная экономика и социальные предпосылки. Как мы уже заметили, израильтяне всегда были земледельческой нацией, а арабы изначально - торговцами и кочевниками.

Торговля и путешествия учат людей искусству пропаганды и рекламы, тогда как возделывание земли, хотя оно и может способствовать углублению внутренней жизни человека, располагает его к замкнутости или даже к ограниченности. Значительное число прозелитов могло появиться в Израиле только после Вавилонского плена: после того, как часть израильтян была вовлечена в торговлю и, как нам известно, по документальным данным, возникло некоторое число крупных еврейских торговых домов.

Широкая экспансия иудаизма во времена Второго Храма, разумеется, была до известной степени связана с участием, пусть даже и ограниченным, которое евреи стали принимать в мировой торговле.

Кроме того, Мухаммад родился в процветающем городе на караванных путях, он и его сподвижники, будущие халифы и военачальники мусульманского государства, были торговцами, занятыми большими торговыми перевозками между Римской и Персидской империями и Южной Аравией.

Как уже упоминалось, арабские кочевники проникали в земледельческую зону и вытесняли население двух гибнущих империй. Не менее важной была коммерческая деятельность караванных торговцев из Мекки и других арабских городов. Прежде чем арабы появились в городах Сирии, Египта и Месопотамии в качестве завоевателей, они уже бывали там как купцы или проводники караванов, и методика манипулирования клиентурой оказалась весьма полезной при распространении новой веры. Я основываюсь не только на многочисленных коммерческих идеях и выражениях, обнаруженных в Коране, - феномен, которому профессор Чарлз С. Торри посвятил целую книгу, - но и на удивительных приспособляемости и гибкости, демонстрируемых как Мухаммадом, когда он формировал и проповедовал свою религию, так и его ранними преемниками.

Напротив, единственным идеалом жизни для древних израильтян было, чтобы каждый человек мог сидеть под своей смоковницей и виноградной лозой. Вступая в контакт с чужими народами или идеями, они были склонны к непримиримости, требовали полного и беспрекословного принятия своих религиозных и этических идеалов. Такая позиция, возможно, была необходимой для уникальной религии, которая должна отстаивать свои позиции перед всем остальным миром, но она не слишком хорошо сочеталась с потребностями религиозной пропаганды или национальной экспансии.

Фундаментальное различие в социальных предпосылках израильтян и арабов проявляется не только в распространении их религий, но и в их разном содержании и характере.

Еврейский календарь с его праздниками, которые отмечают время приплода домашнего скота, сбора урожая с полей, садов и виноградников, пятидесятые годы и множество других дат, связанных с обработкой земли, носит полностью земледельческий характер.

Мусульманский год, который представляет собой лунный год без добавлений (то есть не приспособленный к сезонному циклу), никак не связан с астрономическим годом.

Месяц поста может приходиться то на самые короткие зимние дни, то на самые длинные летние - обстоятельство, которое вызывало большую озабоченность у первых мусульманских торговцев с Финляндией и Швецией, когда они вдруг обнаруживали, что им приходится поститься двадцать три часа в сутки в течение целого месяца.

Суббота, еженедельный день отдыха, "этот величайший подарок иудаизма миру", иногда неудобен для крестьянина, особенно в разгар сезонных работ. Именно поэтому в Библии прямо сказано (смотри Исход - 34:21):

"Во время пахоты и во время жатвы должно вам отдыхать".

Но Суббота была изначально создана для того,

"чтобы вол твой и осел твой отдохнули, чтобы сын служанки твоей и пришелец могли передохнуть" (Исход - 23:12),

то есть, чтобы все, работающие на земле, получили день полного отдыха.

Мухаммад был хорошо осведомлен о еврейской Субботе, но он категорически отверг ее главное предназначение как дня отдыха, сохранив лишь другие ее аспекты - как дня общих собраний и молитв (что, кстати, вероятно, производило особое впечатление на чужестранцев).

Арабские последователи Мухаммада не нуждались в дне отдыха. Бедуины - потому что они и в течение всей недели не работали регулярно, а торговцы - потому что еженедельные перерывы в их крупномасштабных перевозках были непрактичны. Эта экономическая и социальная подоплека, как представляется, значительно больше, чем теологические аргументы, повлияла на то обстоятельство, что ислам в отличие от христианства так и не принял религиозной идеи о еженедельном дне отдыха.

Контраст между израильскими и арабскими формами общества особенно очевиден в соответствующих законах. Первобытный земледелец глубоко привязан к своим владениям и рассматривает продажу их как бедствие (Иезекииль - 7:12: "покупатель не будет радоваться, а продавец - печалиться").

Вот почему, расставаясь с чем-либо, он настаивает на чрезвычайно формалистичной и точной процедуре. Приобретает огромное значение, что именно он продает: клочок земли или корову, или кусок ткани, сотканной его женой. Для каждого вида сделки, при фактической или символической передаче собственности, должна применяться особая процедура.

Каждый, кто хоть немного знаком с талмудическим законом, знает, какие гипертрофированные размеры принимали эти формальности в дискуссиях еврейских законоведов старого времени. Абстрактное понятие контракта им неизвестно, соответственно, такого слова нет в древнееврейском языке.

Однако коммерчески мыслящие арабы все рассматривали как товар, и простая процедура "предложения и согласия" представляет собой законную сделку, по условиям которой, в принципе, может быть передан любой вид собственности.

Несомненно, когда мусульманский закон только возникал, еврейский закон был уже прекрасно развит и мог оказать влияние на мусульманскую юриспруденцию в некоторых аспектах закона о контрактах. Но даже если так и было (чего нельзя уверенно утверждать), это не уменьшает огромной разницы в базовом подходе двух религиозных законов к вопросу о передаче собственности.

Еще больше бросается в глаза несходство между системами наследования в исламе и иудаизме. Крестьянин изо всех сил старается сохранить свое хозяйство в целости. Поэтому по еврейскому закону (как и по законам многих других земледельческих народов) доля перворожденного сына вдвое больше доли других сыновей, в результате чего получается, что старший сын наследует все хозяйство, а остальные довольствуются лишь небольшими компенсациями. Дочерей выдают замуж их братья, но земельного надела они не получают. Если сына нет, дочь наследует все хозяйство - предполагается, что ей не трудно будет найти мужчину, чтобы управлять им за нее.

Мусульманский закон о наследовании не признает права первородства и в большинстве случаев дробит наследуемое достояние на такие мелкие доли, что только наличность или стадо верблюдов - но не участок земли нормальных размеров - могут быть разделены на таких условиях. Дочери всегда имеют долю от всего наследства, но даже единственная дочь не может получить больше половины всего имущества. Этот закон наследования, в основе которого, по моему мнению, лежат правила раздела племенной военной добычи, как ни мало подходит он для оседлого населения, до сих пор действует в большинстве мусульманских стран.

Социальной единицей верблюдоводов является племя или клан, круглогодично кочующий с летних пастбищ на зимние и вынужденный для самозащиты и иных целей поддерживать сравнительно большую численность. Естественная социальная единица для крестьянина - семья: отец, мать, сыновья, слуги и сезонные наемные работники.

Коллективное хозяйство как основа социального формирования давно существовало в разных частях света, но, насколько нам известно, не в Израиле. Здесь мы всегда видим семью, или, как принято было говорить по-еврейски, "дом" - хозяйство, руководимое главой семейства, pater familias, - в качестве единицы, возделывающей землю.

Социально-экономическая противоположность могла определить отчасти - но не полностью, конечно, - глубокие различия в отношении к семье среди евреев и арабов. Как мы знаем из рассказов Книги Бытия и других частей Библии, а также наблюдаем в наши дни, в подлинно еврейских семьях привязанность между родителями и детьми или между мужем и женой очень велика, пожалуй, даже немного сентиментальна. Во многих отношениях это ценный вклад, можно даже сказать, что образец семейной любви, представленный, например, в истории Иосифа, в значительной мере оказал воспитательное влияние на мир в целом.

Наряду с этим слишком интенсивная концентрация любви на столь малой социальной группе, как семья, несомненно неблагоприятно повлияло на еврейскую историю, поскольку она ослабляла импульс служения всей общине.

В древнеарабской поэтической и повествовательной литературе есть живые пассажи об отношениях между разными членами семьи, проникновенные высказывания на этот счет можно найти в Коране и в так называемой устной традиции раннего ислама. Но нет нужды указывать, что существует огромная дистанция между семейной жизнью в до-исламские и ранне-исламские времена и в поздних оседлых арабо-язычных обществах, таких, как блестяще описанное Э.У.Лэйном в его книге "Нравы и обычаи современных египтян" или в наши дни К.Дагестани в его "Социологическом этюде на тему современной мусульманской семьи в Сирии".

Однако после всех неизбежных оговорок насчет многообразия человеческой натуры вообще, а в арабо-мусульманском обществе в особенности, приходится признать, что в отношении семейной жизни еврейская и арабская религии и общество были коренным образом отличны друг от друга. Когда мы думаем об Израиле в этом плане, на ум немедленно приходит картина тесного семейного круга, воспетая в Псалме 128; та же идея выражена в двух изречениях талмудической литературы:

"За семейным столом искупаются грехи" и

"В матери семейства искупление всего дома, как в алтаре Храма - искупление всего мира".

Что касается арабов, то немедленно вспоминается ливан - большой приемный зал, характерная особенность восточного дома, набитый толпой братьев и дядей, близких и дальних родичей. Здесь мы видим оживленное, но достойно себя ведущее сборище мужчин, которые горды своей принадлежностью к большой и зачастую влиятельной семье или роду. Эта приверженность роду является очень важным фактором арабской истории. Даже сегодня сыновья, братья, племянники и кузены правящего монарха занимают посты министров и губернаторов в арабских государствах.

Сходная тенденция семейного правления обнаруживается в истории двух крупнейших арабских династий - Омейядов и Аббасидов. Вместе с тем сильное племенное чувство, превалирующее в арабском обществе, часто работает против национального единства, и полуфеодальное семейное правление, существующее ныне во многих арабских странах, едва ли можно считать благом.

В заключение рассмотрим противоположность между Израилем и арабами, которая, хоть она и лежит в области лингвистики и литературы, на мой взгляд, является одной из главных причин того, что пути истории этих двух народов так разошлись.

Я имею в виду тот факт, что арабы всегда были горячо преданы своему языку и придавали величайшее значение элегантной и искусно выстроенной речи, так что культ языка стал чуть ли не основным содержанием их оригинальной культуры. Евреи же всегда сосредоточивались на идеях, никогда не держались крепко за свой национальный язык и мало обращали внимания на форму, особенно на изящество и тонкость выражений.

В результате арабы в своей фанатической преданности собственному хорошо изученному языку почти ненамеренно навязали его большинству народов, обитающих между Атлантическим океаном и горами Ирана, тогда как евреи с готовностью забросили свой язык и часто меняли один язык на другой.

В течение средних веков эти противоположные позиции по отношению к языку не имели большого значения. Евреев повсюду продолжали рассматривать как единый народ, хоть и было известно, что они говорят на нескольких разных языках, тогда как арабо-язычные горожане (которых европейские путешественники позднего средневековья называли "маврами") и не мечтали о том, чтобы отождествлять себя с исконными арабами, обитателями пустыни, которым в те времена только и принадлежало имя "арабов".

Однако в XX в., когда язык стал почти единственным критерием национальной принадлежности, арабы, не пошевелив пальцем, вопреки географическому, политическому и социальному разделению, были признаны одной из самых больших наций мира, израильтянам же, прошедшим 3500-летнюю историю, пришлось опять все начинать сначала. Даже теперь их нововведенный национальный язык, современный иврит, является неким барьером между еврейским государством и большинством еврейского народа, которое в настоящее время сконцентрировано в англо-говорящих странах.

Различное отношение к языку со стороны этих двух народов и его историческая значимость требует дальнейших разъяснений.

Древние мусульманские авторы часто указывали, что так же, как греки обладали природным даром к философии, китайцы - к тонким искусствам и ремеслам, а другие народы к иным отраслям человеческой деятельности, так арабы наделены особым талантом красноречия и поэзии. Нет сомнений, что классический арабский с его четко разработанными грамматическими формами и богатым запасом слов представляет собой уникальное творение. Поэтому вполне естественно, что его создатели так крепко за него держались, тем более что бедуины, ведущие полную опасностей жизнь в пустыне, всегда держатся за неизменность традиций и старых обычаев, видя в них гарантию стабильности.

Существует много причин, которые способствовали быстрому и широкому распространению арабского языка. У нас будет возможность вернуться к некоторым из них в ходе этой главы. Однако на мой взгляд, самой главной причиной этого был искренний энтузиазм арабов по отношению к их бесценному наследию, который так заразительно воздействовал на народы, оказавшиеся под их властью, что те прилагали все усилия, дабы научиться говорить или хотя бы писать на чистом классическом арабском.

Коран везде читают (за редкими и временными исключениями) по-арабски, то есть в оригинале, но это происходит не по религиозным соображениям. Еврейская Библия переводилась самими евреями и для их собственного использования на арамейский, греческий, арабский и другие языки. Лишь приверженность арабов к своему языку не разрешает им даже помыслить о том, чтобы читать свое священное писание на каком-либо ином языке, кроме родного.

Арабы заслужили самое глубокое уважение за их преданность к своему языку. Наряду с этим следует признать, что этот культ языка, приобретавший порой гипертрофированные формы, оказал и вредное влияние на духовное развитие арабо-язычных народов. Это можно ощутить в их литературе (и не только в период упадка, который наступил довольно рано), мире формалистичном и традиционно замкнутом, неизбежно порождающем эпигонство. Такой эффект ясно различим уже в самых классических созданиях арабского духа: в доисламской и раннеисламской поэзии, которая рассматривалась до недавних времен как непревзойденный образец литературного мастерства.

Лично я питаю слабость к древней арабской поэзии. При непредвзятом подходе, я полагаю, нельзя не признать, что она содержит благородные идеи и прекрасные наблюдения. Вместе с тем в преобладающем большинстве сохранившихся материалов она особенно поражает бедностью тематики и литературных форм в широком смысле слова, а также повсеместным отсутствием искреннего чувства.

Все усилия поэтов сосредоточены на изящных идиомах, смелых сравнениях, необычных метафорах и т.д. Арабскую поэзию можно сравнить с орнаментом, который принимает вид растения или даже животного, но делает это не для того, чтобы показать предмет, а чтобы придать ему замысловатую, произвольную и абстрактную форму.

Такая удаленность поэтического творения от реальной жизни в сочетании со строгим традиционализмом, вероятно, была одной из причин страшного духовного застоя, от которого арабский мир до сих пор еще не оправился окончательно.

Совершенно иным был еврейский литературный гений. Лишь немногие фрагменты древнееврейской литературы сохранились, но как богаты они по тематике и как близки к жизни! В них нет показной демонстрации искусства, все внимание сосредоточено на подлинных чувствах и мыслях. Если мы сравнивали арабскую поэзию с орнаментом, то еврейское творчество можно сравнить только с самим живым человеком.

Однако отсутствие фиксированных литературных форм, равно как и теории поэтического искусства, привело к тому, что у библейской литературы практически не нашлось последователей - даже в самом Израиле, тогда как искусное стихотворство древних арабов обрело многочисленных подражателей, даже за пределами арабского языка. Развитие еврейской поэзии по арабскому образцу в средние века служит одним из примеров тому. В литературе, как и в жизни часто берет верх не то, что более ценно, а то, что производит большее впечатление.

Мы видели, почему история Израиля и история арабов несмотря на общие истоки и "лейтмотивы" их существования, избрали разные пути.

В следующих главах мы попытаемся показать, как эти два мира воздействовали друг на друга когда им пришлось жить в тесном симбиозе.