Зенон Косидовский.СКАЗАНИЯ ЕВАНГЕЛИСТОВ |
Часть 4
Суд
Въезд Иисуса в Иерусалим должен был обязательно состояться: ведь он предсказан Ветхим заветом. Так изображают дело евангелисты. Жители Иерусалима будто бы приветствовали Иисуса словами одного из псалмов о царе израильском. Даже такая деталь, как то, что Иисус приехал верхом на ослике, была заранее предусмотрена в пророчестве Захарии: "Ликуй от радости, дщерь Сиона, торжествуй, дщерь Иерусалима: ее царь твой грядет к тебе, праведный и спасающий, кроткий, сидящий на ослице и на молодом осле, сыне подъяремной" (9:9). Итак, сюжет сказания о въезде Иисуса в Иерусалим также явно навеян Ветхим заветом, и мы не знаем поэтому, что в нем правда, а что вымысел. Евангелисты образно описывают радостную экзальтацию толпы, поверившей, что Иисус - обещанный мессия и новый царь израильский, который освободит еврейский народ от чужеземного ига.
Эти живописные, драматические и эмоциональные сцены явились источником вдохновения для художников, поэтов, музыкантов. Иисус, торжественный и непроницаемый, сидя верхом на ослике, пробирается сквозь толпу среди шума и толчеи. В толпе нашлись энтузиасты, которые приветствовали его как царя" устилали его путь одеждами и зелеными ветками деревьев или, как рассказано в Евангелии от Иоанна, приветствовали его, размахивая пальмовыми листьями. Лука сообщает, кроме того, что всю сцену с возмущением наблюдали присутствовавшие там фарисеи. А теперь попробуем взглянуть на этот эпизод иначе, с позиции рядового жителя тогдашней Палестины: как он виделся ему сквозь призму его жизненного опыта?
Прежде всего, следует сказать, что во времена Иисуса обстановка в Палестине была отнюдь не идиллическая. Перед разрушением Иерусалима объявилось в разные годы около тридцати пророков, предсказывавших, что мессия из царского рода Давида освободит еврейский народ. Возбужденное мессианскими надеждами население легко откликалось на зов пророков, вспыхивали волнения, которые затем жестоко подавлялись. В ответ на кровавые расправы римлян возникла группировка "зелотов", призывавших к борьбе с римлянами не на жизнь, а на смерть. Террористы, так называемые "сикарии" ("кинжальщики"), свирепствовали в городах Галилеи и Иудеи, убивая в уличной толпе захватчиков и их еврейских приспешников.
В довершение всего прокуратором Иудеи был Понтий Пилат, человек грубый и ограниченный, не понимающий психологии населения управляемой им провинции, словом, тупой римский чиновник. Впрочем, народ Иудеи не так-то легко было держать в узде. Гордый своими обычаями и традициями, он отличался религиозным фанатизмом, шовинизмом и мятежностью.
По отношению к захватчикам применял тактику саботажа, скрытого сопротивления и непрерывного требования особых привилегий. Не слишком высокую, ибо подчиненную легату Сирии должность прокуратора Иудеи Понтий Пилат занял в 26 году и сразу же вызвал среди своих новых подданных взрыв негодования. Его военные отряды вошли в Иерусалим с императорскими знаками, на которых рядом с орлом виднелось изображение императора.
Поскольку иудейская религия запрещала изображение человека в живописи и скульптуре, то это было воспринято как явное намерение осквернить храм. Жители Иерусалима построились в огромную колонну, которая отправилась за 120 километров в Кесарию, к постоянной резиденции прокуратора. Толпы фанатиков, крича и угрожая, окружили дворец, требуя немедленно убрать знаки из священного города.
Пилат в течение пяти дней не выходил к возмущенным людям, надеясь, что они рано или поздно разойдутся. Наконец на шестой день он приказал евреям собраться на ипподроме, вмещавшем двадцать тысяч зрителей. (Развалины ипподрома были обнаружены археологами в шестидесятых годах нашего столетия, и оказалось, что там действительно могло помещаться столько народу.) Пилат пришел туда во главе крупных воинских отрядов и заявил, что не намерен убирать императорские знаки из Иерусалима. Бунтарям он велел разойтись по домам, пригрозив, что в противном случае применит оружие. И для пущей убедительности приказал своим легионерам поднять мечи и приготовиться к атаке.
Но тут случилось непредвиденное: евреи не дали запугать себя и все как один бросились на землю, обнажая спины, в знак того, что предпочитают погибнуть от меча, чем отступить. Потрясенный Пилат не знал, как быть. Не мог же он из-за такого пустяка истребить тысячи и тысячи своих подданных. Рим бы ему этого не простил, его бы, несомненно, сняли с должности и вызвали для объяснений. Пришлось отослать войска и обещать евреям, что императорские знаки будут немедленно убраны.
Но Пилат был опьянен властью и слишком вспыльчив, чтобы сделать выводы из этого печального опыта. Поэтому во время его правления то и дело вспыхивали конфликты. Так, например, он велел во дворце Ирода повесить щиты с изображением императора. И опять игнорировал протесты евреев до тех пор, пока приказ снять щиты не пришел прямо из Рима, где на Пилата пожаловались влиятельные евреи. Даже в тех случаях, когда Пилат был прав и старался для общего блага, он не умел избежать столкновений и ссор с подданными.
Он решил, например, построить акведук длиною в 37 километров из местности Эль-Аррув в Иерусалим, чтобы обеспечить город питьевой водой. Вполне естественно было возложить расходы по строительству этого сооружения на будущих основных потребителей, то есть жителей Иерусалима. Но убедить их в этом Пилат не сумел и, долго не раздумывая, конфисковал средства, принадлежавшие храму. Священники подняли шум, и в городе вспыхнул новый мятеж.
Пилат, как всегда, ответил коварством и насилием: переодетые в штатское солдаты безжалостно расправились с толпой. Иосиф Флавий рассказывает, что очень многие были убиты или изувечены. Легко представить, с какой ненавистью относилось к Пилату еврейское население. Обстановка обострялась еще и тем, что и еврейская верхушка не пользовалась в народе популярностью. Ирода, четвертовластника Галилеи, из опасения мятежа казнившего Иоанна Крестителя, считали безвольным орудием Рима.
Священники составляли мощную, богатую аристократическую касту, далекую от народа и сохранявшую лояльные отношения с римлянами. Тогдашний первосвященник Иудеи Каиафа соблюдал в отношениях с Пилатом полную видимость лояльности и, возможно, именно благодаря этому продержался на своей должности целых восемнадцать лет. Въезд Христа в Иерусалим совпал с приближением праздника пасхи. В Иерусалим и его окрестности стеклись толпы паломников.
В этой толчее недолго было вспыхнуть беспорядкам. Сознавая это, римляне и священники усилили бдительность и чрезвычайно подозрительно относились ко всему, что хотя бы отдаленно походило на политическую демонстрацию. Пилат вместе со всеми своими вооруженными силами прибыл из Кесарии в Иерусалим и поселился во дворце Ирода, чтобы оттуда лично следить за порядком.
И вот в этой насквозь пропитанной подозрениями и ненавистью атмосфере, когда нервы правителей были напря жены до предела, вдруг появилась странная толпа галилеян, окружавших нового пророка, который ехал верхом на ослике.
Из их восторженных воплей явствовало, что пророк - потомок царя Давида и новый царь израильский. Сенсационный слух разнесся мигом, сбежался народ со всех концов города, люди толпились в окнах, облепили крыши. Галилеяне, охваченные мессианским энтузиазмом, бросали под ноги Иисусу свои одежды и зеленые ветки, махали пальмовыми листьями. С этого момента все, что бы Иисус ни делал и ни говорил, было в тогдашней политической обстановке открытым вызовом.
Уже самый его демонстративный въезд вызвал у властей опасение, что объявился еще один из тех галилейских фанатиков, которые выдавали себя за пророков и подстрекали народ к мятежу. Ведь разрешил же он, чтобы его спутники провозгласили его царем. Когда возмущенные фарисеи потребовали от него заставить своих учеников замолчать, он отвечал: "Сказываю вам, что если они умолкнут, то камни возопиют" (Лука, 19:40). Это было заявление, чреватое серьезнейшими политическими последствиями.
Угнетенный еврейский народ искал утешения в мессианских надеждах о возрождении царства Израильского в его былом блеске. И вот теперь здесь, в Иерусалиме, Иисус открыто подтвердил свои мессианские притязания. Объявить себя царем - значило прежде всего восстать против римского императора, а кроме того, объявить войну также иерусалимской священнической верхушке. Каковы были подлинные намерения Иисуса, мы не знаем, ибо впоследствии христиане стали изображать трагическое фиаско его миссии в Иерусалиме (ведь даже ученики покинули его) как нечто предрешенное заранее и неизбежное.
Нам известно лишь, что с этого момента Иисус действует бескомпромиссно, не считаясь с опасностью, которой себя подвергает. Он заявлял, что в будущее царство божье будут допущены только нищие, обездоленные и кроткие, а гордым, высокомерным, жестоким и богатым, как любимцам сатаны, доступ туда будет закрыт. Он критиковал законы, клеймил религиозное ханжество священников, фарисеев и книжников, пренебрегал ритуальными запретами, касающимися питания и празднования субботы, и, что самое главное, предсказал разрушение Иерусалима, вызвав в городе переполох и возмущение.
Однако самым бунтарским его шагом был разгон менял из храма. Это, вероятно, встревожило не только священников, но и римский гарнизон, квартировавший рядом, в крепости Антония, откуда лестница вела во двор храма. Но тут евангелисты начинают явно путаться в своих сообщениях. Ведь римляне, пригнавшие в город все свои войска для наблюдения за порядком, не могли не обратить внимания на мятежные действия Иисуса. И по логике вещей им бы следовало тут же схватить и обезвредить новоявленного претендента на царский престол, тем более что он был родом из Галилеи - пристанища многих других подобных пророков.
Между тем, что же происходит по версии евангелистов? Пилат, этот тупой и жестокий римский чиновник, которого трудно заподозрить в снисходительности или халатности в подобных вопросах и который казнил уже многих других пророков, становится внезапно глух и слеп ко всему, что творится в городе. А когда евреи сами приводят к нему на суд Иисуса, обвиняя его в том, что он подстрекает народ к мятежу и именует себя царем израильским, Пилат всячески пытается его спасти. Совершенно очевидно, что сказание евангелистов не имеет ничего общего с исторической правдой. Их версия абсолютно не соответствует характеру Пилата и противоречит всему, что мы знаем о нем от Филона Александрийского и Иосифа Флавия.
Тем более что, например, Лука, приводя эту нелепую версию, отлично сознавал, каков был Пилат в действительности. Ведь рассказывает же он о галилеянах, кровь которых Пилат смешал с кровью их жертв (13:1); из этого следует, что Пилат напал на них во время жертвоприношения, а значит, осквернил храм. Тут налицо одна из тех вопиющих непоследовательностей в евангельских текстах, которые неизвестно, чем объяснить: то ли наивностью авторов, то ли тем фактом, что евангелия представляют собой компиляцию из различных, не согласованных друг с другом народных преданий.
Итак, согласно евангелистам, на выступления Иисуса прореагировали только евреи, и они же велели стражникам храма задержать его. Правда, Иоанну отсутствие римлян показалось чересчур неправдоподобным, и он среди тех, кто арестовал Иисуса, называет также римскую воинскую когорту, опровергая таким образом утверждения остальных евангелистов, а также и свои собственные о том, что римляне не имели к этому делу никакого отношения.
То, что, по евангельской версии, происходит с Иисусом дальше,- для нас снова сюрприз. Ибо перед синедрионом его обвиняют не в том, что он выдает себя за царя израильского, а в том, что открыто назвал себя сыном человеческим, который сядет по правую руку бога на небесах. Первосвященник счел это таким ужасным кощунством, что разодрал на себе одежды, а члены синедриона приговорили Иисуса к смертной казни, сопровождая свой приговор плевками и ударами.
И значит, это был процесс не политический, а религиозный. Евреи имели право выносить приговоры по религиозным делам, но смертный приговор вступал в силу только после утверждения его римским прокуратором. И вот в случае с Иисусом происходит, если верить евангелиям, нечто совершенно абсурдное. Вместо того чтобы хлопотать перед Пилатом об утверждении вынесенного уже синедрионом приговора, евреи ни с того ни с сего осложняют дело, инкриминируя Иисусу политические преступления.
Таким образом, они затевают новый суд и требуют от Пилата отдельного приговора, не имеющего ничего общего с теологическим приговором синедриона. И тут евангелисты, к нашему изумлению, изображают Пилата снисходительным, гуманным судьей, который с благосклонностью допрашивает Иисуса, объявляет его невиновным и делает все, чтобы защитить его от ярости евреев.
Вот, как это описывает Лука: "И поднялось все множество их, и повели его к Пилату, и начали обвинять его, говоря: мы нашли, что он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя себя Христом царем. Пилат спросил его: ты царь иудейский? Он сказал ему в ответ: ты говоришь. Пилат сказал первосвященникам и народу: я не нахожу никакой вины в этом человеке" (23:1-4). Нелепость этого рассказа совершенно очевидна. Иисуса обвиняют в поступках, которые относятся к тягчайшим преступлениям против императора, к категории "crimen laese maiestatis", (Преступное оскорбление его величества) и вдруг римский прокуратор безо всякого расследования, с места в карьер оправдывает его.
Этого не мог бы сделать ни один, даже самый милосердный, представитель римских властей, а тем более Пилат. Если бы даже Пилат с точки зрения римского права признал Иисуса невиновным, то в соответствии с тогдашней судебной процедурой он бы выдал его евреям (идя навстречу их требованиям), чтобы те казнили его по своему обычаю, то есть побили каменьями, сожгли на костре, повесили или отрубили голову. Между тем Пилат подчиняется давлению и угрозам еврейской толпы, и Иисуса предают типично римской казни - распятию, унаследованному от карфагенян и применяемому к рабам и политическим преступникам.
Что римляне имели непосредственное отношение к казни Иисуса, доказывает также факт, что даже тело Иисуса пришлось специально испрашивать у Пилата. Вот новое противоречие, обнаружив которое хочется спросить: кто же, в конце концов, виновен в смерти Иисуса - евреи, как утверждают евангелисты, или все-таки римляне? Современные историки указывают еще на ряд несоответствий в этих евангельских сказаниях. Например, с символическим жестом умывания рук после вынесения смертного приговора Матфей что-то напутал. Это был не римский обычай, а еврейский, и трудно поверить, чтобы такой человек, как Пилат, включил его в свою судебную процедуру. Суд синедриона над Иисусом давно уже вызывал у историков серьезные сомнения.
Прежде всего, возникал вопрос, откуда евангелисты знали все подробности, если на суде отсутствовали даже ближайшие сподвижники Иисуса. Ведь, согласно евангельской версии, все они покинули его и бежали. К тому времени, когда создавались Евангелия от Матфея, Марка, Луки и Иоанна, после суда прошло уже несколько десятилетий. А тот факт, что евангелисты так расходятся в изображении множества деталей, доказывает, что они пользовались сведениями из вторых или даже из третьих рук.
Матфей и Марк рассказывают о двух судебных заседаниях, первое из которых состоялось вечером, а второе - с утра. Что же до Луки и Иоанна, то они упоминают лишь об одном, утреннем заседании. Авторитеты в области истории иудейского права утверждают, что заседание синедриона после захода солнца, особенно в канун пасхи, когда священники были заняты подготовкой к великому празднику, никак не могло состояться. А крупный протестантский библеист, профессор университета в Геттингене Э. Лозе обнаружил в этом сказании евангелистов целых 27 нарушений судебной процедуры синедриона.
Исходя из этого, некоторые библеисты пришли к выводу, что суд синедриона над Иисусом вообще не имел места. И в самом деле, если убрать из текста отрывок об этом суде, остальная часть сказания евангелистов становится вроде бы даже более убедительной. На след того, что произошло в действительности, нас наводит Иоанн в своей версии. Прежде всего, как нам уже известно, он утверждает, что Иисуса арестовали не только евреи, что в этом принимали деятельное участие также и римляне. А еще раньше священники на общем совещании решили: "Если оставим его Иисуса так, то все уверуют в него, и придут римляне и овладеют и местом нашим и народом" (11: 48). А первосвященник Каиафа добавил: "Лучше нам, чтобы один человек умер за людей, нежели чтобы весь народ погиб" (11: 50).
Из этого неопровержимо явствует, что Иоанн нечаянно проговорился и выдал то, что замалчивают остальные евангелисты: арест Иисуса был вызван не религиозными, а политическими мотивами. Правящая каста священников, державшая в руках власть и богатства, боялась как огня всяких социальных пертурбаций, которые могли бы послужить Пилату предлогом для репрессий и поставить под угрозу их имущество и привилегии. Иисус же был слишком похож на тех мессий и пророков, которые то и дело появлялись в Палестине, вызывая беспорядки и кровопролитие. Священники наверняка приложили руку к тому, что Иисуса потащили в римский трибунал и приговорили к распятию как политического преступника.
По всей вероятности, именно таков и был подлинный ход событий. Суд синедриона, вставленный в сказание авторами, не позаботившимися о его логической связи с контекстом, ломает своими несоответствиями драматургию основного действия, так что в результате читатель не может разобраться, за что, в сущности, был осужден Иисус: за то, что назвал себя сыном божьим, или за то, что объявил себя потомком Давида и царем израильским.
Кто пустил в ход версию о суде синедриона и откуда вообще возникла подобная идея? Можно было бы предположить, что ее выдвинул Марк, а Матфей и Лука лишь повторяют прочитанное у него. Но о процессе пишет также Иоанн, о котором известно, что он не пользовался синоптическими евангелиями. Стало быть, генезис этой идеи надо искать в другом месте. Уже Павел обвинил евреев в богоубийстве. Однако самый суд в таком виде, в каком мы знаем о нем изевангелий, является, очевидно, драматическим воплощением настроений вражды и ненависти к евреям, вспыхнувших в христианских кругах в первые годы после разрушения Иерусалима, когда, в связи с большим притоком в эллинские города еврейских беженцев, начались резкие столкновения и конкурентная борьба между общинами двух родственных религий.
В этой атмосфере споров и взаимных обвинений в среде христиан возникло и укоренилось убеждение, что не римляне виноваты в гибели Иисуса, а евреи, приговорившие его к казни за то, что он явился им как сын божий. Это тяжкое обвинение, которое было поначалу лишь оружием в ожесточенной полемической борьбе, вскоре превратилось в сознании последователей Иисуса в неоспоримый исторический факт. И евангелисты, фиксируя это ходячее мнение, несомненно, считали, что пишут чистую правду. В евангелиях можно даже проследить эволюцию этих антиеврейских настроений. В двух более ранних евангелиях (от Марка и от Матфея) в выдаче Иисуса римлянам и в его казни обвиняются только еврейские первосвященники и старейшины (Матфей, 27: 1; Марк, 15:1). Вероятно, эта версия, хронологически самая древняя, ближе всего к истине. А в двух других евангелиях обвиняются уже не руководители, а все иудеи вообще. В Евангелии от Луки смерти Иисуса требует толпа, собравшаяся перед дворцом Пилата, а в Евангелии от Иоанна сказано, что иудеи увели и распяли Иисуса.
Связана с антиеврейскими настроениями и явственно проступающая в евангелиях тенденция к реабилитации Пилата. В основе этой тенденции лежали изменения, происходившие постепенно в классовой структуре христианских общин. Над беднотой, составлявшей первоначально большинство верующих, брали понемногу верх представители средних, более зажиточных общественных слоев.
Стремясь сохранить в неприкосновенности свой устоявшийся жизненный уклад, эти люди искореняли в христианстве все элементы изначального социального радикализма и всячески стремились убедить римские власти в том, что приверженцы Иисуса всегда были лояльными подданными Римской империи. В эпоху, когда была еще жива память о кровавом восстании в Палестине, для того чтобы завоевать доверие властей, нужно было прежде всего доказать, что христиане ничего общего не имеют с иудеями, что, наоборот, иудеи были их злейшими врагами, мучившими и убившими основателя их религии.
Нетрудно догадаться, что трактовка характера и поведения Пилата была продиктована насущными апологетическими нуждами. Евангелисты - умышленно или по своей наивности - с поразительной беззаботностью игнорировали неопровержимые исторические факты и подгоняли биографию Иисуса под требования текущей политики. В несколько завуалированной форме это признала сама католическая церковь. В "Догматической конституции о божественном откровении", принятой вторым Ватиканским собором, говорится, в частности: "Святые авторы написали четыре евангелия, пользуясь устными и письменными источниками, трактуя некоторые вещи синтетически или объясняя с учетом положения церкви".
Каждый из евангелистов описывает судебный процесс перед римским трибуналом по-своему, но все варианты объединены общей тенденцией. В них явственно видно постепенно усиливающееся стремление отмежеваться от иудеев и изобразить Пилата защитником Иисуса. Причем дальше всех в обеливании римского прокуратора зашел Иоанн.
В самом древнем евангелии - от Марка - описание суда еще сравнительно краткое и деловое. Правда, Пилат и тут убежден в невиновности Иисуса, но быстро поддается давлению иудеев, велит Иисуса избить и повести на Голгофу. Матфея, которому, как известно. Евангелие от Марка было хорошо знакомо, такой Пилат уже не совсем устраивал, и он дополнил основной рассказ двумя эпизодами, долженствующими показать, что Пилат всячески тянул время и делал, что мог, чтобы спасти Иисуса.
Прежде всего, он вводит в повествование новое лицо, о котором не упоминают другие евангелисты, а именно - супругу прокуратора. Эта дама вдруг посылает к Пилату человека сказать: "Не делай ничего праведнику тому, потому что я ныне во сне много пострадала за него" (27:19). Пилат после этого пытается отстоять Иисуса, но, встретив яростное сопротивление иудейских священников и толпы, капитулирует. И тут Матфей вводит второй эпизод, тоже неизвестный остальным евангелистам, а именно - знаменитую сцену умывания рук. Пилат, совершив символическое омовение, заявляет: "Невиновен я в крови праведника сего; смотрите вы" (27:24). Вводя в повествование этот театральный эпизод, Матфей хотел подчеркнуть, что, несмотря на вынесение смертного приговора, Пилат непоколебимо до конца верил в невиновность Иисуса и сказал это иудеям прямо в глаза. И вдруг в этом месте происходит неожиданный поворот сюжета.
Перед распятием Иисуса Пилат, никем не принуждаемый, по собственной воле отдает его на истязание своим солдатам. Тут налицо совершенно нелепое, ничем не объяснимое нарушение логики в изображении Пилата, который в одном месте представлен человеком справедливым, а тут же рядом - безжалостным солдафоном, каковым он и был в действительности. Здесь, несомненно, сквозь созданную Матфеем легенду проглядывает внезапно подлинная история суда и подлинное лицо римского сановника. Лука, наделенный, как мы знаем, более богатым воображением, чем Марк и Матфей, благоразумно избегает этой ловушки. В его версии нет ни слова о том, что солдаты в претории бичевали Иисуса.
Таким образом, Лука устранил последний штрих, нарушавший легенду о невиновности Пилата, и в результате добился того, что все негодование христиан обратилось против иудеев, избивавших Иисуса пред синедрионом. Стремясь снять с Пилата всякую ответственность, Лука рассказывает, что он трижды объявил Иисуса невиновным и трижды пытался спасти его от ярости иудеев. Пытаясь выгадать время, он отправляет Иисуса к Ироду, чтобы тот выяснил, в чем суть его учения. Ирод и его придворные насмехаются над Иисусом, но возвращают его римлянам, облачив в белую одежду, в знак того, что на нем нет никакой вины. Тогда Пилат заявляет иудеям следующее:
"Вы привели ко мне человека сего, как развращающего народ; и вот, я при вас исследовал и не нашел человека сего виновным ни в чем том, в чем вы обвиняете его" (23:14). Иоанн отнесся к вопросу о бичевании иначе, чем Лука. Он не вычеркнул этого эпизода, очевидно считая, что этого делать нельзя, поскольку бичевание прочно вошло в традицию Страстной недели. Но он его толкует таким образом, что это не только не бросает тень на Пилата, но, напротив, показывает его в выгодном свете. В Евангелии от Иоанна, как и у синоптиков, Пилат хочет освободить Иисуса и тоже наталкивается на сопротивление евреев.
Он приказывает избить Иисуса, но руководствуется при этом не бессмысленной жестокостью, а стремлением спасти его. Он, оказывается, надеялся, что евреи, увидев Иисуса избитым и измученным, пожалеют его и согласятся оставить его в живых. С этой целью он выводит к толпе Иисуса в терновом венце и в багрянице и восклицает: "Се, человек!" Однако его усилия были напрасны. В этой одной из самых драматических и волнующих сцен Нового завета римский прокуратор дважды предпринимает попытку спасти Иисусу жизнь, но евреи, неумолимые в своем озлоблении, кричат: "Распни, распни его!"
В конце концов они пригрозили, что пожалуются самому императору. И Пилат, отчаявшись добиться своего, вынужден был объявить смертный приговор. Его продолжали терзать угрызения совести, и в последний момент он еще с горечью спросил: "Царя ли вашего распну?" На что первосвященники отвечали: "Нет у нас царя, кроме кесаря" (Иоанн, 19:15). О популярности среди христиан Понтия Пилата, как римского чиновника, который обошелся с Иисусом благородно и справедливо, свидетельствует богатая апокрифическая литература.
Это, прежде всего, цикл о Пилате, состоящий из семи отдельных, якобы подлинных отчетов, содержащих также четыре письма, написанных будто бы Пилатом к императорам Клавдию и Тиберию. Авторы цикла нам не известны, но это были, несомненно, люди, отличающиеся буйной фантазией и поистине беспредельной наивностью. Впрочем, не следует забывать, что в то время легковерность ревностных почитателей Иисуса, жаждавших побольше узнать о его жизни, тоже не имела границ. Они читали эти байки с таким же благоговением, как и канонические евангелия.
Вот некоторые образчики этой литературы. Один из анонимных авторов рассказывает, что Пилат заинтересовался Иисусом, слушал его проповеди и счел его большим мудрецом. Поэтому, будучи вынужденным под нажимом евреев допросить его, он послал за ним человека, который отвесил ему низкий поклон и распростер перед ним свой плащ. Когда же Иисус ступил на порог дворца, случилось чудо. Императорские знаки в руках дворцовой стражи сами склонились перед ним. Пилат не поверил своим глазам и велел несколько раз повторить эту сцену, но все время происходило одно и то же: императорские знаки, преодолевая сопротивление солдатских рук, склонялись перед почтенным гостем.
Тогда прокуратор вскочил со стула и разговаривал с Иисусом стоя. В этом же апокрифе сообщается, что во время суда евреи выдвинули следующие обвинения. Иисус - сын блудницы (автор, несомненно, имеет в виду сплетни, ходившие вокруг Марии), из-за него погибли в Вифлееме первородные младенцы, и - что хуже всего - он исцелял больных в субботу. Двенадцать апостолов выступали свидетелями защиты, и Пилат вдруг воскликнул: "Солнце мне свидетель, что я не нахожу никакой вины в этом человеке!" В другом произведении этого цикла рассказывается, что к Иисусу благоволили не только
Понтий Пилат и его супруга, но и сам император Тиберий. Узнав о его распятии, он впал в ярость, вызвал Пилата в Рим и покарал смертью. Если же кто-нибудь усомнится в том, что этот нелюдимый, мрачный и жестокий император принимал столь живое участие в каком-то неизвестном палестинском пророке, то его сомнения рассеет другой апокриф. Там рассказано, что у Тиберия были личные причины так себя вести. Дело в том, что, когда он однажды заболел смертельным недугом, к его одру явилась Вереника (известная нам тем, что она приложила платок к измученному лицу Иисуса) и исцелила его прикосновением руки.
Под впечатлением этого чуда Тиберий стал приверженцем Иисуса и принял крещение. По поводу смерти Пилата преобладало, однако, мнение, что он покончил с собой, причем эта версия подкреплена авторитетом церковного историка Евсевия, сообщающего, что это произошло при императоре Калигуле. Кажется странным, что человек, которого традиция всячески выбеливала, умер все же такой нехорошей смертью, смертью, которая, безусловно, воспринимается как кара.
Дело, очевидно, в том, что из сознания христиан нельзя было вытравить тот очевидный факт, что, в конце концов, Пилат мог предотвратить гибель Иисуса и не сделал этого или из трусости, или по политическим соображениям. Эта вина была на нем, и ее нужно было искупить. Были, однако, авторы, пытавшиеся разрешить и эту дилемму. Об этом свидетельствует одно из мнимых писем Пилата к императору Тиберию, найденное недавно, всего несколько лет назад, среди старых бумаг в Ливерпуле.
Письмо было направлено в Ватиканский архив на экспертизу и вернулось с заключением, что это апокриф четвертого или пятого века, причем не исключено, что кое-какие сообщаемые там факты достоверны. Для нас этот документ интересен постольку, поскольку он отражает стремление христианских кругов снять с Пилата последнее порочащее его пятно.
В этой версии Пилат предпринимает отчаянные усилия, чтобы спасти Иисуса, но он бессилен перед бушующей еврейской толпой, требующей распятия. В его распоряжении всего горстка солдат-ветеранов, неспособных противостоять массе оголтелых фанатиков. Пилат дважды умолял Рим и наместника Сирии прислать подкрепление, но ответом было глухое молчание. Только на следующий день после распятия Иисуса Пилат, проведя ночь без сна, услышал под утро звуки труб и чеканный шаг солдат. В город вошло двухтысячное войско, но оно прибыло слишком поздно, несчастье уже свершилось.
Читая эту на редкость ловко и убедительно написанную апологию, мы приходим к выводу, что она имела целью обосновать канонизацию Пилата и его супруги. Правда, римская церковь так и не причислила их к лику святых, но в коптских и эфиопских святцах 25 июня значится как день святого Понтия Пилата и святой Прокулы. Как известно, о жене Пилата пишет только Матфей, не называя ее имени. Остальные евангелисты не упоминают о ней ни единым словом, из чего напрашивается вывод, что это лицо вымышленное, порожденное фантазией самого Матфея или той средой, где он черпал материал для своего евангелия.
В различных легендах содержатся еще дополнительные сведения, призванные придать черты реальности образу этой женщины. Например, апокриф "Асtа pilata", не ссылаясь ни на какие источники, сообщает, что ее звали Клавдия Прокула. Церковная традиция считает ее тайной последовательницей Иисуса. Ориген же, например, был другого мнения.
В его версии она была прозелиткой иудаизма и, познакомившись с мессианскими пророчествами Ветхого завета, поняла, кем был Иисус. Еще одну версию мы находим в древнеславянском переводе "Иудейской войны" Иосифа Флавия. Неизвестный переводчик указывает другие мотивы ее поведения. Иисус будто бы исцелил ее, когда она лежала на смертном одре.
А теперь давайте перейдем на более твердую, историческую почву и поинтересуемся, что произошло с Пилатом после того, как его отозвали из Иудеи. Увы, у нас нет ни малейшего доказательства, подтверждающего рассказы о его казни или самоубийстве. По всей вероятности, он продолжал свою карьеру римского сановника, ибо имеются кое-какие данные, что он был еще потом губернатором одной из римских провинций в южной Галлии. Небезынтересно будет отметить, что во время археологических раскопок в Кесарии найдена каменная плита с высеченным именем Понтия Пилата. Это доказывает неопровержимо, что он действительно пребывал там в качестве римского наместника.
Существует точка зрения, что в действительности Иисус был приговоренным римлянами к смерти мятежником, пытавшимся поднять еврейский народ на борьбу с поработителями и сотрудничавшей с ними жреческой верхушкой. Эта точка зрения отнюдь не нова. Начиная со второй половины восемнадцатого века с ней выступала целая плеяда крупнейших библеистов и историков, в частности известный гамбургский востоковед Г. С. Реймарус, библеист Э. Эйслер, теоретик социал-демократии К. Каутский, знаменитый врач-философ Альберт Швейцер, А. Робертсон - автор известной книги "Происхождение христианства", а в шестидесятых годах нашего века - английский религиовед Ф. Брандон, чьи две обширные, научно обоснованные монографии "Иисус и зелоты" и "Суд над Иисусом из Назарета" вызвали в свое время бурную полемику.
Мы не будем тут обсуждать взгляды каждого из названных авторов в отдельности. Охарактеризуем лишь вкратце их общие тезисы и главные линии аргументации. Уже сам по себе демонстративный въезд Иисуса в Иерусалим и заявление, что он царь израильский, было, по их мнению, революционным актом, вызовом, брошенным римлянам и служителям храма. Этим шагом Иисус хотел заставить евреев взяться за оружие; подтверждением этого намерения служит тот факт, что тон его речей становился все более резким и решительным. Да и как иначе можно объяснить этот шаг навстречу верной гибели?
Но главным аргументом этих ученых в пользу их версии является изгнание менял из храма. Они отвергают версию евангелий как совершенно неправдоподобную. Немыслимо, чтобы Иисус мог сам выгнать из храма толпы находившихся там людей, орудуя при этом только веревочной плетью. Ведь порядок в храме охранялся римским гарнизоном, состоявшим будто бы из тысячи солдат, кроме того, в храме были свои стражники, вооруженные палками. Нелепо утверждать, что Иисус кинулся на них с голыми руками и одержал победу.
Значит, если весь этот инцидент не является вымыслом, то он происходил совершенно иначе. Можно предположить, что Иисус со своими сторонниками пытался с оружием в руках захватить храм, чтобы парализовать священников и получить выгодный плацдарм для освободительной борьбы с римскими захватчиками. Тогда в его поведении был бы какой-то смысл и логика.
Сторонники этой точки зрения ссылаются на ряд мест в евангелиях, из которых косвенно вытекает, что деятельность Иисуса носила воинственный характер. Мы узнаем, например, что последователи Иисуса на горе Елеонской были вооружены мечами. Видя, что Иисусу угрожает опасность, они спрашивают: "Господи! не ударить ли нам мечом?" (Лука, 22:49).
Оказывается, даже ближайший сподвижник Иисуса, апостол Петр, носил под плащом меч, которым он отсек ухо рабу первосвященника, Малху. Возможно ли, чтобы Иисус не знал об этом? Впрочем, и сам Иисус произносит кое-какие фразы отнюдь не миролюбивого звучания.
"Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч" (Матфей, 10:34). "Огонь пришел я низвести на землю, и как желал бы, чтобы он уже возгорелся!" (Лука, 12:49). "Думаете ли вы, что я пришел дать мир земле? Нет, говорю вам, но разделение" (Лука, 12:61). "Теперь, кто имеет мешок, тот возьми его, также и суму; а у кого нет, продай одежду свою и купи меч" (Лука, 22:36).
Апокрифическое Евангелие от Петра, отрывок из которого нашли в 1887 году в местечке Ахмин в Египте, доказывает, что память о мятежных намерениях движения назореев жила еще некоторое время в христианских общинах. Из канонических евангелий мы знаем, что ученики покинули Иисуса в последние дни его жизни, причем Иоанн рассказывает, что они спрятались за закрытой дверью, опасаясь ареста. И вот Евангелие от Петра объясняет, почему им угрожал арест: их обвиняли в попытке поджечь храм.
Очевидно, высказывания Иисуса об уничтожении храма воспринимались как реальная угроза, а не как мрачное видение пророка. Сторонники гипотезы об Иисусе как вожде восстания утверждают, что он был как-то связан с зелотами - радикальной партией, стремившейся к вооруженной борьбе с захватчиками. Это их фанатизм привел впоследствии к войне с могущественным Римом и к гибели Иерусалима.
Большинство зелотов составляли жители Галилеи, не исключено поэтому, что у Иисуса были среди них знакомые земляки или даже родственники; это делает понятным его контакты, а также объясняет тот поразительный факт, что Иисус резко выступает против фарисеев, но никогда не высказывается о зелотах, деятельность которых была тогда одной из самых острых проблем общественной жизни Палестины. Брандон на этом основании делает вывод, что Иисус, если сам и не принадлежал к зелотам, то, во всяком случае, тайно сочувствовал им.
Как бы то ни было, одно не подлежит сомнению: в ближайшем окружении Иисуса был, по меньшей мере, один настоящий зелот - апостол Симон (Лука, 6:15). Кроме того, есть основания полагать, что к партии зелотов принадлежали Петр и его брат Андрей, а также Иуда Искариот, чье имя некоторые толкуют как "Иуда Воитель", а не "Иуда из Кариота". Гипотезу о принадлежности к зелотам трех последних апостолов выдвинул Кульман в своей книге "Иисус и Цезарь".
Пищу для размышлений в этом направлении дает и такой факт: в 42 году, то есть примерно через восемь лет после смерти Иисуса, апостолу Иакову, сыну Зеведея и брату Иоанна (не путать с Иаковом - "братом господним"), отрубили голову по приговору царя Агриппы первого. Этот вид казни применялся по еврейскому законодательству только к убийцам.
Поскольку трудно предположить, чтобы апостол Иаков был обыкновенным преступником, то, очевидно, он принимал участие в каком-то вооруженном столкновении политического характера, в котором погибли слуги иудейского царя. Итак, не исключено, что также и Иаков принадлежал к национально-освободительному движению зелотов. Нет нужды напоминать, что приведенные выше воинственные высказывания Иисуса резко контрастируют с общей тенденцией евангелий, проповедующих любовь к ближнему, мир, покорность властям. Достаточно для примера сопоставить две фразы из Евангелия от Матфея.
"Не думайте, что я пришел принести мир на землю; не мир пришел я принести, но меч" (10:34). "Блаженны миротворцы, ибо они будут наречены сынами божиими" (5:9). Другое, не менее странное противоречие касается царства божьего, обещанного еврейскими пророками. Известно, что евреи воспринимали эти пророчества как обещания восстановления независимости и величия царства израильского.
Это должен был осуществить потомок царя Давида, который явится и сядет на престол, совершив перед этим социальный переворот, в результате которого бедные возьмут верх над богатыми. "Многие же будут первые последними, и последние первыми",- говорит Матфей (19:30). Итак, первоначально царство божье имело политический, земной смысл. Так понимали его не только жители Иерусалима, встречавшие вошедшего в город Иисуса, но и сами апостолы. Они ведь ссорились из-за мест в иерархии будущего царства (Матфей, 20: 20-28; Марк, 10:35-45), а два ученика из Эммауса, расстроенные и разочарованные, с горечью воскликнули после распятия Христа: "А мы надеялись было, что он есть тот, который должен избавить Израиля" (Лука, 24:21).
И нет ничего удивительного в том, что, согласно синоптикам, Иисус обещает всем тем, кто последует за ним, не только вечную жизнь, но и большие материальные блага, чем у них были до сих пор. В Евангелии от Луки мы читаем: "Истинно говорю вам: нет никого, кто оставил бы дом, или родителей, или братьев, или сестер, или жену, или детей для царствия божия, и не получил бы гораздо более в сие время, и в век будущий жизни вечной" (18:29, 30). А в Евангелии от Марка Иисус обещает, что его приверженцы получат земных благ, в том числе пахотных полей, во сто крат больше, чем у них было (10:30).
В Евангелии от Иоанна царство божье имеет совершенно иной смысл. Обвиненный перед Пилатом в том, что он именует себя царем израильским, Иисус заявляет: "Царство мое не от мира сего" (18:36). Здесь концепция царства божьего, обещанного лишь в загробной жизни, имеет духовный, эсхатологический характер. Освобожденная от политической актуальности и еврейского национализма, она принимает универсальный характер, становится глубже в теологическом и нравственном отношениях и вместе с тем указывает приверженцам Иисуса путь к компромиссу с римским могуществом.
Возникает вопрос, как могли оказаться в евангелиях столь серьезные противоречия. Робертсон и некоторые другие библеисты пришли к заключению, что в текстах евангелий явственно различимы два слоя, наложенные друг на друга. Самый древний слой, являющийся основой сказаний, повествует всего лишь об одном драматическом эпизоде еврейского освободительного движения, направленного против Рима, царей из династии Иродов и жреческой касты. Его руководителем был галилеянин по имени Иисус, преемник Иоанна Крестителя, казненного за призывы к революции. От этого изначального сказания в тексте остались только жалкие крохи. Остальное было переработано и дополнено более поздними редакторами, пытавшимися доказать, что христианство - мирное движение, не имеющее никакого отношения к еврейским проблемам.
Начало этой переработке положил Марк. Тут уместно напомнить, в какое время он создавал свое евангелие. Это было вскоре после кровопролитной иудейской войны, длившейся четыре года и закончившейся разрушением Иерусалима. Триумфальный въезд Тита в Рим с иудейскими пленными и трофеями из Иерусалимского храма вызвал в городе волну враждебности к иудеям, а заодно и к приверженцам Иисуса, которых не отличали от иудеев. В этой атмосфере террора Марк стремился очистить Иисуса от каких-либо подозрений в причастности к восстанию; он, например, умолчал даже о том, что апостол Симон был зелотом.
Одним из аргументов, как нам уже известно, было якобы доброжелательное отношение
к Иисусу Пилата и слепая ненависть к нему евреев. Возможно, что Марк вносил
эти коррективы, искренне убежденный в своей верности исторической правде. Ведь
он находился уже тогда под влиянием теологии Павла, который превратил реального
Иисуса в божественного спасителя человечества и сына божьего. Инициативу Марка
подхватили и продолжили остальные евангелисты, все сильнее подчеркивая миролюбие
и трансцендентность Иисуса. Результатом этих манипуляций явились четыре повествования,
известные под названием Евангелий от Матфея, Марка, Луки и Иоанна.