Амброджо Донини У ИСТОКОВ ХРИСТИАНСТВА

ОТКАЗ ОТ МИРА И МИФОЛОГИЗАЦИЯ ЦАРСТВА

Исходной идеей гностицизма неизменно было пессимистическое видение мира и материи: как источника всяческого зла и погибели. Божество рассматривается как чистая абстракция, которая помещается в "невидимых и невыразимых высотах сверхъестественного мира" (Саторнил), как "непорожденное" (Василид) как "вечно совершенное" (валентинианская школа).

В отличие от библейского бога, гностическое божество не может быть запятнано даже участием в творении. Согласно одному отрывку из Гераклиона, дошедшему до нас, {131} мироздание есть "мрачное прибежище дикого зверя". Только путем затяжной и сложной серии эманаций, которые оставляют незапятнанным совершенство божества, возникают сущности низшего порядка, предназначенные заполнить пропасть между бесконечным и конечным, духом и материей. Они получают разные наименования в соответствии с фантазией, изменяющейся от региона к региону, от одной среды к другой.

Для одних эти сущности - "ангелы", для других - "зоны" (от греческого aion [айон] - "век", "столетие") либо звездные силы, по модели трактатов о "добром пастыре", прототипом которого послужил образ Гермеса; либо абстрактные диалектические категории: интеллект, глагол ("слово"), добродетель, мудрость, обычно представлявшиеся парными: слово и жизнь, интеллект и истина, пропасть и молчание (по-гречески это слово женского рода), человек и церковь.

Небесное кажется прототипом земного. Страсть творца, чем-то похожая на первородный грех, извращает мироздание и расстраивает первозданную гармонию. Отсюда берет начало сотворение мира и человека, в которого благодать вливает порождающее семя,- "жизненную искру", "истинное познание". Оно, впрочем, является не плодом самостоятельной деятельности человека, а только свободным выбором бога,

Посредником между трансценденцией и материей служит демиург (это слово в переводе с греческого означает "ремесленник", "строитель", с уничижительным оттенком, отражающим господствовавшую идею низменного характера ручного труда в сравнении с умственным). На демиурга падает ответственность за жизнь на земле. При переходе от одной звездной сферы к другой "божественная искра" отягощается всеми несовершенствами и грехами, которыми отличается общество.

Согласно гностической школе Карпократа и его сына Епифання, первородный грех служит причиной первичного состояния абсолютной свободы в общественных отношениях. Ибо человек познал грех только благодаря существованию закона, как утверждал еще Павел; но вместе с законом в мир закрались мое и твое, тогда как божественная справедливость есть род "коммунизма в равенстве" (Климент Александрийский, "Ковры", III, 2, 6-9). Духовное искупление предполагает в этом смысле преодоление всякой юридической нормы. {132}

Столь социально зрелое видение мира изображается ересиологами как проявление безудержной распущенности, лишенное всякой этической оценки поведение, особенно в отношениях между полами. Таков один из многих способов дискредитации мятежных меньшинств, выступающих против иерархии и церковных властей. Обвинение, впрочем, падет впоследствии на всех христиан, которых язычники рисовали повинными в безнравственности, кровосмешении и всякого рода проступках, которым нет оправдания.

Гностицизм достиг расцвета преимущественно в период между первой половиной II в. и серединой III в. в Египте, Сирии, Аравии, Персии, на Кипре, в Северной Африке и Риме. Однако он распространился затем еще более широко, оформившись в манихеизм и другие дуалистические течения в Месопотамии и в восточных провинциях империи. Если бы он не пошел дальше патетического обличения неизбежности зла среди людей, его судьба была бы предрешена очень быстро. Самое большее, к чему он пришел бы,- это теория переселения душ из тела в тело, поскольку гностицизм включал учение о цикле жизни вплоть до возвращения к первичному совершенству, как этому учит буддизм. Присущая буддизму экзальтация пассивности и ухода от общества действительно встречается в некоторых побочных течениях гностического движения.

Однако историческое учение об искуплении всегда опиралось на христианскую традицию, хотя и в достаточно далекой от перспектив библейского мессианства форме.

Воздаяние позволяет человеку восстановить порядок, расстроенный ангельско-демоническими силами, уберечь от гибели скрытую в материи частицу божества и уйти от осуждения "роком", который направляет движение звезд, элементарных духов космоса. Решающим событием служит явление "спасителя", евангельского Иисуса, перенесенного, однако, в обстановку всеобщего мистического отчуждения. С этого момента начинается разработка христологической теологии, которая затем окажется в центре дискуссий на церковных соборах IV и V вв.

У многих учителей гносиса преобладает тенденция принижать, а порой и отвергать миф о воплощении. Телесное обличие Христа представляется лишь кажущимся - эта идея позже широко распространяется за пределами гностических общин под наименованием докетизма (от {133} греческого глагола dokein [докeйн] - "казаться", "иметь выражение, внешность"). "Спаситель" принял человеческий образ только для того, чтобы придать особое значение своей власти на земле. Василид считал даже, что Христос не был распят, его место на кресте занял другой, Симон Киринеянин, который, согласно рассказу синоптических евангелий, нес на своих плечах крест к месту казни.

Согласно Валентину, который, как и Василид, написал свое евангелие, Христос прошел сквозь Марию, точно вода через канал. Его тело было образовано из той промежуточной субстанции, псюхе, которая входит и в божественное и в человеческое тело. "Дух", который есть бог, вступил в него в форме голубки лишь в момент крещения. Отсюда, без сомнения, и возник евангельский рассказ о соответствующем эпизоде, а не наоборот. Для школы Валентина тело Иисуса духовно с самого начала, поскольку "пневма" (дух, дыхание) была уже в Марии в момент девственного зачатия.

Христос - один из эонов, а именно тридцать третий, следующий за шестнадцатью парами перворожденных. Его судьба - это момент космической драмы спасения, которая охватывает всю природу, как сказано в одном загадочном месте послания к римлянам: "Ибо тварь с надеждою ожидает откровения сынов божиих... и сама тварь освобождена будет от рабства тлению в свободу славы детей божиих" (Римлян., 8 : 19-21). Для Карпократа, однако, крестная мука Христа - реальный факт, символизированный в пасхальном жертвоприношении: с ним мы вступаем на порог традиционного вероучения.

Призванные к спасению люди - это те, кто берут свое начало в духе ("пневматики"). Те, кто предназначены для погибели, суть сыновья материи ("илики"). Между ними помещаются те, которые должны еще сделать свой выбор ("психики"). Эти последние доверяются правилам нравственного поведения и обрядам иерархической церкви, которая для гностиков лишена всякого значения. Три категории, оказавшие влияние на Павлову терминологию, вновь, широко вошли в обиход пропаганды пророков-монтанистов в конце II в. и в последних произведениях Тертуллиана, написанных в Карфагене.

Все это делает бесполезным, согласно гностикам, всякий разговор о возвращении Христа на землю, о страшном суде и о телесном воскресении, несовместимом с отношением к материи как ко злу. Александриец Юлий Кас-{134}сиан, который отрицал историческую подлинность Иисуса, считал, что человеческое тело само по себе недостойно воспринять божество. Не многим отличалось от гностических взглядов учение монофизитов в V в.

Ответ епископата последовал незамедлительно и был недвусмысленным. В письме Игнатия общине в Траллах, в Карии (Малая Азия), мы уже читаем: "Христос подлинно рожден Марией, он ел и пил, как мы, и на самом деле его преследовали при Понтии Пилате, и он действительно умер. Если бы он страдал только по видимости, как можно было бы объяснить, что я сегодня оказался в оковах?"