В.Л.Бурцев
|
Оглашенная мною на бернском суде, в ноябре 1934 г., и вскоре опубликованная в печати запись сведений ген. Г. об отношении
Николая II к "Протоколам", очень взволновала защитников "Протоколов", принимавших участие в бернском суде.
Антисемиты до сих пор верят - или, точнее, только говорят, что верят - в подлинность "Протоколов", а оказывается, по категорическому утверждению такого свидетеля, как бывший начальник петербургского охранного отделения, защищаемые ими "Протоколы" еще в России, в самом начале 1900-х г. г. были доказанным подлогом и для Николая II, вовсе не враждебно настроенного к антисемитам, и для всего тогдашнего правительства в его целом.
Разоблачения Г. были особенно неприятны для Берлина, откуда антисемиты гитлеровцы, главным образом, и руководили бернским процессом. Им приходилось признать, что их "Библия" - "Сионские Протоколы" - более тридцати лет тому назад были официально разоблачены в России русским правительством, враждебным евреям. В Берлине с этим не хотели примириться. Там решили попытаться, так или иначе, скомпрометировать мои показания, данные в Берне. Для этого они постановили обратиться сначала к Г., уехавшему в то время в Америку, а потом к К., находившемуся в то время в Париже. За эти переговоры взялся проживающей в Берлине брат Г. - тоже генерал, член немецких антисемитских организаций и ярый сторонник Гитлера. Благодаря разоблачениям своего брата, он оказался в трудном положении. Немцы от него стали требовать, чтобы он {138} добился от своего брата опровержения моих разоблачений.
Берлинский Г. от имени гитлеровцев, подготовлявших экспертизу Флейшауэра для предполагавшегося нового - третьего - суда в Берне, стал убеждать своего брата опровергнуть показания К.
По поводу оглашения мной его сообщений, Г. в начале ноября 1934 г., не обратившись за разъяснениями ни к К., ни ко мне, послал письмо (22.1.1935) в русскую газету "Возрождение", выходящую в Париже, в котором в уклончивых выражениях заявил, что никакому агенту не давал сведений об отношении Николая II к "Протоколам" и сам со мной о них никогда не говорил. Это заявление было послано, с знаменательным запозданием: - вместо начала ноября 1934 г. только в январе 1935 г.
После появления в печати этого письма Г., в феврале 1935 г., для переговоров с К., в Париже из Берлина приехали двое гитлеровцев. Они стали добиваться от К. отказа от его показаний, сделанных мне. Сначала они уговаривали его дать для бернского суда показания, что он не сообщал мне сведений, опубликованных мной, и взамен этого, зная его тогдашнее тяжелое положение, предлагали ему соблазнительные условия. Они ему говорили, что, если после этих его показаний ему придется покинуть Францию, то его хорошо устроят в Германии. Когда К. не согласился на их предложения, - ему стали грозить.
Но и из этого ничего не вышло. На все их предложения К. категорически подтвердил им, что все сказанное мною в Берне на суде со слов Г., было ему сообщено самим Г., - и вот почему на третьем суде в Берне гитлеровцы не смогли представить желательных для них показаний К. и о нем на этом суде не было и речи.
На третьем бернском процесс и после него в печати защитники обвиняемых постарались широко использовать письмо Г. Кроме того, они приписали мне, что я на бернском суде заявил, что опубликованные мною сведения он передал мне лично, - в то время, как на самом деле я вовсе и не виделся с {139} ним. Таким образом, выходило, что я на суде будто бы дал ложные свидетельские показания. Одновременно со мной защитники обвиняемых по разным поводам привлекали к суду тоже, якобы, за ложные показания, и всех остальных свидетелей, выступавших в Берне против "Протоколов".
Узнав в Париже о таком обвинении, я тотчас же специально приехал в Берн, когда там еще происходил третий суд по делу о "Протоколах", и дал суду объяснения, как я получил сведения от Г.
На суде я повторил, что Г. свои сведения о "Протоколах" давал К., что К. расспрашивал его по моим указаниям и тогда же собственноручно записывал полученные от него сведения, и затем передавал их мне. Показал я и то, что в 1933-34 г. г. я лично два раза виделся с Г. в Париже и во время этих свиданий задавал ему вопросы о том, доверяет ли он вполне К-ну и как он относится к еврейскому вопросу. Это мне тогда было нужно для подтверждения того, что мне о Г. говорил К.
Я предъявил суду собственноручное письмо Г., присланное мне в Париж по городской почте в промежуток между нашими свиданиями, где он с полным доверием говорит о К., как и во время нашего свидания. Из этого же письма было видно, что я лично с Г. виделся в Париже и у нас было назначено еще новое свидание.
Из других документов, переданных мною суду, видно было, что записи К-а за Г-м были мною переданы одному из экспертов еще задолго до самого суда и в препроводительной записке я определенно говорил, что эти сведения Г. получены мной не лично, а через К.
По суду, 10 мая 1935 г., я был оправдан и подававшие на меня в суд жалобу были приговорены к уплате судебных издержек.
Добавлю к рассказу об опубликовании мной сведений Г. еще несколько слов.
Когда в мае 1934 г. я получил от К. записи, сделанные им за Г., я имел ввиду тогда же, с согласия {140} К., лично предъявить их Г. Но в конце мая мне было необходимо съездить на несколько дней в Брюссель. Там, мне, однако, пришлось пробыть месяца два. В это время Г. неожиданно для меня уехал в Америку, а я по разным обстоятельствам до самого процесса в Берне не имел возможности более встретиться и с К.
В тот же день, когда я приехал из Берна в Париж после бернского суда, где я давал показания (это было в самых первых числах ноября), я сообщил в Америку Г. о том, что происходило на суде и какие показания я дал по поводу его сведений о Николае II. Это он мог знать, впрочем, и без меня - из русских и иностранных газет, где было подробно рассказано о моих показаниях. Но Г. ни разу не обращался за разъяснениями по поводу моих показаний в Берне ни к К., ни ко мне. Первым откликом со стороны Г. на эти мои показания было его письмо в редакцию "Возрождения", - и то 20 января 1935 г.!
После второго и третьего процесса я (а потом в начале 1937 г. одновременно со мной и К.) делал многократные попытки в ряде писем убедить Г. самому выступить в печати по поводу "Протоколов". Но этого он до сих пор сделать не пожелал или... не мог...
Приступая к изданию настоящей книги, я снова получил от К. показания, собственноручно им написанные, о полученных им от Г. сведениях. Он подтвердил все, что говорил мне раньше, и обстоятельно рассказал, как после моих показаний в Берне, приезжали к нему из Берлина в Париж гитлеровцы и требовали от него отказаться от того, что он сообщил мне со слов Г.
---
Я думаю, что я прав, употребляя выражение "укрыватели подлога" по отношение к тем, кто знают правду о "Протоколах" и молчат о ней, давая возможность клеветникам и "дурачкам" продолжать распространять клевету о "Протоколах". Они знают {141} правду об их происхождении, иногда, даже делятся своими сведениями с близкими для них лицами, но не считают для себя обязательным их опубликовывать, хотя бы только для установления исторической истины.
Вера в "Протоколы" могла поддерживаться до сих пор даже и среди темных людей только потому, что их составляли - воровски, а потом распространяли их и пользовались ими, распространяют и пользуются - укрыватели совершенного 40 лет тому назад подлога, сознательно хранящее тайну об их фабрикации.
Сказать правду о "Протоколах" антисемитам невыгодно. Им тогда пришлось бы сознаться, что они - все эти Гитлеры, Розенберги и т. д. - лгали десятки лет и лгут и теперь и что они ответственны за море крови, пролитой благодаря их пропаганде этих ''Протоколов''. (курсив наш, ldn-knigi)
В таком случае, признавши подлог, они лишились бы одного из главных средств своей дальнейшей пропаганды антисемитизма среди "дурачков".
"Протоколы сионских мудрецов" вернее всего назвать "Протоколами мудрецов из русского охранного отделения", как Рачковский, или "Протоколами мудрецов из немецкого гестапо", как Гитлер - Розенберг.
Идеи, которые положены в основу "Протоколов", находятся в полном противоречии с идеями всей еврейской истории и с идеями современных политических еврейских партий, но они точно отражают мечты Рачковского и его единомышленников о деспотической монархической власти для борьбы с революционерами и евреями, и вполне совпадают с нынешними расистскими идеями Гитлера.
{142}