ИУДЕИ И ИУДАИЗМ В ИСТОРИИ РИМСКОЙ РЕСПУБЛИКИ И РИМСКОЙ ИМПЕРИИ Александр Гаврилович Грушевой ссылки

Глава 6 ОБЩАЯ ХАРАКТЕРИСТИКА ВТОРОГО ПЕРИОДА РИМСКО-ИУДЕЙСКИХ ОТНОШЕНИЙ

1. Предварительные замечания

Второй период римско-иудейских отношений (от поражения восстания Бар Кохбы до начала правления императора Константина) характеризуется двумя основополагающими чертами:

1. Это было время наиболее мирных по сравнению с предшествующим и последующим периодами взаимоотношений иудеев и римского государства.

2. Внутренняя жизнь иудеев в это время характеризовалась постепенным формированием Талмуда и раввинистического иудаизма. Особо хотелось бы отметить, что именно на III в. приходится в этом процессе граница двух эпох: конец эпохи таннаев (законоучителей, авторов текста Мишны) и начало эпохи амораев - законоучителей, чьи комментарии на Мишну составили к началу VI в. Гемару и завершили тем самым Талмуд.

Взаимоотношения иудеев с Римом в рассматриваемое время документировано несколько хуже, чем для предыдущих столетий, ибо мы не располагаем для II-IV вв. какими-либо сочинениями историков, сопоставимыми с трудами Иосифа Флавия. Те же сочинения, где такая информация могла быть (Дион Кассий, Аммиан Марцеллин), сохранились не столь хорошо, как хотелось бы. Все же отдельные упоминания у языческих и раннехристианских авторов, тексты надписей и юридические источники позволяют составить адекватное представление о взаимоотношениях иудеев и римского государства во II-IV вв.

Внутренняя жизнь иудеев рассматриваемого времени, формально говоря, документирована прекрасно, если иметь в виду Талмуд и раввинистическую литературу в целом. Мы располагаем огромной информацией о деятельности законоучителей, патриархов ("наси") и синедриона.

Здесь, однако, у современного исследователя возникает одна серьезная проблема: как относиться к традиционному и, в принципе, даже в чем-то устоявшемуся изложению информации о законоучителях, патриархах и синедрионе, что составляет историю талмуди-ческого периода?

Сложность заключается в том, что для периода II-III вв. н. э. у нас нет иного источника по истории иудеев и иудаизма, кроме Талмуда и раввинистической литературы. Историчность же этих источников - если, конечно, подходить к историчности с европейскими мерками - не очень высока, ибо авторы такого рода сочинений были прежде всего озабочены иным: и в Талмуде, и в мидрашах основной акцент сделан на комментировании Писания или на обсуждении того или иного положения, но не на обстоятельствах жизни того, кто эти положения высказывает.

В результате, как пишет один современный исследователь, мы не можем быть уверены в том, что тот или иной рабби действительно произносил те слова, которые ему приписаны авторами талмудических трактатов[1]. В лучшем случае, видимо, можно говорить о том, что в традиции сохранен общий того или иного законоучителя.

У нас, естественно, нет причин делать на основании этого радикальные выводы и отвергать всю традицию биографического характера о законоучителях, но бесспорно зыбкий характер имеющейся информации заставляет искать дополнительные подтверждения существования того или иного персонажа, учитывая, что сохранившаяся в Талмуда информация биографического характера носит явные следы назидательной литературной обработки последующих веков[2]. Отметим также, что представляется абсолютно правильной позиция Г. Штембергера, утверждающего, что воссоздание биографий законоучителей в обычном смысле слова невозможно и что изучение биографического материала не лишено интереса, хотя не представляет большого значения в научном плане для правильного понимания истории талмудического периода[3].

Об этом же свидетельствуют и недавние исследования в области археологии и эпиграфики, действительно дающие основания для известной корректировки традиционных представлений по истории II-VI вв. н. э. Эти основания возникают в связи с явным несоответствием между тем, каким предстает Учение со страниц Талмуда, и тем, какое мнение можно составить о нем, исходя из облика синагог и древних захоронений, выявляемого в ходе раскопок[4].

Здесь необходимо отметить многочисленные украшения стен синагог орнаментами, фресковой или мозаичной живописью, надписями на греческом и латинском, содержащими в лучшем случае лишь отдельные слова на иврите или арамейском[5]. Бесспорно также и влияние античных архитектурных традиций на облик и архитектуру синагог как в Палестине, так и за ее пределами[6]. Немало интересного дает также научный анализ данных погребальной архитектуры, предметов, найденных в захоронениях, и эпитафий. Ис-следования показывают, что инвентарь таких захоронений чаще всего оказывался иудейской адаптацией соответствующих античных образцов[7]. В еще большей степени отклонением от расхожих представлений о жизни иудеев талмудического периода оказываются синагоги общин диаспоры, как в том, что касается их архитектурного плана, найденных при раскопках предметов, так и обнаруженных надписей[8].

Весь этот материал привел исследователей к мысли о том, что общественная и религиозная жизнь иудейского населения Палестины и общин диаспоры после восстания Бар Кохбы отличалась гораздо большим разнообразием, чем можно себе представить.

Самое важное заключается в том, что у нас, вероятнее всего, действительно нет оснований считать законоучителей (раввинов) во II-IV вв. н. э. единственной направляющей силой в иудейском обществе в Палестине и в древнем Средиземноморье. При этом исследователи, как правило, лишь констатируют факты, не давая при этом окончательного определения, что представляла собой иная сила в иудейском обществе[9]. Между тем ответ на этот вопрос в самом общем виде ясен. Этой другой силой были эллинизированные слои и те, кого Дж. Ф. Стрейндж называет адептами Folk Religion, т. е. приверженцами различных суеверий, не выходящих, правда, за рамки иудаизма[10].

К таковым до какого-то момента относились также и христиане[11].

Однако с исторической точки зрения более важен другой вопрос. Если роль законоучителей была - по меньшей мере в начале талмудического периода - в реальной жизни не столь высока, как представляется, то какой все же она была? Самый общий ответ на

этот вопрос: законоучители - влиятельные представители одного из направлений интеллектуальной жизни в иудаизме первых веков н. э., роль которых с течением времени возрастает. Этот ответ по сути своей недостаточен, ибо законоучители в рассматриваемое время были далеко не единственной общественной силой, руководившей духовной и повседневной жизнью иудеев в древности. Помимо них после восстания Бар Кохбы определенную роль в жизни иудеев играли патриархи и синедрион, расцениваемые по тра-диции как структуры очень высокого уровня, обеспечивающие в первые века н. э. своего рода общенациональное руководство жизни иудеев.

Первые сомнения в полной историчности талмудического толкования роли и места патриархов и синедриона в истории иудеев появились в научной литературе несколько десятилетий назад[12]. Несколько исследователей показали, что полномочия патриархов были гораздо более скромными, чем можно представить по талмудической традиции, являясь локальными лидерами иудеев, а вовсе общенациональными[13]. Говоря о локальности полномочий патриарха, исследователи как бы понижают патриарха с общенационального уровня до уровня провинциального, ориентируясь на известную по разным источникам IV-VI вв. информацию о "малых патриархах", в которых обычно видят иудейских лидеров провинциального масштаба[14].

Судя по всему, первая комплексная попытка осмысления истории иудеев талмудического периода на новом уровне - ив первую очередь всего комплекса вопросов о патриархах, синедрионе и законоучителях - была предпринята американским исследователем российского происхождения Алексеем Сиверцевым. Общая информация о его взглядах приведена в первой главе, здесь же хотелось бы особо отметить его взгляды по конкретным вопросам, рассматриваемым в данной главе. Ценность предлагаемой А. Сиверцевым концепции заключается в том, что это первое осмысление истории Палестины и иудеев в связи с историей Римской империи в целом. Его взгляды, которые автор данной работы в целом разделяет, сводятся к следующему.

Говоря о патриархах талмудического периода, необходимо прежде всего рассматривать данное явление в развитии и различать три стадии эволюции патриархата. При этом патриархат в том смысле, в каком он понимается в традиции, относится лишь к последней стадии развития этого общественного института: он оформляется не ранее рубежа III-IV вв. До этого времени следует различать период полного отсутствия единого лидерства у иудеев в Палестине и период постепенного сложения патриархата. Первый из этих периодов, судя по всему, ограничивается II в. н. э., второй, вероятнее всего, охватывает конец II и III в.

Персонажи, называемые в традиции патриархами и жившие в I-11 вв. н. э., были лидерами очень небольших регионов. Источники, касающиеся Йохана Бен Заккая и иудейского центра в Лидде, показывают, что перед нами лидеры, влияние и авторитет которых, скорее всего, распространялся не более чем на один конкретный город и его окрестности[15].

По своему социальному и имущественному положению эти патриархи являлись местными магнатами, тесно связанными с общественной жизнью своих городов, возможно даже - членами городских советов (булэ) своих полисов.

Достоверность существования института патриархата в традиционном понимании для IV-V вв. следует из того, что для этого периода мы в состоянии сверить информацию талмудических трактатов с многочисленными "независимыми" источниками информации: юридическими документами (Codex Theodosianus, письма Либания. См. подробнее гл. 7 данной работы).

Период II - III вв. занимает в этом отношении промежуточное положение. В это время происходит трансформация властных полномочий иудейских лидеров отдельно взятых регионов. Системный кризис в государстве и ослабление всех центральных государст-венных структур закономерно вели к повышению роли и общественного значения всех потенциальных претендентов на власть и влияние в регионах. В этом смысле возникновение претензий у иудейских региональных лидеров на лидерство в рамках всего народа - явление исторически естественное и закономерное, сопоставимое, несмотря на очевидную разницу в масштабах процесса, с превращением Пальмиры из обычного города в столицу царства и соответственно с превращением ее элиты в элиту крупного государства на Ближнем Востоке.

Применительно к Палестине детали и скорость процесса трансформации региональной элиты в лидеров всего народа остаются неизвестными. В реальности же этого процесса можно не сомневаться, ибо существование патриархата в традиционном смысле слова с IV в. подтверждается различными источниками. О том же свидетельствует и традиционный вариант генеалогии патриархов, определяющий их всех как членов одной семьи - потомков Гиллеля и в более отдаленном плане - потомков Давида. Историчность заявленных генеалогических претензий весьма низка. Перед нами явные следы стремления подведения солидной базы определенных лиц под свои претензии на лидерство[16].

Что касается административного аппарата патриарха ("наси"), т. е. синедриона, апостолов и т. д., то в своем традиционном виде он возникает опять же достаточно поздно, в эпоху Поздней империи[17].

Если же говорить о синедрионе более раннего периода, то все известные по источникам примеры его деятельности в I-III вв. н. э. свидетельствуют против того, что это были официальные судебные инстанции, решавшие общеиудейские дела. У нас нет оснований отрицать сам факт его существования, однако для эпохи Принципата - это неформальные суды, своего рода собрания друзей, советников, высказывающих свое мнение по тому или иному поводу[18].

Опять же лишь постепенно, к эпохе Поздней империи, эти неформальные объединения, постепенно сливаясь, достигают статуса, сопоставимого с синедрионом Второго храма.

Подобная схема исторического развития находится в полном противоречии с традиционными взглядами, согласно которым к периоду IV-V вв. патриархат приходит в упадок. Это противоречие однако, легко устранимо, если принять во внимание следующее обстоятельство. Исследование А. Сиверцева убедительно показывает, что в эпоху Поздней империи и патриархат, и синедрион становятся составной частью общеимперской бюрократии. Подобное развитие национальных кадров на местах - явление для Римской империи совершенно закономерное и естественное[19].

Однако такое развитие применительно к Палестине было равносильно значительному отходу от национальных традиций, если не полному разрыву с ними. В этом смысле действительно логичным результатом развития института патриархата становятся одновременно:

- подъем, в том смысле, что локальные центры иудейской жизни в Палестине оказываются к конце концов в подчинении у единого центра, регламентирующего общие религиозные праздники и все, что связано с культом (от культовой практики и выработки комментариев к Писанию, до обучения в школах);

- упадок, в том смысле, что по мере объединительных процессов, патриарх и его административный аппарат все более отдалялись от выражения нужд своего народа, превращаясь в своего рода чиновников по делам иудеев на императорской службе.

Все вышесказанное позволяет сформулировать следующие выводы достаточно принципиального характера.

1) Всю последующую информацию традиционного характера о законоучителях, патриархах, их взглядах и биографиях, так же как и о деятельности синедриона, следует воспринимать как отдельные зарисовки, имеющие отношение к истории иудеев римского и ранневизантийского времени, но не складывающиеся в общую картину и мало связанные между собой. Ее, эту картину, без привлечения дополнительного, параллельного материала выстроить крайне сложно, а в некоторых отношениях даже и невозможно. В особенности это относится к традиционному материалу о деятельности синедриона, ибо в нем оказались перемешаны факты и явления разных эпох - времени существования многих локальных синедрионов и более поздней эпохи, времени существования единого синедриона, общенародного по значению и размаху своей деятельности.

2) Автор данной работы, исходя из убеждения, что анализ историй о законоучителях, патриархах и синедрионе относится скорее к епархии литературоведения и филологии, чем к истории как науке, не счел нужным заниматься ими столь подробно, как было бы необхо-димо в работе литературоведческого, филологического или источниковедческого характера. Именно поэтому в рамках данной главы практически не приводятся цитаты из Талмуда на языке оригинала.

3) Статичность, характерная для традиционного восприятия действительности истории иудеев талмудического периода, начинает преодолеваться в науке только сейчас. В этой связи представляется необходимым подчеркнуть, что речь не идет об отвержении тради-ционного взгляда на историю талмудического периода. Задача науки заключается лишь в корректировке традиционных представлений и рассмотрении тех постулатов, которые их составляют, в развитии.