Элиас Дж. Бикерман. Евреи в эпоху эллинизма

Часть III - ПОСТОЯНСТВО И ПЕРЕМЕНЫ

Книжники и мудрецы

Среди и помимо благородных и простых людей всегда были такие общественные группы, как специалисты, власть которых основывалась на знании. Для Гомера целитель представлял большую ценность, чем другие люди, и с незапамятных времен знание техники ритуалов делало влиятельными священников и колдунов. В эллинистическом Иерусалиме также, по словам Бен Сиры, искусство врача было в почете. Врача почитали и вельможи, и цари. "Царские" врачи и правительственная медицина засвидетельствованы в Египте Птолемеев, и, кажется, македонцы занесли их в Палестину. И хотя, по-видимому, иногда чем больше лекарств применяет врач, тем пациенту становится хуже, Бен Сира настоятельно советует своим слушателям прибегать к помощи врача - так как его знание от Бога (38:14).

Священник также выступает в Торе как профессионал. "Послушай Левия, потому что он знает Закон Бога", - говорит Левий своим потомкам (цитируя пророка Осию) в Завещаниях двенадцати патриархов. "Свет знания да воспламенишь ты в Иакове".

Бен Сира считал, что учить Иакова Божьим предписаниям было прерогативой ааронидов (45:17) (каковой привилегией священники, к сожалению, могли злоупотреблять - и злоупотребляли; автор Завещаний упрекает их в том, что они преподают и то, что противоречит Божьим установлениям). Это не означает, конечно, что священники преподавали Писание мирянам, но лишь то, что миряне должны были обращаться к священникам в поисках мнений и решений в вопросах права и обряда.

Когда же условия жизни усложнились, то для установления справедливости "между кровью и кровью и между ударом и ударом" потребовались знания юриста. В самом деле, на-стало время, когда понадобился специалист даже по вопросам противоречий в ритуале. Когда Тора говорит "Ты не должен есть мяса, растерзанного зверем в поле" (Исх. 22:31), сразу же возникает вопрос о мясе, растерзанном зверем или дичью в городе. Священник, однако, был занят преимущественно жертвоприношениями; и был ли он постоянно приписан к Храму или только служил по очереди с другими священниками, его обязанности удерживали его в алтарном дворе от рассвета дотемна.

В новую эпоху вопросы права в эллинистическом Иерусалиме нуждались в упорядочении. Царский чиновник, прибывший с проверкой количества жертвоприношений, не обращал внимания на авторитет священника. Этого авторитета не было достаточно и для законного решения вопросов о частных вложениях в сокровищницу Храма. Профессиональные юристы необходимы были как советники македонских правителей по вопросам еврейского права. В указах Антиоха III относительно Иерусалима мы обнаруживаем труд помощников, хорошо знавших, в том числе, и еврейский закон, и греческую терминологию. Например, в греческих правовых документах устанавливается разница между животными, выращенными в городе, и животными, привезенными сюда.

Но правовед был нужен не только в святилище. Чрезвычайное увеличение количества документов, требования греческой бюрократии и, сверх всего, двуязычие македонской администрации - все это умножало потребность в правоведах. И на греческих хозяев, и на их местных подданных изливался поток официальных отчетов, деклараций, прошений, договоров и анкет. Без письменного соглашения и вмешательства налогового подрядчика арендаторы не могли доставить смоквы и давленый виноград. Даже простой крестьянин вынужден был обращаться с запросом в администрацию в надлежащей форме греческого enteuxis (прошения). Вплоть до пастуха в пустыне Иудеи - все были опутаны волокитой греческой фискальной системы и нуждались в помощи профессионального писца. По третьей притче Еноха, сам Сатана научил людей утверждать свое слово пером и чернилами: "И потому многие согрешили от века и во век и до наших дней".

Профессиональный писец, софер, был прежде всего письменным человеком, как Варух, записавший слова Иеремии на свитке под диктовку пророка. Но софер был также и нотариусом, составлявшим контракты, разводные книги и другие документы; мы видели его за работой в персидском Элефантине. Подобно писцам демотики в птолемеевском Египте, офици-альный составитель документов в эллинистическом Иерусалиме, возможно, нуждался в лицензии, то есть официальном же разрешении. Но с лицензией или без нее, писцу, книжнику нужны были прежде всего знание правовых формул и опыт в их применении и толковании.

Никакого несогласия не было между священническим правоведением и правоведением писцов. Как пишет автор Паралипоменон, священники, левиты и миряне служили в суде Иерусалима при царях Иудеи (2 Пар. 19:8). Многие книжники, без сомнения, принадлежали к классу священников, клирики или нет, они имели профессию писца и в качестве таковых отличались и от священников, приносивших в Храме жертвы, и от певцов. Мы можем сравнить их с римскими juris periti того же времени, советниками по вопросам права при понтификах, а также и с другими интерпретаторами римского закона в священническом сане. В Риме, как и в Иерусалиме, с течением времени правовед вытеснял священника в роли тол-кователя закона, потому что он справлялся со своей ролью и без священного сана, а священник не мог справиться с трудом правоведа без специальных навыков. Неудивительно, что уже в 200 г. до н. э. "писцы Храма" составили привилегированную группу в храмовой иерархии.

Мы довольно точно можем проследить за тем, как возвышалась эта группа специалистов. Автор Паралипоменон называет Ездру "готовый писец в Законе Моисея" и во 2-й Мак. Елеазар, претерпевший мученичество при Антиохе Эпифане, называется "одним из первых среди писцов". Ко времени 4-й Мак., однако, написанной около 30 г. н. э., Елеазар назывался на римский манер nomikos, то есть правовед. В 162 г. до н. э., когда Деметрий I послал своего военачальника Вакхида и первосвященника Алкима восстанавливать мир в Иудее, "собралось собрание писцов" для разрешения вопросов с царскими посланниками. И в Храме Ирода именно grammateus (то есть софер), а не священник сидел на Моисеевом месте. Позднее законоучители даже иногда цитировали dibre soferim, 'правовые решения древних писцов', например, в обсуждении законов о браке.

Современные ученые неправильно понимают положение и роль soferim, смешивая этих нотариусов, бухгалтеров и правоведов с законоучителями (рабби). Было бы довольно забавной подстановкой, если бы законоучители, которые не позволяли своим ученикам записывать их мнение, называли себя "писцами". Ошибка восходит, кажется, к Лютеру, который перевел grammateis в Евангелиях как Schriftgelehrte. Греческое слово не имеет этого (интересующего нас) значения: по-гречески grammatikoi, а не grammateis было обозначением книжных ученых. Вообще, все "библейские ученые" Лютера - это фантом.

На самом деле, законоучители-талмудисты никогда не называли себя soferim и употребляли это слово для обозначения письменных людей, составителей документов и учителей, обучавших первоначальному чтению и письму. Древнее употребление термина sofer при толковании Торы приводило законоучителей в замешательство. Соответственно ни Филон, ни Иосиф, ни компетентные отцы церкви не называли законоучителей grammateis. Законоучители, скорее, переняли традиционное название "мудрецов" во Израиле, поскольку если Тора принадлежала священнику, а пророчество исходило от провидца, то "мудрость была от мудрецов". Но у законоучителей-талмудистов само понятие мудрости приобрело новое значение, неизвестное древнему Израилю, и первым, кто был удостоен этого звания, был Бен Сира.

Корень hkm означает природную мудрость. Она имеется у муравьев, саранчи и пауков (Притч. 30:24); богатый человек почитает себя "мудрым" (Притч. 28:11).

Своей мудростью царь Панаму смог добиться благоволения у ассирийского правите-ля. Короче, hokmah означает правильное поведение относительно Бога и людей. Учителя мудрости на Востоке, подобно гномическим поэтам в Греции, преподавали благоразумие про-стакам. Совет, несомненно, приобретал больший вес, если основывался на опыте и обширном знании, - в этой точке "мудрость" становится гуманитарной наукой.

С другой стороны, поскольку знание представляет собой силу, искусства и ремесла, как правило, передавались устным путем от отца к сыну (или подмастерью) и, насколько это возможно, держались в секрете. Аристотель, врач по профессии, возводит свой род к Махаону, сыну Асклепия, бога врачебного искусства. Клятва Гиппократа обязывает врача наставлять только своего собственного сына, сына учителя и принесших клятву членов медицинского ордена. Клинописные руководства по астрономии состоят из вычислительных формул, которые нельзя было употреблять тем, кто не прошел инициацию, без дополнительного устного наставления.

В Иерусалиме искусства и ремесла также передавались от одного поколения к дру-гому внутри семьи или отдельной группы. Специалисты были объединены в гильдии; священство было наследственным занятием. Соответственно, когда слово talmid появилось в Библии (1 Пар. 25:8), оно обозначало детей левитов, которые "под руководством отца своего" обучались пению в Доме Божьем.

Искусство чтения и письма, однако, нельзя было передать устно, как нельзя было хранить его в секрете. Так что, если рецепты керамической глазури были записаны тайнописью, тексты для обучения записывались так, чтобы быть понятными всякому. Писцу приходилось уметь писать понятно для каждого и читать любое написанное. Его искусство было потребно для ведения общественных и частных дел, для храмов, для бухгалтерских книг и для переписки.

Поэтому для обучения профессии писца с самого начала существовали школы в нашем понимании.

Далее, поскольку письмо и книги и были собственно предметами изучения в этих школах, понятно, что, например, египетская литература, дошедшая до нас, пришла именно из учебных текстов. Больше того, поскольку обучение писца требовало чтения и толкования текстов, сами книжники становились хранителями всякого знания, собранного в книги. Священники Иерусалима и Вавилона держали свои знания при себе, но, когда Даниил и его товарищи научились "письму и языку" халдеев (клинописи) при вавилонском дворе, Даниил с Божьей помощью стал учителем вавилонского гадания. Различие между гуманитарным образованием, общим и литературным, и техническим образованием начинается именно с антагонизма между желанием специалиста сохранить секрет и общественной природой всего написанного.

"Мудрость, ученость" не была делом техники: она связана не с природными богатствами мира, но с природой человека. Соломон, превосходивший мудростью и богатством всех царей земли, рассуждает о ливанском кедре и об иссопе, выросшем на стене, не для того, чтобы прямо обучить своего слушателя, как пользоваться этими предметами в ритуальном очи-щении, но говорит о них аллегорически, наставляя в правилах поведения.

Для того же, чтобы обеспечить счастье и успех, эти правила поведения должны стать широко известными и общепринятыми. "Мудрость громко кричит на улицах", и люди приходят отовсюду, чтобы послушать Соломона. Указания относительно правильного поведения, которые были первоначально частными советами отцов, стали, возможно, первыми книгами школ писцов, вошедшими в широкое употребление. Наставления египетского визиря Птахотепа появились в III тысячелетии, а самый ранний сохранившийся манускрипт этой книги восходит к началу II тысячелетия до н. э.

Возможно, что чтение и письмо были широко распространены в эллинистической Иудее, а сами эти навыки, по всей вероятности, передавались от отца к сыну. Автор Завещаний двенадцати патриархов считает само собой разумеющимся, что все его герои умеют читать и писать. Ханаан не был бы соблазнен лжеучением Хранителей, если бы Арфаксад, его отец, не научил его читать. Исав, в отличие от Иакова, не научился писать, так как был охотником и "человеком полей", из чего мы можем заключить, что в домаккавейскую эпоху только го-родские дети обучались началам грамоты.

Поскольку родным языком евреев в эллинистическом Иерусалиме был арамейский, постольку обучение священному языку не совпадало с обучением чтению и письму вообще. В Юбилеях нам рассказывают (12:27), что Авраам научился ивриту за "шесть дождливых месяцев", то есть в зимний сезон. Его учитель (в этом случае ангел) разъяснил патриарху трудные места. В Египте в то же время, когда демотика становилась разговорным языком этой страны, дети в простых и в священнических школах обучались иероглифам по одной методике.

В эллинистическом Иерусалиме, как и повсюду на классическом Востоке в это время, обучение премудрости, то есть обучение тому, как поступать правильно и справедливо, было частью общего образования, поскольку всеми признавалось, что мудрость может доставить успех в жизни. Перефразируя сказанное в Притчах (17:2), и Экклезиаст, и Бен Сира говорят о том, что следует ценить мудрого раба, и о том, что бедный человек тоже может проникать в глубь вещей. Экклезиаст говорит о себе, что посредством мудрости, имеется в виду "проницательность", он приобрел богатство, а Бен Сира признает, что от книжника до горшечника - все люди мудры в своем искусстве.

Однако, говоря о hokmah, Бен Сира проводит различие между практической способностью чьего-нибудь призвания, вроде способности мудрой женщины устроить свой дом (Притч. 14:1), и иной высшей мудростью, то есть интеллектуальным усилием. Исследуй и ищи, говорит он, и мудрость станет известна тебе (6:28); большинство людей так не поступают, и мудрость им не известна (6:21). До Бен Сиры уже Экклезиаст так же безуспешно говорил о hokmah. Он, как и все ученые после него, открыл, что исследование, познание, каковое он называет hokmah, - тяжелая задача. Мысль, что hokmah могла бы быть большим несчастием, должно быть, смущала умы тех, кто слышал, что с помощью hokmah можно легко взойти наверх по общественной лестнице.

С другой стороны, слово 'глупец', как aphron в современной им греческой философии, означало скорее человека без надлежащего образования, чем простака или порочного, как в древнееврейском.

Другими словами, значение hokmah отчасти совпадало с греческим понятием sophia, как этот термин употребляли философы до Сократа, или со словом paidea эллинистического греческого. Следовательно, hokmah означало культуру, и Бен Сира был ее пророком и учителем. Такая эволюция значения и сущности hokmah изменила и социальный статус ее служителей. Пока hokmah означало мудрость, она передавалась людьми с практическим знанием - от визиря Птахотепа и царя Соломона до Ахикара и "Проповедника, сына Давыдова, царя в Иерусалиме". Но уже у Бен Сиры мудрец, подобно греческому философу, был интеллектуалом.

Мудрец, о котором он пишет, прежде всего, должен иметь свободное время для образования. Вот почему Бен Сира, как и греческие философы, исключает из класса людей, способных стать мудрецами, собственно трудящихся. Впрочем, он не хочет бросить тень на тех, кто работает руками: Бен Сира говорит, что без мастеровых ни один город не может существовать. Но для него, как и для Платона (и как это было и во всякой истинной культуре), образование не кончается получением диплома. Истинное образование продолжается всю жизнь.

Однако в условиях античного мира (с его технологиями и общественным устройством) средний работник не имел возможности продолжать свое образование всю жизнь. Как говорит Бен Сира, этот труженик думает лишь о его работе и о ней одной. То есть он расчленяет самое идею обучения мудрости на "гуманитарные науки" и обучение техническим навыкам: "От юности твоей предайся учению и до седин твоих найдешь мудрость" (6:18). Бен Сира проводит параллель между беседой мудрых и разговором старейшин; мудрец, говорит он, образовывает свой народ. Издатель Экклезиаста утверждает, что автор был hakam и "учил народ пониманию". Можно вспомнить и олицетворенную Мудрость, которая (в Притчах) взывает к толпам на улицах, у ворот и на площадях. В некоторых Псалмах (49, например) Мудрость обращается к толпе в поэтической форме: "Слушай, народ Мой! Я буду свидетельствовать тебе!" В нескольких главах Бен Сира придерживается такого стиля проповеди.

Что же касается Экклезиаста, он, вероятно, был известен как уличный проповедник, поскольку и последователи, и потомки называли его "Проповедником", то есть concionatorbu, созывающим толпу послушать его. К собравшимся он обращался: "Я, Экклезиаст, был царем над Израилем в Иерусалиме". Знатоки классической Греции легко обнаружат сходство с учительными обращениями философов эллинизма.

Греческие современники Экклезиаста Бион и Телес, как и он, проповедовали на базарных площадях, призывая людей оставить невежество и стяжать мудрость. Подобно Экклезиасту, они прибегали к эпиграммам, сарказмам и парадоксам (и в этом объяснение того, как безвестный Проповедник мог представляться слушателям царем Израиля). Подобно Экклезиасту, они хотели изменить устоявшиеся мнения. Диоген вошел в театр через выход, говоря, что таков правильный путь продвижения вперед - во всем.

Конечно, в Иерусалиме, как и в Афинах, были и более спокойные наставники. Бен Сира не предлагает никаких парадоксов. Мы можем представить себе, как он обсуждает разные проблемы с друзьями и последователями - иногда публично, иногда дома. Его молодой современник Иосе бен Иоезер дает такой совет: "Пусть твой дом будет местом встречи мудрых; сиди у их ног в пыли и жадно пей их слова". И все: и греческие философы, и мудрецы в эллинистическом Иерусалиме - говорили и говорили, получая и отдавая знания. Они говорили у городских ворот, в тени деревьев или собираясь под крышей в ненастье. Понятно, что и греческие философы с их диалогами, и записанные в Талмуде дискуссии законоучителей, и Экклезиаст, и Бен Сира - все они обходились без благословения и проклятия печатных книг. Предшественник Бен Сиры Каллимах сказал, что большая книга - это большое зло.

Хотя мудрецы не создали школы в педагогическом понимании этого слова, они имели последователей, молодых и не таких уж молодых; сразу вспомнишь Сократа. Если ты нашел мудреца, говорит Бен Сира, "прилепись" к нему, "изотри его порог своими ногами". Такому верному ученику мудрый передает не технические навыки, но секрет счастливой жизни.

Как философ, мудрец знает, что для счастья достаточно воды, хлеба и одежды и крыши над головой. Тем не менее, перечисляя необходимое для жизни, кроме воды, огня, железа и соли, Бен Сира упоминает пшеницу, муку, молоко, мед, вино, масло и одежду. Добрый человек у него носит золотые украшения и браслеты на правой руке и знает толк в мясе и деликатесах. Как и другие этические советы древних (от советов древних египтян до стоиков - обсуждавших, должен ли мудрый брать лучший кусок мяса за столом), Бен Сира уделяет много внимания разрешениям и запретам обычной жизни.

Например, мудрец не должен заглядывать в дома других людей; он должен быть со всеми вежливым, отвечать на приветствия даже бедняков; он должен навещать больных и оплакивать умерших (но не больше, чем день-два). Он должен избегать сплетен. Он должен знать, как вести себя на почетных местах на пиршествах, как говорить и как слушать. Приглашенный в гости, он не должен с жадностью запускать руку в блюдо. Если же ему случится съесть лишнее, ему следует выйти из-за стола, как благовоспитанному человеку, и тошниться где-нибудь в другом месте.

Из интеллектуальных обязанностей мудрецов Бен Сира указывает, что он станет толковать скрытый смысл правил поведения и будет сведущ в неясном смысле притч (ремесленники, конечно, не были среди "говорящих притчами"); мудрый Экклезиаст, например, был занят составлением притч - meshalim (12:9). Эта потрясающая терминология заимствована у мудрецов древности, времен Ахикара, который говорил притчами, и времен Соломона, говорившего о деревьях, зверях и рыбах. В назидательных псалмах "загадка" (hidah, мн. ч. hidot) обозначает игривую и провоцирующую размышление речь. В Псалме 49 развивается известная сентенция, возможно египетского происхождения, что бедный, но добродетельный че-ловек получит вознаграждение после смерти.

В Псалме 78 говорится о всех трех предметах - Torah, mashal и hidah - и живописуется фрагмент истории Избранного народа с точки зрения Второзакония (что для того времени было, вероятно, и ново, и неожиданно). И для Бен Сиры тот, кто хочет стать мудрецом, должен слушать разговоры великих мужей и толковать их "притчи". Ему следует также отправиться в чужие земли и испытать там "и доброе, и дурное" в людях, как это сделал сам Бен Сира.

Больше того, поскольку мудрость и от Бога и с Богом, благословение мудростью не может быть получено, по Бен Сире, без молитвы, раскаяния и благодати. Искание Бога требует раскаяния в грехах, после чего, если Господь благоволит, учащийся обретет дух рассуждения: у него польются слова Божьей мудрости, и он восхвалит Господа; Господь исправит его суждение и понимание, и он познает Божьи тайны: Господь сотворит его восприимчивым к учению, и он прославит Божий Закон. Имя такого мудреца будет жить вечно среди всех народов мира (Бен Сира 39:6-8). В словах его мудрость раскроет тайны Божьих творений - собравшимся. Вспомним здесь юного Даниила; как ангел, дав ему "дух понимания", сподобил его спасти Сусанну перекрестным допросом лжесвидетелей.

Следует специально отметить это присутствие тайного в жизни и размышлениях мудрецов. Для мудрого Писание не только текст, который может быть истолкован разумом, но и тайное, исполненное смысла пророчество. Как мы уже видели, так толковалось всякое освященное слово на классическом Востоке: священное слово должно быть расшифровано, как и значение знамения должно быть раскрыто предсказателем. Так постановление египетских жрецов 196 года до н. э. оставило на Розетском камне некоторые религиозные символы, которые, говорят, означали, что правящий фараон (Птолемей V) "просветит" Египет.

Автор Дан. 9, младший современник Бен Сиры, после многих молитв и покаяния удостоился откровения об истинном смысле слов Иеремии о Семидесяти неделях изгнания - смысле, который как позднее говорили законоучители, породил много досужих суждений, - а его ровесник понял, что Слуга Господа в Исайе - один из мучеников при Эпифане. Толкователи пророчеств в секте Нового Завета также применяли этот метод распознания древних пророчеств. В самом же деле, готовность, с какой Филон и законоучители прибегали к аллего-риям, интерпретируя Писание, вдохновлялась практикой мудрецов более древних времен.

Но конечно, не Бен Сира обнаружил, что основание мудрости - в Боге; Неффалим в своем Завещании советует сыновьям "стать мудрыми в Боге". Это стремление провозгласить основанием морального учения - веру преобладало и позднее на Востоке. В конце четвертого века египетский священник Петиосирис считал, что "благоговейный страх Божий" есть само счастье и что "путь жизни [мудрости]" есть "путь Бога". В арамейской надписи из Каппадокии говорится, что "мудрый муж (пкут) предстоит перед Белом и [другими] богами". И в Книге Притчей Бен Сира прочитал: "Страх Божий есть начало премудрости". И не первым Бен Сира сказал, что, хотя мудрость дарована всем народам, Израиль стал местом ее постоянного пребывания, а Тора - ее постоянным свидетельством.

Каждый народ верит, что он обладает совершенной мудростью и потому в своих притязаниях на владения соседей - не желает только одной этой собственности соседей. В надписи из Каппадокии зороастризм называется "очень мудрой" религией. Даже в послании Артаксеркса к Ездре Тора названа "мудростью Бога", а во Второзаконии говорится, правда, очень наивно, что, если Израиль соблюдет божественные установления, которые и хороши, и благочестивы, другие люди назовут детей Иакова "мудрыми и понимающими".

Бен Сира, однако, первым открыл, что мудрость (то есть культура и образование) есть мудрость его Бога: "Вся мудрость есть страх Божий и во всех мудрость есть исполнение Торы" (15:1). Его вдохновенная похвала мудрости заключается ссылкой на Тору (25:26): "Все это - книга завета Бога Всевышнего", закон, который заповедал Моисей как наследие сонмам Иакова.

Бен Сира настаивает на том, что вся мудрость - это закон Моисея, и этот его взгляд был новым и спорным. Он вряд ли мог быть принят Екклезиастом или первосвященником. Он означал, однако, что Тора священника и книжника должна была быть основанием и исполнением светского, гуманитарного образования.

Часто, хотя и безосновательно, полагают, что Писание предписывало древним евреям изучать Закон. На самом деле, однако, израильтянам нравилось заучивать наизусть и преподавать детям только два догмата: Шему и список проклятий и благословений. Они также заучивали три величайших события своей священной истории: Исход, откровение на горе Хорив и поселение в Ханаане. Совершенно так же в Вавилоне отец рассказывал своему сыну о деяниях Мардука. Прочесть Закон целиком должен был только царь; простым людям Законоположник предписывал только выслушивать публичное чтение Торы раз в семь лет, на праздник Кущей. Когда Ездре читали Закон и переводили его помощники-левиты, он был занят лишь правовой, а не педагогической деятельностью. И только в некоторых греческих городах и в Риме национальный закон заучивался уже в начальной школе.

Конечно, весь народ должен был соблюдать Закон, но дети научались этому в семье, простым примером (как это было, например, с соблюдением субботы). Благочестивая Сусанна не была ученым-библеистом, но была научена своими родителями, как жить по закону Моисея. В раннеэллинистический период только в видении можно было вообразить, как дети изучают Закон - да к тому же только в видении мессианском (Юб. 23:26); около 200 г. до н. э. в Иерусалиме само собой разумелось, что Тору преподавали только сыновьям священников. В Завещаниях двенадцати патриархов Левий, и он один из сыновей Иакова, заповедает сыновьям учить детей (беспрерывно) читать Закон Бога. Сам Левий изучил законы священства от своего деда. Так что неудивительно и не случайно, что и теперь еврейские дети начинают изучение Писания с Левита, священнической книги.

К концу II века до н. э. внук Бен Сиры проводил твердое различие между "изучающими Писание" и "внешними". Для этих последних его дед написал свою книгу, поучая их, как жить в согласии с Законом. В первые десятилетия I века н. э. мы узнаем, что школа, соединенная с синагогой, была основана в Иерусалиме для изучения Торы и ее заветов; и позднее законоучителям казалось естественным верить, что, когда Иаков достиг возраста 13 лет, он начал изучать Тору в beth ha-midrash Сима.

Позвольте здесь заметить, что термин beth midrash, как он употребляется в поэме, позднее присоединенной к Книге Бен Сиры [51:23], представляет собой речевой оборот в подражание "Дому Премудрости" (Притч. 9:1), а не упоминание раввинистической школы.

Бен Сира заявляет, что Тора как единое целое, направляя священников и книжников в их трудах, должна почитаться главным предметом еврейской культуры и образования. Чтобы приобрести мудрость, следует не только размышлять над тонкостями законов ритуальной нечистоты, но и над установкой парапетов на крыше. Его представление о мудрости, очевидно, включает пророческие книги, эти неясные пророчества о забытых событиях, хотя это и не делает его предложение более привлекательным. Все знали, а псевдо-Аристей все время повторял, что слышание и собеседование, а не изучение - скорее могут сообщить жизни благочестие. Теперь мудрость стала тяжелым камнем, сдвинуть который было под силу только атлету. Пассивное принятие предписаний Священного Писания, а также заучивание традиционных речей и формул должны были уступить место любознательности и обсуждениям на греческий манер.

Во времена Бен Сиры гуманитарным наукам обучали профессиональные преподаватели из Иерусалима. Сборщик податей Иосиф, "желая узнать, кто из его сыновей был наклонен к добродетели", послал их одного за другим к "прославленным учителям". К несчастью, все мальчики, кроме одного, оказались ленивы и вернулись домой такие же "глупые и невежественные", как и раньше.

Но были ли их учителя мудрецами на старинный лад или греческими профессорами?

Мы этого не знаем, хотя сам рассказ сохранил рассуждения на греческий манер о важности врожденных качеств, которые необходимы для всякого образования. Сверх того, весь рассказ показывает, что греческая идея и идеал paidea, то есть представление о том, что образование формирует человека, к концу III века до н. э. уже проникли в Иерусалим.

Греческая идея paidea основывалась на книге, а именно на Гомере, поэмы которого заучивались наизусть. Как сказал Платон, Гомер "дал Греции образование". В школе греческие мальчики (и еврейские, учившиеся с ними вместе) начинали свое образование с Гомера. Вообще, греческая филология выросла из задачи подготовки гомеровского текста для школы; толкование же Гомера стало основанием гуманитарных наук. Что могли евреи противопоставить этой "Библии греков"?

У Бен Сиры был ответ: Моисея. Не весь народ, о котором в данном случае Бен Сира не думал, но интеллигенция Иерусалима должна будет изучать Тору.

Эта мысль, впервые высказанная Бен Сирой (или не им), победила; мы же можем отметить еще несколько верстовых столбов на этой новой дороге к мудрости. Около 150 г. до н. э. впервые слово grammaticos 'ученый изучающий книги', появляется в еврейских источниках. Это означает, что в указанное время уже были налицо soferim, занятые исправлением биб-лейского текста. Для внука Бен Сиры, то есть одно поколение спустя, Тора и связанные с ней древнееврейские книги давали основание гордиться национальным "образованием и культурой" евреев. В то же самое время, однако, он делает различие, как мы уже указывали, между теми, кто изучает Писание, и теми, кто является "внешними, аутсайдерами", таким образом давая начало позднейшей раввинистической традиции устанавливать среди людей иерархию соответственно их способности к изучению Закона. (Законоучители, впрочем, никогда никому не запрещали изучать Тору.)

Первый учитель, от чьего имени законоучители передавали свои правовые толкования, был священник Иосе бен Иоезер, умерший около 160 г. до н. э. К концу II столетия автор Письма Аристея, составляя список тех сведущих в Писании, кто перевел Тору на греческий, посчитал естественным распределить имена равномерно по двенадцати коленам. Из 72 ученых, сведущих в Писании, он указал только 6 сынов Левия: Тора больше не принадлежала исключительно священнику и помогавшим ему писцам.

Писание отныне было книгой, из которой (как говорит об этом сектантский текст) всему можно было научиться точно. Глагол darash по отношению к Торе, первоначально означал "стремиться исполнить Тору". То же выражение теперь означало "изучить Тору". В секте Нового Завета "научение в Торе" (darash ba-Torah) продолжалось непрерывно, день и ночь. Несколько позже научение в Торе стало частью общей школьной программы; в ГУ веке до н. э. два "толкователя Закона" были известны в Иерусалиме "в связи с тем, как [они] учили молодежь".

Между тем с распространением идеи Бен Сиры новое образование стало несколько отличаться от того, как оно первоначально задумывалось. Для Бен Сиры мудрец, книжник был одиноким искателем мудрости. Но авторитет "учителя" (рабби) основывался (как в греческих школах философов) на принадлежности постоянному авторитету, и в этой цепи, которая восходила к откровению на Синае, рабби и его ученики были лишь звеньями.

Следуя Бен Сире и современным ему книжникам (и, наверное, книжникам до него), еврейская культура через образование стала Тора-центричной. Эта теория, родившаяся в про-тивовес силе греческого духа, окончательно победила с Маккавеями; ее фундаментальная идея, а именно положение в основу образования единственной и исключительной книги, сама по себе была греческой. Даже сам новый религиозный пыл, приравнивавший мудрость к откровению истины, был только одной, еврейской волной - и притом поздней - общего большого движения целой эллинистической цивилизации в направлении к неисследованному морю духовности.

Философия Платона, который сам был чем-то вроде провидца, но остался именно пророком, "не почитаемым в своем отечестве" даже и в свое время, начала преобладать над позитивизмом, правившим во времена Бен Сиры в эллинистическом мире вообще. Молодые люди, которые во времена Сократа стремились получить практическую мудрость и широким потоком устремлялись в Академию и Лицей изучать факты и явления, к середине III века начали отворачиваться от исследования и искать в философских школах "добродетели".

Задолго до Бен Сиры стоик Климент провозгласил, что высочайшей наградой человека можно считать поклонение универсальному закону. Не только мудрец, книжник Бен Сиры молится Богу о даровании ему мудрости, но и мудрец-стоик делает то же: дар благодати необходим раньше, чем получишь правильное знание. Согласно Клименту Александрийскому (Strom.4.6 = SVF 111,221), стоики учили, что когда через упражнение и самодисциплину человек овладеет истинным знанием, тогда вдруг в определенный момент его душа "обратится к мудрости". Тора-центричный иудаизм стал возможен только тогда, когда эллины также приравняли philosophia к theosebeia. Иосиф верил, что и Моисей и Платон потребны гражданину, а сверх всего, что он должен изучить точно закон, но Иосиф не мог знать, что эта мысль была первоначально греческой. Изучение закона мирянами стало эллинистическим новшеством в Иерусалиме.

Вавилония и Египет, а также, как кажется, Сирия и Иран оставались в стороне от этого эллинистического развития, и их культуры, напротив, впали в зависимость от священства. На Ниле, как и на Евфрате двойным барьером отделялся мирянин от природного обучения. Вавилонские священники продолжали копировать сакральные тексты на аккадском языке (первоначальном их языке), исполненные клинописью. А египетские жрецы продолжали делать то же старым (хотя и несколько варварским) египетским языком и посредством иерог-лифического письма в то время, когда все вокруг - и сами они на улице - говорили по-гречески или по-арамейски или на египетской демотике. В результате, насколько мне это извест-но, ни одной новой работы не появилось ни в клинописи, ни иероглифами или на их языке в эпоху эллинизма.

Это не значит, однако, что священническая интеллигенция в Египте и Вавилонии была против нововведений. Священники здесь также соприкасались с греками и греческой ученостью. Греческая наука грамматики, кажется, проникла в египетские священнические школы птолемеевского периода, и египетские научные труды, равно как и египетские романы, писались демотикой и обнаруживали следы греческих идей. Сведениями и идеями обменивались также вавилонские и греческие астрономы. Но по большей части хватка традиции обез-оруживала местное образование в Вавилонии и Египте. Вавилонский священник Беросс, который писал во время расцвета греческой науки, мог утверждать, что все приобретения цивилизации суть дар Оаннеса - полурыбы-получеловека - полученные на заре истории, и что с тех пор ничего нового не было изобретено. Когда вавилонянин или египетский жрец эпохи эллинизма хотел сказать что-нибудь новое миру в целом, он говорил это по-гречески.

В этой связи, однако, важнее заметить, что в то время, когда Писание стало основой образования в Иерусалиме даже для человека светского, в других странах Востока писания сво-их предков продолжали изучать только священники. Исчезновение священнического класса или упадок их учености предопределяли и конец соответствующей культуры. Говорившие по-арамейски маги в персидском рассеянии не могли прочесть свои собственные священные книги.

В Уруке (Ерехе) из двадцати священнических кланов, которые существовали во вре-мена персидского владычества, только семь оставались во II веке до н. э. и около 150 г. до н. э., возможно, только дюжина людей в этом городе все еще умели писать клинописью, причем последняя известная клинописная табличка восходит к 75 г. н. э. В то время, как ученые священники тщательно воспроизводили и изобретательно пользовались иероглифами, из-вестными еще во времена Хеопса, простые люди на Ниле уже совершенно забыли строителей пирамид. В народном сознании фараоны стали могущественными волшебниками древних времен.

Книга Моисея, однако, стала первоосновой еврейского образования, потому что Тора отличалась от других сакральных книг Востока. Слова Заратустры сохранились как составная часть священнодействия, но простой верующий не играл никакой роли в религии Авесты. В библиотеках египетских храмов хранились свитки, знание которых доставляло священникам (жрецам) власть над нечистыми духами или способность отогнать крокодила, но простой верующий мог взглянуть на них только издалека. В Израиле же все люди были призваны к святости: "ты будешь свят во Мне, потому что Я, Господь, свят". Так что, как ни парадоксально, но религия в Иерусалиме, как и философия в Афинах, в основе своей не была привилегией свя-щенства.

Когда Тертуллиан, нападая на философов, воскликнул: "Что общего у Афин с Иерусалимом?" - он не заметил одной важной вещи: греческая ученость, как и еврейская вера, была универсальной.

На этом основывалась, во-первых, эллинизация Иерусалима, а позже - почитание Бога Авраама, Исаака и Иакова - в Афинах.

Все это было еще "на коленях богов" в те времена, когда Бен Сира положил начало Тора-центричному образованию. Он ставил себе целью приготовить будущих вождей народа, искусных в речах. В древности искусство убеждения было необходимым условием политической деятельности. И хотя Бен Сира полагался больше на мудрость, чем на греческую риторику, в своих учениках он стремился развить именно мудрость. Умение (по-еврейски, "мудрость рук") ремесленника проявляется в его работе, а мудрость вождя народа- в его речи (9:22); мудрость возвышает над окружающими и делает красноречивым говорящего в собрании (19:5): "речей разумного будут искать в собрании, и о словах его будут размышлять в сердце" (21:20).

Но хотя разумный приглашается в собрание (38:38) и "на судейском месте" сидит и рассуждает "о судебных постановлениях [и произносит] оправдания и осуждения [и занимается] притчами (38:38)", его красноречие и его мудрость проистекают из страха Божьего и знания Торы (15:1; 39:1).

Подобно Платону, Бен Сира убежден, что нельзя познать справедливость, не будучи праведным. Между тем власть в Иерусалиме принадлежала аристократии, а не книжникам и их ученикам. Сам Бен Сира может только обратиться к народным авторитетам: "Послушайте меня, князья народа, и внимайте, начальники собрания"(33:18). Для того же, чтобы получить власть, ученикам мудрецов часто приходится идти на службу к власть имущим: "Мудрость смиренного вознесет голову его и посадит его среди вельмож" (11:1), - говорит Бен Сира. И хотя "Мудрый в словах возвысит себя, и человек разумный понравится вельможам" (20:27), тем не менее "вельможа" множеством речей и многими улыбками проверяет своих (единомышленных) друзей и советников. Очевидно, что Бен Сира описывает трудности жизни философа в доме богатого господина. Подобно Дж. Свифту, он советует: пусть благородный господин повторит свое приглашение прежде, чем мудрец это приглашение примет.

С другой стороны, господин нуждается в интеллектуале, который бы смог представить дело одинаково хорошо и в Народном собрании в Иерусалиме, и при царском дворе. Сосуществование еврейской и греческой администраций и закона рождало потребность в иных советниках, управляющих и секретарях помимо тех, кто принадлежал к гильдии писцов. Природного ума и навыков канцеляриста уже было недостаточно в рассматриваемую эпоху - и технологическую, и энциклопедическую. Как говорит повар в греческой комедии, не требо-валось знаний астрономии, чтобы приготовить вкусную еду. Мы можем предположить, что Иосиф Тобиад, предприимчивый молодой человек, который порицал самого первосвященника в Народном собрании в Иерусалиме; что Иоанн, получивший привилегии от Селевкидов; и что Евполем, его сын, ведший переговоры Иуды Маккавея с Римом, - все они имели советников, если не были сами учениками мудрецов. И тем не менее всего за сто лет до Бен Сиры еврейский народ представлялся заезжим грекам классическим примером покорности (указанному Богом) авторитету первосвященника.

Стоик Хрисипп говорил, что царская служба - это один из трех способов для философа заработать на жизнь, и Экклезиаст, его современник, упоминает еврейских придворных царя Птолемея (8:2). Так что, хотя Бен Сира советует (7:4) своим ученикам "Не проси у Господа власти, и у царя - почетного места" при дворе язычников, Даниил, советник Навуходоносора и визирь Дария, который во всех вопросах мудрости и рассуждения был "в десять раз" умнее языческих мудрецов этого царства, продолжает волновать наше воображение.

Миф об интеллектуальном превосходстве евреев уже начинает укладываться в еврейском сознании. Мы читаем, как будущий сборщик налогов Иосиф соблазняет Птолемея своей сообразительностью (несколько прокисшей, на наш вкус), своим умом и своим поведением (которое нам представляется грубым). К концу II века псевдо-Аристей создает новый портрет интеллектуала из Иерусалима. Он не только знает Тору и живет по ней, но также умеет вызвать одобрение греческих философов за царским столом преимуществом своего знания как лучшего образа жизни, так и лучшего стиля правления. Библейский образец еврейского слуги языческого царя - патриарх Иосиф становится примером для молодежи. Как говорит Левий в Завещаниях двенадцати патриархов: "Всякий, кто учит благородному и исполняет это, должен быть посажен на трон с царями, как Иосиф".

Евреи сирийской и египетской диаспоры также нуждались в таких мудрецах, какие воспитывались в Иерусалиме.

Как говорит современник Бен Сиры, человек, обучившийся чтению и знающий Тору, найдет себе друзей повсюду; его земные сокровища могут погибнуть, его земля и город могут разрушиться, но его мудрость доставит ему славу в чужой стране. Автор Завещаний двенадцати патриархов вкладывает похвалу учению в уста Левия, предка священников, чей авторитет в поколениях был развенчан. Левий теперь наставляет своих потомков "обучаться мудрости со страхом Божиим и с прилежанием". В Иерусалиме начался век образования.