Элиас Дж. Бикерман. Евреи в эпоху эллинизма

Часть III - ПОСТОЯНСТВО И ПЕРЕМЕНЫ

Экономическая жизнь

Храм первенствовал не только в панораме Святого града, но также и в его экономической жизни. В домаккавейском Иерусалиме большая часть городского населения все еще занималась сельским хозяйством. Поля, виноградники и сады были стабильным источником жизни для иерусалимлян, которые также выращивали скот, овец и домашнюю птицу, причем даже в стенах города. Когда солдаты Селевкидов в 168 г. до н. э. грабили город, они увели с собой не только пленников, но и скот. Прядение для семьи, возможно, все еще оставалось домашним занятием, и звук молотьбы слышался из дверей частных домов, но уже можно было послать на улицу булочников замешенное тесто и испечь.

Помимо тех, кто занимался сельским хозяйством и домашним производством, в городе также жили ремесленники, о которых Бен Сира говорит как о людях с небольшим достат-ком, "полагавшихся на свои руки". Он отдельно упоминает резчика, кузнеца, горшечника и парфюмера, а у Неемии упоминается ювелир. В Иерусалиме Бен Сиры, должно быть, имелись и другие ремесла, поскольку, наверное, сельские жители из окрестных деревень приобретали инструменты и утварь в городских лавочках. Однако главным потребителем продуктов ремесленного труда оставался Храм. Ему, например, нужны были проекты построек, вроде тех, что были предприняты первосвященником Симеоном II. Храм нуждался в ремонте, как тот, что был финансирован Антиохом III. Интересно, что обилие шкур животных превращало Храм в важнейшего поставщика основных изделий из кожи.

Другие более крупные промышленные предприятия не могли процветать в Иерусалиме, потому что помимо великолепного строительного камня и избытка кожи другого сырья в Иудее не было. Здесь не было ни руды, ни леса, ни хорошей горшечной глины. Промышленные центры, которые упоминает Библия или позднейшие раввинистические источники, все располагались за пределами крошечной Иудеи.

Впрочем, Иерусалим Птолемеев и Селевкидов не был и торговым центром. Международная караванная торговля, обогащавшая Газу и Петру, обходила горы Иудеи. Это, конечно, не означает, что иностранные торговцы не заезжали в Иудею и Иерусалим. По пути из Стратоновой Башни (Кесария) на северном побережье Палестины караван Зенона прошел через Иерусалим и Иерихон, и Бен Сира несколько раз упоминает еврейских купцов и отделяет их от мелких торговцев. Он говорит также о евреях, плававших по морю, а Послание Еноха и Завещание Неффалима упоминают еврейские корабли на Средиземном море (которые плыли, возможно, из греческого города Ямнии [Явне]).

Автор Завещаний двенадцати патриархов приписывает Завулону честь изобретения первой рыбачьей лодки.

Не был Святой град и финансовым центром. Золото и серебро из храмовых сокровищниц не могло быть использовано для торговли. Когда Иосиф Тобиад нуждался в большой сумме денег, чтобы купить в Александрии право собирать налоги, ему пришлось обратиться к друзьям в Самарии. Так что Иерусалим в раннеэллинистическую эпоху оставался малозаметным, бедным городом. Так что хотя Иосиф мог купить все для своего путешествия к александрийскому двору (включая дорогую одежду и роскошные сосуды для питья - последние, возможно, привозные) в Иерусалиме, он все-таки показался бедным и простым богатым финикийцам, которые встретили его на пути. После экспансии Хасмонеев Иерусалим, теперь столица целой Палестины, стал городом, "изощренным во многих искусствах", по словам псевдо-Аристея. И лишь включение Иудеи в экономическую структуру империи Птолемеев оживило товарный обмен и послужило развитию торговли; родилась даже психология приобретательства, как свидетельствует Экклезиаст и Тобиады.

Отношение Библии к хозяйственной деятельности определяется моралью сельскохозяйственного общества: давать в долг - значит, заниматься ростовщичеством или благотворительностью, быть поручителем за кого-нибудь - безрассудный риск, как это было и в античной Греции; одежда и постель поручителя, конечно, будут взяты от него ростовщиком. Для Бен Сиры же, хотя он и был традиционным моралистом, недоверчивым к дельцам, ссуда является всего лишь коммерческой сделкой. Тем не менее он настойчиво напоминает своим слу-шателям, что многие нечестны и, почитая ссуду неожиданной удачей, задавали пиры и строили дома на занятые деньги. Он даже предостерегает своих слушателей не одалживать тем, кто сильнее, и следующим образом подытоживает сказанное (8:16): "Не судись с судьей".

Давая такого рода финансовые советы, Бен Сира, возможно, думает об особенностях налоговой системы Птолемеев, потому что в другом месте он говорит также о подрядчиках общественных работ, которые сделались жертвами судебных преследований. При Птолемеях человек, подрядившийся собрать налоги или заключивший иной финансовый договор с правительством, обычно имел партнеров и старался обезопасить себя письменным договором. Даже владевшие небольшим капиталом отдавали свои деньги для подобных спекуляций с царским правительством. Проблема состояла в том, что не только партнеры отвечали, если заключивший сделку не исполнял своих обязательств, но кредитор мог взыскать долг и с поручителей. Таким образом, мытарь со связями мог разорить своих мелких партнеров и поручителей, а сам остаться неуязвимым.

За пределами городов занимались почти исключительно сельским хозяйством. После амнистии Селевкидов 164 г. до н. э. евреи, как свидетельствует 2-я Книга Маккавейская, "посвя-тили себя сельскому хозяйству". И все же мы практически ничего не знаем о крестьянском хозяйстве Иудеи при Птолемеях и Селевкидах. Иностранные наблюдатели интересовались толь-ко тайнами Храма Сиона, а интеллектуалы самого Иерусалима, как Бен Сира, не заботились о людях, у которых "разговор только о молодых волах... Сердце... (их) занято тем, чтобы про-водить борозды, и забота (их) о корме для телиц" (38:25-26).

Как и во всяком сельскохозяйственном обществе (кроме разве основанных на ирригации, как египетское), евреи зависели самой своей жизнью от дождей. Дожди же шли только зимой, так что необходимы были запасы воды; Экклезиаст, например, строил резервуары. Пахали осенью, твердая пшеница (siligo), ячмень и просо были основными зерновыми культурами. Техника сельскохозяйственных работ была примитивной; и до римского периода не были известны ни оставление земли под паром, ни севооборот, ни регулярное удобрение навозом. Мы уже отмечали, что водяная машина (саки), которая широко распространилась на Востоке периода эллинизма, упоминается у Еккл. 12:6.

Забавно, что в Юбилеях Авраам восхваляется как изобретатель устройства, которое прикреплялось к плугу и разбрасывало семена, поскольку это приспособление было известно уже в древней Вавилонии. Чтобы так сильно поразить автора книги, настоящее устройство должно было появиться в Иудее в III веке до н. э. Мы также можем заметить, что для этого автора изобретение Авраама казалось важным только потому, что отпугивало птиц, клевавших зерно (что случалось всегда, когда зерна разбрасывались вручную); ему не важны экономия времени и труда. В примитивном сельскохозяйственном обществе человек добывал хлеб в поте лица своего.

Другой важной отраслью сельского хозяйства было выращивание скота и овец. Одни лишь потребности Храма могли сделать скотоводство доходным в Иудее, но реальные свиде-тельства об этом виде деятельности в Иудее раннеэллинистического периода отсутствуют. Лишь случайно мы узнаем, что, когда Маттафия и его последователи бежали в пустыню от пре-следований Антиоха IV, они взяли с собой своих сыновей, жен и скот.

Мы узнаем также, что патриарх Иуда, по свидетельству Завещания двенадцати патриархов, имел "главного пастуха" - очевидно, из-за громадности своих стад. Иуда был также большим охотником, который не только преследовал такую добычу, как олени и дикие быки, но и укрощал диких лошадей, а также убивал медведей, львов и пантер.

Отчасти он делал это для защиты своих стад и посевов - он вырвал овечку из пасти льва и убил дикого вола, который пасся на его полях, - но он также охотился и ради пищи: он поймал оленя и приготовил еду для Иакова. Восторженное описание радостей охоты в За-вещании свидетельствует о том, что охота была не только любимым занятием граждан Иерусалима около 200 г. до н. э., но и важным экономическим ресурсом. Селевкидский текст 200 г. до н. э. указывает, что дикие ослы, пантеры, лисы и зайцы водились в Иудее и что из Палестины Птолемеев вывозились шкуры пантер. Охоту на пантер и диких ослов изображает фреска того времени в Мариссе.

Выращивание фруктовых деревьев, оливок и винограда также было ценным источником дохода в сельском хозяйстве.

Необходимым условием для подобного предприятия был мир. Когда приходил неприятель, скот можно было отогнать в укрытие; при уничтожении урожая - землю можно было засеять вновь; но сожженные или вырубленные фруктовые деревья и виноградники оказывались утраченными надолго.

В самом деле, для оливкового дерева, которое процветает на каменистой почве Иудеи, требуется пятнадцать лет заботливого выращивания, прежде чем оно начнет плодоносить, вот почему оливковая ветвь - самый подходящий символ мира. Со времени Птолемея I до времени Антиоха III, то есть в течение жизни нескольких поколений, оливковые рощи, фиговые деревья и виноградники не затрагивались войной.

Помимо установления устойчивого мира в Иудее, Птолемеи (включением Иудеи в систему своей экономики) открыли новый расширяющийся рынок для оливок и оливкового масла из Иудеи, потому что, как мы уже отмечали, в Египте было мало оливковых рощ. Александрия и греки в Египте вынуждены были ввозить это масло, в котором они очень нуждались. Мы также уже отмечали, что система монополий и высокие таможенные пошлины Птолемеев повышали втрое розничную цену на оливковое масло в Египте (а иногда и больше) сравнительно с его ценой в Греции.

Так что экспорт масла из Палестины был очень доходен, тем более что Птолемеи предпочитали импортировать масло из собственных провинций Сирии, куда относилась и Палестина, а не ввозить его из других стран. Больше того, соотношение цены на зерно, с одной стороны, и вина и оливкового масла, с другой стороны, делало маленький виноградник или оливковую рощу столь же доходными, сколь доходно было бы поле зерновых вчетверо или впятеро большей площади. Мир Птолемеев, позволивший оливковым деревьям и виноградникам (каковых тогда - да и сейчас - в Египте также было недостаточно) вытеснить зерновые, как никогда прежде повысил цену тощей почвы Иудеи.

Описывая, как он стяжал богатство, какого никогда не было ни у кого в Иерусалиме, Экклезиаст рассказывает, что он построил дома и насадил виноградники, сады и рощи. Он подвел воду к своему лесу, полному деревьев, он рассказывает и о своих больших стадах и отарах и о покупке и преумножении рабов. При птолемеевском надежном мире можно было вместе с Бен Сирой сказать, что кто бы ни вспахал землю - соберет урожай, что зеленые побеги зерновых радуют глаз, что молодые животные и растения обогащают человека - и что человек, не имеющий дома, скорее всего, бродячий разбойник.

Филон заметил, что богатство всегда приходит за миром и устроенным правлением, и мы видим в Иудее, что имперский мир также способствовал росту урожая людей. Помимо того, что евреи ненавидели убийство младенцев и гордились многочадием (Гекатей около 300 года до н. э. заметил, что по этой причине еврейский народ был "богат людьми"), прекратились войны и сопутствующие им эпидемии, процветание победило недоедание и укрепило сопротивление людей болезням. Евреям повезло также и в том, что, когда их собственные поля погибали, иссушенные без дождей, в их распоряжении был урожай из Египта для пропитания.

Статистика населения в допромышленной Европе показывает, что в аграрных обществах рождаемость находилась в прямой зависимости от цены на хлеб и что после хорошего урожая (сравнительно с неурожайным годом) годовое превышение рождений над смертями бывало в три раза выше. Демографическое значение имела также традиция ранних браков, что вызывало еще большую рождаемость; история Дины (Быт. 34), как ее рассказывают Юбилеи, показывает, что в Иерусалиме раннего эллинизма девушка тринадцати лет могла выйти замуж без разрешения отца, каковую практику затем приняли и законоучители. С другой стороны, по обычаю евреи кормили ребенка грудным молоком до трех лет, и это отсрочивало следующее рождение. И все же, несмотря на ограничения и несмотря на очень высокую детскую смертность и смертность женщин родами, мы можем уверенно полагать, что век птолемеевского мира удвоил и даже утроил население Иудеи.

Эмиграция давала выход избытку населения. Когда в последние десятилетия III века инфляция и местные восстания ослабили Египет, для предприимчивых людей все еще была открыта громадная империя Селевкидов. Молодые люди из Греции, которые были стеснены в деньгах или хотели быстро разбогатеть, отплывали служить царям Азии или Птолемеям в Египте как наемные солдаты. "Воин в нужде от бедности" был печальной аномалией в глазах Бен Сиры (26:28), и еврейские наемники чрезвычайно ценились царями, которые знали, что, как сказал Менандр, земли, где трудно прожить, делают мужчин храбрыми.

Бен Сира говорит нам о преуспевающих людях, которые, потеряв землю, отправились за границу, и Иссахар в его Завещании говорит с ужасом о тех, кто, побуждаемый недобрыми желаниями, оставил хозяйство в Святой земле и рассеялся по народам и служит им.

С другой стороны, преуспевшие наемные солдаты, а также другие эмигранты, разбогатевшие в диаспоре, часто возвращались в Святую землю, чтобы провести там остаток жизни. К 200 г. до н. э. диаспора начала превращать Иерусалим в свой мировой центр. Потоки паломников, приносившие "мириады" евреев в Иудею во время цезарей, во дни Бен Сиры только зарождались. Но если Ясон и Менелай около 175 г. до н. э. торговались за первосвященство, то, должно быть, Сион был доходен и раньше.

Священническая каста принадлежала наследственной аристократии эллинистического Иерусалима. Антиох III и, возможно, до него Птолемеи освободили от налогов всех священников. И тем не менее их экономическое положение не соответствовало их общественной значимости. Тора (Втор. 18:2, Чис. 18:20) недвусмысленно удерживает от закрепления за клириками надела Святой земли, оставляя их без доходов от святых владений.

Священство Иерусалима, таким образом, обеспечивалось приношениями отдельных богомольцев.

Священники в Иерусалиме, как и священники всех древних религий, получали часть от всех жертвенных животных (кроме всесожжении и некоторых приношений за грех); например, они получали грудинку и правую переднюю ногу каждого мирного приношения. Так же мясо всякого первородного животного мужского пола без порока (предписанная жертва) отдавалось священникам, как и зерновые приношения, лишь небольшая часть которых сжигалась на жертвеннике.

Существовали и некоторые платы в серебре, например выкуп за первородного сына.

И, тем не менее, число священников Садокитов росло так быстро, что в эллинистическом Иерусалиме они делились, как мы уже отмечали, на 24 череды, и, следовательно, каждая череда служила в Храме всего лишь два раза по неделе каждая. Так что отдельный священник мог рассчитывать только на 15 обедов с мясом в год. В остальное время года главным источником дохода священника были сельскохозяйственные сборы: часть каждого куска замешенного теста (hallah) и десятина всякого продукта земли, как и всякого прибавления в стаде.

В этой архаичной системе поборов, скроенной первоначально соответственно условиям маленькой аграрной общины с местным жертвенником и местными священниками, ни имущество как таковое, ни доход (помимо дохода от земледелия и скотоводства) не облагались налогом. Священники, таким образом, зависели от пожертвований особенно медлительных и неохотных налогоплательщиков - крестьян. Иссахар в самом деле принес от первых плодов Господу без промедления, но, будь такая практика обычной, автор Завещаний двенадцати патриархов не прибавил бы, что Иакова обрадовала честность сына.

И Бен Сира, и автор Юбилеев не настаивали бы, что десятина должна отдаваться радостно и что первые плоды следует приносить полностью.

На деле же сами священники вынуждены были ходить от порога к порогу, собирая свою десятину. И хотя мы узнаем из Книги Юдифи, что в Ветулии хранились для отправки в Иерусалим первые плоды зерна и десятина вина и масла, это было нововведением. Нововведе-нием было и правило, что каждый священник мог разделить священническую трапезу.

Причем все упомянутое ставило священство Святого града в преимущественное положение относительно деревенских священников, каковыми были, например, Маккавеи в Модиине. Только священники, жившие в Иерусалиме, имели изобильное содержание; только те священники могли стать богатыми, которые постоянно были приписаны к Храму, скажем, приготовляя фимиам или как служащие в хранилище. Это экономическое разделение священства имело значение для истории Иерусалима: толстые собиратели десятины Храма поддержали греческие идеи во времена Антиоха Эпифана, а Маккавеи были сельскими священниками.

Однако, когда Бен Сира говорит о людях, имеющих власть в Иерусалиме, он не имеет в виду духовенство: "господа" (в основном sarim и nadibim на еврейском, megistanes и dynastes - по-гречески; причем обе пары слов употребляются синонимически) - это люди светские. Мудрый человек станет служить им (8:8) и выказывать им почтение (4:7; 13:9; 20:27; 23:14; 32:9); но в общении с ними следует быть осмотрительным (8:1), потому что они склонят суд в пользу угождающему им (20:28, 7:6).

Мудрые правители (sarim) устроят город (10:3). Когда наш моралист говорит об искусном враче (38:3), он подчеркивает, что искусство целителя доставит ему восхищение nadibim. Когда Бен Сира адресует свои наставления "князьям народа" (megistanes) и начальникам Народного собрания (33:8), мы не можем сомневаться, что он подразумевает членов Сената и их семьи, стоявшие во главе Иерусалима при Селевкидах и, возможно, при Птолемеях.

Для Бен Сиры средний класс - это класс ремесленников, державших свои мастерские и лавочки на базарах Святого града. Бен Сира говорит с уважением об этих умельцах. Они же хотя и не председательствуют в суде, но принимают участие в Народном собрании и, будучи погруженными в работу целиком, тем не менее создают самую основу жизни мира (38:33). Перефразируя Притчи (21:17), Бен Сира предостерегает, что работник, склонный к пьянству, не разбогатеет. Здравый смысл, однако, предполагает, что трезвый работник обязательно станет богатым. Что же касается интеллектуальной прослойки, то нам известно лишь то, что врач получал гонорар. Нам ничего не известно об экономическом положении самого Бен Сиры и его друзей.

Нет у нас сведений и об экономическом положении крестьян - этой основы аграрной экономики. Тем не менее даже и без Завещаний двенадцати патриархов мы знали, что в раннеэллинистический период крестьянин, вроде Иссахара, которого Писание (Быт. 49:14) уже называет работником, "подклонившим плечи свои для ношения бремени", продолжал гнуть спину и трудиться в поле. Однако при новом экономическом укладе, открывавшем большие возможности для успеха, многие крестьяне оставили свое хозяйство. Эту ситуацию Бен Сира имел в виду, когда призывал не отвращаться "от трудной работы и от земледелия" (7:15).

О бедных Тора говорит нам, что "никогда не переведутся бедные на земле" (Втор. 15:11) и что Закон требует заботиться о них.

Неудивительно, что Бен Сира, благочестивый моралист, сказавши о надлежащих священникам платах, призывает вслед за этим быть великодушным к бедным (7:32) и часто напоминает своим слушателям помогать бедным "ради заповедей" (29:9).

Его пугает человек, обманувший работника в плате ему (32:22), в согласии с Завещаниями двенадцати патриархов (Завет Ассира 2:5) с негодованием проклинает того, кто предлагает "жертву из имения бедных" (34:20).

Призывы помогать бедным не были новостью в Иерусалиме: со времен пророка Амоса все пророки Израиля возвышали свой голос против алчности и яростно поносили тех, кто обижал слабых и нуждающихся. Что, однако, было новостью во времена Бен Сиры, так это поляризация общества, резко разделившая его на богатых угнетателей и бедных. Бен Сира гово-рит о бедных так же часто, как и о богатых, и показательно, что его внук и переводчик, как правило, передает еврейские обозначения 'бедного' у Бен Сиры - греческим словом ptochos, что значит 'нуждающийся, бедняк'.

Однако слово 'богатый' (еврейское ashir), как его употребляет Бен Сира, относительно. Когда он советует своим слушателям не вступать в общение с богатыми и в этом случае ссылается на вошедшее в поговорку столкновение железного котла и глиняного горшка, он не говорит о бедняках. В этом случае, (dat) 'бедный' человек беден лишь в сравнении с большим богатством и имеет средства, которые в случае нужды могут пригодиться и "богатому" человеку (13:4). Бен Сира на самом деле говорит здесь, как и в другом месте (27:9), что "птицы слетаются к себе подобным" (27:9), то есть "рыбак рыбака видит издалека".

За этим полезным советом, однако, следует гневное развенчание богатых как таковых: как грешник ничего не имеет общего с праведником, так не может быть мира между богатым и бедным. В пространной речи, употребив несколько еврейских синонимов для описания бедности, он заключает перефразировкой Притч (29:29), где праведные противопоставляются злым. Используя ключевое слово библейского текста "гнусность", он противопоставляет смирение - гордости, а бедного - богатому (13:24).

Моралист, приверженный традиции, в этом случае согласен с гневным автором "Послания" Еноха, другим писателем ранней эллинистической эпохи. Также и для псевдо-Еноха пропасть разделяет бедного и богатого. Он даже проклинает рабство, как нарушение естественного порядка, проистекающее единственно из угнетения. Он произносит огненную речь против состоятельных людей, неправедно стяжавших золото и серебро, принимающих, однако, вид праведности, "словами заблуждений" многих сбивающих с пути. И Бен Сира, и псевдо-Енох обращаются к библейской риторике, но и трезво мыслящий Экклезиаст также говорит о слезах угнетенных и о силе угнетателей.

Тем не менее ни Экклезиаст, ни Енох, ни Бен Сира не говорят ни о каких специальных неправедных действиях. Так, осуждая торговлю, Бен Сира лишь говорит, что "посреди продажи и купли вторгается грех" (27:2). В отличие от древних пророков они не говорят о захвате земли, о припрятанном зерне, о ложных мерах и весах и о ростовщичестве.

В птолемеевской Палестине агораном наблюдал за базаром в Иерусалиме, и, возможно, Птолемеями устанавливались максимальные надбавки к цене в Палестине, как это было в Египте (где соответствующая фиксированная надбавка составляла 25%).

Что же касается захвата земли, то высокое плато вокруг Иерусалима, изрезанное трещинами и каменистое, с его склонами и обрывами не подходило для земледелия. (Конечно, богачи из Иерусалима могли владеть и владели поместьями за пределами каменистой Иудеи; Тобиады, как мы знаем, владели большими земельными наделами по ту сторону Иордана.)

Тем не менее правда, что во дни Неемии люди на этом самом каменистом обрыве были принуждены закладывать (и терять) свои дома, поля и виноградники и продавать своих сыновей и дочерей в рабство из-за тяготы бедности или в уплату налогов. При Птолемеях, как мы уже видели, было запрещено законом покупать или получать в залог свободных людей. Но Иерусалим Бен Сиры не был единственным местом, где эти законы не соблюдались.

Период инфляции, за которым последовала дефляция, обострил экономическую ситуацию в Иудее.

В последние десятилетия III века до н. э. инфляция, развязанная Птолемеями, усилилась. Груз ее пал на работников, получавших плату, и на чиновников на жалованье, включая солдат, поскольку жалованья, как это бывает обычно, поднимались медленно относи-тельно растущих цен. С другой стороны, инфляция легла тяжелым грузом и на землевладельцев.

Поскольку сроки кредитов были краткими (обычно составляли год или меньше), а цена земли фиксировалась, и притом в натуральной форме, инфляция Птолемеев, нарушившая хрупкую систему кредитов, ухудшила положение должников того экономического уклада, где наличные деньги всегда были редкостью. Так, в 203 г. до н. э. должнику в дефолте (то есть отказывавшемуся платить долг) и подпавшему под штрафные выплаты приходилось платить в пять раз больше, чем он заплатил бы за десять лет до того.

Конечно, в 203 году платы совершались обесцененным серебром или постоянно снижавшимися в цене медными монетами. Повышение налогов ударило особенно сильно по землевладельцам, поскольку они не могли спрятать свою собственность, в то время как предприниматели легко утаивали доходы. Поскольку же выплаты в серебре оставались законными и поскольку можно было потребовать платы в "старых птолемеевских драхмах", эти предприниматели не были впрямую затронуты инфляцией.

Когда Палестина снова перешла к Селевкидам в 200 г. до н. э., последовала неожиданная инфляция. Валюта Селевкидов основывалась на серебре, и серебряная драхма Птолемеев весом в 3,6 грамма составляла только 5/6 (аттической) драхмы Селевкидов весом в 4,3 грамма. Экономика этого края все еще, конечно, в основном была построена на выплатах натурой, но всякое повышение цены на урожай теперь предполагало денежные выплаты. На языке того времени, учетная книга заняла место рядом с испытанием (качества) и взвешиванием.

Однако состоятельных людей Иерусалима нельзя винить в колебаниях валюты, навязанных иностранными правителями. Вообще всеобщее осуждение богатых противоречит утверждению мудрых авторов о том, что Бог создал и богатых и бедных и что усердием становятся богатыми (Притчи 10:4, 10:22, 22:2), - это мнение разделял и Бен Сира (11:14 и 29). Он добавляет: в прошлом в Израиле уважали "богатых людей" (44:6) даже и в лице их потомков. Окончательная позиция Бен Сиры состоит в том, что богатство - вещь добрая, если оно не приобретено грехом (13:24). В длинном отрывке (31:1-11) он проясняет для нас, что он осуждает глупость и грех, по словам Вергилия, auri sacra fames - бесконечную и ненасытную жажду золота. Платон считал, что эта беспредельная алчность свойственна жителям Леванта, но греки принесли ее и на завоеванный ими Восток.

В восточном обществе (о котором говорили еврейские пророки или, например, египетские мудрецы) положение и зажиточность были неизменны, но те, кто ими обладал, имели моральные обязательства утешать слабых и неимущих и помогать вдовам и сиротам. Даже в индивидуалистском обществе полиса налицо была утешающая благотворительность, хотя взаимопомощь была бесплодной и недостижимой. В эллинистическом Иерусалиме, однако, богатые и бедные не оставались больше на своих местах в общественном здании взаимных прав и обязанностей.

Новая плутократия вытесняла наследственные положение и богатство, а новые богатые заботились только о деньгах. Теперь деньги сообщали их владельцу власть и положение; в новом обществе алчности и социальной подвижности богатство и власть стали всего лишь преходящими индивидуальными качествами. Различие между богатым и бедным теперь состояло в количестве и потому стало еще более тяжелым и невыносимым.

В Афинах в 316 г. до н. э. персонаж в Dyskolos Менандра называет богатого землевладельца "великодушным", потому что тот разговаривает на равных с землевладельцем среднего достатка. Примерно пятьдесят лет спустя Каллимах, придворный поэт Птолемея II, восхваляет Сосибия, влиятельного придворного, за его дружеское отношение с людьми более низкого общественного положения, за это редкое качество, которое встречается только у тех богачей, душа которых превосходит их общественное положение.

В Иерусалиме Бен Сира советует своим читателям не только выказывать уважение влиятельному человеку, но и преклонять ухо к мольбам бедного (4:7-8). Бен Сира, более оптимистичный, чем Экклезиаст (9:16), уверен, что бедный (dal), но мудрый человек должен быть почтен (1:23, 10:30, 11:1),и тоже самое говорит об умном рабе (10:25). Между тем среди трех типов людей, ненавистных ему, мы находим и надменного бедняка (25:2).

Но на скалистой почве Иудеи, где ездить на лошадях было свидетельством богатства, а скот пасли по стерне, в обществе, где клановые отношения уже исчезли, разбогатевший сосед быстро становился соринкой в глазу. Когда бедняки должны были собираться в кучу, чтобы согреться зимней ночью - "Как можно согреться одному?" (Эккл. 5:11) - в те времена большое богатство было вызывающим и тяжелым: "Не проклинай царя в твоих мыслях и богатого в твоей комнате, потому что птица небесная может отнести твои слова" (Эккл. 10:20). Современники Экклезиаста и Бен Сиры не были первыми, кто превозносил Золотого тельца, но теперь они плясали вокруг него по-новому, на манер греков изысканного общества. (По этому вопросу, впрочем, наши читатели могут обратиться к другому нашему труду: "Четыре удивительные книги Библии".)

Рабы стояли на самой нижней ступени общества. Соответственно и наши сведения о них в раннеэллинистическую эпоху очень скудны. Мы полагаем тем не менее, что уже не было временного порабощения за долги, существовавшего еще во время Неемии (Неемия протестовал против продажи евреев братьям-еврееям). Такое взаимоотношение граждан нигде не упоминается в эллинистических источниках или в источниках римского периода, кроме как в теоретических спорах законоучителей о соответствующих библейских установлениях. Им-перский мир, кажется, улучшив экономическое положение Иудеи, истребил самую мысль о долговом рабстве.

В эллинистической Иудее потребность в рабах, этих экономически важных производителях древнего мира, теперь удовлетворялась поставкой иностранных рабов, и они, будучи полной собственностью своих хозяев, не были защищены, как еврейские невольники, духовным законом, правом и общественным мнением.

Следовательно, хотя среди рабов еврейского господина не было сыновей и дочерей Израиля, но, поскольку рабы принимали веру своих господ, было много рабов иудейского вероисповедания. Такие рабы, возможно, в основном прислуживали по дому; женщины-рабыни, конечно, часто бывали наложницами своих господ.

Бен Сира (41:26) советует своим ученикам жить в мире, не желать чужой жены и воздерживаться от постели служанки. Роль рабов в хозяйстве и ремеслах остается неясной, хотя такие люди, как муж Юдифи (имевший бесчисленных рабов), или Экклезиаст, без сомнения использовали рабов для обработки земли и ухода за садами, да и для других видов производства.

Подобно Аристотелю, Бен Сира верил, что еда, работа и наказание - это все, что нужно рабу. Оковы, ошейники и плети применялись против строптивых рабов; пытки ждали зло-козненных. Даже милая Сарра в Книге Товита избивает плетью в гневе свою служанку. Как говорит Бен Сира, руки раба не должны оставаться праздными никогда, потому что праздность подвигнет его искать свободы. И все-таки он хмурится, когда бесчеловечным обращением злоупотребляют, поскольку такое обращение побудит раба к побегу. Он также советует хозяину раба не портить хорошего работника.

Когда он замечает, что свободные будут служить умному рабу и что понимающий человек не станет ворчать на это, мы вспоминаем сообразительных рабов греческой комедии. Мы помним также, что раб был доверенным лицом Тобиадов в Александрии и что женщина-рабыня Юдифи заботилась о ее наследственном богатстве. В наших источниках нет сведений о личной жизни рабов, кроме одного места Завещания, которое рассказывает нам, что, продавая Иосифа в рабство, его братья надели на него "рабские" одежды (возможно, exomis греческого раба, туника всего лишь с одним рукавом или вовсе без рукавов).

Такие отношения, мы замечали это уже, характерны вообще для рабовладельческих обществ. Знаменитое и показательное (хотя и всегда переводившееся неправильно) высказыва-ние Антигона из Сохо, юного современника Бен Сиры, показывает, что около 200 г. до н. э. новые экономические силы и усилившаяся алчность начали разрушать традиционные отношения между хозяином и рабом. Эксплуатация раба становилась не только прибыльной, но и приемлемой для общества. Антигон говорит о таком типе людей, которые служат Богу, как "рабы своему господину, надеясь что их будут регулярно кормить". Это сравнение указывает, что еда, одна из трех вещей, по Аристотелю и Бен Сире, потребных для покорности раба, распределялась в Иерусалиме, как и в Греции и Риме (в то же время), тем же отмеренным (возможно, помесячно) количеством (demensum).

Это показательно. В патриархальном обществе раб ел вместе с хозяином, по этой причине раб священника получал свою часть от жертвенных приношений - нечто невозможное для свободного израильтянина-мирянина. Однако система продовольственного содержания, на которую ссылается Антигон (и которая была принята даже в маленьких хозяйствах), возводила барьер между хозяином и рабом и облегчала эксплуатацию раба. Теперь мясо и вино подавались только хозяину, а рабу полагался обычно ячмень. Тем рабам, которые работают за пропитание, мудрец противопоставлял рабов, служащих господину, не ожидая пропитания, и он призывает своих учеников исполнять Закон, как эти последние.

Чтобы понять сравнение Антигона, нам надо принять во внимание, что раб - это "нанятый навсегда", по определению философа-стоика Хрисиппа, и его содержание и есть его плата. Так же, как работодатель стремится снизить плату своих работников в трудные времена, так и в каждом рабовладельческом обществе, древнем и новейшем, хозяева во времена скудости пытались снизить содержание рабов, а по временам и совсем их отпустить. В эллинистическую эпоху стоики обсуждали, обязан ли свободный гражданин кормить своих рабов при высоких ценах на еду. Несколько веков спустя законоучители схожим образом обсуждали, может ли хозяин сказать рабу: "Работай на меня, хотя я не могу тебя содержать". При такой системе раб или должен сам зарабатывать себе на жизнь, работая только на себя в свое свободное время, или ему приходится жить на подаяние.

В еврейском хозяйстве, где соблюдалась суббота, раб, которого кормили семь дней, а работал он лишь шесть, только благодаря этому одному стоил дороже, чем нанятый на день свободный работник. Больше того, рабы, которые трудились не очень усердно, не стоили того, что они съедали, то же было верно и в отношении наемных рабочих до прихода общества потребления.

Как говорил апостол Павел: "Кто не работает, тот да не ест". Тем не менее, по словам Аристотеля, заставить раба работать, не кормя его, было бы слишком большим при-нуждением и изнашивало бы раба. Такая эксплуатация противоречит моральным основаниям рабства, поскольку безопасность была единственной компенсацией рабского состояния. Стоик Епиктет, сам в прошлом раб, рисует образ отпущенного на волю раба, который, будучи вынужден зарабатывать свое пропитание, с горечью вспоминает время, когда хозяин его одевал, кормил, давал ему кров и ухаживал за ним в болезни.

Однако рабы продолжали мечтать о свободе, и Бен Сира советует рабовладельцу не лишаться доброго слуги. Где-то пятьдесят лет спустя Юдифь позволила своей верной служанке уйти на свободу. Интересно, что добровольное освобождение рабов нигде не зафиксировано в Библии; однако евреи в Египте, жившие по арамейскому гражданскому праву, отпускали рабов.

В этом преимущественно аграрном обществе наемник обычно не имел земли, и, будучи по закону свободным, бывший раб жил, как раб, не имея защиты последнего. Бен Сира говорит о них обоих (7:20), советуя хозяину хорошо обращаться с рабом, который преданно работает на него, и с нанятым слугой, который вкладывает сердце и душу в работу. И в другом месте ленивый раб и наемник снова упомянуты рядом (37:11).