Элиас Дж. Бикерман. Евреи в эпоху эллинизма

Часть III - ПОСТОЯНСТВО И ПЕРЕМЕНЫ

Правление Селевка IV Филопатора, когда Храм одержал победу над уловками Гелиодора - время первосвященника Симеона и Бен Сиры, - было последним мирным периодом в истории эллинистического Иерусалима.

Воцарение Антиоха IV Эпифана в 176 г. до н. э. положило начало заметным переменам в Иерусалиме. Но историк может остановиться на минуту, чтобы бросить взгляд на жизнь, нравы и мировоззрение евреев в начале II века, на пороге эпохи Маккавеев. Важно заметить нововведения раннеэллинистического времени, но еще важнее отметить постоянство старого, поскольку до начала промышленной революции и новейших времен структура общественной жизни вообще менялась медленно, даже незаметно. Конечно, новое заявляет о себе громко, "но разумный человек молчит" (Притч. 11:12).

Храм

Храм Господень царил над Иерусалимом и громадой своего здания, и в духовном плане. Это единственное в Иерусалиме величественное здание возвышалась надо всем в городе и бросалось в глаза; а сгрудившиеся и плотно прижавшиеся друг к другу дома и узкие улочки под "Храмовым холмом" (1 Мак. 13:52) казались, например, псевдо-Аристею ярусами античного театра, если взглянуть на них сверху.

Построенный на развалинах Храма Соломона, уничтоженного Навуходоносором в 586 году до н. э., - святыня Зоровавеля, он занимал небольшой прямоугольник площадью при-мерно 500 футов х 160 футов (150 метров х 44 метра).

От города освященное пространство двора отделялось каменной стеной. Через двойные ворота входили на открытый двор, окруженный со всех сторон служебными помещениями, складами, кухнями, помещениями для освященных трапез и комнатами свя-щенников, которые все были встроены в стену ограждения. Вторая стена отделяла внешний двор от внутреннего, где стоял жертвенник для всесожжении. Расположенный на склоне жертвенник из неотесанных камней был высотой приблизительно 14,5 футов (4,4 метра) и имел площадь в 29 футов (8,8 метра).

Внутренний двор, вероятно, омывался водой из подземной системы; Бен Сира хвалит первосвященника Симеона за то, что он построил "большое, как море" хранилище воды. (Древ-ние тексты упоминают также источник на территории Храма, но его до сих пор не удалось найти.) Оба двора были лишены растительности, что немало удивляло иноземцев, поскольку языческие святилища обычно утопали в деревьях.

Возле жертвенника стоял Дом Господень. Хотя нам не известны его размеры, мы знаем, однако, что он располагался с востока на запад, а его фасад был украшен золотыми орнаментами, в то время как вход закрывался завесой. Как и у Соломона, этот шатер был, возможно, разделен на три части: притвор (Ulam), Святилище (Hekaf) и Святая Святых (Debir).

Короны, золотые вазы и другие драгоценные предметы располагались, очевидно, в притворе. Престол для воскурения благовоний, престол для хлебов предложения и семисвечник, который горел день и ночь, а также другие священные сосуды из золота располагались в Hekal. В Святая Святых было пусто и темно: Ковчег Завета, утраченный во время разрушения Храма Соломона Навуходоносором, так никогда и не вернулся в Иерусалим. С течением времени, конечно, святилище подверглось некоторым архитектурным изменениям, - например, в начале II столетия первосвященник Симеон воздвиг "высокую крепостную стену для Храма", хотя общие очертания стены, построенной при Дарий I, оставались неизменными до времени преследований Эпифана.

Храм был обиталищем Бога Живого. От него исходили лучи святости по всему Иерусалиму. В самом имени города Ierosalem или Ierousaleme греки и эллинизованные евреи обнаруживали греческий корень hieros, то есть "святой". Евполем уже около 160 г. до н. э. утверждал, что Hierousalem получил имя от Святилища, hieron.

Из документа Селевка следует, что раввинистическая классификация десяти степеней святости - от Палестины (святейшей других земли) и до священнейшего места (Святая Святых) - была известна уже в дни первосвященника Симеона (Шимона) Праведного, то есть около 200 г. до н. э.

Неудивительно, что евреи старались противодействовать десакрализации Святой земли варварскими культами. Еще в 37 г. н. э. римская армия (на своем пути в Петру) не вступала в Иудею по настойчивому требованию евреев, и римские штандарты (эти божества римских легионов) не осквернили землю Израиля. Тем не менее, поскольку иностранцам разрешалось (даже и в принципе) жить в земле Израиля, им следовало даровать право поклоняться своим богам, совершенно так же, как евреи в Александрии или в Афинах имели право служить в этих городах Богу Иерусалима. Здесь очевидно противоречие:

еврейские зелоты нападали только на публичные идольские служения, так сказать, на публичную демонстрацию идольской силы. Что же касается еврейских богослужений в варвар-ских городах, то в варварских обществах чужестранцам требовалось специальное разрешение для возведения храмов и алтарей своим богам, в то время как домашние богослужения не возбранялись. Так что еврейские "молитвенные дома" и службы (без жертвоприношений и изображений божества) не могли оскорблять язычников.

Иерусалим, однако, нуждался в большей защите от нечистоты, чем даже земля Иудеи, ради присутствия здесь Храма. И в Торе, и в параллельных языческих кодексах требование ритуальной чистоты существовало не само по себе, но для определенных целей и при определенных условиях. Еврей мог бесконечно оставаться в состоянии нечистоты, поскольку он (или она) воздерживались от соприкосновения со святыми предметами и священнослужителями. Требования же торжественного (во избежание осквернения Скинии) очищения были таковы, что человек и после ритуального омовения оставался нечистым до ночи и в это время был источником нечистоты для тех людей и предметов, которые с ним соприкасались. И для того, чтобы священники и паломники не осквернялись, всякий в Иерусалиме обязан был соблюдать правила левитской чистоты. В римский период, например, считалось, что одежда может осквернить фарисея (каковые, без сомнения, строго следовали правилам ритуала), готовящегося принять участие в жертвоприношении.

Для сохранения левитской чистоты Иерусалима Антиох III издал указ, развешанный на воротах города и, возможно, на входе в Святилище. Из четырех главных источников нечисто-ты, устанавливаемых Торой, три нельзя было проконтролировать: проказа подпадала под обычный полицейский контроль, осквернение из-за соприкосновения с мертвыми или сексу-альное осквернение (включая осквернение деторождением) не подпадали под правовое регулирование. Нельзя было помешать рождаться или умирать в Иерусалиме, как это делалось на Делосе, священном острове Аполлона. Так что указ Антиоха по необходимости ограничивался запретом осквернения через трупы животных. Он запрещал также разведение в городе животных, непригодных к употреблению их евреями, а также и ввоз в город мяса таких животных.

В Иерусалиме разрешалось убивать только животных для жертвоприношений. Да-лее, ни одному еврею не разрешалось проникать дальше алтарного двора в Храме, кроме как после торжественного омовения, а иностранцам вовсе был запрещен вход туда. Этого пос-леднего ограничения нет в Торе. Возможно, оно было выведено из библейской строки (Исх. 30:20, например) храмовыми законниками после завоеваний Александра, когда возросло количество иностранцев в Иерусалиме. Данное исключение вызывает сомнения, поскольку Тора предписывает временно пребывавшем здесь иностранцам (ger) приносить жертвы Богу Иерусалима (Лев. 17:8), но, впрочем, Антиох мог иметь в виду туристов.

В Греции любой, кто был ритуально чистым, как правило, входил в храм, это мог сделать и раб, и иностранец. Но на Востоке только священники считались достойными приближаться к идолу; миряне (будь они местными или иностранцами) могли входить лишь во двор Святилища. Особенность же Иерусалима состояла в том, что здесь ритуально чистыми могли быть лишь израильтяне. Поскольку же Закон адресовался только Израилю одному, ритуальная чистота иностранцев вообще не рассматривалась евреями. Здесь мы отмечаем разительное расхождение между еврейской и языческой точками зрения.

Для язычника предписания определяют и ограничивают нечистоту и внешнюю, и ex natura, как чадородие.

Для еврея нечистота определяется лишь ex lege.

Как говорил Иоанн (Иоханан) бен Заккай: "Смерть не производит нечистоты, как и вода - чистоты. Таков закон Самовластного Царя Царей".

Поэтому Павел из Тарса настаивает на том, что вина есть лишь вопрос закона.

Те же, кто был ограничен внешним двором - иностранцы, женщины и евреи в состоянии нечистоты, - могли следить за сакральными действиями священников оттуда, с места, где они стояли. Служба совершалась дважды в день, на рассвете и в сумерках, и состояла из трех частей. Сначала в Скинии до рассвета (невидимые всем множеством народа) священники заправляли масляные лампы золотого семисвечника в Святилище (Hekal) и воскуряли благовония на золотом алтаре в той же комнате. Снаружи, на алтарном дворе, левиты пели псалмы, и в том числе последнюю строфу псалма 44 (43): "Восстань, что спишь Господи... Восстань на помощь нам и избавь нас ради милости Твоей". Затем на каменном жертвеннике во дворе священники, стоя, приносили в жертву (tamid) годовалое животное и плоды и возливали вино.

Собравшиеся во дворе вокруг алтаря мужчины (ритуально чистые израильтяне) были лишь немыми свидетелями этой церемонии, покуда священники осматривали жертву, приносили дрова, масло, специи и бросали куски жертвенного животного на алтарь. После возлияний вина по сигналу священных труб левиты вновь пели псалмы - на этот раз 105:1-16 и 96, - а собравшиеся простирались перед алтарем. В добавление к этому каждый день левиты воспевали псалом, предназначенный специально для этого дня: 92 (91) - пелся в субботу, за ним следовал 24 (23), 48 (47), 82 (81), 94 (93) и 81 (80) и цикл заканчивался 93 (92) - в пятницу.

Народ отвечал им молитвой (благодарением). Когда служба кончалась, священники, спустившись от алтаря, благословляли народ священническим благословением (Чис. 6:23- 26), собравшиеся вновь простирались при имени Господа, трижды произносимом в этой части службы. Вечером воскурение благовоний и зажигание светильников в Скинии следовало за жертвоприношениями.

В описании дневной службы, как она совершалась около 200 г. до н. э., мы придерживались в основном свидетельства Бен Сиры. Современного читателя может удивить отсутствие молитвы в какой бы то ни было части службы. Не молились священники у алтаря; вообще их молчание во время сложных действия жертвоприношения произвело большое впечатление на псевдо-Аристея, другого нашего свидетеля. Также не молились и собравшиеся; и левиты не воспевали молитвенных прошений, но скорее отбивали ритм хвалений Господу. Предложение жертвы было сакральным действием, и, как всякое такое действие, оно было самодостаточным. В установленном порядке дневных жертвоприношений молитва была чрезмерностью; священники только просили Господа принять дары Избранного народа. И покуда стоял Храм, Израиль получал искупление у алтаря.

Однако уже и во времена Бен Сиры общественная молитва вводилась в службу жертвоприношения. В то время как огонь пожирал жертву на алтаре, до благословения священника народ обращался к Господу с молитвой.

Эта общая молитва была гражданской, и, подобно аналогичным греческим прошениям, в ней люди просили у Бога здоровья, процветания и урожайного сельскохозяйственного года, просили Бога милостиво взирать на Иерусалим - Его град, и Сион - Его обитель.

Воззвание "Услыши наш глас" заключало молитву. И если установленное законом жертвоприношение было делом исключительно священников, "остаток, который избежал" предлагал свои сердца так же, как паломники в Сионе молились о Святом граде: "Да будет шалом внутри твоих стен" (Пс. 12:6).

Мы не знаем точно, когда и как гражданская молитва была включена в храмовое богослужение, но именно острое сознание своей недостаточности заставило евреев в Иерусалиме после изгнания включить в дневное жертвоприношение специальную молитву о сохранении Избранного народа. Эта общая молитва стала ядром, из которого выросла современная амида (названная так потому, что произносится стоя), единственная дневная молитва о благополучии в службе синагоги.

Наши источники предлагают нам еще немного отрывочной информации об установленном богослужении в домаккавейском Храме, притом что и другие ритуалы, предписанные Торой и позднее засвидетельствованные в Храме Ирода, также совершались в период около 200 года до н. э. Греческое изложение (в Септуагинте) Лев. 23:11 и 15 показывает, что в это время первый сноп урожая полагался пред Господа 16 Нисана и Праздник Недель праздновался 50 дней спустя.

Далее Септуагинта, в переводе Исх. 12:6 указывает на то, что пасхальный агнец приносился в жертву к вечеру, а не днем, как это было в практике Храма Ирода.

Но съедался ли пасхальный агнец в святилище (как это недвусмысленно предписывается Торой и Юбилеями) или в домах по всему Иерусалиму (как это было в практике I века н. э.)? Употребление пальмовых ветвей (лулав) во время Праздника Кущей и процессия вокруг алтаря - упоминаются в Книге Юбилеев. И, наконец, поскольку Ханука была первоначально новым Праздником Кущей (2 Мак. 1:9), пение Галлель, включающее псалмы 113-118, на Хануку удостоверяет нас в том, что те же псалмы читались на Суккот задолго до окончательного установления праздника при Маккавеях.

Для евреев в Палестине три праздника, связанные с сельскохозяйственным годом - Пасха, Пятидесятница и Суккот, - были важнейшими религиозными событиями года. Для дос-тойного их празднования необходимо было участие мирян. В эти дни паломники восходили на Сион, неся свои приношения и дары, и оживляли Святой град. Возможно, что воззвания из Иерусалима в рассеяние, призывающие к празднованию этих святых дней и за пределами Святой земли, рассылались уже в домаккавейскую эпоху, но засвидетельствован этот обычай в 145 г. до н. э.

Такие воззвания были необходимы, поскольку сезоны Иудеи не совпадали с сезонами Египта и других стран диаспоры. Климатическими различиями можно объяснить различное отношение ко Дню Искупления в Палестине и в странах диаспоры. Помимо правовых предписаний в Торе, в Библии нет другого упоминания этого дня поста, да и во всех раннеэллинистических источниках он едва ли упоминается. Недостаток комментариев к этому празднованию объясняется тем, что он был неотъемлемой частью установленного храмового богослужения, то есть был делом священников.

Участие народа в ритуалах этого дня было, так сказать, негативным: они соблюдали пост и воздерживались от работы. Соответственно и история Ездры (Неем. 8-9), которая развертывается вне Храма и его сакральных структур, обходит вниманием десятый день Тишри. Когда же автор Юбилеев (очень по-гречески) хочет исторически объяснить этот день поста, он говорит, что этот день скорби установлен в воспоминание печали Иакова при известии об исчезнувшем Иосифе. Из подобного разъяснения следует, что наш палестинский автор не придавал большого значения библейскому дню искупления. И только в диаспоре Йом Киппур стал самым торжественным днем религиозного календаря.

Лишенные сакрального культа, который соблюдали их братья в Иерусалиме, евреи рассеяния тем ревностней соблюдали "Пост", как они называли День искупления. Уже Септуагинта, несколько отступая от древнееврейского текста (Лев. 23:28), утверждает, что этот день "искупает" сам по себе. В греческом переводе Исайи 1:13 (от первой половины II века до н. э.) День искупления называется "Великим Днем". В этот день, когда и самый смиренный мирянин чувствовал присутствие Всевышнего, несколько евреев на Делосе во II веке до н. э. взывали к Богу об отмщении своих двух убитых детей. Таким образом, "Суббота Суббот" (как буквально переводит Септуагинта древнееврейскую формулу) (Лев. 16:31) стала для Избранного народа за пределами Святой земли самым почитаемым днем.

Давайте теперь вернемся в Иерусалим и Храм. Помимо регулярных жертвоприношений были еще "многие мириады" (по выражению псевдо-Аристея) жертвоприношений отдельных правоверных и временами - даже всего еврейского населения. Например, когда визирь Селевка Гелиодор пришел, чтобы разграбить сокровище Храма, шла служба об отвращении беды и после неудачи Гелиодора - служба благодарения. Наконец, первосвященник отслужил службу искупления о покаявшемся Гелиодоре. Больше того, поскольку общественные и личные жертвоприношения обязательно сопровождались молитвами, которые рассказывали о причине этого жертвоприношения и его значении, в их контексте Храм мог называться "Домом Молитвы для всех народов" (Ис. 56:7).

Жертвоприношения от лица языческого властителя (по-видимому, совершавшиеся ежедневно) были с точки зрения еврейского сакрального закона добровольными (или прине-сенными по обету) жертвоприношениями. Для царского правительства же это всесожжение и сопровождавшая его молитва о правителе означали признание языческого правителя Избранного народа - законным правителем.

Продавцы животных для жертвоприношений и ритуально чистых сосудов для сакральных трапез, менялы, мясники, повара и другие подсобные служащие бродили по внешнему двору Храма и придавали этому месту вид восточного базара.

Никто, впрочем, не обращал внимания на это движение, потому что каждое более или менее известное святилище (в Греции или на Востоке) также было центром торговли.

Всякий храм был и бойней, и трапезной - что было связано с системой жертвоприношений. (Удивительно, замечали позднее законоучители, что ни у одной женщины не случился выкидыш из-за запаха жареного мяса и что мясо для жертвоприношений никогда не пахло гнилью.) Тем не менее, никто (за исключением нескольких греческих философов) не чувствовал отвращения к атмосфере этой бойни - ни Сократ, ни Иисус. И только римский император Тит в 70 г. н. э., разрушив Иерусалимский Храм, положил конец кровавым жертвоприношениям и, в конечном счете, самому язычеству.

Без сомнения, он был величайшим религиозным реформатором в истории.