Элиас Дж. Бикерман. Евреи в эпоху эллинизма

Часть II - ТРЕТИЙ ВЕК

Восточное рассеяние

За сторожевыми постами Птолемеев в Сирии еврейская диаспора растеклась по громадным пространствам империи Селевкидов. До восстания Маккавеев еврейские колонисты встречаются в Малой Азии, в Северной Сирии, в сатрапиях Вавилонии и Месопотамии и в Парфии и Персии. В Месопотамии и Мидии потомство Десяти колен и Вавилонского пленения шли к тому, чтобы стать предками "мириадов" евреев (Иосиф), которые около 70 г. н. э., в последние дни Храма, населяли Парфянскую империю. И в самом деле, Месопотамия скорее, чем Палестина, поставляла эмигрантов в новые земли, покоренные македонцами, и в новые города, которые еще заложат Селевкиды.

Селевкиды не меньше, чем Птолемеи в Египте, нуждались в надежных людях - любой национальности - для пополнения их полков и для заселения колоний, которые они основывали как укрепления против туземцев и как защиту жизненно важных коммуникаций. Но хотя позднейшие поколения в этих местах могли гордиться здешними городами и хвалиться македонскими предками, эмигранты (македонцы или иные), которые около 300 г. до н. э. отправлялись в Дура-Европос или в недавно открытую на северной границе Афганистана крепость на Оксе, вызывали не большую зависть у своих современников, чем пассажиры "Мэйфлауэр" в 1620 г.

По Иосифу, который, в свою очередь, полагался на еврейских информантов из восточной диаспоры, Селевк I Сирийский насадил еврейских поселенцев в Антиохии и других городах, которые он основал в селивкидской Сирии и в Азии. (Как разумно замечает Иосиф, когда Антиохия позднее стала столицей Селевкидов и большим городом, евреи устремились туда в еще больших количествах.) Больше того, по Иосифу, Селевк даровал еврейским колонистам "привилегии". Это замечание заслуживает доверия. Селевку предстояло урбанизировать пространства размером примерно в 450 км2 на неприветливом побережье Северной Сирии. Там он создал две искусственные гавани (Селевкия и Лаодикия) наряду с двумя городами - новой столицей его империи Антиохией и военным центром империи Апамеей, - с тем чтобы соединить принадлежащие ему земли на Евфрате со Средиземным морем. Возможно, что именно в эти давние времена (около 300 г. до н. э.), когда была большая нужда в колонистах, многие отдельные евреи могли стать гражданами этих четырех новых городов.

Иосиф, однако, говорит о "привилегиях", дарованных собственно евреям как таковым, о чем остались свидетельства на бронзовых табличках в Антиохии. Он также упоминает их политею в этом городе. Значит, в Антиохии, как в Александрии, еврейская община была отдельным политическим объединением, существовавшим наряду с другими подобными корпорациями. Так, мы слышим, что после убийства первосвященника Онии в 171 г. до н. э. не только евреи в Антиохии, но и многие другие "нации" в столице принесли жалобы по поводу этого преступления.

Мы также узнаем из обращения антиохийских евреев к римскому правителю в 70 г. н. э., что еще Селевк I приказал давать деньги на масло евреям города, поскольку они неохотно пользовались "иностранным" маслом, которое поставляли гимнасиархи. Масло, особенно в римский период, часто распределялось всем гражданам и иногда даже негражданам. Однако термин Иосифа гимнасиархия в этом контексте и роль гимнасиархов (как она определяется по этому документу) предполагают, что в те времена (Селевк I умер в 281 г. до н. э.) эта возможность предоставлялась только евреям, занимавшимся в гимнасиях обнаженными под покровительством Гермеса и Геракла. Следует вспомнить, что физические упражнения были основой греческого образа жизни, так что еврей мог вступить в греческую общину только через палестру.

Иосиф, когда он говорит о еврейских "привилегиях", по его же определению, описывает положение вещей только в упомянутых новых городах. Иным было положение в старых греческих азиатских городах, как Сарды. В полисе, даже в эллинистическую эпоху, как говорит финикиец в очерке Геродота, чужестранцы жили с разрешения города. Соответственно и права еврейских общин могли быть разными в разных городах и даже внутри одного города. Например, декрет римского периода устанавливал, что в Сардах евреи "давно уже получали большие уступки от народа". Однако мы имеем сведения о евреях в старых греческих городах только начиная с римских времен.

Новые или старые, греческие города были всего лишь изолированными точками на карте империи Селевкидов. Местное же население продолжало жить по заветам своих предков, а новые властители Азии по-прежнему использовали механизмы своих персидских предшественников, включая такие, как переселение населения для обеспечения законности и порядка. Например, к концу III века провинции Лидии и Фригии были охвачены волнениями. Чтобы смирить страну, Антиох III переселил 2000 еврейских семей из Вавилонии и Месопотамии в крепости и другие опасные места этой беспокойной области. Своим приказом он пообещал эмигрантам возможность соблюдать собственные законы, то есть, где бы они ни осели, они могли жить отдельной группой. Также, несколько лет спустя (между 197 и 193 гг.), тот же царь переселил кардухов (курдов) из самой восточной части своего царства на юго-запад Малой Азии, и здесь, в Ликии, они осели как отдельное "поселение кардухов".

Антиох даровал каждому еврею-поселенцу место для дома, надел для посева зерновых и виноградник, а также различные фискальные привилегии и пособие (в натуральном виде) до получения первого урожая. Он говорит о верности евреев, которая, по его мнению, обеспечивается "их набожностью", а также об их заслугах перед его предками. Во время наемных армий, когда каждый день нарушались клятвы, ему было на пользу довериться людям, которые все еще наивно полагали, что нарушение клятвы навлечет на них небесную кару. И он не разочаровался. Подобно евреям Египта, евреи империи Селевкидов гордились своими успехами на военной службе у языческого властелина. 2 Книга Маккавейская (8:20) смело при-писывает еврейским войскам самую знаменитую победу Селевкидов - поражение галлов (вторгшихся в Малую Азию) от Антиоха I в 275 г. до н. э.

Из только что цитированных документов Селевкидов мы можем вывести, что еврейские общины в Месопотамии также жили по законам Моисея. И тем не менее факт, что повсюду соблюдались законы Моисея - от Кирены или Киренаики до Экбатан, - не помешал языковому и культурному разделению древнего еврейства на две половины: евреи Греции и эллинизированных земель в Африке и Малой Азии и евреи арамейского мира, простиравшегося от Иерусалима до Вавилона и Экбатан. В Сирии надписи были сделаны по-гречески, но населе-ние уже за воротами Антиохии продолжало говорить и думать по-арамейски. Арамейские книги, написанные в эллинистическую эпоху, исчезли, кроме нескольких работ еврейского про-исхождения, но герои этих еврейских книг живут, если не в Святой земле, то в рассеянии: Варух, Даниил, Товит, Сусанна, три прислужника Дария и трое отроков, вавилоняне, к которым обращает псевдо-Иеремия свое послание.

Мы можем прибавить к этой восточной серии еврейскую Книгу Есфири. Гораздо позднее, когда пророк Нового Завета (из секты Мертвого моря) говорил, о священной войне против Велиала, он расправляется с Египтом одной строчкой, но медлит, рассказывая о кампаниях против ассирийцев и других народов Востока. И наконец, последнее: Иосиф написал свою историю еврейских войн по-арамейски ради евреев рассеяния.

Мы уже говорили о Книге Товита и о библейских рассказах о Данииле, но можно также прибавить несколько замечаний о других историях Даниилова цикла, сохранившихся только по-гречески, а также и о только что упомянутом послании Иеремии, еврейский оригинал которого утрачен.

История Сусанны сохранилась в греческой Библии как приложение к Книге Даниила, но семитский оригинал до сих пор просматривается сквозь греческий. История хорошо изве-стна: два старца пытаются соблазнить Сусанну, жену богатого и уважаемого еврея в Вавилоне. Отвергнутые, они заявляют, будто были свидетелями нарушения Сусанной супружеской верности с молодым человеком. Когда несчастная уже приговорена к смерти за измену, молодой Даниил спасает ее своей сообразительностью.

В истории соединились два распространенных фольклорных мотива: женщина, оклеветанная неудачливым поклонником, и истина, прореченная невинными младенцами. В нашем случае поклонник совершенно неожиданно удваивается: два старца объявляют о своих притязаниях на Сусанну и, когда она им отказывает, оба лжесвидетельствуют против нее.

Автор истории Сусанны, нуждавшийся в свидетелях для установления измены, заимствует эту скабрезную деталь из позднейшего фольклора, бывшего в употреблении у законоучителей при объяснении библейского пассажа: Иеремия (29:23) говорит о двух лжепророках, "которые прелюбодействовали", и законоучители воображали, что с разными женщинами, во имя Божье. Соблазнение женщины под предлогом Божественного повеления случалось в действительности (сравни, например, историю Паулины у Иосифа), и этот мотив использовался в фольклоре. Посредством такой уловки и Нектанеб, маг в "Романе об Александре", стал отцом будущего повелителя мира. Эта тема удобна тем, что легко поддается игривой обработке. Мы легко можем вообразить, что подобный мотив взаимного сводничества был изобретен для одной из сказок "Тысячи и одной ночи" на базаре древнего Востока, а уже оттуда проник в суровые речи древних талмудистов.

В Септуагинте эта история рассказана с библейской немногословностью. Муж Сусанны вовсе не появляется, а о ее красоте только упоминается: она "прекрасной наружности". Тем не менее мы узнаем, что два почтенных старца, увидев ее только однажды в саду ее дома в вечернюю пору, больше не смотрели "на небеса". Также и, когда Сусанна отказывает, автор не говорит ни о добродетели, ни об обязанности, ни о Законе, но лишь описывает затруднительность положения: виновная или не виновная, она все равно будет осуждена, так уж лучше умереть без греха. Ее мольба в суде заключена в одном предложении, и двух предложений достаточно вмешавшемуся в дело Даниилу. Рассказчик останавливается лишь на перекрестном допросе свидетелей Даниилом, что и составляет большую часть истории.

Способность чистой юности пророчествовать была хорошо известна древним религиям, поэтому некоторые древние толкователи полагали, что Даниилу во время суда над Сусанной было 12 лет. Но мудрость, предлагаемая "младенцами", всегда являет себя непреднамеренно, когда случайно такие слова, как tolle, lege, услышанные Августином, так уместны, что кажутся предсказанием. Даниил же вмешивается намеренно. Африкан, хри-стианский писатель (около 230 г н. э.), заметил, что проницательность Даниила в этой истории отличается от идеи вдохновения канонической Книги Даниила. Далее Африкан добавляет (весьма непочтительно), что изобретательность Даниила в допросе (он спрашивает каждого свидетеля отдельно, под каким деревом тот видел Сусанну согрешающей, и они противоречат друг другу) напоминает шутки греческих комедий. Но Ориген сравнивал проницательность Даниила с Соломоновой из истории 1-й Царей (3-й Царств) 3:16 след.

Повествователь истории Сусанны, однако, рассказывает об этом не для демонстрации мудрости Даниила, как это делает автор 1-й Царей (3-й Царств) по отношению к Соломону; он выступает скорее как проповедник-морализатор и заключает свою историю восхвалением безыскусной и богобоязненной молодости. Тем не менее, поскольку начало утрачено, мы не можем ничего сказать о намерениях моралиста. Мы также не знаем, кто он был и где проповедовал или почему так ярко говорит он о "духе рассуждения и знания" в молодых людях, несколько неожиданно для патриархального еврейского общества (как заметил епископ Астерий в V веке н. э.). Забавно также и то, что он противопоставляет "еврейку" Сусанну менее твердым "дочерям Израиля".

Датировка этого поучения возможна в известных пределах. Во-первых, отождествление героя истории с Даниилом предполагает период, когда рассказы о мудрости Даниила уже стали популярными, то есть примерно после 250 г. до н. э. Во-вторых, употребление имени "сидонец" для обозначения человека из Ханаана - эллинистическое. В-третьих, казнь, когда преступника бросали в пропасть, не была известна еврейской судебной практике, но употреблялась и у персидских царей, и у Селевкидов.

Наконец, восхваление мудрости юности (при уничижении старцев, которые, по замечанию того же Африкана, здесь играют роль похотливых седых бород греческой комедии) - еще одна эллинистическая черта. И хотя евреи, возможно, не полностью затушевали семитский оригинал рассказа (из-за осуждения старцев), как это предполагает Ориген, но в позднейших вариантах этой истории соблазнители уже не были судьями общины.

Греческий вариант Книги Даниила, как она сохранилась в греческой Библии, относится примерно к 150 г. до н. э. и включает историю Сусанны.

Этот вариант истории, однако, был отвергнут церковью в пользу так называемой версии Феодотиона и затем забылся.

Вновь обнаруженный лишь в 1783 году (в уникальном манускрипте), он сохранился также в папирусном кодексе, который был опубликован в 1968 году. Теперь, когда у нас есть оригинал, интересно заметить, что знаменитая сцена с купающейся Сусанной, за которой подглядывают сладострастные старцы, - интерполяция версии Феодотиона. Вновь вспоминая Африкана, мы можем вслед за ним сказать, что в одобренной церковью версии проповедь стала "романом".

Тем не менее первоначальная версия, хотя и не столь чувственная, имела то преимущество, что доставляла нам сведения о жизни вавилонских евреев в раннеэллинистический период. Мы узнаем, что еврейская община вершила суд даже относительно преступлений, за которые предусматривается смертная казнь, по крайней мере, в области семейного права, и что "все собрание" разбирало представленные перед ним дела по закону Моисея (и под руководством старцев). Как и в Торе, согласные показания двух свидетелей были необходимы (и достаточны) для доказательства вины, а лжесвидетели подвергались тому же наказанию, которое было предусмотрено для обвиняемого ими. С другой стороны, действовало правило Мишны о возможности отложить наказание, если кто-то предлагает оспорить дело, чем объясняется вмешательство Даниила.

Вопрос лишь в том, насколько полно автор описывал институты своего времени и что - он просто выдумал. Африкан уже заявлял, что неисторично приписывать еврейской общине в изгнании право приговаривать к смерти. На это Ориген возражал, что Рим действительно даровал евреям Палестины это право. Мы же, со своей стороны, отложим окончательное решение этого вопроса до получения новых сведений.

Как показывает поучение о Сусанне, Даниил, пророк и мудрец, был популярен в еврейском рассеянии. В одной из многочисленных историй о Данииле того времени второстепенным персонажем является пророк Аввакум, который вводится в рассказ примерно так же, как знаменитый Ахикар в Товите. Компилятор, собиравший рассказы об Аввакуме для (теперь утраченной) книги под названием "Пророчества Аввакума, сына Иисуса из рода Левия", вставил именно эту историю.

В свою очередь, греческий редактор Книги Даниила подхватил (в собрании об Аввакуме) эту новеллу и присоединил ее к своему венку рассказов. Как заметили некоторые отцы церкви (Африкан, Ориген, Иероним), "некий человек Даниил, сын Абала, священника" в собрании Аввакума не может, строго говоря, быть еврейским Даниилом из рода Иуды. Но поскольку оба Даниила были (в своем роде) друзьями вавилонских царей, греческий редактор (правильно или нет) их идентифицировал.

В истории Аввакума Даниил (священник) вопрошается царем, почему он не поклоняется Белу (Мардуку), богу-хранителю Вавилона. Даниил заявляет, что припасы, которые полагаются перед бронзовой статуей этого бога, поедаются не идолом Белом, а его священниками. Для доказательства этого Даниил прибегает к уловке, заимствованной из фольклора: пепел, рассыпанный на полу храма, сохранил следы священников, которые каждую ночь уносят жертвенные предложения. Эта уловка также доказывает, что сам анекдот восточного происхождения, поскольку греческим богам жертвы не предлагались ежедневно. Тем не менее, торжество Даниила сомнительно; никто никогда и не думал, что сам идол потреблял приносимые ему дары. Жертвенная снедь открыто распределялась среди священников в Вавилоне, как и в Иерусалиме.

После этого эпизода вавилонский царь указывает на большого дракона, которому поклонялись вавилоняне, объявляя его живым богом, и приказывает Даниилу поклониться ему. В ответ Даниил предлагает доказать ему, что дракон бессмертен. Поскольку чудище ест и пьет, Даниил дает ему пирожок из дегтя, жира и волос, но дракон его съедает и разрывается на части. Странное жертвоприношение дракона, как, впрочем, и вся история, - иранского происхождения: громадный змей, неуязвимый для оружия, погибает от яда. Поскольку же еврей-ский автор не упоминает яда, он всю историю делает непонятной, хотя и явно связанной с восточным фольклором.

Поступки Даниила провоцируют язычников: восставшие на него люди бросают Даниила в ров. Шесть дней спустя пророк Аввакум, доставленный ангелом "за волосы на голове", приносит из Иудеи еду (то есть кошерную еду) узнику во рву. Львы, конечно, Даниила не трогают, и царь восславил Господа.

История о Беле и драконе, должно быть, восточного происхождения. Повсюду были священные змеи, даже в Греции, но никто (ни сами вавилоняне) никогда не говорил об этих священных животных, что они бессмертны (египтяне же их мумифицировали). Не могла история быть выдумана и в Сиро-Финикии, где до I века н. э. Белу не поклонялись. Но вавилоняне серьезно восприняли общий мотив неуязвимого чудища: сотни рельефов рогатого змея с ногами льва и крыльями орла защищали стены Вавилона при Навуходоносоре. Неудивительно, что Иеремия (51:34) сравнивает всепожирающего царя Вавилона с вавилонским чудищем (таннин), атрибутом верховного божества Вавилона - Бела (Мардука).

Даниил убил неуязвимое чудище изнутри, накормив его непригодной пищей. Уничтожение дракона (которого почитали как бога) подобным же образом имеется и в древнеперсидском фольклоре. Автор еврейской версии этой истории, возможно, вдохновлялся какой-то персидской сказкой. Глумление над идолами вообще было обычным для евреев и поощрялось и позднейшими законоучителями (Санхедрин 63Ь), но Даниил подходит к предмету со всей серьезностью. Для него рассказанная история является подтверждением слов Исайи (46:1): "Пал Вил [=Бел]".

Палестинские евреи, слушатели историй Иеронима о Беле и драконе (каковые автор узнал из греческой Библии), замечали, что здесь герой (как и в истории Сусанны) обнаруживает скорее острый ум, чем пророческий дар библейского Даниила. Даниил, разрушающий обман, - это вовсе не тот Даниил, который провидел будущее: в то время как Даниил-священник нападает на язычество, Даниил-пророк защищает веру.

История о Беле и драконе еще раз являет мудрость завета греческой Торы не поносить "богов" (LXX Исход 22:28). С другой стороны, однако, история показывает, почему вавилонский еврей иногда был вынужден пренебрегать этим заветом, даже если знал его. Греческие боги не бывали фанатичными и не искали обычно прозелитов: евреи и греки одинаково презирали таких звероподобных богов египтян. Но Бела и других богов Востока евреи и греки весьма почитали. Еврей восточного рассеяния не мог пренебречь Белом с содроганием или усмешкой. Как иначе мог еврей отказаться склониться перед таким идолом, кроме как утверждением, что у такового идола просто нет дыхания жизни? Согласно еврейским преданиям, сам Авраам отказался от идолов своего отца только тогда, когда обнаружил, что они не в состоянии вкусить от предложенной им еды.

Фактически же мы находим еще один след того периода, цель которого была убедить вавилонских евреев почитать только собственного Бога, единое истинное Божество, Которое имеет "власть над всей плотью". Этот след сохранился в Септуагинте как в виде "письма, посланного Иеремией тем, кого должны были отвести в Вавилон как пленников царя Вавилонского", то есть депортированным в 597 г. до н. э. Автор находит идею такого послания в Иер. 10:1 - 11 и создал свой памфлет где-то между 300 и 100 гг. до н. э.

Во-первых, "царь вавилонян" - это грецизм, поскольку Навуходоносор был, скорее, "царем Вавилона", как он величается в Книге Даниила и в позднейшем греческом фрагменте (43-44). Послание Иеремии в списке около 100 г. было обнаружено в Кумране.

Во-вторых, автор Послания к Аристобулу, составленного в середине I века до н. э. и включенного в наш текст 2-й Мак. (2:2-3), цитирует Послание Иеремии. И, наконец, вымышленные пропагандистские письма, приписываемые знаменитостям, не были известны на древнем Востоке, но были в обычае в эллинистическую эпоху.

Поскольку Послание не упоминает поклонения животным, оно не могло быть создано для распространения в Египте, а так как автор говорит о священной проституции (43), он не имел в виду греческое (или египетское) благочестие. И он сам рассказывает нам (4), что, как и автор рассказа о Беле и драконе, он говорит о богах Вавилона. Но в то время, как идолослужение Белу и дракону доходит до смешного, псевдо-Иеремия (как и истинный Иеремия) прекрасно сознает большую привлекательность вавилонских идолов. Его проповедь усиливается повтором припева, заимствованного из Иер. 10:5: "Идолы - ничто, не бойтесь их!"

Теперь по прошествии двух тысячелетий мы считаем странным волнение пророка и его подражателя. Но, как мы уже видели, политеизм нашел много последователей среди евреев в персидской Вавилонии, и налицо была опасность дальнейшего (эпидемического) распространения язычества. Подобным же было религиозное положение среднего еврея в Вавилоне Селевкидов. Во-первых и прежде всего, он был лишен жертвенного культа - основы религиозной жизни вообще. Больше того, поскольку жертвенное поклонение собственному Богу было возможно для него только в далеком Иерусалиме, оно практически оставалось полностью ему неизвестным (иначе автор истории о Данииле и Беле понимал бы, что насмешки над едой для бога Вавилона могли ударить и по ритуалу Иерусалимского Храма). Больше того, редкий паломник в Иерусалим (как автор Товита) обнаружил бы там убожество Божьего дома, так не похожего на тот "первый", построенный могущественным Соломоном.

Вместо того вавилонский еврей, отлученный от Иерусалима к тому времени уже в течение жизни нескольких поколений, видел каждый день храмы вавилонских богов, которые под защитой македонских царей сохранили свое древнее величие. Он был свидетелем торжественных процессий идолов, сделанных из золота и серебра и украшенных пурпурным виссоном и драгоценными камнями. Как мог он не восхищаться важностью местных жрецов или устоять перед их уверенностью в силе собственных богов? Вавилонские жрецы заявляли, что взгляд Бела свергает монархов и вручает скипетр тем, кто его боится. Белит, его супруга, смиряла богатых, делала бедных состоятельными, освобождала пленников и подавала руку падшим. Даже последовательный монотеист мог поколебаться и усмотреть нечто достойное в этих языческих ритуалах. Он мог подумать: а не могут ли идолы и в самом деле поддерживать и мстить? (На самом деле совершенно такие же хвалы возносились Богу Иерусалима и позднее стали частью дневных молитв правоверного еврея.)

Заметим, что собственно служение в вавилонском храме не было доступно мирянину и, уж во всяком случае, не было понятно вавилонскому еврею, поскольку совершалось на ак-кадском языке. Но поклонявшийся Белит, призывая ее помощь ради возвещения ее власти всему миру, должно быть, не оставлял своей пропаганды и устно или письменно продолжал ее и по-арамейски, то есть на языке общения местных жителей и евреев в Вавилоне.

И новый Иеремия (как если бы он преследовал цель миссионерства) пункт за пунктом демонстрирует снова тщету веры в идолов. Нет, говорит он, они не могут ни ставить царей, ни смещать их; не могут они награждать богатством или поручаться за исполнение клятвы. И так как в вавилонских религиозных текстах идолы могли стоять, сидеть или иначе двигаться сами по себе, новый Иеремия утверждает, что, если идолы пали на землю, они не могут подняться снова, двинуться или как-то иначе воздвигнуть себя. Как же, настаивает он, можно верить, что они - боги? И только благочестивый человек, не имеющий идолов, избегнет позора и не будет тщетно ждать помощи от фетиша.