|
|
|
I
(1) «И сказал Каин Авелю, брату своему: «Выйдем на поле». И случилось, когда
они были в поле, восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его» (Быт.4:8).
Желание Каина таково: вызвать Авеля на спор и с помощью правдоподобных и убедительных
софизмов сделать его своей добычей. Ибо мы утверждаем, заключая о неявном на
основании очевидного, что поле, на которое он призывает его явиться, — знак
борьбы и сражения, (2) В самом деле, мы видим, что и в мирное, и в военное время
большинство соревнований происходит на полях. В мирное время к стадионам и просторным
полям устремляются все, кто ведет борьбу, участвуя в гимнастических состязаниях.
А во время войны пехота и конница обыкновенно сражаются не посреди холмов: ведь
места сражения в случае их негодности могут, пожалуй, причинить ущерб больший,
чем тот, что наносят друг другу противники.
II
(3) Но вот важнейший знак. Упражняющийся в знании, который воюет с противоположным
состоянием — невежеством, всякий раз предстает взору на поле, когда он, вразумляя
и умеряя неразумные силы души, как бы пасет их. Это явственно доказывает, что
поле — знак соперничества. Действительно, «послав, Иаков призвал Лию и Рахиль
на поле, где стада» (Быт.31:4). (4) Зачем же он зовет их? «Вижу лицо отца вашего,
— сказал он, — что оно ко мне не таково, как было вчера и третьего дня. Но Бог
отца моего был со мною» (Быт.31:5). Пожалуй, я ответил бы: «Ты не нуждаешься
в Лаване, потому что с тобой Бог». Ведь в той душе, в которой более всего почитается
внешнее чувственно воспринимаемое, не найти подобающего рассуждения. А в той,
в которой повсюду ступает Бог, не считается благом внешнее чувственно воспринимаемое
— Лаван, получивший от него имя и являющийся его обозначением.
(5) Те, которые по примеру отца украшают себя продвигающимся разумом, также избрали поле в качестве подходящего места, чтобы переучивать на новый лад неразумные движения души. Не случайно говорится Иосифу: «Братья твои не пасут ли в Сихеме? Пойди, я пошлю тебя к ним». Он же отвечал: «Вот я». Он же сказал ему: «Пойди, посмотри, здравствуют ли братья твои и овцы, и поведай мне». И он послал его от долины Хеврона, и он пришел в Сихем. И нашел его человек блуждающим в поле, и спросил его человек: «Что ты ищешь?» Он же сказал: «Я ищу братьев моих. Поведай мне, где они пасут? Сказал же ему человек: они ушли отсюда, ибо я слышал, как они говорили: пойдем в Дотан» (Быт.37:13?17).
III
(6) Из сказанного видно, что в поле они управляют неразумными силами внутри
них. Иосифа же посылают к ним, чтобы должное и полезное разъяснили ему более
мягкие учителя, ибо отцовскую науку он вынести не в силах из-за ее чрезмерной
суровости: его основоположения, очень пестрые и имеющие многочисленные сплетения,
сотканы из разного. Поэтому Моисей и говорит, что «хитон ему изготовили пестрый»
(Быт.37:3), показывая, что он проводник учения лабиринтоподобного и губительного.
(7) Философствуя скорее ради государственных дел, чем ради истины, он сводит
воедино и связывает три рода благ — внешние, телесные и душевные, хотя они отделены
друг от друга всей своей природой. Он считает возможным доказывать, что каждый
род нуждается в каждом и все — во всех и что из их совокупности складывается
безупречное и действительно полное благо, а то, из чего оно собрано, — только
части или первоэлементы блага, но не совершенные блага. (8) Мол, как мироздание
— это не огонь, не земля и не что-либо из четырех, из которых было создано целое,
но сочетание и смешение этих первоэлементов, таким же образом и счастье обнаруживается
не исключительно во внешнем, телесном или душевном самом по себе (ведь каждое
из названного приблизительно соответствует частям и первоосновам), но в совокупности
их всех.
IV
(9) Итак, чтобы исправить это мнение, его посылают к людям, только прекрасное
считающим благом. Оно, по их убеждению, исключительное достояние души как таковой,
в то время как внешние и телесные преимущества лишь называются благами, не будучи
ими на самом деле. «Вот, — говорит он, — твои братья пасут» и властвуют над
каждой неразумной частью из тех, что внутри них, «в Сихеме» (Быт.37:13), что
переводится как «плечо» — знак изнурительного труда. Ведь любящие Добродетель
берут на себя очень тяжелую ношу — противостоять телу и телесному удовольствию,
а также внешнему и порождаемым им наслаждениям, (10) «Пойди, я пошлю тебя к
ним» (Быт.37:13), то есть ответь на приглашение и приходи, после того как рассудок
сделает добровольным твое устремление к изучению лучшего. Однако до настоящего
времени ты только делаешь вид, будто приветствуешь истинное воспитание. В самом
деле, когда ты произносишь: «Вот я», — ты говоришь, что готов пойти в ученики,
хотя внутренне ты еще не согласился с этим. Эти самые слова, кажется мне, не
столько выражают твою готовность учиться, сколько разоблачают твою опрометчивость
и легкомыслие. Доказательством этого служит то, что истинный человек немного
позднее обнаружит тебя блуждающим на дороге (Быт.37:15). Между тем ты не заблудился
бы, если бы вступил на путь упражнений после здравого размышления. (11) Кроме
того, и увещевательная речь отца совершенно ни к чему не принуждает, с тем чтобы
ты устремился к прекрасному по своему собственному желанию и побуждению. Не
случайно он говорит: «Пойди, посмотри, разгляди, обдумай и досконально изучи
предмет», то есть «тебе прежде следует познать то, к чему ты намерен прилагать
усилия, и уж затем приступать к занятиям». (12) А когда, вглядевшись и обозрев,
целиком рассмотришь целое, в дополнение подвергни проверке и тех, которые уже
взялись за дело и упражняются в нем: верно ли, что, делая это, они «здравствуют»,
а не безумствуют, как заявляют ради поношения и насмешки любящие удовольствие.
Однако не закрепляй в себе ни образ увиденного, ни суждение о здравомыслии упражняющихся,
пока не «поведаешь» и не сообщишь отцу, потому что у только начавших учиться
решения переменчивы и некрепки, а у тех, кто уже преуспел в мудрости, тверды.
От них и другим необходимо перенять свойство неколебимости.
V
(13) Если ты, рассудок, именно таким образом будешь исследовать открытые иерофантами
Божьи слова, являющиеся законами для любящих Бога людей, тебе не понадобится
допускать ничего низкого и недостойного их величия. К примеру, как сможет кто-нибудь
из здравомыслящих допустить то самое, о чем сейчас идет речь? Разве правдоподобно,
что у Иакова, обладателя царского изобилия, столь большой недостаток рабов и
помощников, чтобы сына отправлять на чужбину за вестями о здоровье остальных
детей и тем более овец? (14) Его дед помимо многочисленных пленников, которых
он захватил, низложив девять царей, держал больше трехсот домашних рабов. Причем
ничего в доме не убывало, напротив, с течением времени все во всех отношениях
имело прирост. Так что, располагая многочисленной прислугой, не пожелал бы Иаков
послать самого любимого сына с поручением, которое легко выполнил бы даже самый
никчемный человек.
VI
(15) Далее, ты видишь, что Моисей намеренно указывает на местность, откуда тот
его заставляет уйти, а именно: «от долины Хеврона» (Быт.37:14), почти открыто
убеждая отказаться от буквального понимания. Хевроном же, сопряжением и сотовариществом,
иносказательно именуется наше тело, так как оно соединено с душой и как бы установило
с ней товарищество и дружбу. Его впадины — органы чувств, крупные емкости для
всего внешнего чувственно воспринимаемого. Черпая бесчисленные качества и выливая
их из емкостей на рассудок, они захлестывают и затопляют его. (16) Поэтому в
законе о проказе предписывается: «Когда в доме обнаружатся «зеленоватые или
красноватые впадины» (Лев.14:37), вынуть камни, на которых они появились, и
заменить другими», то есть: «Когда различные качества, произведенные наслаждениями,
вожделениями и родственными им страстями, обременяющими и угнетающими всю душу,
делают ее более впалой и низкой, чем прежде, — болезненные рассуждения уничтожить,
а вместо них дать ход здравым через законное наставление или же правильное воспитание».
VII
(17) Итак, видя, что Иосиф целиком спрятался в телесные и чувственные полости,
он призывает его выйти наружу из нор и вдохнуть свободного воздуха выносливости
в общении с теми, кто прежде в ней упражнялся, а теперь обучает. Но оказывается,
Иосиф продолжает блуждать, хотя мнит, что он уже вышел на дорогу. Ведь Моисей
говорит: «Нашел его человек блуждающим в поле» (Быт.37:15), — показывая, что
благом является не труд как таковой, а труд в соединении с умением, (18) И правда,
как музыку следует осваивать, согласуясь с музыкой, грамматику — согласуясь
с грамматикой, да и вообще, каждое умение — не отрицая умения и не пренебрегая
им, но согласуясь с умением, — точно так же разумность следует осваивать не
с помощью хитрости, воздержанность — не с помощью расчетливости и скупости,
не с помощью дерзости — мужество, не с помощью суеверия — благочестие, да и
любое другое из знаний добродетели — не отрицая знания. По общему согласию,
все это — отклонение от пути. Для того и дан закон «справедливо преследовать
справедливое» (Втор.16:20),что бы мы достигали справедливости и каждой из добродетелей
родственными, а не противоположными ей делами.
(19) Если ты видишь, что кто-то в надлежащее время не принимает пищу и питье или отказывается от омовений и умащений, или не заботится о покровах для тела, или стелет на земле и спит под открытым небом, и затем на этом основании приписывает себе самообладание, посетуй о его заблуждении и покажи истинный путь самообладания. Ведь все, что он делает, — бесцельные и бесконечные труды, голодом и прочими страданиями уничтожающие не только тело, но и душу, (20) Пусть некто, пачкающий грязью свой рассудок, очищает с помощью омовений или очищений тело; пусть он, далее, от избытка богатства воздвигает храм, принимая на себя величайшие расходы и издержки, или совершает гекатомбы и не перестает жертвовать быков, или украшает дорогостоящими посвящениями святилище, не скупясь на материал и отделку дороже всякого серебра и золота, — он не должен числиться среди благочестивых. (21) Ведь и этот человек блуждает в стороне от пути к благочестию, чтя обряды вместо праведности, и дарит подарки Неподкупному, Который никогда не примет ничего подобного, и льстит Равнодушному к лести, Который любит искреннее почтение и презирает поддельное. Искренним же является почтение души, приносящей истину как одну-единственную жертву, а поддельным — все, что делается напоказ от изобилия внешних благ.
VIII
(22) Собственное имя человека, нашедшего его «блуждающим в поле» (Быт.37:15),
не названо, считают некоторые, поскольку и сами словно заблудились из-за неспособности
ясно видеть правильный ход вещей. В самом деле, не будь у них повреждено око
души, они поняли бы, что это и есть самое подходящее и точное имя для истинного
человека — «человек», название, лучше всего соответствующее членораздельному
и мыслящему рассудку. (23) Этот «человек», живущий в душе у каждого, порой оказывается
правителем и царем, порой судьей и распорядителем жизненных состязаний, а иной
раз изобличает нас, выступая в роли невидимого внутреннего свидетеля или обвинителя:
не давая даже рта раскрыть, крепко натянутые вожжи сознания останавливают самоуправный
и безудержный бег языка. (24) Этот изобличитель задал вопрос душе, когда заметил
ее блуждания: «Что ты ищешь?» (Быт.37:15) Разумности? Почему же ты шагаешь дорогой
хитрости? Или воздержанности? Нет, эта тропа ведет к расчетливости. Или мужества?
Тут рядом дерзость. Или ты идешь за благочестием? Этот путь — к суеверию. (25)
А если она скажет, что ищет слов знания и тоскует по ним, ибо они — братья,
ближайшие родственники, ни за что не станем ей верить, так как в этом случае
она спросила бы: «Где они пасут», а не «где они кормят». Дело в том, что «кормящие»
дают неразумному и ненасытному животному чувств в пищу все чувственно воспринимаемое,
из-за чего мы, не умея справляться с собой, и оказываемся несчастными, а «пасущие»
с их властью правителей и вождей, сдерживая рост вожделений, укрощают одичавших.
(26) Итак, если бы она искала тех, кто поистине упражняется в добродетели, она
пыталась бы найти их среди царей, а не виночерпиев, пекарей или поваров. Ведь
одни подготавливают то, что служит наслаждениям, а другие повелевают наслаждениями.
IX
(27) Поэтому человек, заметив обман, правильно отвечает: «Они ушли отсюда» (Быт.37:17).
Он указывает на телесную сферу, давая понять, что все, кто трудится в состязаниях
за обладание добродетелью, приняли решение оставить близкую к земле область
и подняться ввысь, не увлекая за собой ни одной из телесных язв. (28) Не случайно,
мол, он слышал, как они говорили: «Пойдем в Дотан» (Быт.37:17), — что в переводе
значит «достаточное отрешение», доказывая, что не средним образом, но в совершенстве
научились они оставлению и отрешению от всего не содействующего добродетели.
Именно в таком смысле сказано: «У Сарры перестало бывать женское» (Быт.18:11).
Ибо страсти имеют женскую природу, и следует заботиться об отрешении от них
и достижении мужских черт благострастия. Таким образом, на поле, то есть в борьбе
речей, находится и сбившийся с пути Иосиф, проводник пестрого учения, приспособленного
скорее для государственных дел, чем для истины.
(29) Среди соревнующихся бывают и такие, которые благодаря сложению тела получают венок без борьбы, поскольку противники от нее отказываются. Не успев даже посыпать себя песком, они первенствуют как непревзойденные силачи. Обладая подобной силой рассудка, самого божественного из того, что внутри нас, Исаак «выходит в поле» (Быт. 24:63), но не для того, чтобы с кем-то соревноваться, ибо все соперники уже пали ниц перед величавостью и совершенным превосходством его природы. Он лишь хочет остаться в одиночестве и наедине беседовать с Богом — спутником и направляющим его пути и души. (30) И вот самое ясное свидетельство того, что отнюдь не смертный общается с Исааком. Ревекка-стойкость спросит у раба: «Кто сей человек, идущий навстречу нам?» (Быт.24:65), — ведь она видит одного и лишь одного запечатлевает. Дело в том, что душа, постоянно держащаяся прекрасного, хотя и способна воспринять не имевшую учителей мудрость, именуемую Исаак, но еще не в состоянии увидеть предводителя мудрости, Бога. (31) Потому раб и отвечает, показывая на одного Исаака: «Сей есть господин мой» (Быт.24:65), — в подтверждение того, что он не способен воспринять Не Имеющего видимого облика и Общающегося незримо. И правда, неестественно указывать на одного, когда перед глазами двое. Но он не увидел Того, на Которого невозможно указать, ибо Тот незрим для всех средних.
X
(32) По-моему, уже достаточно ясно, что поле, на которое Каин вызывает Авеля,
является иносказанием борьбы и сражения. Далее, зададимся вопросом, что служит
предметом их исследования, после того как они выступили вперед. Очевидно, противоположные
и противоборствующие мнения. Ведь Авель, все возводящий к Богу, — это учение,
любящее Бога, а Каин (что в переводе значит «приобретение»), все возводящий
к себе, — учение, любящее себя. Причем если любящие себя разделись и обсыпались
песком для схватки с почитателями добродетели, то они не прекращают биться,
как панкратиасты, до тех пор, пока не отчаются взять верх или пока полностью
не уничтожат противника. (33) Они, по известному выражению, передвигают любой
камень, заявляя: «Разве тело не дом души? Отчего же тогда нам не заботиться
о том, чтобы дом не обрушился? Разве глаза, уши и сонм остальных чувств не являются
в своем роде оруженосцами и друзьями души? А соратников и друзей не следует
разве чтить наравне с самим собой? Неужели удовольствия и вкушаемые в течение
всей жизни наслаждения природа изобретала не для живых, а для умерших или даже
вовсе не рождавшихся? Почему мы должны отказываться от приобретения богатства,
славы, почестей, власти и всего такого, что позволяет жить не просто безупречно,
но и счастливо? (34) Ведь жизнь свидетельствует: так называемые почитатели добродетели
почти все бесславные, презренные, приниженные, испытывающие недостаток в самом
необходимом, обладающие меньшим достоинством, чем подданные и даже рабы, грязные,
бледные, иссохшие до костей, с голодными из-за отсутствия пищи глазами, более
всего подверженные болезням, упражняющиеся в смерти. А те, кто печется о себе,
славные, богатые, ведущие, хвалимые, чтимые, здоровые, дородные, сильные, утонченные,
изнеженные, не знающие трудов, живущие среди удовольствий, несущих к всеприемлющей
душе по всем чувствам приятные ощущения».
XI
(35) После того как их речь завершит дальний бег наподобие этого, кажется, что
они одержали победу над теми, кто не привык мудрствовать. Однако причиной победы
является не сила победителей, а слабость в этих вещах их соперников. Ведь среди
стремящихся к добродетели одни доверили сокровища прекрасного только душе: они
упражняются в похвальных делах, и даже во сне не приснятся им хитросплетения
слов; вторым же удалось и то, и другое: благоразумием и благородными поступками
изрядно укрепить рассудок, а словесным искусством — речи. (36) Состязаться с
кем-либо в искусстве спора подобает таким, как они, — располагающим средствами,
чтобы с легкостью отразить противника. А первые совершенно беззащитны. И правда,
какие люди сумеют без оружия оказать достойное сопротивление одетым в доспехи,
при том что, и вооружись они, борьба будет неравная? (37) Что касается Авеля,
то он не изучал искусство речей и знает прекрасное лишь благодаря рассудку.
Поэтому ему следовало, отыскав предлог, не приходить на поле и пренебречь вызовом
неприятеля. Ведь любая нерешительность лучше поражения. Эту нерешительность
враги называют трусостью, а друзья — осторожностью. Не верить следует скорее
друзьям, чем неприятелям, ибо они не лгут.
XII
(38) Разве ты не видишь, что Моисей находит предлог, чтобы избежать находящихся
в теле, Египте, софистов, которых он называет колдунами, потому что уловки и
чары софизмов как бы околдовывают и губят благородные нравы? Он говорит, что
он не «доброречив» (Исх.4:10), что значит не способен к витийству, творящему
подобия добрых и убедительных речей. Затем ниже он утверждает, что не только
не «доброречив», но и совсем «бессловесен» (Исх.6:12). Бессловесен же (но не
в том смысле, в каком мы говорим так о неразумных животных) тот, кто не считает
возможным пользоваться возникающим в голосовом органе словом, но в одном лишь
рассудке начертывает и запечатлевает основоположения истинной мудрости, противоположной
лживому мудрствованию. (39) Поэтому он пойдет в Египет и вступит в борьбу с
его софистами не прежде, чем достигнет вершины, упражняясь во внешнем слове,
после того как Бог явит и доведет до совершенства все виды изложения избранием
брата Моисея Аарона, которого Он обыкновенно называет «устами» (Исх.4:16), «излагающим»
и «пророком» (Исх.7:1). (40) И правда, все это присуще слову, брату рассудка.
Ведь рассудок является источником слов, и слово для него — устье, потому что
через него вытекают наружу, подобно льющимся из источника водам, все умозаключения;
оно же излагает принятые в его совете решения; и, разумеется, оно пророчествует
и возглашает оракулы, беспрестанно доносящиеся из его заповедных и незримых
святилищ.
XIII
(41) Такой способ борьбы против умеющих оспаривать учения полезен, так как,
поупражнявшись в видах речей, мы уже не будем валиться с ног из-за неискушенности
в софистических приемах, но поднимемся, примем стойку и ловко освободимся от
их умелых захватов. И как только они будут однажды разоблачены, окажется, что
они обладают умением бойцов, сражающихся не с соперником, а со своей тенью.
Ведь и последние славятся тем, что ловко действуют руками, сражаясь сами с собой,
но, выйдя на состязание, навлекают на себя немалый позор. (42) Если тот, кто
не изучал искусство речей, хотя и украсил душу всяческими добродетелями, не
ответит на вызов, он обретет легкодостижимую награду безопасности, но если он,
подобно Авелю, выйдет на софистическое соревнование, то будет брошен на землю
раньше, чем примет стойку. (43) Среди врачей одни, хотя и умеют лечить чуть
ли не любые страдания, болезни и недомогания, однако обо всем этом не могут
сказать истинного или правдоподобного слова. Другие же, наоборот, будучи искусны
в речах, очень хорошо излагают все, из чего складывается искусство — признаки,
причины и способы лечения заболеваний, но крайне слабы в том, что касается ухода
за больным телом, и не в состоянии предложить даже простейшее из лекарств. Подобным
же образом упражняющиеся в мудрости посредством дел часто не заботятся о речах,
а изучившие искусства с помощью речей не хранят в душе ни одного прекрасного
образца. (44) Поэтому нет ничего удивительного в самонадеянной дерзости, свойственной
их необузданному языку, ибо они обнаруживают бессовестность, которую воспитывали
в себе с самого начала. А тем, как врачам, изучившим искусство исцеления болезней
и язв души, необходимо ждать, пока Бог не создаст наилучшего истолкователя,
напитав источники речи и явив их ему.
XIV
(45) Таким образом, Авелю подобало бы оставаться дома, следуя спасительной добродетели
осмотрительности, и по примеру Ревекки-стойкости не принимать вызова на жаркую
схватку спорщиков. Ведь, когда почитатель порока Исав угрожает убийством упражняющемуся
в добродетели Иакову, она требует, чтобы тот, против кого направлен злой умысел,
удалился и не возвращался до тех пор, пока другой не перестанет упорствовать
в своей ярости (Быт.27:45). (46) И правда, Исав прибегает даже к какой-то неслыханной
угрозе: «Да приблизятся дни плача отца моего, дабы я убил Иакова, брата моего»
(Быт.27:41). Иными словами, он заявляет о своем желании, чтобы Исаак, единственный
бесстрастный вид внутри становления, которому был оракул «не ходить в Египет»
(Быт.26:2), испытал неразумную страсть, — чтобы, как я думаю, его ранило стрекало
удовольствия, или печали, или какой-либо другой страсти. При этом он дает понять,
что менее совершенный и в трудах продвигающийся вперед будет не просто ранен,
но погибнет совсем. Однако милосердный Бог, разумеется, сделает недостижимым
для страсти вид, принадлежащий к неуязвимому роду, и не даст обезумевшему и
жаждущему крови погубить упражнение в добродетели. (47) Поэтому и следующие
слова «восстал Каин на Авеля, брата своего, и убил его» (Быт.4:8) лишь на первый
взгляд подразумевают, что уничтожен Авель, а при более тщательном рассмотрении
— что сам Каин уничтожен самим собой. Тем самым следует читать: «Восстал Каин
на Авеля, брата своего, и убил себя», — а не другого. (48) Естественно, что
с ним это случилось, так как душа, уничтожив в себе учение, любящее добродетель
и Бога, уже не живет добродетельной жизнью. Стало быть, Авель — и это удивительнее
всего — и уничтожен, и жив; он уничтожен в рассудке безумца, но живет в Боге