А. Анатолий (Кузнецов)БАБИЙ ЯР |
|
ГЛАВА ИЗ БУДУЩЕГО
2. Необходимая щепка истории?
Отступая, немцы все-таки словили Болика и взяли в обоз. Он бежал оттуда и пришел на третий день после освобождения Киева. Родных никого не было, дом распотрошен, он жил у нас, у соседки, потом его мобилизовали в армию. И пошел наш Болик, наконец, воевать на фронт по-настоящему; я думал, что уж там-то он дорвался до пулеметика.
В следующий раз он пришел только где-то осенью 1944 года. Был он всё такой же лобастенький, долговязый, но еще больше вытянулся и возмужал. У него было даже звание - младший сержант. Семь месяцев он провел на финском фронте, как-то упал в воду, простыл, долго лежал в деревне больной, и вот у него что-то стало нехорошее с легкими и сердцем, его отправили в Киев на излечение. Был он худой, бледный, про таких говорят: от ветра шатается.
- Как? Что? Где ты был? - накинулся я. - Как ты воевал? Он грустно махнул рукой:
- Да... в санслужбе, в обозе был.
- А пулеметик?
- Не вышло. Только по самолетам из винтовки стрелял. Впустую патроны переводить...
Не узнавал я Болика - задумчивый, рассеянный, был на войне, а рассказывать не хочет.
- Мне медаль дали, - безразлично сказал он.
- Покажи!
- Дома.
Мы стояли у нас во дворе, и был холодный, серый день. С улицы пришел дед (он тоже выжил), удивился Болику:
- Значит, пришел?
- Пришел...
- Ну, смотри, как тебе досталось! Это б и Толику такая судьба,
если б чуть старше.
-
Дед пристально посмотрел на Болика.
- А знаешь что, хлопец, твое дело плохо. Ты умрешь.
- Хо-хо! - сказал Болик.
- Вот тебе и хо-хо, - сказал дед махнул рукой и пошел в дом.
Мы ошарашенно молчали.
- Вот идиот, - сказал Болик.
- Да не обращай ты внимания, дед совсем одурел после войны, - сказал я. - Пошли, у меня библиотека в сарае, я опять повсюду с мешком насобирал.
Хвастался своим богатством, показывал Болику хоть и раскисшие, но вполне читаемые книги про путешествия, фантастику Уэллса, журналы "Техника - молодежи", но он смотрел их рассеянно и никак не мог успокоиться:
- Нет, ну он ненормальный. Как можно такое сказать? Что за дед!
Через несколько дней Болика увезли в какой-то санаторий в Пуще-Водице. Я за него порадовался, потому что в Пуще-Водице хорошие санатории, в них всегда трудно было попасть, а главное там он не будет голодать.
Тогда я вовсю занимался в школе, увлекался математикой, ночи просиживал над теоремами, а про Велика вспоминал не часто. Поэтому для меня было неожиданностью, когда вбежала в комнату мать и жалобно закричала:
- Иди проводи Болика, его хоронят!
По улице двигались похороны. Впереди шел дядя Болика и на подушечке нес одинокую медаль. Потом два или три венка, грузовик с гробом, за ним десятка два людей. Гроб был открыт.
Мой Болик лежал желтый, с неприятно сложенными на груди руками, в отглаженном костюме. Рядом сидела на машине тетя Нина, его мать, очень маленькая, скрюченная, такая же желтая, как и он, и не отрываясь смотрела на сына.
Напротив наших ворот - выбоины, грузовик закачался, и мать качалась, цепко держась за доски гроба. Я подумал, что, наверное, она не может идти, потому ее посадили на грузовик.
Что-то со мной было неясное, не могу объяснить. Пока грузовик проезжал мимо ворот, у меня пролетело множество мыслей - смутно и какими-то общими партиями. Как мой дед угадал смерть Болика? Говорят: "У него на лице печать смерти". Значит, дед видел эту печать? Что это за печать?
И почему в таких хороших санаториях его не вылечили, и почему мне никто не сказал, что он умер, и почему меня никто не позвал, пока он лежал дома? Где его похоронят, я знаю: на Куреневском кладбище, рядом с памятником его деду, поляку Каминскому, я хорошо знаю это место, потому что там лежит бабка; я через несколько дней пойду туда, а сейчас не хочу, а только должен посмотреть и запомнить Болика. Он, покачиваясь, проплыл вместе с матерью мимо меня близко, так что я хорошо посмотрел. Моя мать подталкивала меня, говоря плачущим голосом:
- Иди, иди, проводи Болика.
Но я уперся молча, упрямо. Процессия пошла и пошла в сторону базара, а я только смотрел, пока она не скрылась.
Болик ушел.
без учета курсива
|
|
