|
|
|
ЧАСТЬ ПЕРВАЯ
РАСПРЕДЕЛЕНИЕ ДНЕЙ НЕДЕЛИ.
Во всех кантонистских школах жизнь шла по раз установленному порядку, одинаковому и обязательному для всех. Дни недели были распределены следующим образом.
В понедельник и вторник - фронт и классы.
Среда была расходным днем. Это означало, что по средам не кормили, и кантонисты должны были сами заботиться о своем пропитании. В этот день их отпускали на все четыре стороны; они шли в разные мастерские помогать в работе и за свою помощь получали копейки. Среда была для кантонистов вроде праздника. Кто не мог или не хотел работать, добывал пищу воровством. Группами в несколько человек отправлялись они на базар, где орудовали по заранее разработанному плану. Тихо, скромно подходили к торговкам продуктами. Часть кантонистов заблаговременно снимали погоны с шинелей. Те, что с погонами начинали спрашивать цены, торговаться, а беспогонные, стоя позади, высматривали, что удобнее будет стащить. Постояв немного и улучив момент, передние раздвигались, беспогонные хватали с лотков, что можно было: калач, кусок говядины, буханку хлеба и пускались бежать врассыпную. Погонные моментально сдвигались, продолжая торговаться и ругая беспогонных, делая вид, что между ними и грабителями нет ничего общего. Возмущаясь притворно, они подговаривали торговок бежать за ворами, обещая тем временем покараулить их товар. Неопытная торговка бросалась вдогонку отнимать краденое. Тогда погонные в ее отсутствие расхватывали весь товар и мигом исчезали. Когда удавалось ловить кантонистов-грабителей, то начиналась жестокая драка; бывало, что их немилосердно избивали, но схваченное съестное редко удавалось отнимать: украденное моментально передавалось из рук в руки и исчезало. Вернувшись в казармы, банда приступала к пожиранию добытого. Иные из кантонистов, робкие по натуре, побирались, выпрашивая милостыню.
По четвергам начальство производило телесный осмотр своим питомцам. Это было наиболее тягостным событием. Осмотр вызывал опасения и предчувствие новых мучений. В дни осмотра начальство бывало особенно щедро на розги, надеясь таким путем искоренить свирепствовавшие среди кантонистов болезни. После осмотра всех отправляли в баню, где чесоточных лечили варварским образом.
В бане было тесно; дрались из-за места, ругались из-за расплесканной воды. Густой удушливый пар и чад, истомленные, бледные лица - все это представляло тяжелую картину. Раздеваться, мыться и опять одеваться надо было в течение часа. По команде унтер-офицера кантонисты бросались в предбанник одеваться. Все ли успели мыться, хорошо ли вымылись - до этого никому не было дела: вся забота начальства состояла в том, чтобы приказание свести роту в баню было выполнено. И если кто после команды "выходить" хоть на минуту запаздывал, - получал розги.
После бани каждый обязан был явиться к каптенармусу сдавать грязную рубашку, которую тот тщательно проверял. В ней не должно было быть ни одной распорки и вообще рубашка должна была быть в целости. Кроме того не полагалось еще кой-чего, хотя бы носивший рубашку и страдал расстройством желудка, что со многими случалось часто. Если при осмотре оказалось что-либо подозрительное, то виноватого тут же секли в растяжку или "на воздухе".
Из всех болезней, которыми страдали кантонисты, особенно свирепствовала чесотка. После здоровых в баню пускали чесоточных. Когда болячки на теле были размыты, чесоточных выгоняли в предбанник. Здесь в посудине была заготовлена мазь - смесь из куриного помета и растолченной серы, размешанных в чистом дегте. Этой мазью чесоточные мазали друг друга, после чего их обратно загоняли в баню на самую высокую полку, напускали пара настолько, что не было возможности выдержать духоту и разъедающий тело зуд. Больные с верхней полки бросались вниз, но два унтера с розгами в руках поджидали их и били по чем попало. Те бросались опять на полки, но опять, не выдержав раскаленного пара, соскакивали вниз. Так продолжалось довольно долго, пока мазь не впитывалась в тело. Зуд не давал покоя, все выли и стонали. Наконец чесоточных выгоняли в предбанник одеваться. Обмываться водой им строжайше воспрещалось.
По пятницам после строевого учения приступали к изучению воинского устава. На языке кантонистов называлось изучать "пунктики" и "артикулы": как солдат должен стоять в строю, как величать начальство, кто в стране военный министр и т.п. Эта премудрость усваивалась с трудом. Для застращивания кантонистам читали о том, какие наказания полагаются за проступки по военной службе, о повиновении, о том, как стоять на посту, в карауле и т.п. Ефрейтор читал длинный список солдатских преступлений: за такие-то и такие-то преступления... прогнать шпицрутенами через сто человек три раза... Ссылаются на каторжные работы на 20 лет... Наказываются лозанами тремястами ударами... "Пунктики" и "артикулы" не усваивались, трудно запоминались, а потому пятница считалась "проклятым днем".
В субботу после батальонного строевого учения всю казарму убирали, чистили мебель и мыли полы. Одних посылали за опилками, другие таскали воду. В спальнях кровати сдвигались в угол, и кантонисты, загнув кальсоны выше колен, выстраивались в шеренгу, каждый получал связку прутьев. Пол заливали водой, после чего все становились на колени и по команде начинали тереть его опилками. Позади шеренги шли старшие, понуждая быстрее и крепче растирать опилки. От трения голенями об пол кожа стиралась до костей, образовывались раны, коросты и гниение. Кантонисты скрывали болячки, боясь наказания, и от этого раны еще больше растравлялись... После трехчасового мучительного труда полы сверкали до блеска.
По воскресеньям и праздничным дням кантонистов водили в церковь по наряду. "Парадные", то есть красивые и статные, одетые получше, шли в Божью обитель под командой унтера. Однако от розог и святые не спасали. Правда, в церкви не секли, но расплата производилась по возвращении домой. Провинности были разные: кто пел молитву слишком громко или фальшивил, кто от долгого стояния развлекался "ловлей мух" на спинах товарищей.
Ежегодно 1-го октября, в праздник Покрова, кантонистам отпускалась улучшенная пища, то есть без гнилого мяса в щах и по одной белой булочке.
Однажды, в канун праздника Покрова, служили всенощную священник с дьячком и певчие из кантонистов. Этот праздник, вспоминает один бывший кантонист, ознаменовался следующим событием.
Было это в 1854 году. Кантонисты, которых было в полу-батальоне около 500 человек, собрались ко всенощной в зале. Было тесно и душно. Командиру 2-й роты капитану Саримскому-Гиро показалось, что кто-то шепчется. И вот после богослужения капитан приказал закрыть все выходы и принести розги. Вместо поздравления с праздником велено было всех перепороть, что, конечно, было исполнено в точности. Порка эта продолжалась чуть ли не до часу ночи...
По воскресным дням после обедни счастливцам удавалось уходить в город. Увольнительные получали только красивые и опрятно одетые.
При всей тяжести кантонистской жизни, одинаково убийственной для всех, участь воспитанников была различна. Некрасивым и корявым было тяжелее, чем красивым и статным. Некрасивых обходили должностями, чаще били и одевали хуже. Им же давали донашивать старую одежду красивых (красивым давали кличку "маски"), которую приходилось ежедневно чинить и в которой в город ни в коем случае не пускали.
Оставшиеся в школе в выходные дни затевали игры, отличавшиеся своей грубостью и всегда кончавшиеся дракой. В играх все сводилось к тому, что если принимавший в них участие не был достаточно ловок и сообразителен, получал удары. На этот раз, однако, били не розгами, а скрученным узлом из нескольких полотенец.
Были у кантонистов по воскресеньям и другие игры. Позади казармы, в самом уединенном месте, велась игра в орлянку на копейки, на медные пуговицы и даже на лишнюю ситцевую рубашку. Приходили играть и горожане, солдаты. Игравшие выставляли караульных, чтобы предупредить, если нагрянет сюда начальство или полиция. Караульным за дежурство платили те, кто был в выигрыше. Но редко когда игра на деньги кончалась без драки. Били тех, кто мошенничал, метал двухорловую монету или, устраивая ложную тревогу, схватывал деньги и давал тягу.
- Ах, братцы, в городе-то пожар! - внезапно закричит один из играющих. Все всматриваются туда, куда он указывает. А в это время мошенник загребает с земли сколько удается монет и пускается бежать. Примеру первого следуют и другие. Остальные же, обманутые, кидаются подбирать остатки, душа и избивая друг друга.
Из множества способов разживы на чужой счет кантонисты придерживались обычно грабежа посредством фальшивой тревоги. Они были проворны и ловки, так что всегда убегали с деньгами. Полиция знала об игре в орлянку за казармой, часто являлась туда, но ничего не могла поделать. Для защиты от полиции игроки запасались палками, камнями - всем, чем можно драться; в руки ей никто не давался. Зато пойманных наказывали жестоко, до полусмерти.
С наступлением сумерек возвращались в казармы уволенные в город. Каждый тащил с собою что-нибудь съестное, а иные были так нагружены, что пот градом катился с них. Бродя по базарам, они таскали все, что попадало под руку. Чего они только ни придумывали, чтобы воровать и грабить!
По воскресеньям и в праздники крестьяне съезжались из окрестных деревень в город на базар и, как полагалось, после продажи своих продуктов, пьянствовали. Под разными предлогами кантонисты заводили их в уединенные места, раздевали и затем продавали жалкие пожитки кабатчику. Они грабили кружки в церквах, куда верующие опускали свои пожертвования...
К вечеру в школе начинался пир. Шутки, смех, все в веселом настроении, но это же время было весьма опасным для низшего начальству. Жажда мести была сильно развита у кантонистов, и капралам, ефрейторам и вице-ефрейторам грозила опасность быть избитыми где-нибудь в темном углу.
Наемных мстителей нетрудно было найти, когда было чем заплатить за услугу. Какой-нибудь удачник, который пришел с базара с богатой добычей, подговаривал товарищей и, подкараулив с ними обидчика, набрасывали ему на голову одеяло, зажимали рот и колотили его сколько было сил и времени, потом разбегались в разные стороны - ищи ветра в поле.
По воскресеньям редко кто ужинал - хлебать казенные щи не было охоты. Перед сном одежда и физиономии не осматривались, перекличка не производилась; осведомлялись только, все ли налицо.
Так кончалась кантонистская неделя: однообразная до отупения, без цели и без
малейшего признака человечности по отношению к воспитанникам. А со следующего
утра опять пытка, опять истязания. И так в продолжении нескольких лет.
|
|
