|
|
|
I
(1) Из законодателей одни просто и без прикрас узаконили существовавшие у них
обычаи, другие, придавая вид многозначительности [своим] измышлениям, обморочили
людей, сокрыв истину под пеленой мифических выдумок. (2) Моисей же, отвергнув
и то и другое — первое как решение неразумное, поспешное и немудрое, второе
— как заведомо ложное и исполненное обмана, предпослал [изложению] законов всепрекрасное
и наидостойнейшее начало, не тотчас предписав, что следует или чего не следует
делать, и не придумывая небылиц, когда необходимо было прежде подготовить сознание
тех, кому предстояло пользоваться этими законами, и не одобряя сочиненных другими
[мифов]. (3) Начало же, как я сказал, в высшей степени удивительно, поскольку
содержит [описание] сотворения мира, при этом, поскольку мир созвучен закону
и закон миру, [получается так, что] муж законопослушный, будучи гражданином
этого мира, исполняет в своих деяниях повеление природы, которая и лежит в основании
устроения всего мира. (4) Красоту замыслов мироздания никто — ни поэт, ни сочинитель
речей, — пожалуй, не смог бы восславить по достоинству, ибо они превосходят
речь и слух, будучи величественнее и досточтимее [всех попыток] приспособить
их к органам любого из смертных. (5) Однако вследствие этого не должно безмолвствовать,
но, чтобы угодить Богу, превозмогая немощь, нужно дерзать говорить — ничего
от себя, малое вместо многого, к чему свойственно устремляться человеческому
помышлению, объятому страстным желанием мудрости. (6) Ибо как изображения предметов
огромной величины принимает при чеканке даже малейшая печать, так, пожалуй,
и запредельные совершенства отраженного в законодательстве мироздания, ослепляющие
своим сиянием души приступающих к нему, предстанут в уменьшенном изображении,
когда прежде излагается то, о чем не сказать невозможно.
II
(7) Ибо некоторые, изумляясь более миру, чем его Создателю, мир сочли нерожденным
и вечным, а Богу нечестиво приписали совершенную бездеятельность, [хотя,] напротив,
следует поразиться могуществу одного, как Создателя и Отца, а другой превозносить
не сверх меры. (8) Моисей же, достигнув самих вершин философии и посредством
оракулов познав большинство наиважнейших [связей] в природе, уразумел всю необходимость
признать, что в сущих одно является действительной причиной, а другое [есть]
страдательное, и что действительное есть мировой ум, совершенно чистый и беспримесный,
более могущественный, чем добродетель, более могущественный, чем знание, более
могущественный, чем само благо и само добро, (9) Страдательное же — мертво и
не имеет в себе движения, но приводимое в движение умом, [от него] получая облик
и жизнь, преобразуется в совершеннейшее произведение, то есть этот мир. Утверждающие,
что он будто бы нерожден, не замечают, как отвергают самое необходимое и полезное
для благочестия — промысел. Ибо само собой разумеется, что Отец и Создатель
проявляет заботу о возникшем, (10) Ведь и отец по отношению к своим детям, и
ремесленник по отношению к созданиям своего ремесла цель свою видит в их сохранении
и любыми путями ограждает от всякого вреда и пагубы, доставить же стремится
всякую пользу и выгоду любыми способами. По отношению же к невозникшему в нетворившем
нет никакого участия, (11) [Так что] это — бессмысленное и бесполезное учение,
создающее в этом мире безвластие, словно в городе, не имеющем ни правителя,
ни распорядителя, ни судьи, которым положено управлять и распоряжаться всем,
(12) Но не так великий Моисей, который, сочтя невозникшее всецело чуждым видимому
— ведь все чувственное, пребывая в становлении и превращении, никогда не тождественно
самому себе, — [свойством] вечности как близким и сродственным наделил невидимое
и умопостигаемое, а чувственное нарек присущим ему именем «становление». Сей
мир, таким образом, поскольку является видимым и чувственным, обязательно должен
быть и ставшим. Именно поэтому он и описал его становление, весьма основательно
богословствуя.
III
(13) За шесть дней, говорит он, был сотворен мир — не потому, что Творящий нуждался
в некой временной протяженности, ибо Богу, не только когда Он повелевает, но
и когда замышляет, свойственно все делать сразу, — но потому, что возникающим
[вещам] был необходим порядок. Порядку же свойственно число. А по законам природы
из всех чисел самое важное при возникновении есть число шесть. Ибо после единицы
оно — первое совершенное, [то есть] равное произведению своих частей и их сумме:
половины — троицы, трети — двоицы и шестой части — единицы. По природе, можно
сказать, оно и мужское, и женское, и образовано умножением друг на друга. Ибо
мужским является в сущих нечетное, а женским четное. Так, начало нечетных чисел
есть троица, четных — двоица, а их произведение — шестерица. (14) Ибо следовало,
чтобы мир, будучи совершеннейшим из возникших, был утвержден в соответствии
с совершеннейшим числом шесть, а кроме того, поскольку ему надлежало в себе
самом содержать возникновения из сочетаний попарно, то образоваться он должен
был в соответствии со смешанным числом, первым четно-нечетным, заключая в себе
идею семенного мужского и воспринимающего семя женского. (15) Каждому из дней
он отвел определенную часть бытия, особо выделив первый день, который сам он
не называет первым, чтобы не сопричислить его остальным, но, назвав его «единым»
(Быт.1:5), дает ему таким образом самое точное имя, поскольку в нем он увидел
и выразил природу и смысл единицы.
IV
Следует указать, сколь велико число содержащихся в нем [идей], — насколько это
возможно, поскольку все полностью [указать] немыслимо, — ведь он охватывает
сразу весь умопостигаемый мир, как показывает [наше] рассуждение о нем. (16)
Ведь Бог, поскольку Он Бог, заранее предусмотрел, что не получилось бы хорошего
подражания без хорошего образца и что не могла обойтись без [соответствующего]
примера ни одна из чувственных [сущностей], не будучи уподоблена первообразной
и умопостигаемой идее. Пожелав сотворить сей видимый мир, прежде Он стал создавать
умопостигаемый, чтобы, воспользовавшись им как бестелесным и боговиднейшим образцом,
создать [затем] телесный, юнейшее изображение старшего, долженствующий охватить
в себе столько чувственных родов, сколько в том умопостигаемых.
(17) Утверждать же или подразумевать, что мир, составленный из идей, [пребывает] в каком-то месте, — нельзя. А как он образовался, мы сможем уразуметь, рассмотрев один пример из доступных нам. Когда строится город по великой любви к почестям царя или какого-то правителя, присваивающего себе единоличную власть и вместе с тем блистательного умом и желающего приумножить свое счастье, обычно бывает так, что Приходит сведущий человек, обученный зодческому искусству, и, рассмотрев, какие преимущества [для строительства] предоставляет климат и рельеф, вначале в уме рисует едва ли не все части того города, который собирается строить: святилища, гимнасии, пританеи, места собраний, порты, верфи, улицы, укрепления, основания домов и общественных зданий. (18) Затем, запечатлев, словно на воске, в своей душе образ каждой из частей, он воздвигает умопостигаемый город. Посредством присущего ему воображения воссоздав его очертания и еще отчетливее представив детали, он, подобно хорошему ремесленнику, взирая на образец, начинает затем возводить город из камня и дерева, соотнося каждую из чувственных сущностей с умными идеями. (19) Подобно тому следует полагать и о Боге, Который, задумав основать Свой великий град вначале замыслил его прообразы, из которых составив умопостигаемый мир, Он и стал создавать затем чувственный, пользуясь первым как образцом.
V
(20) Поэтому, подобно тому, как образ града, созданный в уме зодчего, не имеет
какого-либо места вовне, но запечатлен в душе его создателя, точно так же и
мир, составленный из идей, не может иметь никакого другого места, кроме божественного
Логоса, упорядочившего [все] это. Да и какое могло быть иное место для Его сил,
способное принять и вместить, не скажу все, но хотя бы одну единственную чистую
[идею]? (21) Сила же — и та, что созидает мир, имеющая источником истинное благо.
Ибо раз мы хотим исследовать причину, по которой была сотворена эта вселенная,
то, думаю, не погрешим против истины, если признаем вслед за одним из древних,
что Отец и Создатель — благ. В силу своей благости Он не отказал в совершенстве
собственной природы материи, которая сама по себе не имела никакого достоинства,
но которая могла соделаться всем. (22) Ибо сама по себе она была беспорядочна,
бескачественна, безжизненна, безобразна, исполнена изменчивости, разлада и дисгармонии.
Отныне же с ней совершилось превращение и изменение, соделавшие ее совершенной
противоположностью и предоставившие ей все лучшее: порядок, качество, жизнь,
образ, тождественность, гармонию, согласованность — все, что являет собой идею
лучшего.
VI
(23) Не имея помощника — ибо был ли кто другой? — но полагаясь лишь на Себя
одного, Бог решил облагодетельствовать щедрыми дарованиями природу, которая
без божественных даров сама по себе не была способна обрести ничего доброго.
Однако, наделяя дарами, Бог отмеряет их не в соответствии с величием своей благости, ибо она безгранична и бесконечна, но сообразуясь с возможностями тех, кто принимает благодеяния. Ведь то, что находится в становлении, не может по природе вместить столько блага, сколько Бог по природе может даровать, ибо Его силы превосходят все; несоизмеримо малое не могло бы воспринимать их величия, если бы Бог не соизмерял подобающую каждому часть с его способностью. (24) Говоря еще более ясными словами, можно сказать, что умопостигаемый мир есть не что иное, как Логос Бога, уже занятого творением мира, ведь и умопостигаемый город есть не что иное, как расчет зодчего, обдумывающего строительство города. (25) И это учение Моисея, а не мое [собственное]. Во всяком случае, в последующем повествовании, описывая сотворение человека, Моисей определенно говорит, что он был создан «по образу Божию» (Быт.1:27). Если же часть есть образ образа, и, [соответственно], целое, весь этот чувственный мир, раз он больше человеческого [образа], есть [также] подражание Божественному образу, ясно, что архетипической печатью, которую мы определяем как умопостигаемый мир, должен быть сам Логос Бога.
VII
(26) Когда он говорит: «В начале сотворил Бог небо и землю» (Быт.1:1), то мыслит
«начало» не так, как полагают некоторые — не в смысле времени, ибо время не
существовало до мира, но появилось либо вместе с ним, либо после, ведь, поскольку
время есть отрезок движения мира, движение не могло бы возникнуть прежде того,
что подлежит движению, но необходимо [признать], что оно появилось или после,
или одновременно с ним. Следовательно, необходимо [признать и то], что время
одного возраста с миром или младше его. Осмеливаться же объявлять его более
древним можно только будучи совершенно несведущим в философии. (27)